Юля Артеева
Правило 24 секунд
Глава 8
Маша
Оставшийся день я сражаюсь с собственными эмоциями. Стараюсь отвлечься на болтовню с Карповой и Сокольской и ловлю редкие моменты близости со Славой, когда удается пересечься с ним где-то в школьных коридорах. И получается вполне удачно.
Но после последнего урока возмездие догоняет меня. Гордей ловит меня за локоть в коридоре и говорит:
– Рыжик, я ответа не услышал. Форму взяла?
– А что?
Он ухмыляется:
– Ты знаешь, что. Поразглядывать хочу.
– Наумов, – шиплю предупреждающе.
Мы стоим слишком близко, я чувствую тепло от его тела, а его пальцы до сих пор сжимают мой локоть. Стыдно, безумно стыдно признаваться самой себе в том, что все эти ощущения – приятные. Против воли ловлю их каждой клеточкой своего организма. Это ведь ничего? Я же ничего плохого не делаю?
Но, представив в аналогичной ситуации Славу, я внезапно трезвею. Моргаю в попытке разрубить этот чудовищно эмоциональный зрительный контакт. Аккуратно выворачиваюсь из захвата Гордея и отступаю на шаг.
Произношу максимально ровно:
– Форму взяла. Мы сегодня занимаемся?
Наумов смотрит на меня сверху вниз, какое-то время молчит, видимо, оценивая смену моего настроения. Потом чуть откидывает голову назад и улыбается.
Отвечает с иронией:
– Занимаемся.
Я снова чувствую, как предательски теплеют щеки. Никогда еще не встречала такого, чтобы люди смотрели вот так. Как будто он с меня не только одежду глазами снимает, но и всю кожу, слой за слоем.
Вздыхаю преувеличенно тяжело и говорю:
– Слушай, окей. Давай поможем друг другу с уроками. Но усмири свои тестостероновые шуточки. Дай мне список работ.
Протягиваю ладонь и нетерпеливо трясу ею в воздухе. Гордый достает из спортивной сумки лист бумаги и протягивает его мне, но в последний момент отдергивает.
Говорит:
– Обменяю на список твоих нормативов.
– Справедливо, – соглашаюсь угрюмо.
Какое-то время изучаем задания друг друга, так и стоя посреди коридора.
Я долго блуждаю взглядом по перечню, с трудом концентрируясь. Когда у меня выходит, почти задыхаюсь от возмущения. Поднимаю взгляд на Гордея, и он интересуется:
– Ну что, ты в афиге?
– Это несправедливо! Твой список гораздо длиннее!
– Я еще не видел, как ты отжимаешься, мандаринка.
– У меня, – рычу, с хрустом сжимая бумагу в кулаке, – есть имя!
Наумов начисто игнорирует мою ремарку и продолжает:
– Возможно, я в гораздо худшем положении.
– Придурок, – выдыхаю сердито.
Но остаюсь стоять на месте. Почти ненавижу себя в этот момент, потому что мне рядом с Гордеем приятно и очень волнительно, интересно, интригующе и безумно страшно. Уговариваю себя, что это только ради задания и нормальной оценки в аттестате. Глупо будет испортить стройный ряд пятерок одной тройкой по физре, верно?
С высоты своего роста Гордей наклоняется ко мне и понижает голос:
– Ну что? Пойдем? Позанимаемся?
Последнее слово у него выходит особенно двусмысленным. Я дергаюсь и говорю укоризненно:
– Я предупреждала. Насчет шуток.
– Это не шутка, Машу.
Отворачиваюсь и сдержанно выдыхаю. Прижимаю к груди рюкзак, как единственную свою защиту.
Говорю, откашлявшись:
– У меня есть время до семи вечера. Потом нужно забирать брата.
– У тебя есть брат?
– Не твое дело, – огрызаюсь, потому что он снова двигается чуть ближе, и меня опаляет жаром, – большой спортзал занят, но в маленьком сегодня нет занятий. Встретимся там. Дорогу сам найдешь.
Развернувшись на пятках, устремляюсь к лестнице. Бегу зачем-то наверх, хотя мне нужно этажом ниже. И там прячусь в первом туалете, который попадается мне на пути. Закрываюсь в кабинке и забираюсь на унитаз с ногами. Зажмуриваюсь, все еще притискивая к груди рюкзак, и упираюсь лбом в его лямку.
Боже. Боже. Боже.
Что это? Временное помутнение? Может, просто любопытство? Или тяга к чему-то уродливому и губительному? Как авария на дороге, которую ты зачем-то начинаешь рассматривать.
Он почти уголовник. Преступник. Незнакомец. Я ничего о нем не знаю! У меня есть парень, в конце концов! И я его люблю!
Через какое-то время успокаиваюсь. Неловко соскакиваю с унитаза и разминаю затекшие ноги.
Ладно! Ладно. Все в порядке. Я просто напугана. Братья Наумовы действительно выглядят устрашающе. А меня смущают все люди, у которых есть смелость пересекать общепринятые границы. Гордей вообще не имеет понятия ни о каких границах. Но мне нужно смириться и просто перетерпеть. Я сдам свои нормативы, он сдаст свои работы, и мы разойдемся, как в море корабли.
Смачиваю холодной водой руки и прикладываю их к щекам. Затем провожу ладонями по волосам. Так лучше. Мне просто нужна была пауза.
Я медленно спускаюсь на второй и иду в раздевалку. Переодеваюсь и, скрестив руки на груди, выхожу в зал. Там на матах уже сидит Гордей.
Когда вижу его, сердце пропускает удар. Злюсь на собственное тело за эти странные реакции и совсем не хочу все это чувствовать.
Парень одет в тайтсы, баскетбольные шорты и широкую футболку. Сосредоточенно смотрит в телефон и большим пальцем листает что-то на экране. Преступно привлекателен. Может быть, его проблемы с полицией заключаются именно в этом?
Прикрываю глаза на мгновение, а потом говорю громко:
– Я готова.
Гордый поднимает голову и обшаривает все мое тело оценивающим взглядом. Делает это нарочно медленно и обстоятельно. Я крепче стискиваю руки и переминаюсь с ноги на ногу. Нервно смотрю за тем, как Наумов оглядывает мои ноги в велосипедках. Смущаюсь. Вспоминаю, как меня дразнили в старой школе. Хорошо, произошла какая-то перестройка организма, и я все-таки похудела. Смотрел бы на меня сейчас так Гордей, если бы я весила как раньше?
Я жду от него какую-нибудь скабрезную шутку, но парень почему-то говорит серьезно:
– Отлично выглядишь.
– Спасибо, – отвечаю тихо.
– Начнем?
Киваю, глядя на то, как он поднимается на ноги. Высокий, поджарый, небрежным движением поправляет челку и кидает телефон на маты, туда, где до этого сидел.
– С чем у тебя проблемы? – спрашивает, снова без всяких шуток.
Фыркаю, наконец расцепляю руки и развожу их в стороны:
– Со всем? Я…я вообще не спортивная.
– Просто у тебя был плохой тренер.
Наумов подмигивает и указывает рукой направление:
– Отожмешься? Нужно двадцать раз.
– Шутишь? Пять – мой максимум.
– Сделай, я посмотрю.
– С колен?
Он отрицательно качает головой:
– Нет.
Тяжело вздохнув, опускаюсь на пол, принимаю упор лежа и начинаю отжиматься. Первые пять идут бодро, но потом тело резко сдает. Как и всегда рядом с Наумовым, но теперь уже по другой причине.
Он опускается рядом со мной и отрывисто командует:
– Таз ниже. Напряги пресс.
Я злюсь, одновременно стараясь выполнять его инструкции. Руки дрожат, и все тело ходуном ходит, лицо горит, и мне очень хочется просто сдаться.
– Соберись, – говорит Гордей отрывисто, – не жалей себя.
Снова опускаюсь и на трясущихся руках поднимаюсь. В пиковой точке замираю, потому что, кажется, больше не могу. Сгибаю локти и мешком валюсь на пол. Прижимаюсь пылающей щекой к прохладному полу. Чувствую себя уязвленной. Мне как будто снова лет десять, и одноклассники улюлюкают, когда я крайне медленно преодолеваю тридцатиметровку.
– Девять раз, почти половина, рыжик.
– Я не сдам, – выдавливаю глухо.
Закрываю глаза, все еще лежа на полу. Мне уже почти плевать на эту тупую тройку. Пусть останется, разве это так важно? Папа не занимается спортом, но проводит сложнейшие операции. И что, ему разве помогают мышцы или хорошая оценка по физре в школе? Я иногда из любопытства читаю разные форумы, там родители больных детей на моего отца буквально молятся. Ну вот и при чем тут отжимания?
– Сдашь, Джинни.
Распахивая глаза, я даже чуть приподнимаюсь, чтобы посмотреть на Гордея. Спрашиваю удивленно:
– Ты смотрел?
– Читал, – улыбается он уголком губ.
– Ого.
Собираю свое тело в кучу и сажусь, обхватив руками колени. Наумов пожимает плечами и поднимается на ноги.
Говорит:
– Что тебя так удивляет? Что я знаю алфавит?
– Нет, просто… – немного теряюсь, – не знаю, мало встречала парней, кто читал «Гарри Поттера».
– Не с теми общаешься, Машу. Подтянешься?
– Чего? – выдаю с возмущением.
Он кивает на перекладину турника около шведской стенки:
– Давай, покажи мне.
– Этого вообще нет в нормативах!
– В твоих – есть.
– Чего? – повторяю тупо.
– Машу, и ты еще называла меня тупым? Нужно подтянуться два раза.
– Два? – переспрашиваю с надрывом, как будто мы в спектакле.
Наумов смотрит на меня с откровенным весельем во взгляде. А когда улыбается, я замечаю, что у него на щеке появляется полукруг. Как будто дополнительный смайлик.
Отвожу взгляд и заявляю твердо:
– Я не смогу.
– Придется смочь, – Гордей берет меня за локоть и тянет наверх.
Послушно поднимаюсь на ноги и замираю, глядя ему в глаза. Если бы не знала анатомию, решила бы, что мое сердце увеличилось в размерах и тяжело толкается в ребра, завоевав все место в грудной клетке. Из-за непривычной физической нагрузки. Точно.
Наумов отпускает меня и первым отходит. Устанавливает турник на такой высоте, чтобы я могла достать и делает приглашающий жест рукой.
В сотый раз за день тяжело вздыхаю и тоскливо смотрю на перекладину. Какое-то непрекращающееся унижение. Почему физкультуру нельзя сдать в теории? Я бы что угодно выучила!
– Давай, Джинни, – ободряюще говорит мне новоиспеченный тренер, – запрыгивай.
– Слишком высоко, – отвечаю упрямо и вытягиваю наверх руку.
Смотрю на Гордея с непонятным даже для себя самой вызовом. Я бы достала, если бы действительно постаралась. Но Наумова это не смущает. Без раздумий он подходит, обхватывает с обеих сторон мою талию под ребрами, и отрывает от земли. Делает это так легко, как будто я вешу не больше баскетбольного мяча.
Ладони у него теплые и крепкие, а прикосновение жжется даже через футболку. На автомате цепляюсь за перекладину турника и висну на ней, как безвольный мешок.
Гордый смотрит на меня внимательно и сообщает:
– Ты просто висишь.
– А что еще мне делать? – пыхчу, чувствуя, как пальцы соскальзывают. – У меня руки слабые.
– Дело не в руках.
И он вдруг сам хватается за тот же самый турник и повисает на нем, прямо напротив меня. Наши тела соприкасаются по всей площади. Задыхаюсь.
Наумов тем временем говорит спокойно:
– Я покажу. Обхвати ногами.
Напрягаю шею, чтобы отвести свою голову максимально далеко. Ошарашенно смотрю ему в глаза, в шоке от собственных ощущений. Все огнем горит. Очаги там, где он меня касается. Спрашиваю непослушными губами:
– Как?
– Закинь ноги на талию.
Делаю, как Гордей говорит, и он смотрит мне в глаза. Контакт убийственный. Какие, к черту, красные кровяные тельца? Не кровь, а магма течет по венам.
Он напрягает мышцы и подтягивает наверх нас обоих. Животом чувствую кубики его пресса. Боже, кажется, умираю. Или жива еще?
Под моими бедрами его косточки, и я про себя проговариваю – верхняя передняя подвздошная кость. Только тут немного трезвею.
Наумов говорит мне:
– Не руки тянут наверх, задействовано все тело. Попробуй почувствовать лопатки, они должны работать.
Но работают не мои лопатки, а Гордей за нас двоих. Дает мне инструкции, спрашивает:
– Понимаешь?
А я вообще ничего не понимаю. Просто стараюсь делать хоть что-то, чтобы ему не было слишком тяжело поднимать и свой вес, и мой.
– Давай, рыжик, подтягивай себя спиной. Я же чувствую, что ты ничего не делаешь. Руки в конце дотягивают уже. Пресс напряги.
– Да нет у меня пресса! – выдыхаю раздраженно.
Все злит. Его спокойный и назидательный тон, мои собственные эмоции и главное – физиология. Организм беснуется.
Но я всеми силами стараюсь уловить смысл того, что говорит Гордей. Пытаюсь следовать указаниям и вдруг с удивлением обнаруживаю, что у меня что-то получается. Если делать упражнение правильно, оно, оказывается, выглядит уже не таким невыполнимым. Конечно, без Наумова я бы не подняла вес собственного тела на руках, но впервые понимаю, что не безнадежна. Он подтягивает нас еще несколько раз, сопровождая все комментариями, а потом ступает на пол и помогает мне спрыгнуть.
Гордый смотрит прямо на меня, а я старательно обшариваю взглядом все вокруг. К такой близости я была не готова.
Он заключает ровно, почти даже не сбившись дыханием:
– Умница. Бег покажешь?
– Ты на просмотре, что ли?
– Машу, не мешай собирать пазл. Это зал для маленьких, пробегись.
– Когда сядем делать уроки, – шиплю раздраженно, – тебе конец.
Наумов только хмыкает:
– Договорились.
Он гоняет меня еще полтора часа, и я совсем выбиваюсь из сил. К концу этой странной тренировки ненавижу не только спорт, но и самого Гордея. В этом есть жирный плюс – прикосновения Наумова больше меня не волнуют. Мне просто хочется, чтобы он от меня отстал. Он, Алевтина Борисовна, мой отец и ведьма-физручка. Просто отвалите и дайте прилечь где-нибудь в углу!
Глава 9
Маша
Когда расходимся по раздевалкам, я уже на пределе. И физическом, и эмоциональном.
Поэтому, когда Гордый вдруг вспоминает про свое офигенное чувство юмора, я срываюсь.
Он кидает мне в спину:
– Помочь переодеться, рыжик?
Оборачиваюсь и рявкаю:
– Я просила! Шутки свои запихни в самое темное место своего организма! У меня парень есть, ясно?!
– А что, – он подходит непозволительно близко и склоняется к моему уху, – если меня это не волнует?
Открываю рот и пытаюсь вдохнуть, но, кажется, забываю, как именно это делается. Только через какое-то время я со всхлипом втягиваю в себя воздух. Сдвигаю брови и сиплым от возмущения голосом выдаю:
– Что это значит?
– Я тебя заберу-у-у, лисий хвост, – говорит с такой интонацией, будто рассказывает детскую страшилку у костра.
Я концентрируюсь почему-то только на новом прозвище. Оно кажется мне таким дурацким и одновременно милым, что я застываю и просто смотрю, как Гордый скрывается за дверью своей раздевалки.
Пугающий и самонадеянный. Я таких не люблю, потому что совсем не понимаю, как с ними общаться. Я другая, я вообще не думаю, что у нас может получиться какое-то человеческое общение, потому что мы слишком разные.
Смотрю на себя в зеркало и пораженно качаю головой – вид у меня дикий. Растрепанная и красная, а в глазах такое выражение, какого я у себя еще не видела.
Приходится потратить много времени на то, чтобы привести себя в порядок.
А когда выхожу в коридор, то с удивлением обнаруживаю там Наумова. Одетый с иголочки, расслабленный и спокойный, он сидит на полу и сосредоточенно смотрит в телефон. Заметив меня, вытаскивает из уха наушник и говорит:
– Ну что, идем брата забирать?
– Какого? – интересуюсь как умалишенная.
– Ну, – он чуть хмурится и задумчиво говорит, – так как Фим сейчас на тренировке перед важной игрой, остается твой младший?
– Вы играете в одной команде?
– О, рыжик проявляет интерес? Первый вопрос о личном! Осторожнее, скоро втянешься и жить без меня не сможешь.
Гордей поднимается с пола, отряхивает свои джинсы и закидывает на плечо спортивную сумку. Смотрит на меня иронично и вместе с тем выжидающе.
Если близнецы играют вместе, но Гордый отстранен от тренировок… наверное, ему сейчас непросто. Внимательнее вглядываюсь в его лицо, пытаясь отыскать признаки душевного смятения, и он, будто чувствуя, закрывается. Выражение лица становится показательно хамским, а взгляд – стеклянным.
Тогда я медленно проговариваю:
– Мой брат заканчивает через двадцать минут. Тебе совсем необязательно ждать.
– Я подожду, – перебивает он.
Потерянно молчу. Нам незачем общаться вне тренировок и занятий. Мне нужно сказать о том, что я справлюсь сама. Но вместо этого почему-то киваю.
Следующим движением головы обозначаю направление, и первая иду вперед. Он просто проводит, ничего страшного не произойдет. В конце концов, мне не так уж часто предлагают помощь. Может, Егор притихнет хотя бы в компании незнакомого парня.
По крытому переходу идем в другой корпус и останавливаемся у дверей раздевалок.
Говорю тихо:
– Надо здесь подождать.
– Это большой спортзал?
– Да, когда будет физкультура, посмотришь. И на Лиану тоже, – добавляю, поджав губы.
– Черт, – Гордей смеется, – что ж там за физручка, мне уже интересно.
– Увидишь.
– А тренажерка у вас есть?
Делаю маленький шаг в сторону, чтобы движение не было таким уж очевидным, и прислоняюсь спиной к стене. Не хочу стоять близко к нему, мозги туманом заволакивает. Надо запомнить, и на экзамене отсесть в другой конец кабинета. Или на другую планету.
– Мандаринка? – зовет он.
Отвечаю сердитым взглядом, но про то, что у меня есть имя, больше не ору. Очевидно, что он не собирается звать меня Машей, как все адекватные люди.
Качаю головой:
– Только пара тренажеров, которые ты видел.
– Отведу тебя в клуб, там потреним.
– В какой? – кошусь на Наумова с подозрением.
– В баскетбольный. В наш с Фимом.
– Тебя разве не отстранили от тренировок?
Повернув голову, наблюдаю как под его кожей желваки приходят в движение. Потом Гордый хмыкает и отвечает:
– Помещения посещать могу.
Мы замолкаем, и я отворачиваюсь. Стыдно, что ковырнула незажившее. Пропускаем раскрасневшихся мальчишек, которые покидают раздевалки, и наконец видим Егора.
Он выходит с заранее заготовленным выражением претензии на лице. Разумеется, ведь он «не маленький», и встречать его было не нужно.
Но, когда брат видит Гордея, то как-то меняется. Прищуривается и подходит к нам, говорит:
– Привет.
Смотрит то на меня, то на Наумова, как будто проверяя, вместе мы пришли или нет.
– Привет, – отвечаю, – это…
– Здорово, – перебивает меня новенький и протягивает брату раскрытую ладонь, – я Гордей.
– Здаров, – отзывается Егор с крайне серьезной мордашкой и отвечает на рукопожатие, – Егор.
Мысленно усмехаюсь, но показать свое веселье не смею, не хочу спугнуть.
Наумов кивает в сторону зала:
– Спортсмен?
– Баскетболист. А ты? Ты не ее парень.
Гордей наклоняется ниже и доверительным шепотом сообщает:
– Я ее будущий парень.
Округлив глаза, смотрю на самодовольного Наумова с возмущением. Что он себе позволяет?!
– А, – отзывается Егор, засунув руки в карманы, – понятно. Ну удачи.
– Она пригодится. Пойдем, расскажешь по дороге про баскет.
Брат снова прищуривается и спрашивает:
– А тебе-то что?
– Слышал про БК «Черная База»?
Я громко фыркаю, и эти двое поворачиваются на меня. Мило, что соизволили заметить мое присутствие! Закатываю глаза:
– Что за пафосное название? База? Еще и черная!
– Мань, вообще-то это птица, – говорит Егор таким тоном, как будто это он старше.
Наумов же приобнимает моего брата за плечо и сообщает:
– Полегче со своей сестрой, малой. Я там играю, могу на матч провести. Если, разумеется, будешь хорошо себя вести.
Брат энергично кивает и начинает засыпать Гордого вопросами. Я смотрю, как они идут по коридору, и недоуменно молчу. Может, я не в своем уме? Что, если Гордей действительно кого-то поранил? Мне бы самой держаться от него подальше и к младшим его не подпускать тем более.
Тут новенький оборачивается ко мне с сияющей улыбкой.
– Мань! – специально закидывает мое семейное прозвище. – Чего встала? Догоняй.
Глава 10
Гордей
Утром просыпаюсь от вибрации телефона. Сначала накрываю голову подушкой, а потом думаю, вдруг это Маша?
Проверив сообщения, хмыкаю. Долго пацан держался, но не вытерпел.
Егор Гордеев хочет добавить вас в друзья.
Реал на игру можешь провести?
Не забудешь?
А ты в баскетбольной школе?
Не, уже по молодежке двигаемся.
Проведу, не ссы.
Если уговоришь сестру пойти с тобой
Хочешь, чтобы я тебе помог?
Сечешь, малой.
Улыбаясь, убираю телефон. Очень полезное знакомство я случайно приобрел. Но вообще-то мальчишка хороший. В сложном возрасте просто, кусается, это я очень хорошо понимаю.
Смотрю на постель брата, она пустая и аккуратно застелена. Потом перевожу взгляд на пол, куда он свалил с компьютерного кресла мои шмотки. Педант хренов.
Еще раз заглядываю в телефон. Гордеевой в сети нет. Рыжая бестия, хоть слово бы написала.
Наконец поднимаюсь, прихватываю с собой пару вещей с пола и иду сразу на кухню, откуда раздаются голоса. На ходу комкаю футболку и швыряю брату в голову. Ангельским тоном толкаю вдогонку:
– Доброе утро, Фимочка.
– Гордей, какая же ты с-с-с-скотина!
Эту свистящую «с» Ефим тянет очень долго и, как обычно, переобувается в воздухе, натолкнувшись на предупреждающий взгляд нашей матери.
– Умница, сыночек.
– Литературное вообще-то слово хотел сказать, – ворчит брат.
– Ну охренеть ты литератор, – я срываюсь на откровенный ржач.
– Гордый, я тебе в личку таких эпитетов сейчас накидаю, ошалеешь.
Запускаю руку в волосы и тяну:
– Режим ожидания активирован, Фим.
Мама со стуком ставит на стол кружку и одергивает:
– Ну-ка, ша!
Мы послушно притихаем. Переглядываемся с Ефимом, как всегда, улавливая мысли друг друга. Договариваемся стопорнуть шутливую перепалку.
Мама обводит нас ироничным взглядом и сообщает саркастически:
– Ну просто мальчики-зайчики, такое раскаяние в глазах. Почти искреннее. Гордей, вареные яйца и салат положить или справишься?
– Справлюсь.
– Хорошо, я побежала.
– А че так рано? – тянусь к миске с салатом, но она шлепает меня по руке.
– Вечером уйти надо раньше. Иди умойся, Дюш.
Она отпивает чай из большой кружки и выуживает из кармана брюк телефон. Зажимает его между плечом и ухом, пока достает для меня тарелку. Говорит в динамик сосредоточенно:
– Да? Ничего страшного. Давайте там, хорошо. Гордей точно сегодня не нужен?
По ходу беседы и по тому, как меняется голос и выражение лица, понимаю, с кем разговаривает, и мрачнею. Смотрю на брата, который отвечает мне таким же тяжелым взглядом.
Мама тем временем прощается, убирает телефон и закрывает лицо ладонью. Глядя на ее сгорбленные плечи, испытываю острое чувство вины. Не за то, что было, а за то, что так ее расстроил. Она опирается о столешницу руками и низко склоняет голову. Глухо говорит:
– Господи, отец в гробу просто волчком вертится.
Это замечание просто подрывает меня. Чувствую, как грудная клетка каменеет, и глаза непроизвольно сужаются.
– Не вертится, – замечаю цинично, – от него там уже ничего не осталось.
Ефим накрывает:
– Скелет остался. Но вряд ли он сможет перевернуться, даже если сильно нами недоволен.
Мама поднимает голову и награждает нас неодобрительным взглядом. Поначалу нам неслабо прилетало за такие разговоры. А потом какой-то долбанный психолог сказал ей, что это защитная реакция, и она перестала с нами ругаться, только смотрит вот так.
– Адвокат звонил? – спрашиваю.
– Да, – мама наливает себе воды в стакан, выпивает целиком и добавляет с невеселой усмешкой, – вы бы так отца подвели, у него бы такие проблемы из-за вас были.
Сжав зубы, тяжело сглатываю. Взгляд заволакивает пеленой гнева, и я чувствую, как стремительно утрачиваю контроль над собой. Только открываю рот, но брат успевает раньше.
Говорит с вызовом:
– Да, мам, повезло, что папа умер и больше в структуре не работает, верно?
Ефим кладет ладонь мне на грудь и легко толкает в направлении коридора. Произносит тихо:
– Иди умойся, Гордый.
На первом толчке еще сопротивляюсь, на втором, более ощутимом, разворачиваюсь и ухожу в ванную.
Чищу зубы, вынимаю кольца из ушей и носа, протираю антисептиком и возвращаю обратно. Уложив волосы, наконец выхожу.
На кухне пусто, но мама сидит у входной двери на мягком пуфике. Опустив сцепленные ладони между коленей, смотрит на меня мягко. Говорит:
– Извини. Я просто нервничаю.
– Мы все нервничаем.
– Все будет хорошо, Дюш.
– Знаю.
Тогда она вздыхает, ободряюще мне улыбается и жестом подзывает к себе. Подхожу, чтобы получить от нее поцелуй в щеку.
– Ну пока. Ефим, я ушла! – кричит в глубину квартиры, берет свою сумку и идет к выходу.
Но в дверях сталкивается с Алисой и Боссом. Все втроем бестолково мельтешат, пытаясь обойти друг друга.
– Стоять! – наконец командует мама, и замирает не только ротвейлер, но и сестра.
А она смеется, наклоняется, чтобы скинуть с ноги петлю поводка, и говорит:
– Так. Я тучи развела руками. Пока, дочки-сыночки-собачки.
– Гуляй, Босс, – говорит Алиса собаке, которая так и стоит неподвижно, – о, кто поднялся, привет.
– Привет.
– Помоешь ему лапы?
– Не, это без меня. Позови нашего чистюлю.
– Ефим! – повышает голос сестра. – Помой собаку!
Я сажусь есть и залипаю в телефоне на новом выпуске спортивного шоу. Краем уха слушаю, как Фим и Алиса вяло переругиваются о чем-то.
Включаюсь только в момент, когда сестра говорит, имея в виду Босса:
– Вечером он ваш.
Интересуюсь:
– С хрена ли? Сегодня твой день.
– Тебе жалко? Я на день рождения иду.
– К кому? – поднимаю глаза от телефона.
Брат подключается:
– И куда? Поздно вернешься?
Алиса тяжело вздыхает, заканчивает красить губы яркой помадой, глядя в зеркало. Потом закидывает тюбик в необъяснимо маленькую сумочку. Поворачивается к нам и говорит:
– К Леле. У нас тур по барам. Останусь на ночь у нее.
Смотрю, как Ефим проверяет ее сумку и спрашивает:
– «Перец» где?
– Вон два моих самых жгучих перца.
Встаю со своего места и подхожу к ним. Произношу строго:
– Алис.
– Да блин, вот он! Видите! В кармашке.
– В каком кармашке, на хрен, ты как его оттуда доставать собралась?
Алиса закатывает глаза, потом дважды звонко чмокает воздух и машет на прощание:
– Это я раньше родилась, а не вы. Вы бы такими рассудительными были, когда я вас из отделения забирала чаще, чем из школы.
Хмыкаю, качнув головой. Рассудительными мы никогда не были, а вот тревожными стали шесть лет назад.
Достаю телефон из кармана треников и вижу наконец то, чего так ждал. Сообщение от Маши. Ощущение такое, как будто все внутри горячим медом облили. Печет, но так сладко.
Привет. Я подумала, давай я просто сделаю для тебя работы по списку, а ты их сдашь.
Нет, рыжик. Во мне проснулась ужасная тяга к знаниям.
Умираю, как хочу, чтобы ты меня учила.
Блокирую экран и иду одеваться. Кажется, Рыжая бестия испугалась и собралась соскочить. Но счетчик в голове уже мотает привычные двадцать четыре секунды.
