Юля Артеева
Правило 24 секунд
Глава 4
Маша
Забегаю в туалет, чтобы проверить макияж и заново накраситься прозрачным блеском. Потом салфеткой вытираю губы и наношу малиновый тинт. Не хочу, чтобы было видно, что я целовалась, поэтому скрываю все ярким цветом.
Когда подхожу к кабинету математики, Ира хватает меня за локоть и отводит к окну:
– Сосались?
– Блин, Карпова! – шиплю уязвленно, стреляя глазами по сторонам.
Подруга только смеется:
– Ты всегда потом губы красишь, я тебя уже знаю.
– Наша умняшечка врать не умеет, – радостно подключается Яна.
– Девчонки, ну хорош.
– Это Ковалев твой хорош, – кривляется Ира, но потом сдается и понижает голос, – ничего про новеньких не сказал?
– А должен был?
Она пожимает плечами:
– Не знаю, мне показалось, он все слышал.
– Что «все»?
– Ой, Маш!
Я подаюсь назад и прислоняюсь бедром к подоконнику. Складываю руки на груди и смотрю за окно. На улице стоят Наумовы и курят одну электронную сигарету на двоих. Рукава рубашек закатаны, и я вижу, что одна рука у обоих чистая, а вторая покрыта татуировками. Интересно, как им разрешили? С другой стороны, если они такие… ну, как о них говорят, то в этом нет ничего удивительного. Может быть, они вообще из неблагополучной семьи. Иначе какие нормальные родители позволят детям делать то, чем занимаются эти двое?
Один из них поднимает голову наверх, скользит взглядом по окнам и находит место, где я стою. Отсюда непонятно, видит он меня или нет, но я снова покрываюсь мурашками. Слишком пугающий за ними тянется флер. Задерживаю дыхание, глядя с высоты третьего этажа на красивое лицо Наумова.
Они, наверное, никогда не уговаривали девушку провести с ними ночь. Наверняка даже не спрашивали. Мне стоит быть благодарной за то, что Слава ведет себя так деликатно.
Моргаю и отвожу взгляд.
Поворачиваюсь к девочкам и говорю с беспечной улыбкой:
– Слава ничего не сказал. Ему до них дела нет.
Яна вздыхает:
– Похоже на Ковалева. Когда у него эфир?
Возвожу глаза к потолку, подсчитывая, потом отвечаю:
– Либо в эту пятницу, либо в следующую, либо уже в конце месяца. Он дня за четыре только узнает.
Девчонки активно кивают. Знаю, что немного завидуют, но стараются это не показывать. Если Ковалев выбрал меня, значит, с этим никто не смеет спорить. Переключив внимание на математика, указываю подругам на него подбородком. А сама бросаю вороватый взгляд за окно. Там пусто.
Испытывая то ли разочарование, то ли удовлетворение, я хмурюсь. Сжимаю лямку рюкзака и иду вместе со всеми к кабинету. Наверное, мне просто приятно внимание. До того, как Слава предложил мне встречаться, никто из парней не был всерьез мной заинтересован. Скорее всего, эти двое просто вскрывают какую-то мою заветную потребность в том, чтобы быть заметной.
Сажусь на свое место и, закусив губу, рассеянно листаю тетрадь. Мне нравится, как шуршат исписанные страницы. Звук успокаивает.
Нельзя вечно гнаться за чужим одобрением. Или можно? Разве Ира с Яной не в той же самой гонке вместе со мной?
Смотрю на место справа от себя. Пустует уже четыре недели, и мое сердце каждый раз неприязненно сжимается при мысли об этом.
Отвлекаюсь на то, как резко распахивается дверь. Уже стоя на пороге, братья Наумовы показательно стучат в дверной откос.
– Можно? – интересуется один из них.
И почему-то мне кажется, что это Ефим. То ли у него лицо чуть более узкое, то ли взгляд менее тяжелый, но я будто на мгновение улавливаю отличие. А потом тут же утрачиваю, когда они встают в одинаковую стойку, засунув руки в карманы джинсов.
– О, – весело отзывается Виктор Валентинович, – тангенс и котангенс. Прошу!
Близнецы фыркают, а затем смеются, но не издевательски, что меня порядком удивляет, потому что математик наш очень крутой преподаватель, но явно на своей волне, и не заметить это невозможно. А Наумовы похожи на парней, которые будут гнобить людей, стоит им только почуять первую каплю крови.
Они снова садятся за мной, а я автоматически свожу вместе полы рубашки и концентрируюсь на учителе.
– Машу, – шепчет один из них, делая ударение на последний слог.
Я молчу, записывая тему урока, но меня снова догоняет тяжелый шепот:
– Машу.
Обернувшись через плечо, шиплю:
– Меня зовут Маша.
– Машу, – повторяет он упрямо, – это твой парень?
– Виктор Валентинович? – не удерживаюсь от тупой шутки. – Нет, это наш математик.
– А чувак с волосами до пола?
Разозлившись, поворачиваюсь к ним и агрессивно обвожу взглядом обоих. Понятия не имею, кто из них кто.
Говорю тихо, но твердо:
– Это не ваше дело. И не надо так о нем говорить.
– Не скоро ты распечатаешь рыженьких, – притворно вздыхает один из них, который до этих пор молчал.
Я закатываю глаза и возвращаюсь к своей тетради. Честно говоря, просто не могу им достойно ответить, поэтому делаю вид, что не собираюсь с ними разговаривать в принципе. У меня есть парень. Ему бы это не понравилось.
И больше не реагирую на то, как Гордей, а я теперь уверена, что это именно он, на разные лады повторяет за моей спиной «Машу». С ударением на последний слог.
Мы пишем контрольную, и я решаю сосредоточиться на важном.
Глава 5
Маша
На последнем уроке литературы близнецы почему-то отсутствуют, и я вздыхаю спокойно. Слушаю про Ахматову и сдерживаюсь от ненужных критичных комментариев. Я точно знаю, как себя надо вести и что писать в сочинениях, чтобы получать «отлично». Одного тройбана по физкультуре мне достаточно, поэтому со своим мнением я не лезу.
После звонка прощаюсь с девочками и отправляюсь к Алевтине Борисовне как на голгофу. Не знаю, что она мне предложит, но ощущаю себя в очереди на смертную казнь.
Когда захожу в кабинет, с удивлением обнаруживаю там обоих Наумовых.
– …и я надеюсь, что мы друг друга поняли, – договаривает наша классная, – Ефим теперь свободен, а Гордей задержится.
Неловко замираю на пороге, два раза стучу в открытую дверь:
– Можно?
Замираю в ожидании, пока историчка задумчиво изучает того Наумова, который остался. Как будто бы не уверена в том, кто из них ушел. Гордый смотрит в ответ насмешливо, развалившись на своем стуле.
Алевтина Борисовна наконец переводит взгляд на меня и говорит:
– Да, заходи, конечно.
Выдерживая дистанцию, я присаживаюсь на другой ряд и устремляю на классную внимательный взгляд.
Она по своему обыкновению передвигает предметы на столе, открывает ежедневник, листает его бездумно. Потом захлопывает так, что звук отдается эхом по кабинету.
Выпрямляю спину и смотрю на историчку в покорном ожидании. Эта тройка, конечно, жизнь мне не испортит, а вот аттестат – вполне вероятно.
Она говорит:
– Маш, я с твоим отцом говорила.
– Лиана просто, – начинаю запальчиво и тут же сбиваюсь, – то есть Лиана Адамовна… она не очень меня любит.
– Господи, Гордеева, я это, знаешь, сколько раз слышала? А я тут не так уж долго работаю!
Историчка хлопает в ладоши, от чего я моргаю:
– Короче, Лиана Адамовна согласилась изменить оценку, если ты сдашь нормативы по списку, – она прислоняет к губам пальцы, а потом растирает все лицо, не обращая внимания на косметику, – там непросто, я сразу скажу.
Я киваю без особых эмоций. Мне вообще без разницы. Спорт от меня так же далек, как Хогвартс. Для меня любые нормативы – это капец как сложно, а уж список, который заготовила для меня наша ведьма-физручка… Но классная уже переключается на Гордея:
– Теперь с тобой, друг мой. Я знаю, что твой электронный дневник мониторит тренер. И, – она делает паузу, одаривая его выразительным взглядом, – тебе нужны хорошие оценки, чтобы вернуться к тренировкам. Так?
Краем глаза вижу, как Наумов сжимает зубы, от чего на его лице проступают желваки, и следом кивает:
– Так.
– Отлично, – сообщает историчка скорее себе, чем нам, – тогда предлагаю вам следующую схему. Вы подтягиваете друг друга по нужным предметам. У Гордеевой хромает физкультура, у Наумова крайне плохо с химией, русским, литературой и, как ни странно, историей. С остальным, прямо скажем, тоже не очень, но это уже вторично. Так что даю вам две недели на подготовку, потом начнете сдаваться, и посмотрим на результат. Если его не будет, боюсь, другого шанса может не представиться.
Втягивая воздух через раскрытые губы, я оборачиваюсь к Гордею и встречаю его крайне самодовольный взгляд.
Крайняя степень возмущения заливает жаром мое лицо.
– Меня все устраивает, – говорит Наумов, глядя на меня из-под челки.
Я же прижимаю к груди рюкзак и, стараясь звучать не слишком агрессивно, уточняю:
– Могу идти?
– Да, свободны. С вашими родителями согласовано, все считают эксперимент жизнеспособным. Маш – твои нормативы, Гордей – это список работ, которые нужно сдать.
Алевтина Борисовна раздает нам распечатанные листы, и я свой хватаю, не глядя. Подскакиваю на ноги и из класса вылетаю пулей. Пробегаю мимо Ефима и лечу по коридору. Но меня быстро догоняет задорный мальчишеский смех, а потом и сами братья близнецы. Пристраиваясь с обеих сторон от меня, идут в ногу. При этом каким-то образом я почти бегу, а они расслабленно шагают.
– Рыженькая разозлилась? – спрашивает Ефим.
Я тут же огрызаюсь:
– У меня имя есть.
– Фим, у нее имя есть, – говорит Гордей с откровенным весельем в голосе, которое маскирует притворно назидательным тоном.
– Простите, Мария! Вы злитесь, миледи?
Молчу и натужно гоняю воздух. Вдыхаю, выдыхаю. Эти двое меня смущают. И выкручивают напряжение, моральное и физическое, просто на максимум. Чувствую себя как сжатая пружина, только тронь, и выстрелю куда-то в небо.
– Классная сказала, что мы должны подтянуть друг друга по разным предметам. Я теперь личный тренер Машу, – поясняет Гордей брату.
Краем глаза вижу, как они переглядываются и ржут.
Торможу и с возмущением смотрю на Гордого, как зовет его Ефим. Закидываю рюкзак на плечо и цежу:
– Тебе не кажется, что мы не в равных условиях? У тебя только физра, а у меня хренова туча предметов! Ты наверняка тупой как валенок, как я тебя научу?!
Братья снова заходятся смехом. Ефим хлопает меня ладонью по плечу и сочувственно сообщает:
– Тяжело же тебе придется, подруга.
– С каких пор мы друзья?
– Видимо с тех, когда ты получила задание обучать моего тупого братца.
Смотрю то на одного, то на другого. Скуластые узкие лица, нахальные взгляды, сережки-кольца блестят в крыльях носа. Я странно себя чувствую рядом с ними, и мне это не нравится. Совершенно точно робею, ужасно смущаюсь, все остальные эмоции описанию и какому-либо понимаю не поддаются. Из-за смятения огрызаюсь:
– Может, вы сядете скоро, и учить никого не придется.
Об этой вспышке жалею сразу же. Вижу, как застывают оба. Карие глаза темнеют, желваки прочерчивают косые линии по лицам. Мне казалось, они знают о своей репутации, и что их это забавляет в некотором смысле. Что они куражатся из-за этих слухов. Но, возможно, их история чуть сложнее, чем мы с одноклассниками себе придумали.
Гордей наконец кивает, глядя на меня бесстрастно, и говорит:
– Да, может быть. Немного осталось подождать.
И, переглянувшись, они уходят, будто за этот короткий зрительный контакт успевают обсудить, что со мной им ловить больше нечего.
Я остаюсь стоять посреди школьного коридора, сжимая лямку рюкзака. Чувствую себя виноватой. Вдруг все, что говорят о Наумовых, неправда? Вдруг я их только что сильно обидела?
Глубоко вздыхаю и начинаю двигаться. Иду к лестнице, на ходу достаю телефон. Пишу Славе, что закончила, но он не отвечает. Знаю, что Яна с Ирой уже ушли в торговый центр за покупками, так что я с ними уже не успеваю. Пока доеду, уже нужно будет идти за Асей.
Когда спускаюсь на первый, какое-то время еще топчусь на лестничной клетке. Хватаюсь рукой за поручень и выстукиваю нервный ритм большим пальцем. Гипнотизирую взглядом одну галочку на своем сообщении. Ковалев даже не читает.
Тогда, испытывая, ко всему прочему, еще и острое разочарование, иду одеваться. Егор обычно возвращается из школы сам, я его только отвожу. Его обратный путь мама прослеживает по часам с геолокацией. Я забираю брата только по вторникам и четвергам, когда он задерживается допоздна на секции по баскетболу.
Поэтому выхожу на крыльцо одна и вдыхаю холодный весенний воздух полной грудью. Нечасто у меня получается остаться в одиночестве. Вдеваю наушники в уши, включаю случайный выбор, сбегаю по ступеням и иду домой.
Всю дорогу отчаянно наслаждаюсь всем вокруг. Тем, как красиво и отчаянно быстро пробуждается после зимы природа, но в большей степени тем, что вокруг меня не орет ни один ребенок. Роскошь, учитывая весь наш цыганский табор. Ну вы помните.
Телефон вибрирует, и сердце с ходу начинает стучать нервно и радостно. Слава прочитал и хочет встретиться?
Слав, я закончила, ты где? Может, увидимся?
Малышка, я с пацанами. Тебе будет неинтересно. Завтра уже.
Конечно. Что делаете?
Проверяешь?
Нет, просто спрашиваю. Не сердись
Две галочки сообщают о том, что Слава сообщение прочел, но ответить нужным не посчитал. Ничего нового.
Остановившись посреди дороги, я еще какое-то время смотрю на окошко нашего диалога в ожидании того, что он хоть что-то напишет. Достаточно хорошо уже знаю Ковалева, но каждый раз надеюсь на то, что он начнет относиться ко мне чуть более трепетно. Все внутри неприятно сжимается. Отношения со Славой это не то чтобы американские горки, но… не знаю, я просто как будто все время сижу голым задом на вулкане.
Блокирую экран и убираю смартфон в карман. Снова чувствую себя виноватой. Стараюсь быть идеальной девушкой, но постоянно косячу.
Настроение неуловимо портится, и я уже не рада своему одиночеству.
Глава 6
Маша
Вечером я читаю Асе книжку, сидя на ее кровати, застеленной постельным бельем с изображениями героев из «Холодного сердца». Под моей рукой маленький Олаф, и я периодически неосознанно глажу смешного снеговика.
Сестра молчит, сопит сосредоточенно и сонно, изучает иллюстрации. Ася, конечно, сгусток чистейшей энергии, но некоторые правила она соблюдает беспрекословно. Например, не перебивать, когда я читаю ей.
– Конец, – мягко говорю я, закрывая книгу.
– Пить, – тут же реагирует Ася.
Подаю ей стакан, смотрю, как медленно и обстоятельно она пьет, поглядывая по сторонам, вероятно в раздумьях, чем бы еще отсрочить отход ко сну.
Потому произношу строго:
– Все, ложимся.
– Ты не ложишься, – бубнит обиженно, тем не менее укладываясь на подушку.
– Я старше, Ась.
– Когда вырасту, вообще не буду спать.
– Договорились, – целую сестру сначала в одну нежную щечку, потом в другую.
Поправляю одеяло, включаю ночник и гашу верхнее освещение. У порога сестра меня окликает.
– Маня.
– Да?
– Я тебя люблю.
Улыбаюсь и заверяю тепло:
– Я тебя тоже. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Прикрываю за собой дверь и иду к Егору. В комнате темно и тихо, но это меня не обманывает. Подхожу к кровати и протягиваю руку:
– Телефон.
Он молчит, из последних сил изображая крепкий сон. Я не сдаюсь и повторяю:
– Егор, телефон.
Брат резко выдыхает, возится, достает из-под подушки смартфон и припечатывает его к моей ладони.
Выдает обиженно:
– Я не маленький!
Подхожу к его письменному столу, подрубаю гаджет к зарядке и сообщаю спокойно:
– Конечно, не маленький. Ты удивишься, но даже взрослым нужно спать. Папа вон тоже ложится.
– Папа встает в пять утра.
– Даже раньше. Не ругайся, Егор, просто ложись, ладно?
Он вздыхает, отворачивается к стене, закутавшись в одеяло. Бубнит оттуда:
– Ладно.
Я подхожу и целую рыжую макушку, слышу, как он снова вздыхает. А потом произносит очень тихо, все еще на волне возмущения, но уже сбавив обороты:
– Спокойной ночи, Маш.
– Спокойной, – говорю и добавляю в последний момент, – люблю тебя.
В коридоре ненадолго останавливаюсь. Смотрю на свои ноги в теплых носках на белой плитке в черных прожилках. Думаю о том, что иногда с младшими удивительно легко, а порой невыносимо сложно. Но я совершенно точно люблю их всем сердцем. Стараюсь быть для них хорошей старшей сестрой, но все время кажется, что не дотягиваю. Недо, недо, недо. Недостаточно хорошая сестра, дочь, ученица и девушка для своего парня.
Нахмурившись, смаргиваю эти размышления.
Надеюсь, мелким хватает моей любви и внимания. А я еще научусь вести себя правильно, время есть.
Иду на кухню и на пороге снова замираю.
Папа в синем пушистом халате сидит за столом в очках и с кружкой чая. Листает какую-то книгу.
Жду, когда он поднимет на меня взгляд.
– Спят?
– Нет еще. Но легли.
– Мама, кажется, уснула вместе с Васей, – сообщает он, откинувшись на спинку стула.
– Пусть отдохнет.
Папа кивает, потом возвращается к книге и говорит как будто между прочим:
– Алевтина Борисовна сказала, что есть шанс исправить оценку?
Я подхожу к шкафу, достаю стакан и наполняю его водой. Только сделав первый глоток, неохотно подтверждаю:
– Есть. Мне дали список нормативов.
– Она сказала, – не сдается папа, – что есть мальчик, который поможет подготовиться?
– А она не сказала, какие слухи вокруг него ходят? – интересуюсь, поджав губы.
– Иногда слухи – это просто слухи, Маша.
– А иногда не просто.
– Вот и проверишь. Ты умная девочка, разберешься.
Делаю еще несколько глотков и снова наполняю стакан, чтобы вернуть прежний уровень воды.
Вздыхаю и говорю:
– То есть неважно как, главное просто достичь цели?
– Слишком сложный вопрос, дочь. И обращен не к тому человеку. Мне всегда важно достичь цели.
Папа встает, устало разминает шею и добавляет уже не так строго:
– Просто подтяните с одноклассником друг друга по нужным предметам, это не страшно. Пойду спать.
Не дожидаясь ответа, он уходит. Я смотрю на книгу, которую он оставил на столе. Она на английском, и я узнаю только слово surgery (операция). Было бы здорово, если бы папа хоть иногда отдыхал, но он всегда собран, всегда готов, как служба быстрого реагирования. Его рабочий телефон вечно вздрагивает от новых сообщений и периодически загорается незнакомыми цифрами. Я бы хотела злиться, но у меня не всегда получается. Он спасает чужих детей, отнимая время у собственных. И разве это такая уж большая плата?
Убираю за папой кружку с остатками ромашкового чая и выключаю свет. Чувствую себя старым дворецким, который делает обход перед тем, как лечь спать. Проверяю, закрыта ли входная дверь. Прислушиваюсь к звукам за закрытыми дверьми спален. Все тихо.
Чувствую, как телефон в кармане домашних штанов вибрирует. Слава ответил? Все внутри радостно отзывается на эту мысль. Но оказывается, что это совсем не мой парень.
Гордей Наумов хочет добавить вас в друзья
Возьми завтра форму, злючка.
Зачем?
Хочу заценить твою фигурку.
Придурок.
Есть уговор, рыжик. Мне нужны хорошие оценки – и мои, и твоя. Как я понял, тебе тоже. Верно?
Допустим.
Но, во-первых, у меня есть имя, а во-вторых, тогда тебе придется меня слушать.
А ты будешь в очках и узкой юбке, Машу?
Не знаю, как тебя учить, очевидно, что все твои мозги утекли в трусы!
Вот видишь, только первый день знакомства, а ты уже думаешь о том, что у меня в трусах.
Заливаясь краской, я откидываю телефон в сторону. Он тяжело приземляется на одеяло, а я думаю о том, как рассказать Славе, что у меня появился репетитор и ученик в одном лице. А потом гоню от себя мысль о том, что Ковалеву это может быть вообще неинтересно.
Переодеваюсь в шорты и маечку из тонкого шелка и забираюсь под одеяло. Закрываю глаза, но сон не идет. Возбужденный мозг перебирает события прошедшего дня и никак не хочет расслабляться. Сказала бы, что меня одолела бессонница, но моя голова слишком хорошо помнит и это определение, соответственно, знает, что оно не подходит.
И в момент, когда начинаю мысленно перебирать, какие бывают диссомнии у человека, я наконец проваливаюсь в сон. Я хорошо запоминаю термины, но, к сожалению, совсем в них не заинтересована. Жалко, что мой отец никогда не сможет этого принять.
Глава 7
Маша
На следующий день в школу я прихожу в отвратительном настроении. Ася сдана в детский сад, а Егор снова со мной не разговаривает, потому что я психанула и наорала на него еще дома. В итоге идем, глядя в разные стороны, в угрюмом молчании, но будто на привязи. Вот бы ему действительно разрешили ходить в школу одному, в конце концов, он уже давно не малыш.
В холле расходимся, не проронив ни слова. Я слишком раздражена, а Егор слишком упрям. Уверена, собрался молчать лет до восемнадцати минимум.
Слава так больше и не писал, а я сама не решилась. Может быть, это глупо, ведь мы в отношениях, но я стараюсь лишний раз его не злить. А он иногда расценивает мои сообщения как излишнее давление. Особенно, когда он с пацанами или пишет материал для монолога.
Забегаю в туалет, чтобы немного модифицировать свой образ. Юбку поднимаю с бедер на талию, чтобы сделать ее короче, полы свободной рубашки завязываю узлом, а волосы распускаю. Густые волнистые пряди ложатся на плечи, и я морщусь, снова отмечая их дешевый цвет. Даже если перекрашусь, веснушки с кожи никак не отмыть. Они рассыпаны не только по моему лицу, но помечают еще и мои плечи. А несколько особо упрямых скатываются аж на кисти рук.
Взбиваю волосы у корней, кидаю последний оценивающий взгляд в зеркало и выхожу. Тороплюсь на химию, когда вдруг за очередным поворотом кто-то перехватывает меня за талию и резко дергает на себя. Коротко взвизгиваю и тут же радостно выдыхаю:
– Слава!
– Привет, малышка, – успевает сказать он перед тем, как меня поцеловать.
На все движения его языка реагирую привычно послушно и старательно. Следую ритму, который он задает, а сама думаю – может быть, это я какая-то не такая?
Когда Ковалев лезет мне под рубашку, дергаюсь и шепчу:
– Ты чего, увидят же.
– Маша-а-а, – тянет он, оставляя еще один поцелуй у меня на губах, – такая ты правильная. Заводит.
Смеюсь, выворачиваясь из объятий Ковалева, и бросаю на него кокетливый взгляд, проверяя, не раздражен ли. Но он улыбается, убирает назад волосы. Стягивая с запястья резинку, собирает их в аккуратный хвост. Чмокает меня в щеку и сообщает тихо:
– Через две недели все в силе? Я тебя очень жду.
Стараясь смотреть не слишком затравленно, я киваю.
Потом говорю:
– На химию опаздываю, Слав.
– Беги, моя отличница.
Приподнявшись на носочки, целую его в губы и говорю, стараясь звучать уверенно:
– Я еще рассказать хотела, нас с одним из новеньких в пару поставили.
Ковалев смотрит в телефон, что-то пишет, потом хмурится и спрашивает, не глядя на меня:
– В какую еще пару?
– Вроде как подтянуть по предметам. Я его по химии, он меня по физре. Наша Алевтина с родителями уже договорилась.
– По физре? А у тебя там что?
– Слав, – говорю неуверенно, – я же рассказывала про Лиану. И тройку.
– Точно, – он блокирует телефон и улыбается, – ну хорошо. Сдавайте свои зачеты. Мне есть о чем переживать?
– Нет. Конечно, нет.
– Хорошо. Скажи, если что-то будет смущать, окей?
– Окей, – соглашаюсь озадаченно.
Мой парень снова переключает внимание на телефон и, кивнув мне, первым уходит. Какое-то время остаюсь стоять посреди коридора. Слушаю звонок, но даю себе пару секунд передышки. Три месяца на вулкане, а я все еще не привыкла.
Это вообще достаточный срок? Ну, понимаете, да? Через две недели у нас будет почти четыре месяца. Наверное, Слава прав, и мне нужно подтвердить свою любовь?
Когда меня таранит плечом какой-то младшеклассник, я наконец прихожу в себя. Придерживая лямку рюкзака на плече, несусь к нужному кабинету. Кажется, опаздываю всего на минуту, но все равно внутренне сжимаюсь. Учитель на меня даже не смотрит, и я торопливо падаю на свое место. Боковым зрением отмечаю, что парта за мной пустует. Конечно, вряд ли братья Наумовы настолько дисциплинированы, что будут приходить к первому уроку вовремя.
Быстро раскладываюсь и устремляю к доске внимательный взгляд. Для поступления в медицинский этот предмет мне нужно сдать на отлично, и у меня, конечно, есть репетитор, но и в школе я сачковать не намерена.
Ко мне поворачиваются Ира и Яна, и мы обмениваемся воздушными поцелуями. Девчонки классные, с ними весело проводить время, но я как будто все время чувствую себя в напряжении. Мы точно не лучшие подруги, но я однозначно рада тому, что мы близко общаемся.
До девятого класса я была просто тихой отличницей, притом достаточно полненькой. Еще и рыжая, прикиньте? Это такое непаханое поле для буллинга, мечта любого школьника. А потом мы переехали, за лето я немного вытянулась и похудела, и в новую школу пришла уже немного другой. А когда Слава предложил мне встречаться, мой статус очень сильно изменился. Ира с Яной приняли в свою компанию, да и в школе в целом зауважали. Никогда не думала, что такой парень, как Ковалев, может обратить на меня внимание, конечно, но…
Дверь распахивается, и вереница моих рассуждений разваливается, как дженга, из которой неудачно вытащили брусок. По коже ползут мурашки, холодные спазмы охватывают все тело в рандомных местах – затылок, плечи, грудная клетка. Выпрямляю спину и утыкаюсь взглядом в тетрадь. Просто не буду смотреть.
– Можно? – слышу знакомую наглую интонацию.
Тут же, не в силах бороться с собой, я вскидываю взгляд на ее обладателя. Сейчас уверена, что это Гордый. Вопрос он задал химичке, но смотрит на меня. И я снова вязну в нашем зрительном контакте, на этот раз ощущая его не болотом, а чем-то более чистым, но ужасно пугающим. Как будто стою на вышке над обрывом, а в ушах ветер свистит. Да, определенно похоже на «горную болезнь». Наумов чуть наклоняет голову и продолжает сверлить меня взглядом из-под челки. Меня размазывает. Не могу отвести глаз, просто не могу. Тогда он подмигивает и улыбается только одним уголком губ. Чувствую, как щеки теплеют.
Ничего необычного, просто гиперемия. Это всего лишь значит, что сосуды кровеносной системы какого-то органа или области тела переполнены кровью.
Черт, все мои области тела под угрозой, это точно. Усилием воли заставляю веки опуститься, а голову повернуться. Записываю в тетради дату, старательно выводя каждую цифру. Пытаюсь сморгнуть странное ощущение, которое Гордей накинул на мое тело, словно тяжелое одеяло.
Я не хочу все это ощущать. Мне страшно и стыдно. Не знаю точно, от чего, но предчувствие у меня плохое.
Пока Наумовы садятся на свои места за моей спиной, я старательно концентрируюсь на чем угодно, только не на голосе Гордого, который едва слышно тянет:
– Машу, взяла с собой шортики?
Выдыхаю через сжатые зубы и неосознанно встряхиваю головой, стараясь выкинуть дурные мысли и закинуть туда желание учиться. Снова смотрю на доску, бездумно переписываю в тетрадь все, что там вижу.
Идиотские Наумовы. Идиотский Гордей. Чтоб он провалился вместе со своими проникновенными взглядами. Снова кошусь на пустое место за моей партой. Боже, дождаться бы.
Весь урок старательно концентрируюсь на том, что говорит химичка. Игнорирую собственные эмоции и то, как периодически печет то мой затылок, то место между лопаток. В эти моменты точно знаю, что это Гордей на меня смотрит. Объяснить не могу, но осознание очень четкое. В итоге весь урок пролетает мимо меня. Через сорок пять минут остаюсь раздраженной и странным образом изможденной.
