Юрий Берков
Воспоминания. Автобиографическая повесть
2
Осенью 1947 года я пошёл в 30-ю мужскую среднюю школу Василеостровского района, в первый класс. Учился на отлично. Учительница ставила меня в пример и каждую четверть вплоть до четвёртого класса выдавала похвальные грамоты.
Как и все мои сверстники, я рос атеистом. В школе нам объясняли, что бога выдумали служители церкви, чтобы эксплуатировать религиозные чувства простых людей и отбирать у них последнюю копейку.
Весной в четвёртом классе я серьёзно заболел (кажется корью) и проболел два месяца. Встал вопрос, допустить меня к экзаменам или оставить на второй год. (Тогда экзамены сдавали с четвёртого класса по десятый ежегодно). К экзаменам меня допустили, учитывая мою хорошую успеваемость, но сдал я их не очень хорошо. Сказался длительный перерыв в занятиях. Кроме того, я уже заразился радиолюбительством и всё свободное время посвящал изготовлению детекторных радиоприёмников. А произошло это так.
Как-то, зимой 1950 г., будучи в гостях у тёти Тони, я зашёл к Лёньке – её соседу по коммунальной квартире. Это был парень лет 15 – 16. Его мать, тётя Клава, была какой-то родственницей моей тёти Тони по материнской линии (двоюродной или троюродной сестрой). Я и раньше заходил к нему, пока моя мать и тётя Тоня беседовали. А в этот раз я застал Лёньку за изготовлением электропроигрывателя грампластинок. Оказалось, что он радиолюбитель со стажем. Раньше он собирал детекторные радиоприёмники, а теперь собирает двухламповый электропроигрыватель.
Меня заинтересовало его увлечение, ведь у нас в комнате на Васильевском острове не было даже радиоточки городской трансляционной сети. Иногда мне удавалось послушать радио у соседей, но это было очень редко и недолго. Мне очень захотелось самому собрать детекторный радиоприёмник и слушать радиопередачи хотя бы через наушники.
Лёнька подарил мне несколько радиодеталей, катушку провода и книжку для начинающего радиолюбителя, в которой описывались несколько конструкций детекторных радиоприёмников и принцип их работы. Так началось моё увлечение радиотехникой.
3
В 1950 г. мать заболела гипертонией, стало побаливать и сердце. Сказалась блокада, переживания, постоянная борьба за кусок хлеба. Ей дали третью группу инвалидности и небольшое пособие. Но она продолжала работать. Лифчики шила всё меньше и на барахолку мы ездили всё реже.
Болезнь её прогрессировала и мать стала часто попадать в больницу с гипертоническим кризом. Я оставался дома один. Научился жарить картошку, делать яичницу и с голоду не умер. Вот только занятия в школе основательно запустил. Из отличников постепенно перешёл в хорошисты, а потом и в троечники. Всё свободное время поглощало радиолюбительство. Детекторные радиоприёмники у меня не работали, поскольку не было главной радиодетали – детектора (да и антенны хорошей не было), и я стал строить ламповые. Первый же двухламповый сверхрегенератор заработал, сначала плохо, с самовозбуждением, потом мне удалось его настроить. Радиодетали я покупал на барахолке, иногда кое-что находил на свалке, на Голодае.
На Голодае (остров Декабристов) у нас был небольшой огород (как раз возле памятника декабристам) и мы с матерью сажали там картошку.
4-а класс 30 мужской средней школы, 1951 г. Я в верхнем ряду, в центре, с пионерским галстуком.
После войны на Голодае было много пустырей, заводских свалок, и много огородов. Была свалка и от радиозавода им. Козицкого. На ней постоянно копалось много народа, выискивая бракованные радиодетали.
Летом, во время отпуска, мы с матерью каждый год ездили отдыхать в г. Ломоносов, к тёте Пане. Кроме того, я отдыхал в пионерских лагерях в Сиверской, и в Вырице. Кормёжка в пионерлагерях была неважной. Мене запомнилось, как мы искали на территории лагеря сыроежки и съедали их сырыми. Когда шли купаться на реку Оредеж мимо огородов, то воровали молодую картошку и съедали её сырой. А ещё грызли жмых. Это такие толстые большие круги из подсолнечных семечек, которые оставались после выжимки подсолнечного масла.
Помню, что в первые послевоенные годы в лесах под Ленинградом оставалось много мин, снарядов, гранат. Мы ходили на прогулку, взявшись за руки и следуя за воспитательницей, как в детском саду. Воспитательница шла впереди и внимательно осматривала тропинку. Иногда она говорила: «Осторожно, дети, слева под ёлкой мина» или «Справа лежит снаряд, прошу его не трогать». Однажды я увидел неподалёку большой подберёзовик и рванулся к нему, но тут же остановился как вкопанный. Перед собой в траве я заметил натянутую ржавую проволоку. Посмотрел в одну сторону – проволока привязана к берёзке. Посмотрел в другую – в кустах лежит мина, проволока привязана к взрывателю. Я испугался, попятился и оставил подберёзовик в покое. В лагере нам всё время говорили о многочисленных подрывах детдомовских ребят на минах, снарядах, гранатах. Ребята были непослушными, часто сбегали из детдома, находили мины, снаряды и пытались их разобрать.
В 1951 г. нам в ленинградскую комнату, наконец, провели радиоточку и мать купила репродуктор. Это был настоящий праздник. В комнате всё время играла музыка, транслировались спектакли, оперы. Жить стало веселее.
1953 год. Здесь мне 13 лет.
В 1952 г. я впервые увидел телевизор КВН-49, производства завода им. Козицкого. Его купили родители моего школьного приятеля Гули Черняева. Я иногда бывал у него в гостях. На просмотр телевизионных передач стекалась чуть ли не вся коммунальная квартира. Чинно рассаживались на принесённых с собой стульях, табуретках и смотрели на чёрно-белый экран размеров с фотокарточку 12 на 18. Экран был даже не черно-белый, а голубоватый, но всё равно было очень интересно.
Однако к тому времени здоровье моей матери совершенно разладилось, и ей дали вторую группу инвалидности. Врачи настоятельно рекомендовали ей уехать из Ленинграда, сменить климат.
В конце ноября 1953 г. мы поменяли свою десятиметровую комнату в Ленинграде, на двадцатипятиметровую в Ломоносове, на Ленинградской улице. Подходящий вариант обмена помогла найти тётя Паня. Как раз перед этим в нашу ленинградскую квартиру провели газ. Исчезли вечно коптящие керосинки, чадящие керогазы, шипящие примуса, воздух на кухне стал значительно чище.
Помню, как летом 1953 экскаватором рыли траншеи на 9-ой линии и укладывали газовые трубы. Шли со стороны Малого проспекта и прошли через садик между 7-ой и 8-ой линиями. Я любил смотреть, как работает экскаватор, но в садике я увидел нечто, что навсегда врезалось в мою память – это были человеческие скелеты. В саду оказалось захоронение умерших в блокаду людей. Плоские деревянные гробы лежали плотно друг к другу. Их покрывал тонкий слой воды. Доски уже почернели. Экскаватор взламывал эти гробы, и открывались белые скелеты людей. Потом кости и черепа выбрасывались ковшом на бруствер из глины. Мальчишки, вооружившись палками, надевали на них черепа и бегали по саду.
И всё же воспоминания о Ленинграде закончились у меня на мажорной ноте. Город быстро восстанавливался после блокады. Вместе с друзьями Гулькой и Генкой мы любили гулять вдоль Невы и рассматривать великолепную архитектуру великого города. С каждым годом город становился всё чище, всё красивее. Уже не было разбитых домов и развалин. Как грибы на их месте вырастали новые красивые здания. Город постепенно залечивал раны.
Глава 4. В Ломоносове
1
В 1953 году город Ломоносов был почти весь деревянный. Каменные дома были только внизу на проспекте Юного ленинца (ныне Дворцовый), да отдельными островками на улице Красного флота и Красных партизан (ныне Александровская). Мостовые были выложены булыжником, были и грунтовые дороги. Большинство населения проживало в нижней части города. Автомашин было мало, всё больше лошади с телегами.
Мы с матерью поселились на втором этаже в двадцатипятиметровой светлой комнате, окна которой выходили на Ленинградскую улицу. Дом был двухэтажный, каменный. Квартира коммунальная. В ней проживало (вместе с нами) три семьи. Всё было бы неплохо, но дверь нашей комнаты выходила на кухню. И тут опять вернулись примуса, керосинки, керогазы. Веся копоть и чад просачивались через дверь и наполняли нашу комнату удушливой вонью. Тем более что наша соседка Неуменова и три её взрослые дочери, оказались на редкость неаккуратны. У них постоянно что-нибудь пригорало, убегало, коптило и чадило. Мать не раз ссорилась с ней из-за этого, но всё оставалось по-прежнему.
Школа №4 на ул. Ленинская, 1954 г.
В Ломоносове я продолжил учёбу в 4-ой средней школе, на улице Ленинская (теперь Еленинская), в 7-ом классе. Школа была двухэтажной деревянной маленькой и тесной.
В классе было около 30-ти человек. Мальчики учились вместе с девочками и это было очень непривычно для меня. Ведь в Ленинграде было раздельное обучение, и я учился в 30-ой мужской средней школе. Девочки казались мне инопланетянками. Я не знал, как с ними общаться, Я сторонился девочек, да и с мальчиками первое время дружбы не получалось. Я был для них чужак, заморыш какой-то. Но потом всё наладилось. Я подружился и с мальчиками и с девочками. В дальнейшем я узнал, что в ленинградской школе некоторые мои одноклассники, повзрослев, так и не сумели найти контакт с девочками, стали пьяницами и гомосексуалистами. Они не смогли создать нормальную семью и плохо кончили. Таковы были плоды раздельного обучения (пуританского воспитания) которое к счастью, через несколько лет отменили.
2
В Ломоносове мне понравился парк, и я часто гулял в нём. По натуре я был фантазёр и мечтатель, и одиночество не угнетало меня. Я по-прежнему занимался радиолюбительством, но с радиодеталями стало трудно. Не было барахолки, не было свалки. Тогда я записался в радиокружок при станции юных техников, и это сняло все проблемы. В кружке я общался с опытными радиолюбителями, руководителем, и получал необходимые радиодетали и консультации. Я стал строить супергетеродинный радиоприёмник второго класса.
Это уже говорило о серьёзной квалификации.
На Ленинградской улице мы прожили чуть больше года, и мать нашла новый размен. Мы переехали в отдельную однокомнатную квартиру в деревянном доме на ул. Колхозная (ныне Рубакина), как раз напротив рынка (этот дом давно уже снесли).
Квартира располагалась на первом этаже и состояла из 13-ти метровой комнаты и 15-ти метровой кухни. Кухню я впоследствии перегородил,
Тётя Паня, мать и соседка во дворе возле дома на ул. Колхозная, 1956 г.
отделив в ней прихожую и мастерскую. В мастерской у меня был верстак и много разных инструментов. Это было моё любимое место пребывания.
Квартира была довольно холодной, дом старый, «удобства» во дворе, но это не пугало меня. Я носил воду, пилил и колол дрова, топил печку, помогая матери. Здоровье у неё немного улучшилось, да и лекарства появились более эффективные. Гипертонические кризы стали реже. Работала мать в артели инвалидов. Клеила почтовые конверты.
Директор 4-ой школы, Мочалова Любовь Андреевна, 1957 г.
В восьмом классе я подружился с Володей Пинчук. Его дом был рядом со школой на улице Ленинская. Я часто бывал у него. Из окон его квартиры я видел крышу своего дома, а с крыльца моего дома видна была крыша его дома.
Не помню, кому из нас пришла в голову идея установить световой телеграф для связи между нашими домами. Вовка и я установили на крышах своих домов шесты с электрическими лампочками, подключили к розеткам и телеграфными ключами в условленное время стали передавать друг другу сообщения азбукой Морзе. Потом я бежал к Вовке или он ко мне и каждый показывал, что он принял и что понял. В начале было много ошибок, но месяца через два дело пошло. И тут пришли пожарники (а может и КГБ-шники) и потребовали немедленно ликвидировать эту связь, поскольку проводка не отвечала требованиям пожарной безопасности. Так закончились наши опыты со световым телеграфом.
Это я в 10-ом классе, 1957 г.
3
В девятом классе мне пришла в голову идея радиофицировать нашу школу, ведь моя ленинградская школа была радиофицирована.
На переменах играла музыка, часто по радио выступали пионервожатая, комсорг и директор школы. Я договорился с одноклассниками, Володей Пинчук и Сашей Ермолаевым, и мы поделились своей идеей с директором, Мочаловой Любовью Андреевной. Она поддержала нашу инициативу и нашла деньги (видимо помогло РОНО) на закупку провода, громкоговорителей, электропроигрывателя, микрофона, розеток. Вот только с усилителем возникли проблемы. Я хотел собрать его сам, но у меня не было силового трансформатора и ещё некоторых деталей.
На помощь пришли шефы из Объединённой школы связи, под Ломоносовым (учебный отряд, готовивший радиомастеров, радиометристов и радиотелеграфистов для флота). Втроём мы сделали всю проводку по классам, установили громкоговорители, а в спортзале повесили «колокольчик» (так назывался 10-ти ваттный алюминиевый громкоговоритель). В 1956 году школа была радиофицирована. Это была первая радиофицированная школа в Ломоносове. О нас даже писала Ленинградская газета «Смена».
А это мой школьный товарищ, Володя Пинчук, 1957 г.
Радиоузел в начале помещался на втором этаже, в кабинете директора который она перегородила книжным шкафом. Но через год наше беспокойное хозяйство ей надоело, и мы передислоцировались на первый этаж, в пионерскую комнату. Там было даже лучше. Спортзал теперь находился рядом, а в нём по субботам устраивались вечера танцев. Пластинки крутили я или Вовка Пинчук, по очереди.
Для этого, за минуту до окончания очередной мелодии, я бросал свою партнёршу в зале, и мчался в радиоузел. Ставил новую пластинку и мчался обратно в зал, чтобы пригласить на танец новую девушку.
Вечера танцев пользовались большой популярностью не только у старшеклассников, но и у молодых учителей. Даже из других школ приходили ребята и пытались прорваться в спортзал. Но их останавливали дежурные у входа. Я не раз танцевал с молодыми учительницами, вот только успеваемость у меня была по-прежнему неважной. Мне некогда было делать домашние задания, и к концу четверти
у меня обычно набиралась куча двоек. Тогда на помощь приходила директор школы. Она вызывала меня и говорила: «Юра, завтра тебя спросят по физике. Сделай, пожалуйста, домашнее задание и подготовься». И так почти по всем предметам. В результате несколько двоек закрывались одной четвёркой или даже пятёркой и в четверти ставилась тройка. Но к экзаменам я готовился основательно. На время бросал все свои увлечения и усиленно занимался. В результате экзамены сдавал успешно и безо всяких шпаргалок.
Саша Ермолаев, 1957 г.
Вот только с английским языком в 8-ом классе вышла осечка. Учительница поставила мне за год двойку (экзамена по английскому не было) и назначила мне дополнительные занятия летом. Занятия начались в июле и закончились в августе. Это были весьма своеобразные занятия. Проводились они в парке, на Нижем пруду. Я приходил в назначенное время на пруд, встречался с учительницей, мы раздевались, ложились на принесённое ею лёгкое одеяло и начинались занятия, сочетающиеся с загаром и купанием в пруду. Кругом было полно загорающих, погода стояла прекрасная и время летело незаметно. Занятия мне очень понравились, да и молодая учительница тоже. Она очень старалась подтянуть меня, а я прилежно занимался. Память у меня была отменная, и словарный запас быстро пополнялся. Я научился строить английские предложения, и мы много говорили по-английски. В результате, я не только усвоил программу 8-го класса, но и захватил часть девятого.
4
В сентябре я снова пришёл в школу, в 9-ый класс, и удивил всех своими знаниями английского на первом же уроке. Но учительница у нас оказалась уже другая. Прежняя ушла в декретный отпуск (я тут не причём). Пол года я не прикасался к учебнику по-английскому, а получал пятёрки и четвёрки. Потом пошли тройки, двойки и всё встало на свои места.
В 9-м классе у меня появился фотоаппарат. Это был трофейный немецкий «Кодак». Портативный, с убирающимся внутрь объективом, он легко помещался в кармане брюк. Купил я его в Ленинграде на барахолке (которую опять начал посещать) за бросовую цену. В нём отсутствовал видоискатель. Вскоре я его реставрировал и увлёкся фотографией. Фотографировал родных и знакомых, а чаще всего пейзажи в Ломоносовском парке. Они сохранились у меня до сих пор. Фотографии печатал сам. Для этого пришлось купить фотоувеличитель. В моей мастерской не было окна, и это было очень кстати. Стоило погасить свет, включить красный фонарь, и можно было работать.
По окончании 9-го класса, в августе и начале сентября нас (комсомольцев) отправили на уборку картошки в Копорье. Домой мы возвращались с полными рюкзаками овощей (картошка, морковь, брюква). Только у Саши Ермолаева рюкзак был не полный, но очень тяжёлый. Я поинтересовался, что в нём. В ответ Сашка с таинственным видом открыл рюкзак и показал мне зенитные снаряды. Он нашёл их вблизи старого фронтового аэродрома. А через пару недель произошло несчастье.
Сашка, со своим другом Вовкой Удот, развёл на лесной полянке костёр и положил снаряд в огонь. Сами парни спрятались за большим камнем и стали ждать взрыва. Вдруг Сашка видит, что на полянку из лесу идёт женщина с ребёнком (девочкой), идёт прямо к костру. Он выскочил из-за камня и стал махать женщине руками, крича, что к костру нельзя. Но женщина не поняла и продолжала идти. Тогда Сашка схватил палку и стал выгребать из огня шипящий снаряд. Женщина остановилась и попятилась назад. Сашка же схватил снаряд рукой и попытался отбросить его подальше. И в это время прогремел взрыв. Сашка упал. К нему сразу же подбежал Вовка Удот, и вдвоём с женщиной они стали его осматривать. Никаких повреждений не заметили. На счастье, взорвался не сам снаряд, а пороховой заряд в гильзе. Снаряд выбросило в одну сторону, а гильза улетела в другую. Вскоре Сашка очнулся, поднялся на ноги. Стоял, покачиваясь, и ошалело моргал глазами. Потом пришёл в себя, осмотрел правую руку и обнаружил, что мизинец висит на кожице, а из раны течёт кровь. Он положил мизинец в карман, замотал рану носовым платком и вместе с женщиной и Вовкой, направился в поликлинику. Там ему зашили рану и отпустили домой. В школу через пару дней он пришёл без пальца. С тех пор, когда, здороваясь, ребята говорили: «Саня, дай пять», он всегда давал четыре пальца и это стало предметом для шуток.
5
В 10-м классе меня посетило новое увлечение – на занятиях по военному делу я отличился в стрельбе из малокалиберной винтовки и записался в стрелковую секцию при ДОСААФ. Вместе со мной в неё записался и мой одноклассник Юра Климашевский. Сначала мы ходили на занятия в секцию, но потом она развалилась, и председатель ДОСААФ Степанов выдал мне и Юрке по винтовке ТОЗ-8 и несколько пачек патронов, сказав: «Готовьтесь к соревнованиям самостоятельно». Мы с Юркой стали ходить в парк и облюбовали стрельбище возле дворца царя Петра – III. За ним есть обширная низина и бруствер, на котором потешные солдаты царя устанавливали артиллерийские пушки. С этого бруствера мы и стреляли по консервной банке, стоящей внизу на пеньке. За пеньком росло толстое дерево и все пули, летящие мимо, доставались ему. Была осень, народу в парке было немного, и никто нам не мешал. Расстреляв очередную консервную банку, мы шли гулять по лесу и стреляли по еловым шишкам. Никто не обращал внимания на двух вооружённых боевыми винтовками подростков, свободно разгуливающих по парку.
Винтовка находилась у меня больше года. Патроны я получал регулярно. И только когда председателя ДОСААФ тов. Степанова сняли, винтовку пришлось вернуть.
Перед окончанием 10-го класса я загорелся идеей установить в школе коротковолновую радиостанцию. К тому времени я уже занимался в радиоклубе ДОСААФ и изучал радиотелеграфию. Там была радиостанция, и я видел, с каким увлечением подростки работают в эфире. Школьники в 13 -14 лет уже отлично владели азбукой Морзе и вели радиосвязи с Европой, Азией, Америкой. Я обратился к председателю ДОСААФ Степанову, и получил предписание в ОФИ (Отдел финансового имущества), где можно было достать старую армейскую радиостанцию (нашу или трофейную немецкую). С этим предписанием мы с Володей Пинчук отправились в ОФИ (на канал Круштейна в Новую Голландию) и отобрали там радиоприёмник и передатчик. Одновременно я организовал в школе радиокружок и стал давать ребятам основы радиотехники и радиосвязи. Необходимо было подготовить себе замену в радиоузле, ведь десятый класс был последним, выпускным.
Этот же кружок вдруг неожиданно начал выпускать сатирическую стенгазету «Искатель». Оказалось, что в кружке занимался девятиклассник Володя Ефремов, который отлично рисовал. Он то и придумал выпускать стенгазету с карикатурами. Выпуском газеты руководил Володя Пинчук. Газета пользовалась огромным успехом. Невозможно было пробиться через коридор на первом этаже, в котором вывешивался свежий номер.
И так, радиостанция в школе уже была, но вводить её в строй не имело смысла. Ведь наша 4-я школа на ул. Ленинской существовала последний год. На ул. Красных партизан уже построили новую большую кирпичную 6-ю школу и все учащиеся в 1957 году переходили туда.
После выпускных экзаменов, мы с Вовой Пинчук и ребятами из радиокружка радиофицировали новую школу и установили радиостанцию. Однако работать в эфире мне на ней не пришлось, ещё не было позывного. Наше дело продолжили наши товарищи, и радиостанция в 6-ой школе просуществовала несколько лет.
