Литтмегалина
Год дурака
Я осыпала лицо Эрика поцелуями – в нос, губы, подбородок и уши, хаотично, как маленькая собачка тыкается в лицо хозяйки, приветствуя ее после долгой разлуки. Это было точно не как в романах, потому что в романах про таких чокнутых людей не пишут, к тому же главный герой никогда не бывает моложе героини, тем более на семь с лишним лет. Эрик был такой светлокожий, и гладкий, и… такой двадцатитрехлетний (если вы понимаете, о чем я), и это было волшебно, несмотря на то, что я достигла низшей точки своего падения.
Мы сплелись языками в затяжном поцелуе, таком порнографичном, что большинство цензоров предпочли бы показать детям половой акт вместо него, и прервались только когда от нехватки воздуха у нас начало темнеть в глазах.
– Послушай меня, – выдохнула я. – Я понимаю, что по канону ты должен нежно пощекотать своим дыханием мои ключицы, потом помучить мои соски твердыми губами, потом нарисовать слюнявые узоры на моем животе, а потом погрузиться языком во влажные глубины моей женственности, пока я не закричу от охватившего меня наслаждения, и так далее и тому подобное, но мне уже невтерпеж.
– Ты предлагаешь сразу перейти к жесткому пореву?
– Именно.
– А как же прелюдия?
– Давай потом.
К тому времени, как мы окончательно угомонились, Росс и Рейчел напились и поженились в Лас-Вегасе. Последнее, о чем я подумала перед погружением в крепчайший сон: «А Роланд шесть раз подряд не может. Или не хочет…» В любом случае он слишком стар для меня.
Проснувшись, мы продолжили в том же духе. В перерывах мы голышом бродили по квартире, уничтожая громадное количество еды. Только накинули на дверь цепочку, чтобы не травмировать Деструктора, реши он внезапно объявиться, видом наших розовых задниц с красными отметинами шлепков. К доставщику пиццы Эрик выходил, завернувшись в одеяло, будто в римскую тогу. Когда дверь запиралась, я сдергивала одеяло – чем больше видно, тем лучше.
Эрик был прекраснейшим творением природы. Полным жизни, оптимизма, которого у меня почти не осталось, умудрившимся при всем его рационализме сохранить чистый, свежий взгляд на мир. Как почка или зеленый росток, он был полон энергии развития. Рядом с ним я ощущала себя другой: лучше, умнее, красивее. Супер-женщина. Мои прежние краткие и неловкие связи обесцветились, рассыпались в пыль. Эти мужчины не стоили моих слез. Они не стоили даже моего времени.
А потом наступило финальное пробуждение, холодное, как ветер, дующий с Волги в ноябре. Омерзительное, как рвота после пьяной эйфории. Я очнулась первой. Эрик еще был погружен в дрему, и кончик моего носа касался светлых прядей его волос. Моя рука обвивала его, и я чувствовала биение его сердца под ладонью. Мне хотелось остаться в этом сказочном настоящем, но оно уже стало моим прошлым. Я вскочила и в страшной спешке начала одеваться. Сколько сейчас времени? Роланд уже приехал? Я едва не рвала одежду, торопясь влезть в старую шкуру. Где мой телефон? Он нашелся на полу, под джинсами Эрика, разрядившийся и отключившийся.
Эрик сел на кровати.
– Мы можем поехать к нему вместе, если ты нуждаешься в моей поддержке.
– Что? Нет!
– Ты же не собираешься продолжать жить с ним?
Я понятия не имела, что я собираюсь продолжать, но вслух сказала:
– Дай мне неделю.
Я видела, что ему хочется спорить. Орать. Настаивать. Но он просто поднял с пола одежду и начал одеваться. Мне стало стыдно. Я подошла и обняла его, хотя у меня и не было на это времени. Его позвоночник напрягся, затвердев, как арматурный прут. Эрик опустился на диван, пытаясь выскользнуть из моего объятия, но передумал и замер, упершись лбом в мой живот. «Прямо как Росс и Рейчел», – подумала я. И мне стало не по себе.
– Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты разобралась в своей жизни и выбрала меня.
– Я знаю. Я тоже… хочу разобраться в своей жизни. Мне нужна неделя, только неделя.
Мы оба понимали, что это неправда.
Он проводил меня до двери и вдруг начал громко смеяться, показывая на свою футболку. На ней были изображение человечка в шляпке-грибе и надпись: “Sorry, Mario, but your princess is in another castle”28.
В автобусе мне удалось ненадолго включить телефон и на меня посыпались сообщения от Роланда. Каждое последующее звучало все более человечно: «Я устал от одиночества», «Мне тяжело заснуть без тебя», «Ты у меня такая красивая», «Я скучаю. Почему ты не отвечаешь?», «Пожалуйста, напиши хоть слово». Я нажала «удалить все», не просмотрев до конца, но остатки радужной пелены уже спали с моих глаз, и в ясном свете дня я увидела, какая же я отвратительная свинья. Изменила Роланду дюжину раз за двое суток и даже не натерла себе нигде. Я наплевала на его чувства, притворившись, что их у него не больше, чем у среднестатистического холодильника, потому что мне было удобно так думать. Как я признаюсь ему во всем? Между Роландом и Эриком я находилась как меж двух огней, один из которых замораживал, а другой жег слишком сильно. Мне хотелось убежать, оставив позади и тот, и другой.
Выйдя из лифта, я сразу врезалась в Роланда. Он был в элегантном пальто, весь такой привлекательный, и я понадеялась, что осознание собственной неотразимости немного утешит его, когда я его брошу.
– Соня, – его губы неуверенно, непривычно растянулись в улыбке.
Это пугало. И почему именно сейчас он решил впервые назвать меня уменьшительным именем? Чтобы подчеркнуть связь между нами, которая, как я знаю, омрачена моей изменой, и тем самым усугубить муки моей совести?
– Извини за телефон, – начала я бодро, как на собеседовании. – Он упал за диван. Несколько дней не могла найти. На первый взгляд кажется, что щель между диваном и стеной слишком узкая, чтобы туда мог провалиться телефон, но знаешь, если диван немного отодвинуть, то все получится. Сейчас он стоит плотно к стене. Но до этого стоял неровно. Я не знаю, чем это вызвано. Микроземлетрясения могут быть причиной. И я не понимаю, зачем рассуждаю об этом так подробно. Жажда общения? И, кстати, я не упомянула, что звук телефона был выключен. Это сделало для меня невозможным услышать его. Ты возразишь, что на беззвучном режиме мой телефон вибрирует, но там же мягкий ковер, и он гасит вибрации. Вот, – я обуздала свой бегающий взгляд и посмотрела прямо на Роланда. Тот выглядел несколько озадаченным. Ничего, главное, чтобы он не начал что-то подозревать. Я пока не готова раскрыть ему правду.
– Откуда ты возвращаешься?
– Из магазина, – продолжила я почти без паузы. – Он находится на пересечении Пугачевской и Енисейской. Все знают этот магазин. Если кто-то скажет тебе, что не знает, значит, он не с этого района.
– Но это же там, где ты жила раньше, – заметил Роланд. – Зачем тебе понадобилось ехать так далеко?
Мое сердце рухнуло в пятки. Он догадывается. «Да, Соня, что ты там делала? Может быть, развратничала со своим бывшим соседом?»
– Мне нужно было купить… капусту. Кажется, мне не хватает витамина С. Надо есть больше салатов.
– Капуста же продается на каждом углу.
Я закусила нижнюю губу. А он умело ведет допрос. Сохраняет невозмутимое выражение лица. Возможно, профессионал.
– Здесь продается плохая капуста. Для ее объема она слишком легкая. Мне не нравится ее цвет. И запах. Пришлось расширить поле поиска. Выбрать правильную капусту – это целая наука. Я могу рассказать тебе об этом…
– Не стоит. В итоге, вижу, ты так ничего и не купила.
– Сложно сделать выбор. Я слишком зациклена на нюансах, – я опустила глаза.
Мы наконец-то вошли в квартиру. Я скинула шубу и вне мягкой пушистой оболочки почувствовала себя беззащитной.
– На тебе свитер наизнанку, – заметил Роланд.
Я подняла на него печальные глаза.
– В этот раз я уже совсем не знаю, что сказать.
Роланд, в действительности лишенный всякой подозрительности, как и богатого опыта в отношениях, молча обнял меня, и я услышала звук, с которым захлопывается мышеловка. Дзззы-ынннь! И мне сломало хребет.
Я не знаю, что случилось с ним во время командировки. Возможно, лежа в пустом гостиничном номере, он назвал его метафорой своей жизни и решил все поменять. Или же он просто нашел время на то, чтобы изучить тему отношений и привести свое поведение в соответствие установленным нормам. Или же он решил, что любит меня, но это был совершенно невыносимый для меня вариант, и я старалась об этом не думать. Но перемена в нем была катастрофической – особенно в контексте моего намерения дать ему отставку.
Во-первых, он решил отменить правило «только в субботу» и проникся игривым настроем уже тем же вечером. Я сказала, что у меня болит голова, подробно описала боль и прочитала длинную лекцию о возможных причинах. Ужасно. Будь у меня волшебная палочка, я бы запихнула ее себе в глотку, чтобы наконец заставить себя заткнуться.
Во-вторых, он начал приходить с работы раньше – не вовремя, конечно, но не задерживаясь более, чем на полтора часа.
В-третьих, в понедельник вечером, когда я вернулась из поездки к матери, которая странно притихла с начала моих отношений с Роландом, он устроил мне сюрприз: ужин при свечах, с ресторанной сервировкой, букетом роз, алой шелковой скатертью и шампанским в ведерке. Как будто бабушкиных киселя и картошки с котлетами мне было недостаточно. «Романтика в аду», – подумала я, вымучивая улыбку.
– Что-то случилось? – осторожно спросила я, усаживаясь напротив Роланда, прямо под прицел его обжигающего (до пузырей) взгляда.
– Я решил, что уделяю тебе мало внимания. Ты заслуживаешь большего.
После того, что я натворила, я не заслуживала даже пачки залитого холодной водой «Доширака». Я виновато наклонила голову, но запах еды бил в ноздри, вызывая тошноту.
– К тому же меня все еще мучит совесть за мой отъезд в день, когда ты не очень хорошо себя чувствовала, – продолжил Роланд.
Ничего, уж я тебе отомстила, так отомстила. С запасом на будущее. Теперь спокойно можешь оставить меня в коме, дрейфующей в бассейне с крокодилами. Я разжевала кусочек мяса, но он не проглатывался. Это был худший ужин в моей жизни. Нет, это я сама была хуже, чем когда-либо в моей жизни.
– У меня нет аппетита, – вынуждена была признать я, наконец протолкнув мясо в пищевод и понимая, что не способна повторить этот трюк.
– Тогда десерт? Ты всегда любила сладкое.
«Но еще больше я люблю изменять тебе с парнями, едва вышедшими из школьного возраста. Да я просто Мессалина какая-то».
На десерт был нежнейший сливочный торт, белоснежную поверхность которого украшали сердечки из хрупкой розовой глазури. Я взяла ложку и неуверенно надломила одно из них. Разбитое сердце. Боже, что я наделала.
– Знаешь, я часто задумываюсь, как мало символическое изображение сердца соотносится с его реальной формой, – сказала я лишь бы что сказать.
– Ты имеешь в виду четырехкамерность и выход лёгочной артерии и восходящей аорты?
– Именно. А этот символ больше напоминает перевернутую задницу.
Роланд опустил взгляд на торт и побледнел. Я могла прочесть его мысли: «Торт с задницами на романтическом ужине. О нет. Я должен был предусмотреть ее ассоциативный ряд». Потом еще что-то пришло ему в голову, и он приобрел совсем уж мертвенно-бледную окраску.
– Я все исправлю… я потребую, чтобы они воссоздали более физиологически правильную форму сердца… или любого другого органа, как ты пожелаешь… насколько это возможно с учетом огранки, и…
– Роланд? – прошептала я.
Он достал из кармана маленькую синюю коробочку и раскрыл ее передо мной. Внутри оказалось кольцо с громадным топазом сердцевидной формы.
Я потеряла дар речи. Роланд продолжал лопотать:
– Мы скоро поженимся… а я до сих пор не подарил тебе кольцо в честь нашей помолвки… и… знаешь, брак моих родителей сложился не лучшим образом… но я не замечал этого… пока, рядом с тобой, не осознал, что хочу для себя другого. И я… так рад, что встретил тебя. Ни с кем раньше у меня не было таких отношений.
Он притянул к себе мою руку, чтобы надеть кольцо. И тут я зарыдала.
– Соня, – испугался Роланд.
– Это от счастья, – объяснила я, обливаясь слезами.
– Это же всего лишь кольцо. Ты достойна сотни колец.
«О да, сотни колец в цепи, соединяющей меня с каторжным ядром».
– У тебя такой вид, как будто ты очень несчастна, – проявил проницательность Роланд.
– Психологи установили, что… когда люди испытывают отчаяние или сильную радость… их мимика во многом совпадает… и визуально не всегда удается с легкостью отличить одно от другого, – давясь слезами, пояснила я и побилась головой об стол.
– А это зачем?
– А это от наплыва позитивных чувств.
Вечером позвонил Эрик и, чтобы ответить ему, мне пришлось спрятаться в туалете, потому что Роланд весь вечер ходил за мной хвостом. Как же я скучала по тем временам, когда он замечал меня, только когда я вешала полотенце не на тот крючок…
– Что-то ты совсем пропала. Как у тебя дела?
– Отлично. Все идет по плану.
– По какому плану?
– «Барбаросса», – кисло созналась я. Сидя на унитазе, я рассматривала кольцо, которое малодушно позволила надеть себе на палец, и мне хотелось смыть себя в канализацию. В сток я, конечно, не пролезу, но можно же и по кускам.
– Ты до сих пор не сказала ему?
– Почти сказала, сегодня, за романтическим ужином.
– Хм.
– Эрик, это сложнее, чем ты думаешь, – попыталась я оправдаться. – Он, кажется, решил, что я ему все-таки нравлюсь, и он такой хрупкий, такой беззащитный, и…
– И?
– Это как обидеть котенка. Или маленького хорошенького щенка.
– Сонь, это невозможно – признаться мужчине, что ты изменила ему и уходишь от него, и при этом его не обидеть.
– Но я все-таки попробую, – промямлила я.
Это был тот самый момент, когда твой собеседник молчит, но ты отчетливо слышишь, как он изо всех сил старается не заорать.
Итак, я поставила перед собой сложную задачу и приступила к поиску решения. Спустя неделю я все еще искала. Эрик начал впадать в нечто напоминающее отчаяние, а Роланд с каждым днем становился все страньше. И страньше. И страньше.
В один из моих тягостных дней я пришла в офис и обнаружила, что все шепчутся обо мне. Они были в курсе о нас с Роландом. Кто же им проболтался? Ирина? Вряд ли, кто здесь с ней общается, кроме Ангелины и, к позору моему, меня. Но когда Роланд, не таясь, поцеловал меня прямо возле кофеварки – самого популярного места в офисе, источник утечки информации стал очевиден. Учитывая, что я вот-вот его брошу, придать нашим отношениям публичность было скверным решением. Что ж, мне в любом случае придется попрощаться с этой работой. Трудно работать одновременно с начальницей, которую ты ненавидишь, бывшей подругой, четырьмя уродинами (пятью, если считать Ангелину) и боссом, которому наставила рога.
Несмотря на все мои тяготы, Эрик тоже не намеревался дать мне поблажку, и голос его звучал сурово как никогда.
– Что нового?
– Роланд купил книгу «Кулинария для чайников». Смешно. Как будто чайники будут самостоятельно готовить на его кухне.
– Это все новости?
– А еще мы подали заявление в ЗАГС… Но в целом дело уверенно движется к разрыву.
Эрик надолго замолчал. Я даже подумала, что звонок сорвался. Лучше бы сорвался.
– Соня, я устал. Это мучительно.
– Ты просто принимаешь ситуацию слишком близко к сердцу, – я попыталась его утешить, но фраза прозвучала формально, точно мне и сказать уже нечего.
– Все так усложнилось. Теперь и не знаю, как разрешится эта ситуация. Прошло гораздо больше недели. Февраль на дворе.
– Эрик, ты давишь на меня, – захныкала я. – Ты терзаешь меня этими разговорами. Просто оставь меня в покое еще на семь дней. Я обещаю, в этот раз я смогу разобраться.
– Хорошо. Я позвоню через семь дней.
Вечером ко мне подошел Роланд, который прочел «Джейн Эйр» и решил обсудить книгу со мной. Роланд. Прочитал. Джейн. Эйр. Он не мог сам до этого додуматься, следовательно, нашел совет в Сети. О да, все это делают, малыш. Я имею в виду, все, кроме нормальных людей, которым не нужен Google, чтобы найти себе пару и потом как-то с этим человеком общаться.
– У Джейн были сложные отношения с мистером Рочестером, – бодро начал Роланд.
Наверное, он прочитал это где-то в отзывах на книгу.
– Да, действительно, – согласилась я, все еще пытаясь представить себе Роланда с «Джейн Эйр» в руках и пачкой платочков возле, на случай внезапного наплыва эмоций.
– Как ты считаешь, стало ли причиной затруднений в их отношениях ее сиротство и, как следствие, отсутствие у нее образца отношений между мужчиной и женщиной?
– Э… нет. Она вроде вполне четко знала, чего хочет.
– Да? Возможно. А ты не считаешь, что социальная дистанция между Джейн и Рочестером усложнила их сложные отношения, сделав их еще более сложными? – Роланд демонстрировал редкую способность к психологическому анализу и явно злоупотреблял словом «сложный».
– М-м… видимо.
Роланд остался доволен обсуждением. Он пребывал в хорошем настроении вплоть до самого вечера, когда снова получил от ворот поворот.
Я вспоминала его субботнее правило с ностальгией. Так же как и его привычку надевать пижаму. Роланд уже начинал тревожиться по поводу моих ежевечерних головных болей. Даже предложил сходить к врачу. Тем не менее смутное понимание, что его динамят, уже начало прорастать в его девственном мозгу. На работе он читал статьи с заголовками вроде «Заведи свою подружку», о чем на весь офис разболтала его секретарша, и сотрудники «Синерджи» взглянули на меня новым взглядом.
Я и не подозревала, до какой степени дошла его сексуальная фрустрация, пока он не включил DVD с порно, решив направить против крепости моего целомудрия тяжелую артиллерию. Хотя у него не было опыта с выбором подобных фильмов, ему повезло, и экземпляр достался отличный. Десять минут мы лежали в постели, с длинными лицами разглядывая дебелых немецких барышень, с радостным визгом окатывающих пухлых немецких мужчин плотными струями мочи. Уверена, что в свои тридцать два года Роланд до сих пор и представить не мог, что кому-то вообще может прийти в голову заниматься подобным.
– Пожалуй, нам пора спать, – выдавил он, выключая видео и с головой прячась под одеяло.
Я была того же мнения.
К следующей ночи он еще не успел изжить моральную травму, и я получила короткую передышку от его домогательств.
Как будто догадываясь о творящемся в моей жизни раздрае, Диана иногда награждала меня ироничной улыбочкой. Не думаю, что у меня был шанс помириться с ней. Вряд ли бы она согласилась выслушать от меня хотя бы признание, что она оказалась права.
Женевьева уволилась. Точнее, она просто перестала выходить на работу. Диана позвонила ей, чтобы узнать, все ли с ней в порядке, и Женевьева ответила, что теперь да. Вилли, Билли и Дилли подумывали последовать ее примеру.
Я смотрела вокруг и понимала, что никто не работает. Уже даже не делает вид. Ирина опустила руки. Отдел дрейфовал, как корабль без капитана. Поскольку бонусы от закрытых вакансий нам больше не выплачивались в связи с отсутствием закрытых вакансий, зарплаты были мизерные, но пока хоть какие-то деньги шли, кто-то еще оставался на борту. Долго так продолжаться не могло, и понимание этого только усугубляло обстановку «пир по время чумы».
Провалившись как руководитель отдела, Ирина вознамерилась состояться как организатор моей свадьбы. Вероятно, она надеялась, что таким образом задобрит Роланда и сможет продержаться на своей должности еще некоторое время. Если мне не удавалось ускользнуть от нее, она запихивала меня в свою «Субару», и под дьявольское хихиканье ее вечной спутницы Ангелины мы неслись от салона к салону.
Я окончательно потеряла контроль. Это походило на сумасшествие. Я как будто попала в вихрь – Роланд, свадьба, Эрик, Ирина, снова свадьба. И неутихающее чувство вины. Все это разрывало меня на куски. Но хотя бы Эрик больше не терзал меня звонками.
Я стала очень рассеянная. Я била чашки и спотыкалась на ровном месте. Терялась в коридорах офиса и не могла найти машину Юры на стоянке. Как говорят, «однажды ты сможешь посмеяться над всем этим», и я не сомневалась, что посмеюсь – в палате для буйных. Моя нервозность передалась Роланду. Все его фобии обострились. Он начал вставать ночью, чтобы проверить, выключен ли газ, и постоянно протирал поверхности антисептиком, которым мгновенно провоняла вся квартира. Машина вдруг стала для него опасным местом, полным отравляющих паров бензина. Когда однажды утром я увидела на полу в ванной его волосы, которые начали сыпаться от стресса, я поняла, что час истины настал. Я должна сказать ему. Если я буду тянуть дольше, мы оба сойдем с ума.
Конечно, было бы лучше поговорить с ним по возвращению домой, но я понимала, что когда он придет и откроет «Кулинарию для чайников», пытаясь приготовить нам ужин, я не смогу выдавить ни слова. Поэтому, когда рабочий день завершился, я осталась сидеть в офисе. Сотрудники «Синерджи» выключали компьютеры и расходились, предвкушая отдушину выходных после серых офисных будней, а я смотрела в монитор, положив на мышь дрожащую руку, притворяясь, что занята важным отчетом. Но в действительности я просто пялилась в одну точку, забывая моргать.
Дождавшись, когда мы остались вдвоем, – только я и Роланд, я медленно, как во сне, встала и направилась к его кабинету. Посмотрела на табличку с его именем на двери. «Холодный Ярослав Борисович». Раньше я считала, что эта фамилия ему очень подходит. Теперь я так не думала. Странно, за почти три месяца наших отношений я ни разу не примерила ее на себя. Хотя ничего странного. Я не любила его ни минуты своей жизни. Я была просто одинокой женщиной, которая годами тешит себя фантазиями на тему идеального мужчины, чтобы не думать о том, как далека от идеала она сама. Или все люди. Я даже называла его чужим именем! В реальности Ярослав оказался гораздо сложнее и в конечном итоге лучше, чем я себе представляла. Итак, надо войти и покончить с затянувшимся недоразумением. Раз… два… три…
Пытаясь приспособиться к собственным и моим изменениям, Роланд едва не лопался от напряжения, как паровой котел. Есть много способов снять стресс. Покатать в ладони деревянные шарики. Сложить пасьянс. Нарисовать пейзаж акварелью. Заняться диким сексом с пожилой уборщицей прямо на рабочем столе. Роланд выбрал последнее. Что не устраивало его в акварели?
Я выскочила из кабинета, и вслед мне раздался скорбный клич, приглушенный телесами уборщицы:
– София! Соня! Соня!
Он нагнал меня в конце коридора. Шустрый, даже при том, что руками придерживал штаны, которые еще не успел застегнуть.
– Соня! Я… не хотел. И это было впервые. На меня столько всего навалилось в последние недели, и… я не знаю, что на меня нашло.
Он продолжал еще что-то лопотать, но осекся, увидев мое лицо, растягивающееся и кривящееся в безумнейшей, неудержимой улыбке.
– Ты собираешься плакать или смеяться?
Булькающие звуки, вырвавшиеся из моей глотки, разрешили его сомнения. Я спустилась вдоль стены и забилась в смеховых конвульсиях. Он изменил мне! Изменил! В такие моменты начинаешь верить, что бог существует и все-таки как-то заботится о нашем психологическом благополучии, пусть и выбирает иногда странные методы. И как же нелепо, что Роланд, патологически боящийся даже обычной комнатной пыли, изменил мне с уборщицей, женщиной, целыми днями возящейся в грязи. В процессе она даже не сняла рабочего халата!
– Соня… я мерзавец… я себя ненавижу… я понимаю, что… – бормотал уже ничего не понимающий Роланд.
– Все в порядке, Слава. Наверное, ты просто изнемогал от недостатка грязи в организме, вот тебя и прорвало. Да и ваша разница в возрасте… не мне говорить. Я сама предпочла парня помоложе. Наверное, она хороший человек. Скорее всего, так оно и есть.
– Что? О каком парне ты говоришь?
Я посмотрела на него снизу вверх, улыбаясь, как олененок Бэмби.
– О, ты его знаешь. Эрик. Я тоже тебе изменила. Ну мы с тобой были и парочка! Стоили друг друга!
– Были? – тонким голосом повторил Роланд и уронил штаны. Наверное, это могло бы показаться смешным, но только стороннему наблюдателю, не участникам диалога. Хотя я все же надеялась, что здесь нигде не притаились сторонние наблюдатели. Если не считать гребаных видеокамер через каждые десять метров.
– Мы расстаемся, Ярослав.
– Если ты мне изменила, и я тебе, мы можем просто простить друг друга и сделать вид, что ничего не произошло.
Он все еще хватался за соломинку. Но я покачала головой.
– «Два неадеквата – это слишком много для одной пары», – сказала злая Диана, и она была права. У нас нет будущего. Но, знаешь, ты хороший. И тебя ждет нечто прекрасное – без меня. Только, пожалуйста, найди толкового психотерапевта. Я тебе очень советую.
Он стоял ошеломленный, все еще со спущенными штанами. Я поцеловала его в щеку, в этот момент понимая, что, хотя у нас не было будущего, наше недолгое совместное прошлое было не таким уж и плохим, и вышла, выпорхнула, как птица, наружу. Я чувствовала под крыльями ветер. Я почти ничего не весила. Я свободна!
Теперь я знала, с кем я хочу быть. И пока мне еще хватало смелости, чтобы сказать ему об этом.
К сожалению, метафорические крылья не могли в буквальном смысле доставить меня до места. Пришлось ловить маршрутку. Та тащилась невероятно медленно. Кроме того, в ней не было места для крыльев.
Наконец я взбежала по лестнице, ударила по звонку, и дверь мне открыл… открыла… Я моргала на нее, не веря своим глазам: длинная девица, подведенные глаза, сиреневые туфли на шпильках. И ничего больше. Только костистое тело без единого волоска.
Я не знала, что сказать. Я впала в шок.
– Привет, – выпятив нижнюю губу, девица сдула упавшую на глаза прядь волос. – Узнала меня?
– Н-нет.
– Странно. Я же Жанна Лав, ну или Любименко, если так тебе понятнее.
– Ж-жена Эр-рика? – осенило меня.
– Ну не только… в смысле, у меня же еще карьера. С Эриком это мы на сейчас съехались.
Я развернулась и побежала прочь. Лицо горело, как будто кипятком плеснули.
– Эй, ты куда? – закричала Жанна. – И кто ты вообще такая?
Я спрыгнула, проскочив сразу восемь или десять ступенек, и чудом приземлилась без переломов. Минуту назад я знала, кто я. Но сейчас уже нет.
На улице тяжелыми мокрыми хлопьями валил снег. Я пробежала сто метров, но выдохлась и пошла пешком. Мне было трудно дышать, но я не плакала. Плачешь, когда болит голова или когда день не задался. Когда рушится весь мир, слезы кажутся бесполезными. Куда я иду? Зачем я иду? Может, просто лечь здесь в сугроб и, как медведь, заснуть до весны с надеждой, что времена изменятся к лучшему?
И тут я снова его увидела. Моего преследователя. Не скрываясь, он сверлил меня глазами. Я пошла прямо на него.
– Кто вы? – мой голос звучал хрипло, как карканье замерзшей вороны.
Он попятился.
– Кто вы? – закричала я. – Отвечайте! Либо вы ответите, либо я дух из вас вышибу!
И как я планировала вышибить из него дух с моим-то ростом метр с кепкой? Тем не менее он был впечатлен.
– Не надо, Соня, не сердись.
– Объясняйтесь, – игнорируя свое имя, я свирепо топнула сапогом, взметнув сноп снежных брызг.
– Я твой отец.
Я улыбнулась маниакальной, больной улыбкой. После такой люди в фильмах пускают себе пулю в висок.
– Очаровательно. Вдруг объявившийся отец. Теперь моя жизнь окончательно превратилась в дешевый мексиканский сериал. Так последуем же традиции – прервемся на самом интересном месте! Не желаю вас слушать!
И, лихо развернувшись на каблуках, я зашагала вниз по улице.
