Юрий Курбатов
Безбилетники
– Не бойся, просто смотри вперед, и прыгай. Из-под тебя не уедет. Закон физики.
Монгол прыгнул, схватился за Тома, удивленно посмотрел назад, сплюнул.
– Прыгал, как в последний раз.
– Ты вокруг посмотри.
Монгол на всякий случай расставил пошире ноги, и решился, наконец, посмотреть вокруг.
– Мама дорогая!
Что это была за красота! Внизу, по обе стороны состава, насколько хватал глаз, мелькали залитые солнцем луга и перелески, зеленели легкой салатовой зеленью молодые березовые рощицы, поблескивали оконца небольших прудов с белыми крапинками гусей. Вдали, из белесого марева горизонта, над которым висел желток юного солнца, медленно наползал на них темно-зеленый ельник. Тепловоз то гудел басом, то веселым свистком выплевывал короткую копченую струю, обдавая колышущимся жаром черную ребристую крышу, и летел, летел вперед через мосты и переезды, плавно поворачивая то влево, то вправо. За тепловозом покорно поворачивал первый вагон, за ним второй, и вскоре доходила очередь до их крыши. Ласковый теплый ветер дул в лицо, снимая все напряжение их непростого отъезда. Беспричинная детская радость охватила Тома. Как он вообще мог – еще совсем недавно – думать о том, что можно остаться дома? Как можно было променять настоящие приключения на унылое и тревожное ожидание? Разве может человек что-то узнать о мире, и конечно же о себе самом, если не покинет свою нору? Если не решится, наконец, бросить все то, что держало его, чтобы остаться только наедине с самим собой?
На время они даже забыли, куда едут и зачем, всецело захваченные скоростью и ветром. Они были рады, и им были рады все, кого они встречали на пути. На переездах им сигналили водители машин. В них тыкали пальцами дети, удившие рыбу в юркой, как змейка, покрытой плитами реке. А за одним из поворотов вдруг открылась широкая поляна. У ее края паслись лошади, а в середине не спеша, с оттяжкой косили траву крепкие, голые по пояс, мужики. Завидев их, косари разом побросали косы, и, что-то крича, долго махали им вслед своими большими соломенными шляпами.
И они тоже, размахивая руками, что-то кричали им в ответ, что-то глупое и пустое, чего все равно не понять, не расслышать от гула и ветра. У Тома сорвало с головы леликову кепку, но он даже не обратил на это внимания. Пьяные от восторга, от внезапного безмятежного счастья, они с криками бегали взад-вперед по крыше состава, то перепрыгивая с вагона на вагон, то таясь в межвагонных проемах у маленьких полустанков с суровыми седыми мужиками и дородными бабами, оцепенело держащими в руках свои свернутые желтые флажки.
В мире нет ни одного транспортного средства, по которому можно было бы бегать, скакать или прогуливаться снаружи на скорости под сто километров в час. Кроме крыши состава, ведомого дизель-электропоездом.
В лесу, на одном из плавных живописных поворотов, поезд остановился. Высокие сосны стояли совсем близко от дороги, а где-то в небесах их кроны почти смыкались величественным зеленым шатром.
– Как-то тут… Нехожено, – заметил Том. Ему все хотелось дотянуться до ближайшей сосновой ветки.
– Ишь! Куда это вы залезли? А если спадете?
Том глянул вниз. На тропинке стояла старуха, до пояса замотанная в теплый платок. В одной руке у нее была сумка-«кравчучка», другой она опиралась на толстую суковатую палку.
– Тебе что? Шла, – вот и иди дальше, – бросил Монгол.
– Ишь. Молодой та глупый еще, – обиделась старуха. – Я вот помру завтра, а тебе потом стыдно будет.
Монгол, не найдя что ответить, отвернулся. Наконец поезд тронулся, покатил дальше, обвевая лица путешественников веселым и теплым ветром свободы.
– Прикинь, ревизоры сейчас встретились, а нас не нашли, – смеялся Монгол. – По купе пойдут.
– Не думаю. Туалет проверят, и… Знаешь, что это? – Том показал на длинный провод, идущий вдоль крыши одного из вагонов. – Это штаб. Радиорубка. Сто пудов, сидят сейчас там и в подкидного режутся. Или уже где-то вышли.
Погода начала портиться. Богодухов встретил их легким дождиком. Когда зазмеились влево и вправо стальные вены рельс, они решили вернуться в вагон. Тут возникла небольшая заминка, потому что все вагоны сверху были одинаковые, но лишь одна из дверей тамбура была не заперта.
– Видимо, здесь лезли: сажа больше всего вытерта, – раздумывая, предположил Том.
Монгол осмотрел ближайшие два вагона и согласился.
Раскрасневшиеся, разгоряченные, они вломились в душный, задраенный вагон, и, забрав свои вещи, перебрались в соседний. В их новой плацкарте сидело всего два человека: пожилой толстый мужик и древняя бабка. Веселый праздник на крыше вдруг резко сменила атмосфера дремлющего, разморенного духотой вагона. Тома так и подмывало крикнуть: эй, вы что тут дрыхнете! А ну, все наверх!
Через полчаса за окном показался большой перрон, медленно втащивший за собой помпезное желтое здание харьковского вокзала.
Дождь усилился. Мелкая морось чертила на пыльных стеклах блестящие косые линии.
– В Харькове всегда дождь, – подала голос бабка. – Как ни приезжаю к дочке, так и дождь.
– А я тут живу, – многозначительно ответил мужик, доставая вещи.
– Здорово долетели! – откликнулся Том.
– Жаль, что поезд дальше не идет, – вздохнул Монгол. – Мне понравилось.
Умывшись в привокзальном туалете от липкой дизельной сажи, они направились в здание вокзала посмотреть расписание поездов. Тома вдруг охватил азарт, который, наверное, можно сравнить с охотничьим. Он улыбался. Он хотел штурмовать, вламываться, прятаться, он уже чувствовал, что впереди – еще далеко, но уже совсем по-другому, уже ощутимо маячит самое сладкое и удивительное место на свете – далекая и теплая страна Крым, место вечного праздника.
– Чего такой веселый? – спросил Монгол.
– Боялся, что не уедем, – сказал Том. – Теперь проще. Дом уже далеко, и назад не вернемся. Сейчас сознание переключится на новый режим. Больше нет закрытых дверей, а в кармане весь земной шар.
– Типа кураж словил?
– Типа того.
Но карта беспощадно сообщала, что они проделали едва ли одну пятую пути. Зато после Харькова дорога шла уже строго на юг, с каждым столбом прямо приближая их к заветной цели.
Поездов на юг было много. Ближайший, Минск – Симферополь, стоял на втором пути.
– Провожаем! – Друзья зашли в вагон, и, перебравшись в соседний, дежурно бросили сумки и ушли в тамбур, покурить.
Вскоре поезд тронулся. Выждав, пока проводница соберет билеты, они вернулись к вещам. В вагоне было чисто и пахло дерматином, пассажиры в приподнятом настроении предвкушали долгожданный отдых.
Забравшись на пустовавшую вторую полку, Том облегченно вытянул ноги. Монгол сел на боковухе, раскрыл кем-то брошенную газету.
Напротив него сидел мужик средних лет. Ему явно хотелось пообщаться.
– Что пишут? – спросил он Монгола.
– Всякое. Японцы изобрели прозрачный металл… Человек провел в аду полтора года и воскрес… Астролог Павел Глоба предсказал, что Третья мировая война начнется в 2001 году. Путешественника Федора Конюхова похитили инопланетяне. А вот про криминал… У харьковчанки Зинаиды Ряшкиной на даче поселились мыши. От мышей помогает кошачий помет, – посоветовала ей ее соседка Петровна, и предложила Ряшкиной забрать содержимое лотка ее кота. Зинаида Ряшкина согласилась. Она положила себе пакетик в сумку, и поехала на дачу, чтобы разбросать там помет по огороду. На даче она обнаружила, что в автобусе карманники вытащили пакет вместе с содержимым… Заявление писать не стала, а сразу позвонила к нам в редакцию… Да, подфартило кому-то, – захохотал Монгол.
– Всю страну разворовали, сволочи! – согласился пассажир, глядя, как хорошенькая молодая проводница понесла мимо чай. – Девушка, а вы куда такая интересная?
– Чайку купите, – скажу! – кокетливо улыбнулась та.
– А, давайте, – вальяжно сказал он тоном миллионера и потянулся к карману.
Проводница ушла.
Мужик повернулся к Монголу и заговорил с той легкой непринужденностью, которая присуща публичным людям.
– Как-то послали нас снимать день ВДВ. Я фотографом работаю, в одной московской газете. Поехали на ВДНХ, снимаем. Вижу – десантник такой колоритный, в тельняшке. С дочкой маленькой, и флаг в руке. Я его снял, потом разговорились. А он и говорит: если мое фото в газету поставишь, – сто баксов дам. Сто баксов! Я – в редакцию и давай главреду втирать: смотри, какой актуальный образ: ребенок на руках отца – символ будущего, отец защищает ребенка! Надо ставить. В общем, продавил. Потом созвонился с десантником тем, захватил пять экземпляров, приехал. Захожу в квартиру, а в ней все увешано фотками… Алисы Селезневой! Ну, «Гостья из будущего», помнишь? А посреди комнаты – ее статуя в полный рост. Оказалось, что это ее муж. Развелись они, а он по ней скучает.
– Баксы-то отдал? – спросил Монгол.
– Отдал, конечно. – Фотограф увидел проводницу и тут же потерял к Монголу интерес. – Сюда, девушка!
– А вы будете? – спросила она Монгола.
– Из ваших рук – хоть яд, – пропел Монгол.
– Яду у нас для пассажиров не положено, – улыбнулась она и снова ушла.
Вернулась проводница уже в совсем другом настроении.
– Так. Чай у меня взяло двадцатое. А кто это наверху? – хмуро спросила она.
Том не отвечал, делая вид, что его это не касается.
– Гражданин! – она толкнула его в спину. – А вы где садились?
– А? Та мы в гости зашли, – протянул Том, будто только проснулся.
– Поспать? А у себя не спится, да? Вагон какой?
– Восьмой! – буркнул Монгол.
– У Любки? А ну, пошли к Любке.
Что только не предлагали ей Том с Монголом. Построить замок, подарить луну, родить сына. Все было тщетно. Поезд остановился на небольшой станции, проводница откинула подножку.
– Приехали, ребята. Добро пожаловать в Павлоград! – сказала она.
Они не спеша побрели вдоль состава, обращаясь к каждому проводнику. Но те, словно сговорившись, не откликались на их просьбы. У первого вагона они остановились. Дальше идти было некуда. Над ними возвышалась проводница. Она, как холодная и неподвижная статуя, молча смотрела поверх их голов в неизвестность, туда, где исчезала вдали блестящая, как будущее, колея.
– Белорусы – это люди, сделанные из особенного, каменного теста, – громко сказал Том, надеясь на то, что его слова растопят лед в сердце проводницы. Но та закрыла дверь.
Тепловоз тяжело и сочувственно вздохнул.
– Теперь понятно, почему немцы так сильно буксовали в Белоруссии, – Том с ненавистью оглянулся на зеленую кишку состава. – Все дело в проводниках. Не пускали врага без билетов.
– А еще у них моря нет, – сказал Монгол.
Том глянул на жаркий, лоснящийся маслом, тепловоз, в окошке которого конопатый машинист протирал тряпкой желтые поручни. – И на крышу теперь не залезешь. Эй, уважаемый! Тут же на крышу нельзя?
– На крышу? Можно, конечно, но ненадолго. Пшик, и в пепел. Контактный провод. – Тот провел пальцем по горлу.
– Я так и знал. – Монгол бросил сумку на землю, сел на нее, перевязывая шнурок.
– Что, на юга едете? – безучастно спросил машинист.
– Ага. В Крым, к другу. Только денег нет. А ваши проводники выгнали.
– Какие они мои? Я местный, – улыбнулся машинист. – Но таких как вы, я уважаю. Я, может, даже сам в душе такой. Путешественник, можно сказать. А то жизнь идет, а мы все работаем, работаем.
– Так может, подбросите?
Машинист мотнул головой, глянул куда-то вдаль, убрал тряпку.
– А, залазьте!
– От спасибочки! – они мигом взобрались по металлической лестнице в тепловоз.
– Чешите в заднюю кабину. Только ничего там не трогайте, а то не доедем, – машинист хлопнул бесцветными, как лен, ресницами. – Да, забыл. Мой участок до Запорожья, там тепловоз меняют. Дальше спросите.
– Спасибо! – Том распахнул внутреннюю дверь и осторожно ступил на вибрирующий, лоснящийся от масла пол. Пройдя друг за другом его вонючее, грохочущее и пышущее жаром чрево, они распахнули дверь задней кабины. Здесь было относительно тихо и просторно. На широком пульте замерли видавшие виды приборы, стрелки, рычаги. Перед креслом машиниста торчал большой круглый руль.
– Прикинь, да. Руль. – Том подергал тяжелое много раз крашеное колесо.
– Руль как руль, – сказал Монгол, – нормально.
– А ты не думал, как ему рулить тяжело?
Тут до Монгола дошло.
– Руль, руль! – захохотал он. – Зачем ему руль?
– Потому что без руля не положено, – ответил Том.
Тепловоз свистнул, задрожал мелко, как огромный зверь, и потащил, наконец, за собой висящий под лобовым стеклом тамбур первого вагона. Всполошились приборы, дернулась в правом углу стрелка большого, как чашка, спидометра.
Монгол развалился на кресле машиниста. Кресло было единственное. К стене было привинчено откидное сиденье, но на нем было совсем тесно, и Том, постелив найденную в Харькове газету, улегся на полу.
– Слушай, нормально катим! Не потеряли ничего, – говорил Монгол, отмечая, как низкий вибрирующий гул срезает все высокие звуки его речи.
…60… 80…
– Ты только посмотри, как мы несемся!
100… 120… 140!!!
– Вот это да!
Летела к дому земля из-под колес, неслись в равнинную даль бескрайние поля склонивших головы, уже посеревших от зноя подсолнухов. Пугаясь гудков тепловоза, взмывали над ними тяжелые тучи воробьев. Тепловоз трясся в мелкой лихорадке, ревел, жадно глотая летящие навстречу столбы. Рессор в нем явно не было, и поэтому стыки рельсов чувствовались всем телом.
Через полчаса, устав стучать зубами, Том поднялся, посмотрел на газету. От мелкой тряски она расползлась под спиной на мелкие кусочки.
– Садись, поменяемся. – Монгол лег на пол, вытянулся во весь рост.
Том развалился в кресле, смакуя глазами обыденную заоконную живопись. Навстречу им надвигался широкий фронт черных облаков. Поезд летел в тревожную грозовую даль, изредка озаряемую бледными сполохами. Вскоре с неба посыпались капли, потянулись от них по стеклам длинные неверные нити. Но уже через полчаса косматые черные тучи стали сдавать позиции, уступая место легким курчавым барашкам, и вскоре вновь засинело умытое дождем, ясное, как будто новорожденное, небо.
– Я вот думаю, не будет ли в Крыму холодно? – размышлял Том. – У меня одни штаны, да и те на колене протерты.
– В Крыму по-любому тепло. Это ж юг, – уверенно отвечал Монгол. – Там дождей, наверное, вообще не бывает. Зато если будет жарко – то всегда можно шорты сделать.
– А может, действительно у Индейца впишемся.
– Я бы хотел, конечно.
– Но кто его знает, что это за перец, – сомневался Том. – Может, он Лелика уважает, а нас на порог не пустит. Видал я всех этих друзей друзей, знакомых знакомых. Они, я так понял, лет сто не виделись. Мало ли, что с ним.
– Ладно, не парься раньше времени. Прикинь, мы на юг едем! На юг! Держи! – Монгол достал сигареты.
Ночевка
Время летело быстро, еще быстрее убегал длинный-предлинный день. Все так же текли вдаль рельсы, плавились на закате, остывали, кованые ударами тяжелых металлических колес. Их становилось все больше, пока не появились за окном в вечерних сумерках мрачные околицы закопченных заводов, подсвеченных редкими фонарями.
– Ты матери сказал, что уехал? – спросил Монгол.
– Да. Сказал, что к твоему дядьке.
– И я тоже.
– А насчет ментов предупредил?
– Конечно. Если спросят, – скажет, что ничего не знает. Уехал куда-то, на заработки.
– Правильно. Моя тоже, – успокоился Монгол.
Том сверился с картой.
– А вот и Запорожье. Нам на выход.
Они тепло попрощались с машинистом, и, помня о непробиваемых белорусских проводниках, остались ждать новый тепловоз. Его подали через четверть часа. Из окошка кабины торчал пожилой мордатый машинист в синей фуражке и жевал пирожок.
– Уважаемый! – обратился к нему Монгол.
– Шо трэба, хлопци?
– Дядьку, а пустить нас до сэбэ.
– Та куды ж я вас визьму? – скучно бросил машинист, не переставая жевать.
– А в заднюю кабину.
– Та туды низя.
– Та мы ж тока шо там ехали!
– Та ни. Машина новая. А вдруг вы шось поломаете, а мэни отвечать. – И машинист исчез в кабине.
– Раз на раз не приходится, – усмехнулся Том.
– Но ночевать тут как-то не того.
Минут через двадцать подошел еще один состав. Народу перед ним почти не было.
– Так, провожатыми мы тут явно не впишемся, спросят. Есть еще вариант, – сказал Том. – Пошли.
Они прошли вдоль состава и приметили вагон, в который не было посадки.
– Ага, третий с конца. Раз посадки нет, – значит, здесь нас никто и не ждет.
– Ты обоснуй, что ли, – сказал Монгол.
– С этой стороны лезть стремно, заметят. Мы обойдем поезд, и попробуем открыть вагон. Проводники – тоже люди: есть шанс, что дверь закрыта только на ключ-треугольник. Ну, а потом, как обычно: вещи где-то бросим, и гулять.
Они обошли состав, прошли, осторожно оглядываясь по сторонам.
– Третий! – Том полез в карман за ключом, но в этот момент Монгол толкнул дверь в тамбур, и она поддалась…
– Открыта!
Они быстро влезли в вагон, тихо прикрыли дверь.
– Кажется, влезли, – шепнул Том. – Сейчас пойдем…
В этот момент в тамбур ворвались два человека. Это были проводник и милиционер.
– Ага! Попались! Как сюда попали?
– Так дверь же открыта, – пожал плечами Том, одной рукой отряхивая штанину, а другой судорожно засовывая ключ в задний карман.
– Шо ты врешь! Я сам ее закрывал! У вас ключи есть!
– Нету! Открыта была! – наперебой затараторили друзья.
Проводник шагнул к двери, и стал сзади.
– Так, а ну честно! – заорал он. – Это вы вчера Кременчугский обнесли?
– Мы утром еще в Харькове были!
– Куда направляетесь? – спросил милиционер.
– Мы в Крым едем, проездом. Мы тут пять минут…
– Билеты покажите.
– Какие билеты? – развел руками Монгол.
– Откуда приехали.
– Так мы их выкинули.
– А в Крым билеты есть?
– Нет. Мы ж на перекладных.
Озадаченный вид приятелей укрепил подозрения.
– Ага! Едуть в Крым, а билетов нет! А ну, показуйте карманы! – засуетился проводник.
– Так, сейчас наряд вызываем. – Милиционер для убедительности щелкнул рацией.
Том побледнел. Он почувствовал себя полным идиотом. Злополучный ключ-треугольник, на который он так надеялся, теперь жег задний карман. Мало того, что он не пригодился, стал почти уликой преступления, так и выбросить его не было никакой возможности. И это в их ситуации, когда с ментами лучше бы и не знакомиться!
– Мужики, да вы что?! Мы пустые. – Весело улыбаясь, Монгол сделал шаг вперед, и ударил себя по карманам.
Мент тщательно обыскал его спереди, похлопал сзади.
– Эй, я щекотки боюсь, харош, але! – извивался Монгол.
– Я тебе сейчас алекну в отделении. Показуй сумку.
– Без проблем! – Монгол присел на корточки, и демонстративно широко расстегнул змейку.
Том понимал, что тот тянет время, чтобы дать ему возможность сбросить ключ, спрятать его куда-то. Но стоявший сзади проводник не давал даже надежды сделать что-нибудь незаметно. Том молчал, глядя вниз на Монгола и с трепетом ожидая своей очереди.
Наконец, не найдя у Монгола ничего криминального, милиционер повернулся к нему.
– Ты показуй, – поддакнул проводник.
– Нет у нас ничего! – Том интуитивно присел на корточки и стал возиться со змейкой.
– Тут одежда. – Он достал чистую рубашку. – А тут сало, гречка, рис. Тут ножик, спички, соль. Зачем нам это, если мы составы бомбим? Мы в Крым едем.
– Может, подбросите? Нам бы до Крыма, а денег нет, – нашелся Монгол.
Мент как-то сразу поскучнел.
– А что вчера-то случилось? – Том встал, незаметно повернувшись спиной к стене тамбура, небрежно повесил на плечо сумку и скрестил на груди руки, всем видом показывая, что обыск окончен.
– Банда тут ходит, – сказал милиционер.
– Шныряют по вагонам, хватают что ни попадя, пока пассажиры на станцию покурить выходят, – добавил проводник.
– От гады, – неподдельно посочувствовал Том.
Тепловоз дал свисток.
– Ладно, хлопцы. Поезд трогается. Выметайтесь отсюда.
– А может, возьмете? – без особого энтузиазма сказал Том, спрыгивая с подножки.
– Дуйте, пока не передумали! – крикнул мент. Проводник закрыл дверь. Поезд тихо тронулся.
Они молча смотрели вслед составу.
– Уфф! – облегченно вздохнул Том. Тот случай, когда остаться хочется больше, чем уехать.
Он достал ключ, повертел его в руках, и уже размахнулся, чтобы выбросить его в черную от копоти придорожную траву, но тут Монгол вскинул руку.
– Э, ты что?! Мне отдай. Еще пригодится.
– Несчастливый он какой-то. – Том отдал ключ, и они пошли к вокзалу.
– Нет худа без добра. Хоть выспимся. Я сегодня в пять встал. А кажется, что это вчера было.
Они посмотрели расписание поездов.
– Следующий только через три часа, а попутная «собака» через десять минут. Ты где хочешь спать? В запорожских хоромах, или где-то на полустанке?
– Предлагаю продолжить движение, – сказал Монгол.
– Поддерживаю единогласно, – ответил Том.
В вагоне электрички было почти пусто. Монгол сразу растянулся на деревянном сиденье и, подложив под голову сумку, закрыл глаза. Вечерело. В вагоне включили свет. Том уткнулся лбом в стекло, всматриваясь в мелькавшие на горизонте редкие огни и выхваченные из сумерек полустанки. Ему нравились маленькие станции с крохотными, выбеленными мелом заборчиками, развесистыми яблонями и ленивыми кассиршами. Правда, после скорых казалось, что электричка ползет ужасно медленно. Что можно выскочить из вагона и легкой трусцой оставить ее позади. Но выбора не было.
Уже совсем стемнело, когда они доехали до конечной, – небольшой станции со старинным, украшенным колоннами вокзалом.
Зал ожидания был маленький, и оттого казался набитым битком. В углу на желтых фанерных креслах устраивались на ночь два бомжа. Тут же галдело семейство цыган. Трое чумазых детей ползали по полу, играя в какую-то игру. У окна, под батареей, спал старик. У расписания стояла закутанная в черное старуха кавказской национальности, неподалеку сидели двое подвыпивших мужиков, напоминающих беглых каторжников.
– Душевно, – Монгол окинул зал глазами.
– Синочки, помогите бабущке, не понимаю ничего, – попросила старуха.
– Куда едете?
– В Киев еду, к дочке. Станцию перепуталь, здесь выщель. – Она вдруг схватила руку Тома своей костистой, как птичья лапка, но сильной рукой. – Синочки, я правильно еду?
– На Киев только завтра, в два часа дня, другие тут, наверное, не останавливаются. – Том пожал плечами. – Зато рано утром есть поезд до Харькова. Если с пересадкой, то будет быстрее. А если нет, то ехать проще.
– Ага! Ага! – успокоилась старуха.
Они вышли из вокзала. На платформе было пусто. Лишь во тьме, на самом краю перрона, сгрудившись у небольшого пузатого магнитофона, танцевали рэперы.
– Тоже куда-то едут, – сказал Монгол.
– Молодцы! Свободные люди! Хотя, конечно, дрянь слушают.
– Не всем же быть такими умными, как ты, – сказал Монгол.
– Синочки! – раздалось сзади. В дверях вокзала стояла все та же бабка.
– Синочки! – повторила она. – Помогите мне!
– Так рано еще, бабушка. До поезда далеко.
– Дущно там. Воняет сильно. Тут хорощо. Воздух.
Они отнесли к скамейке два ее тяжелых чемодана и узел тряпья.
– Вот спасибо вам. Подожьди! – бабка полезла в чемодан, и вытащила оттуда небольшой сверток, и сунула его в руку Монголу. – Чай хорощий, трава! Кипяток в поезде есть, можно в поезде попить.
– Благодарю, бабушка! – Монгол спрятал пакет в сумку, повернулся к Тому. – Надо искать, где спать будем.
– Может, где-то тут есть вагоны в отстойнике? У нас всегда за станцией стоят. Там и переночуем.
Спрыгнув с платформы, они пошли вдоль рельс, по тропинке. Наконец за покосившимся сараем забор вильнул в сторону, и впереди, освещенный тусклым светом фонаря, замаячил силуэт одинокого вагона.
– Смотри! На ловца и зверь!
С вагоном было что-то не так, но что именно, издали было не разобрать. Наконец, они подошли ближе. Вагон был сильно помят. Они медленно обошли его, заглядывая в черные пробоины выбитых окон, окантованных серебряной крошкой каленого стекла. Одна сторона его обгорела дочерна; низ, где заканчивалась сажа, был ярко-рыжим от ржавчины. В свете одинокого фонаря он казался страшным скелетом огромного зверя.
– Ну что, залезем, раз пришли? – невесело усмехнулся Том, и полез на подножку.
Внутри стоял еще не выветрившийся запах гари и чего-то горького. Полки были вспороты, из них торчали куски поролона. Хрустя осколками, они медленно прошли вагон насквозь.
– Ни одного целого стекла.
– Смотри, – сказал Монгол, показывая пальцем в сумерки тамбура.
Там, на стене было вырезано полуметровое слово: «ГРОЗНЫЙ».
– Что за Грозный? – недоуменно спросил Монгол.
– Столица Чечни, или как ее сейчас там… Ичкерии. С войны прибыл.
– Штык-ножом резано. – Монгол провел пальцами по глубоким треугольным зарубкам. – Интересно, как он к нам попал?
– Может, наш вернули? – Том пожал плечами, поежился. В вагоне было холодно. Ночной ветерок гонял по коридору мусор и невесть откуда взявшуюся осеннюю листву. Ему вдруг показалось, что, усни они здесь, – можно проснуться там, на Кавказе. Где-то в горах, прямо посреди боя.
Выпрыгнув наружу, они еще долго стояли перед изувеченным вагоном, завороженно глядя в выбитые окна.
– Пошли, что ли, – наконец сказал Монгол, и они побрели к вокзалу.
Рэперы куда-то ушли. На платформе было пусто, лишь на скамейке перед вокзалом сидела старуха.
– Не замерзли, бабушка? – они сели рядом.
– Нет, синочки, тепло тут.
– А вы сами откуда?
– Абхазия.
– Красивые места, – неожиданно встрепенулся Монгол.
– Быль там, да? – обрадовалась старуха, и ее сморщенное лицо оживилось.
– Да, в девяносто втором был, в августе.
– Вай, как же ты туда попаль? Там же война бываль, – горестно всхлипнула кавказка. Эмоции на ее подвижном морщинистом лице пробегали легко и быстро, как тени облаков.
– Ага. Как раз началась, – Монгол вытянул ноги, покрутил носками. – А мы не знали, что у вас война. Никто не говорил. У нас тогда все сразу деловыми стали. Крутились, что-то меняли. А у меня одноклассник был, Филин. Неприкаянный такой, все время его куда-то тянуло. Как-то раз он заехал в Армению и хотел на Арарат залезть, но там оказалась граница. Проволока колючая, КСП[3], все дела. Сработала сигнализация, его заметили. Он в камыши, его поймали. Допросили, ничего не поняли, и посадили в камеру, где-то в части. Ясное дело, напугали его как следует. Что светит ему как шпиону и перебежчику. Филин загрустил. Подумал, что жизнь кончена, что впереди тюрьма, а в тюрьму ему совсем не хотелось. Сделал он петлю из рубашки, кое-как голову продел, и повесился на лампочке. Но там то ли лампочка не выдержала, то ли рубашка порвалась. Упал он с табуретки и разбил себе башку. В части испугались ЧП и от греха подальше отправили его кукурузником на ближайшую железку, на станцию.
Монгол замолчал, достал сигареты, как хороший рассказчик, со знанием дела растянув паузу.
– Спички дай.
Он глубоко затянулся, выдохнул вверх, будто воспоминание, облако сизого дыма.
– Ну это присказка. Короче, приехал он домой и наврал нам, что в Грузии кожанки копейки стоят. Поехали, говорит, бизнес делать. А мы, балбесы, поверили. Деньги собрали, и двинули втроем. Пацаны совсем, не у всех еще паспорта были. Приехали в Адлер, спрашиваем: как в Грузию проехать? На нас все как на дебилов смотрят и молчат. Никто ничего не объясняет. С нами еще Сява был. Он и говорит: о, смотрите, автобус в Новый Афон. Я там в детстве с родителями отдыхал.
– Это Грузия? – спросил Том.
– Не-а, еще Абхазия. Грузия дальше. Но мы до Грузии так и не доехали. Филин включил заднюю: я с этой стороны не был, дороги не знаю. На самом деле ему было везде хорошо, кроме дома. А нам вроде как уже все равно куда ехать. Заплатили мы кучу денег, и едем в этот Афон. Автобус пустой, кроме нас никого нет. По сторонам смотрим: вокруг горы, ущелья каменные, реки в них текут. Утесы над головой висят, лопухи всякие выше человека. Красиво. Водитель курит, ну и мы закурили. Хорошо. Вдруг смотрим, – нас «девятка» обогнать пытается. А водила наш резко руль влево, и давай ее к обрыву бортовать. Чуть в ущелье не столкнул. Вай, думаем, – Кавказ, джигитовка! Кое-как до этого Афона доехали. Спрашиваем, как в Грузию проехать, на нас опять смотрят и молчат. То ли языка не понимают, то ли говорить не хотят. Молчат все, как глухонемые. Сява и говорит: тут море есть, пошли купаться. Ну, пришли мы на море. Людей нет, туристов нет, пляжи пустые. На лодочной станции старики сидят за столом, молчат и траву курят. Дым до моря стелется. Искупались мы, сидим, думаем, что дальше делать. Тут какой-то местный пацан подходит и говорит: «Валюта есть? А то я деньги разные собираю». Ну, поменялись мы с ним, рубли на купоны, по курсу. И тут он говорит: на берегу ночевать нельзя, могут быть диверсанты. С одиннадцати – комендантский час. У нас тут война с грузинами началась, мосты туда взорвали, так что извините, пацаны. Лучше к вечеру покинуть наш гостеприимный пляж, потому что с моря грузинский десант ждут, пострелять могут. Тут я вспомнил, как водитель «девятку» в ущелье сталкивал: у нее, наверное, грузинские номера были.
Посидели мы немного, и пошли куда-то. Идем, смотрим, а там такая маленькая станция между тоннелями. Вокзал старинный, с колоннами, речка недалеко. Водопад журчит. Красиво. Рядом кинотеатр, а оттуда слышно, что индийский фильм идет. А вокруг – прям как Индия, только слонов не хватает. Лианы, бамбуки, пальмы всякие. Банан цветущий видел. Поели в ресторане, там тоже пусто. Перцу у вас, бабушка, в пельмени стаканами сыпят. Говорят: вам еще повезло, потому что красный кончился.
– Итабуп[4], синок, хорошо рассказиваль, я как дома побываль! – старуха улыбнулась, прикрыла глаза.
– А вокруг горы, очень красиво! И решили мы вверх полезть. Идем по тропинке, вдруг смотрим, – мужик навстречу идет, не кавказец. Оказался украинцем, нам обрадовался. Меня, говорит, Шрамко зовут, я «Кобзаря» три раза читал. Потешный дядька. А потом говорит: не, в горы не нужно. Костер разожжете, и не узнаете, кто вас в спину грохнул. Тут вначале стреляют, а потом смотрят, есть что с человека взять, или нет.
Бабушка всплеснула руками, горестно ойкнула, и, подоткнув узел под спину, снова закрыла глаза.
Монгол выстрелил окурком в темноту. Тот взмыл ракетой вверх, упал на рельсы, рассыпался пучком искр.
– Мы назад спустились, а тут и вечер. Потихоньку постреливать стали. Вначале где-то далеко, потом все ближе. Мы давай в дома стучаться, любые деньги за ночлег предлагаем. Не пускает никто. Боятся. Или через дверь говорят, или вообще не отвечают. Мы забегаем в какой-то подъезд. Сява в одну квартиру звонит, Филин в другую, я – в третью. Тут моя дверь открывается, и на меня девушка смотрит, через щель. В подъезде темно, она со света меня не видит, за дверь вот так вцепилась. Вся в черном, глазищи такие, на руке браслет серебряный. Я смотрю на нее, рот открыл. На ее красивое лицо, на брови. На губы, на глаза. Молчу и думаю: зачем я это увидел? Как теперь мне с этим жить? Стою, как замороженный, спугнуть боюсь, как зверя дикого. Тут она к темноте привыкла, и меня увидела. Так глянула, потом смутилась, а в тех глазах… И «чего приперся», и «ну как я тебе», и «хороша, но не для тебя». Но тоже молчит, смотрит с интересом. Ждет, наверное, как я скажу. А я стою и думаю: зачем, думаю, Бог такую красоту создал, если при ней язык не работает? А потом шум в коридоре, она исчезла, вместо нее старуха. Бабушка ее, наверное. Зыркнула на меня, и дверью хлопнула. А я так и стоял, пока Сява за рукав не дернул: бежать нужно.