Юлия Эльм
Дом самоубийц леди Мэри
В ушах ещё слышался хохот Генри и треск пожара. А в голове… Всё неожиданно сложилось. Кукла хотела его спасти.
Он вернулся в пылающий дом, огляделся в поисках чего-нибудь подходящего. Но вместо этого увидел… Куклу, сидящую на кресле качалке. И отчего-то не мог отвести глаза.
Ликующий хохот Генри сменился криком. Криком боли, отчаяния, и осознания. Кажется, он только сейчас понял, что натворил.
Его спасать уже поздно. Но вот её… Он почему-то не мог её оставить.
– Ай, к черту! – Ральф в один большой прыжок долетел до кресла.
Схватил куклу. И тут же помчался назад. Пламя объяло качалку спустя секунду.
Всё меньше было воздуха. Всё больше было дыма. Часть его уходила в разбитое окно, а потому с трудом ещё можно было дышать.
Ральф бросил куклу в карман куртки, и тут… Наткнулся ботинком на штору. Гардина давно упала, и тёмную ткань невозможно было заметить, если б не пожар.
Ральф схватил старую штору, открыл окно, и выбросил конец на улицу. Широкая гардина осталась висеть между подоконником и оконной рамой.
Легко перемахнув на другую сторону, мужчина быстро спустился по ветхой ткани вниз. Было совсем не высоко.
Добравшись до земли, Ральф аккуратно обогнул куски арматуры, острыми зубьями торчащие из фундамента прямо под окном. И бросился прочь.
***
Прошло тринадцать лет. Больше не стоит на чёрной-чёрной улице чёрный-чёрный дом. На его месте долго было пепелище, пока участок не выкупили и не построили магазин. Ральф каждый день проезжал его по пути домой, и каждый раз с облегчением.
Теперь он разъезжал по городу на «Форде Мондео», новеньком и очень дорогом. В его доме больше не было тараканов и дешёвого пива. Больше не вещала томным голосом дикторша новостей из маленькой коробочки телевизора. Теперь дом его был огромным, и там его ждали жена и дочь.
Та ночь в Доме самоубийц многому Ральфа научила. Он не знал, почему кукла захотела спасти именно его, но решил не просрать второй шанс. Знал – третьего не будет. А потому он просто не мог больше быть кладбищенским мародёром, он должен был стать тем, кем хотел. И стал.
Нет… Не для того, чтобы мать больше за него не извинялась. Теперь он не пытался ей что-то доказать. Первое, что Ральф сделал на пороге новой жизни, это сказал себе:
– Мама могла думать про меня что угодно. Родители не всегда бывают правы. Я тот, кто я есть. И тем, кто я есть, я смогу прожить отличную жизнь.
Он выучился, нашел работу, и как-то всё сразу пошло в гору. Наверное потому, что он помнил… Это последний шанс. Это большой подарок.
Об этом же напоминала старая кукла в розовом платьице. Да, Ральф оставил её себе. И даже в дни особых проблем с деньгами не собирался её продавать. Она напоминала… Напоминала о том, что ему подарили жизнь.
Правда, с тех пор кукла закрыла глаза. Оказывается, у неё были небольшие веки, и с тех пор, как дом сгорел, они больше не открывались. Но Ральф был этому только рад. Он не хотел бы увидеть её взгляд ещё раз.
Проехав деловые кварталы, мужчина свернул на улицу частных домов. Самую дорогую в их городе. Среди всех этих фешенебельных обиталищ теперь стояло и его собственное.
Ворота открылись с пульта. Припарковав машину у гаража, Ральф вышел на воздух. Вечер был томным и сладким. Осень… Она всё ещё веяла тем самым ветром свободы. Теперь это его любимое время года.
Перевалило за восемь вечера, на улице потемнело. По небесам стали зажигаться первые звёзды.
Ральф вдохнул сумрак полной грудью. Отличный вечер отличной жизни. Увидав мужа в окно, жена махнула ему рукой. Он улыбнулся в ответ.
В доме горел мягкий свет и пахло шоколадом. Лили, должно быть, пекла любимые шоколадные кексы дочери. Сняв пальто, Ральф прошел через широкую гостиную в светлую кухню. Боковым зрением он по привычке нашел куклу на белой каминной полке.
– Привет, дорогая, – мужчина приобнял жену в белом фартуке, поцеловав в щеку.
Женщина стояла у закрытой духовки и на секунду разомлела в его руках:
– Привет. Ты сегодня поздно.
– Совещание, – он потянул воздух носом, – М-м-м, запах просто обворожительный.
– Скоро будет готово.
Дочка, сидевшая за столом, вертела головой перед круглым настольным зеркалом. Она махнула папе рукой, но отражение её явно занимало больше.
– Что такое, Эмили? – Ральф бухнулся на стул рядом с дочерью, – Любуешься?
Девочка перевела на отца раздосадованный взгляд:
– Папочка, у меня такие большие ноздри!
Ральф несколько опешил:
– И что? Дорогая, они же не портят тебя.
– Я твержу ей об этом весь вечер, – подтвердила Лили, – Эмили, это ведь не недостаток. Скорее… Особенность. Твоя изюминка.
Девочка надулась, сложив руки на столе и положив на них подбородок:
– Всё равно у меня большие ноздри.
Ральф погладил её по голове.
И никто не заметил, как в гостиной, на каминной полке кукла открыла глаза.
Проснулась Энни. Проснулась и Мамочка, что вселилась в её тельце в самый последний момент. Им предстояла долгая, бессонная ночь и вечная борьба за чужие жизни.
