Юрий Никитин
В шаге
Лицо её воспламенилось, в глазах огоньки. Я хотел было настроить себя на иронический тон, дескать, это не огоньки, а в пустой тёмной пещере черепа тараканы зажигают костры, но ощутил, что в самом деле хорошо и даже прекрасно лежать с голой девушкой и обсуждать проблемы завтрашнего дня.
Умненькая, вспомнил я слова Фауста. Внешность обманчива, с виду смешливая хохотушка с весёлым и беспечным нравом, но задачи по апгрейду нейролинка щёлкает как орехи, частенько обгоняя даже Марата и самого Фауста, что очень непросто.
– Доживём, – заверил я. – По расчётам, вакцину по остановке старости начнут проверять в конце этого года уже и на человеках. На переход к полному бессмертию потребуется ещё лет пять. Главное, за это время не попасть под… гм… удар метеорита, раз уж автомобилями теперь рулят автопилоты, а они пока ещё не напиваются до потери аккумуляторов.
Она счастливо рассмеялась и прижалась всем телом, положив голову на плечо. И хотя женщины делают так часто, на этот раз ощутил то сладостное чувство доминантности, словно спас женщину из лап опасного зверя и теперь она будет ходить следом послушным хвостиком.
Глава 3
Нейролинк – дело свободное, никто его прямо в квартиру не принесёт и не скажет «нате». Стоит дорого, процедура вживления не такая уж и безболезненная, как уверяют, так что плюнь, вот и всё. Без телевизора обходимся уже не первые годы, а раньше жизни не представляли.
И спокойнее без нейролинка. Меньше знаешь – лучше спишь. Пусть скелеты остаются в своих шкафах.
С другой стороны, нейролинк самая скоростная система передачи информации. Когда-то сообщения пересылали гонцами и почтовыми голубями, потом морзянкой, затем появились телетайпы, телефоны, все устройства совершенствовались, пока не начали вживляться в ушную раковину.
Казалось бы, куда уж лучше? Но нейролинк схватывает и передаёт не только мысленно произнесённые слова, как было в первой версии Илона Маска, но и формирующиеся образы, что важнее. Можно подключиться и совместными усилиями оформить важную гипотезу, обстругать её до теории, совместно легче совершить открытие.
Да и вообще, как уверяют оптимисты, это так здорово, когда мозг открыт, можно свободно читать в извилинах другого человека, а он в твоих…
– Здорово, – согласился Страйдер, мой зав сектором по фотонике, – но стрёмно…
Раньше это место называлось курилкой, просторная такая веранда, опоясывающая двенадцатый этаж научно-исследовательского центра, сюда и сейчас время от времени выскакивают сотрудники глотнуть, как это называется, свежего воздуха, хотя в помещении он чище и свежее благодаря работающей аппаратуре.
На самом деле усталым глазам, постоянно всматривающимся в значки на экранах, нужно время от времени переводить взгляд на что-то общее и далёкое, как вот эти раскинувшиеся внизу на сотни причудливо застроенных кварталов домики, едва заметные среди зелени скверов.
Страйдер блистает киборгностью не только на вечеринках, мы все покорно уживаемся в телах голых по Дезмонду Моррису обезьян, только он заменил варикозные ноги, но у него протезы старой моды, т. е. имитирующие строение человеческих. Не отличишь даже на ощупь, кожа даже с нужным оттенком волос, зато в полости располагаются ёмкие аккумуляторы, не нужна частая подзарядка, как Марату, у которого просто штыри из блестящей вольфрамовой стали, последний писк моды.
Сейчас как бы курят, опершись на перила и рассматривая город, я услышал, как Страйдер обронил негромко:
– Это прекрасно, когда хоть и незнакомы, но оба до безумия фанаты «Спартака». Тогда да, а иначе ой-ой…
Подошёл с пластиковым стаканом горячего кофе Фауст, вздохнул.
– Вот-вот. У меня деньги есть, могу позволить себе последнюю модель, не дожидаясь, когда цены упадут. Но даже мне мандражно…
Понятно, речь о нейролинке. Чем дальше продвигаемся, тем чаще начинаем всерьёз прикидывать, что натворит эта новая технология, когда станет массовой, а раньше как-то не задумывались: прогресс – это круто!
Весь коллектив достаточно молод, но это на моей памяти произошло вторжение на рынок интернета, изменившего мир, кое-кто помнит даже первые домашние компьютеры, тоже был шок, а всё это пустяки в сравнении с тем, какого могучего и непредсказуемого джинна выпустим из бутылки мы…
Вышел «покурить» Фауст, наш самый блестящий аналитик, без его одобрения ни одна идея не запускается в разработку, сам больше похож на топового баскетболиста, чем доктора наук, крупный, высокий, женщины засматриваются, но ему самому свои габариты нравятся не очень, рослые живут заметно меньше коротышек. Любит покушать, особенно налегает на сладкое, так как мозг питается исключительно глюкозой, а если современные питекантропы накачивают мышцы, стараясь выглядеть абсолютными доминантами, то ему нужен мозг, чтобы стать доминантом на самом деле.
Заприметив меня, воззвал патетически:
– Шеф!.. Вот этот железоногий почему-то решил, что все умрём…
– Не все, – ответил я словами священника, читавшего проповедь перед королём Людовиком Четырнадцатым. – Не все… Вон Марат точно не.
– А мозги? – спросил Фауст въедливо.
– Что мозги? – спросил я. – Живут и без мозгов. Будет фанатом «Спартака». Или «Динамо», без разницы.
Марат сказал с неудовольствием:
– Это фанаты «Спартака» без мозгов! А динамовцы ещё с какими… Правда, аккуратно и красиво уложенными в позвоночнике.
– Когда нейролинк запустим в полную мощь, – сказал Фауст мрачно, – все будем жить им. Аккуратно и красиво уложенным. Мир идёт к демократии, а вы что думали?
– В сингулярности какая демократия? – спросил Марат. – Шеф?
Я сказал сердито:
– Давайте сперва приблизимся к Барьеру. Там видно будет, что нас ждёт. Или спросите Кота Баюна.
Он хмыкнул, но тут же вздохнул. Кот Баюн на удалёнке, в самом деле самый продвинутый в этой теме, хоть и поневоле, с рождения куча болезней, в том числе прогерия, это ускоренное старение, не выжил бы, но в детстве вытаскивали на уколах, а когда к юности начали отказывать внутренние органы, пришла на помощь трансплантация из своих же стволовых плюс слегка подправленных.
Но и те быстро старели, так уж запрограммировано, потому пошли на вынужденный шаг и после трёх замен сердца донорскими решились поставить механическое, что всё же нуждается в подзарядке.
Однако с экранов смотрит победно, даже свысока. У его сердца неограниченный срок, да и вообще на вершине хайтека, а вы все тут чернь непросвещённая, копошитесь у подножия прогресса, вы прошлое, а мы вот уже пришли и скоро сметём всех вас, жалкие людишки…
И, конечно, изучает все тренды развития как в медицине, так и во всех областях, что приближают человечество к Великому Порогу, за которым ждёт сингулярность.
– Перекур окончен, – заявил я. – За работу, ленивые твари!.. Кто быстрее вскочит в сингулярность – может захлопнуть за собой дверь!
Через неделю общался на конфе с айтишниками-молекулярниками, с удивлением увидел там Ежевику, сперва не поверил глазам. Вход по приглашениям для продвинутых, неужели она умеет больше, чем выдаёт в моем коллективе, с интересом присматривался некоторое время.
В конце после бурной дискуссии небольшое застолье, пообщались ещё и в неформальной обстановке. Расходились с неохотой, даже простая болтовня с умными людьми не в тягость. Некоторые успели в перерывах повязаться, Виолетта поимела Марата, а Ежевика вроде бы занималась сексом с Фаустом и Ведмедевым, как показалось тогда, но вроде бы вязалась без особой охоты, просто шла навстречу соратникам, которым нужно «разгрузиться».
Через неделю встретились на конфе у Батина, пообщались снова. Я поразился, насколько у нас с нею общие интересы, даже формулировки совпадают, вечером ушли вместе и почти до утра бродили по городу, наслаждаясь разговорами так, словно встретились впервые.
Животное начало напомнило о себе дважды, оба раза уступили и наскоро повязались в подворотнях, сбрасывая гормональное давление, и снова наперебой затараторили о наших разработках, донельзя счастливые таким редкостным совпадением взглядов и вкусов.
Когда дошли до её дома, я остановился, посмотрел по сторонам.
– Есть идея…
– Ну-ну? – сказала она задорно. – Вдуть и у двери моего дома? Только не трогай кнопку домофона!
Я покачал головой, не сводя с неё внимательного взгляда.
– Нет, я знаю радость слаще…
– Ой, – сказала она. – Это что, намёк?
– Предложение, – ответил я.
– Согласна, – ответила она, не задумываясь. – Покажи?
Я молча повернулся к проезжей части, вскинул руку, где на миг коротко блеснул огонёк на браслете.
Через пару минут подкатил автобот. Я галантно распахнул дверцу, успев по мобильнику запретить автомобилю делать это самому, Ежевика юркнула на сиденье и нявкнула весело:
– Что теперь?
Я коротко назвал адрес, авто сорвалось с места, словно им выстрелили из катапульты, улицы под утро почти пустые, скоростной режим меняется в течение суток, мы не помним, зато автопилоты соблюдают, на большой скорости пронеслись на одном дыхании до самого дома.
Будь мы постарше, сперва бы соорудили ужин, по бокалу вина, а то и свечи зажгли, вот уж дурацкий обычай, но до старости ещё не скоро, потому сперва поимелись, а потом, не переводя дыхания, она выскочила из постели, а я лениво наблюдал, как сдёрнула со спинки стула мою рубашку и, набросив на плечи, прошлёпала босыми ступнями на кухню.
В квартире тепло, могла бы и голенькой, фигура позволяет, но в мужской рубашке смотрится миниатюрнее, а ноги в таких случаях как бы длиннее, женщины учитывают все эти важные для них мелочи, даже если и знают язык нижнего уровня, это ассемблер, а не то, что сразу подумает простой человек.
В широком дверном проёме, где никогда не было двери, время от времени мелькает это существо в моей рубашке, хлопает дверка холодильника, потом со стороны импульсной плиты зашипело масло на сковородке.
Я даже услышал, как плюхнулся большой ломоть баранины на раскалённую поверхность, но повалялся в постели ещё малость, просматривая на стене новости из мира хайтека, а потом неспешно начал искать место, куда зашвырнул брюки.
Как ни странно, ощутил удовольствие от ужина, хотя раньше как-то не заморачивался, что ем и как ем. Утолил голод, и ладно. Главное, что организм получил необходимое количество белков, углеводов и жиров. Значит, можно работать дальше, не отвлекаясь на подзарядку. А сейчас ел и со стыдом чувствовал, что вкусно, лакомо, можно наслаждаться вот так примитивно, словно какой-то сраный Лукулл или Вальтасар, у которых, кроме желудков, ничего и не было.
– Вкусно? – спросила она заботливо. – Меня бабушка учила, но с того времени как-то всё всухомятку.
– Я тоже, – пробормотал я. – Но в самом деле… Бросай нейроформы, иди в повара! Станешь звездой. В шоу будешь выступать, большие деньги зашибёшь.
– Надо подумать, – ответила она серьёзно. – Где-то в глубине каждая женщина хотела бы вкусно готовить, но редкая признается в таком падении. Но если вы, шеф, мою работу программиста оцениваете так низко, то я завтра начну просматривать вакансии в кафешках…
– Твоя тянет на ресторан, – определил я. – Даже высшей категории. Ну, может, не самой, не специалист… Может быть, просто случайно удалось?
– Или вкус у вас приторможенный, – сказала она в тон, – так что, завтра на работу не выходить?
– Пока не найдём замену, – ответил я, – будешь тянуть лямку на скромной и малооплачиваемой работе научного сотрудника.
Она сказала скорбно:
– Если родина требует…
– Глобалистка, – сказал я одобрительно.
Она вскинула брови.
– Почему?
– Патриот говорит об отечестве, – пояснил я, – а глобалист о родине. Вообще-то в институте все глобалисты. Невозможно работать над нейролинком и не быть глобалистом.
Она зябко повела плечами.
– О нейролинке стараюсь вообще не думать. Как только начну… такие бездны ужаса и мрака! А если копнуть?
– Хорошее воображение, – заметил я, – важная черта научного работника. Ещё в небольшой мере присуще писателям и прочим работникам их исчезающей индустрии трубочистов, но для нас без него вообще никуда… Первые же испытания покажут!
Она промолчала, но в её взгляде я видел тревогу. И вообще сидит по ту сторону стола строгая и серьёзная, словно не в моей небрежно наброшенной на плечи рубашке, где хорошо видны небольшие чётко очерченные сиськи с ещё красными и вздутыми от моих губ кончиками.
– Кофе?
– А как без него, – ответил я. – Чего бровки вскинула?.. А-а, мне на ночь можно. Так набегаешься по дисплею, ноги отваливаются. Сплю, как бревно. Можешь проверить.
Она бросила быстрый взгляд на ленточку с часиками на запястье.
– Ого!.. Заболтались. А заскочили только потрахаться.
– Я не храплю, – сообщил он. – И не лягаюсь.
– А я стягиваю одеяло, – ответила она, – и завёртываюсь, как червяк. Но сегодня жарко, обойдусь без одеяла.
Я допивал кофе, когда она поднялась и начала сгружать грязную посуду в моечный агрегат, то есть женские инстинкты есть и у прекрасно работающего с вычислительными системами компиляторщика.
Но права, права, что, когда нейролинк заработает, в ней самой откроются те бездны, в которые боится заглядывать, потому что там совсем другой человек.
Плечи передёрнулись, но я старательно улыбался, пусть не видит, что меня тоже пугает этот неизбежный приход эры нейролинка. Хотим того или нет, нейролинк ворвётся в жизнь людей. Потому лучше успеть первыми, что глупо, но по Тертуллиану верно.
Всё-таки, несмотря на женскую раскрепощённость и «мы равны, нам тоже можно всё», на подсознательном уровне остаёмся в первобытно-общинном.
Во сне либо прижимается к моей спине, а если сплю мордой кверху, то кладёт голову на плечо, а ногу закидывает на моё пузо. Ещё чаще спим ложечкой, то есть подгребаю её к себе, и она уютно и защищённо спит в кольце моих рук, прижимаясь ягодицами к низу моего живота.
Эту ночь провели так, словно не было той, когда впервые побывала в этой квартире. И секс хорош, хотя и сейчас провели процедуру случки наскоро, ибо обойтись без неё совсем уж моветонно. Интеллектуальное общение, как Маяковский и сказал, оказалось слаще, хотя так было и в первый раз, но сейчас оба убедились, что тогда не почудилось.
Переночевала, потом следующую и следующую, и получилось так, что почти съехались, так это называется, хотя вещей с собой не притащила, да и кому нужны, когда практически всё можно распечатать в квартире, а что посложнее – в фойе дома, там принтер посложнее.
Я ощутил по ряду признаков, что Ежевика больше ни с кем посторонним не вяжется, да и у меня не было особого желания вдуть каждой её подруге. Все в сравнении с Ежевикой какие-то чужие, а укоренённое желание разбросать своё семя по всему свету за последние полста лет сильно угасло под напором мощной работы неокортекса, тот хоть и с трудом, но уже начал брать под контроль даже самые древние отделы мозга.
Потом я арендовал для жилья квартиру не роскошную, но просторную, чтобы было куда повесить четыре экрана на все стены главной комнаты. На одном почти безостановочно идёт последняя версия симулятора городской жизни, а на трёх мы с Ежевикой принялись отрабатывать программное обеспечение для нейролинка третьего уровня, я даже набросал примерную схему четвёртого.
Ежевика, у которой с финансами не настолько весело, как у начальника крупнейшего отдела, с радостью погрузилась в такую хайтековскую роскошь.
Над задачами работали голова к голове, буквально понимая друг друга с полуслова и даже с полувзгляда. Когда Марат ляпнул, не подумав, что нейролинк Маска уже доказал пригодность и в передаче мыслей, пусть пока ещё только чётко проговариваемых и с артикуляцией, она сразу загорелась идеей применить, это же такие возможности в работе.
Я поймал себя на том, что чаще слушаю её счастливый щебет, не особо вдумываясь в смысл, хотя говорит дело, быстро разбираясь в постоянно возникающих проблемах.
Заслуга нейролинка уже в том, что первая же версия подняла на ноги сотни тысяч парализованных по всему миру. Уже за это можно ставить золотой памятник в полный рост, а сейчас по всему миру заканчивается разработка второй ступени, станет возможным прямая передача мыслей из мозга в мозг. Правда, для этого нужно мысленно чётко проговорить её про себя, без этого чип в черепе получателя не воспримет и не расшифрует, потому второй этап развития остался почти незамеченным.
В самом деле, если сидим в одной комнате, то проще сказать по старинке вслух, а если нужно сообщить на другой конец города или в другую страну, то мобильник на что?
Но как в институте, так и по всему миру ускоренно идут работы над усовершенствованием программного кода, обещают вот-вот и третий этап, когда не потребуется мысли оформлять так уж педантично чётко.
К тому же ещё в первой фазе обнаружилось, что легче всего чип передаёт не столько мысленную речь, как простые эмоции, и вот тут оказались неожиданные неприятности.
Даже у сработавшихся годами коллег иногда возникает мысль: «Да что за дурак, опять не понимает», «Ну и дебил, я же сказал чётко», «Опять я пашу, а он курить пошёл», но наяву почти никто такое не высказывает, а вот нейролинк у особо чувствительных начал выдавать это в первую очередь.
Конечно, не отбирает их нарочито, просто негативные мысли несут более яркий эмоциональный заряд и улавливаются легче, но при всём понимании процесса это вызвало ссоры, а кое-где и распад давно сложившихся коллективов.
Сегодня утром едва вбежал на второй этаж своего института, почти наткнулся на Марата, тот нарочито лязгнул конечностями, словно прищёлкнул каблуками, шлагбаумно вытянул длинную уродливую руку, загораживая дорогу.
– Стоп-стоп!.. Звонил генерал. Сказал, дело не срочное, но, как только появишься, просил тебя зайти. А это значит, лети со всех ног, всё равно опоздаешь.
– Понял, – ответил я озадаченно. – Уже бегу.
Генералом про себя в институте зовём директора, хотя тот никакой не генерал, пусть даже некоторое время работал на военных, но выправка, строгий вид и властный голос привели к тому, что теперь только генерал, а остальные так, штатские штрафирки.
В институте поговаривали, что директор вообще-то доктор бронетанковых наук, но я проверил, ничего подобного, доктор по биологии, ряд солидных работ, а что работал и над военными разработками, так время такое, страну защищает не только пехота со штыковыми лопатами.
Образ военного закрепился за ним скорее потому, что Бронник всегда прям, как мачта на корабле, плечи развёрнуты, чувствуется выправка чуть ли не кадрового военного, разговаривает короткими чёткими фразами, никогда не вдаётся в витиеватые объяснения, да и других обрывает, предлагая выразить мысль кратко и чётко.
Прикидывая вариант, зачем мог понадобиться, я прошёл через приёмную, где секретарша Агнесса мило улыбнулась широко накрашенным ртом и взглядом указала на дверь кабинета.
Я откашлялся, чтобы голос тоже звучал чисто и звонко, как боевая труба на побудку, переступил порог.
Директор как раз выравнивал на полке книги по размеру от левофлангового до правофлангового, обернулся, на лице ничего не отразилось, но шагнул навстречу с приветливой улыбкой и протянутой рукой.
– Рад видеть в добром здравии, Артём Артёмович.
– Спасибо, Сергей Павлович, – ответил я. – Что нам сделается.
– Не скажите, – возразил он. – Говорят, вы и ночуете в лаборатории, чтобы больше успеть?
Я развёл руками, он жестом указал на кресло у стола, сам обошёл и сел по ту сторону на место руководителя.
– Это нечасто, – ответил я после паузы. – Только когда припекало.
– Работа программистов непредсказуема, – заметил он, – но вы единственный, кто всегда укладывается в рамки поставленных задач.
– Пока получается, – ответил я со всей неприсущей мне скромностью. – Задачи без особенных неожиданностей. Хорошо бы, чтоб так и дальше.
Чувствую себя неуютно, директор рассматривает испытующе, явно жалеет, что нейролинк ещё не на той стадии, чтобы читать мысли.
Взгляд суров, лицо каменное, и когда заговорил, голос прозвучал строго и по-деловому:
– Вы знаете, в Южном Бутове по заказу Академии наук заканчивают строить большое здание? Идут отделочные работы. По новым технологиям, супер-пупер и всё такое.
Я ответил настороженно:
– Слышал. Расширяемся. Хоть в чём-то науку не ужимают в интересах шоу-бизнеса.
Директор продолжил тем же тоном:
– Планировали филиал, но в Академии наук решили, целесообразнее создать отдельный институт биоинформатики.
Я сказал радостным голосом, как от меня и требовалось в данном случае:
– Наконец-то!
Директор кивнул, не сводя внимательного взгляда.
– И передать туда все работы по нейролинку, что вас касается непосредственно. Как технические, так и разработки софта. Постараемся собрать не только из разных уголков Москвы, но и отовсюду… куда дотянемся. По крайней мере, целесообразнее иметь единый центр. Часть ваших работников трудятся удалённо?
– Даже в других странах, – подтвердил я с чувством нарастающей опасности. – У меня моих людей заберут?
– Напротив, Артём Артёмович. Напротив.
– Простите…
Директор пояснил, по-прежнему не сводя испытующего взгляда:
– На коллегии предложили вашу кандидатуру на пост руководителя. И большинством голосов прошла. Я пользуюсь правом первым поздравить вас… нет, пока только сообщить, что вы отныне директор этого уникального центра.
Я замер, донельзя ошарашенный, промямлил:
– Без меня меня женили?..
– Вы не станете отказываться, – сообщил директор почти отечески. – Если, конечно, желаете успеха вашему делу. Кроме вас рассматривались кандидатуры Явольского и Коротченко. Коротченко отпал почти сразу, причину знаете, но с Явольским ещё повозились. Он менее чист, и квалификация заметно уступает вашей, но… как бы поделикатнее, готов на всё, чтобы подняться на следующую ступеньку.
Я дёрнулся, Явольский всему институту известен как решительный карьерист, всё отдаст, чтобы, распихав коллег локтями, подняться по трупам к должности.
– А что вся его грязь станет известна? – спросил я.
Он ответил равнодушно:
– Пусть у него перверсий больше, чем у нас всех, вместе взятых, но спецслужбы интересует только, станет ли работать на разведку противника. А его странные половые забавы могут использовать против него же, хотя даже они теперь пустячок. Подумайте, Артём Артёмович. Полагаю, под вашим руководством новый институт быстрее добьётся успеха.
Я пробормотал:
– Нужно подумать, хотя, понимаю, предложение лестное и крайне почётное.
– До завтра, – ответил он с сочувствием. – Сейчас всё ускорилось, Артём Артёмович. Если завтра в это же время не подтвердите согласие, Явольский колебаться не станет.
– Понял, – ответил я, – но желание даже Явольского меня не подтолкнёт, если это что-то нарушит в моей работе.
– Вы кремень, – сказал он с уважением. – Старой закалки.
Я подумал мрачно, что «старой закалки» теперь больше оскорбление, чем похвала, хотя сам директор так не считает. Он сам как раз старой, надёжной и добротной, слово всегда твёрдо, сам прям и честен. Уж его возможности нейролинка пугать не должны точно.
– И ещё, – сказал он, словно только что вспомнив, хотя, как показалось мне, придерживал под конец, – там будет отдел по сохранению секретности. Увы, так надо. Сейчас целый ряд силовых и прочих ведомств пытаются подмять работы по нейролинку по соображениям государственной безопасности… Пока человечество разделено на страны и народы, такое распыление средств и дублирование работ будет. Всё ещё будет.
Я вздохнул.
– Скорее бы воссоединиться.
– Да, скорее бы, – согласился он. – Но это желание учёных, а простые люди всех стран честно и совершенно искренне жаждут вцепиться в глотки соседей. На уровне стран и блоков. Все с благими целями и намерениями, как же иначе!
– Словно у простых они есть, – сказал я горько. – Сергей Павлович, я понял. Как всегда, отстали, как всегда, на рывке, надрывая жилы, а теперь догнать и обогнать. Потому и такие деньги! Надеюсь, не у сирот отняли…
– И полномочия, – уточнил он с подъёмом в голосе, не слушая моих опасений. – Будете царь и бог. Никаких стеснений! Только быстрее выдавайте результаты. Конечно, контроль за вами, как же без него, но контроль – не вмешательство. Помните, если удастся с нейролинком, ваше желание будет исполнено!
Я уточнил с опаской:
– Какое? А то у меня с желаниями…
– Народы сольются, – сказал он очень серьёзно. – Будет единое человечество… с единым правительством. Будет даже не правительство, с нейролинком необходимость в нём отпадёт, а полное и прозрачное координаторство. Проникнитесь!
Я в самом деле ощутил, как дрожь пробежала по телу. Страшновато чувствовать такую ответственность, до этого всегда был за чьей-то широкой спиной.
Он как будто прочёл мысли, сказал отечески:
– Пора, Артём Артёмович, пора. Тесты показывают, вы созрели для роли руководителя чего-то большего, чем ваша великолепная команда разработчиков. Пора брать груз потяжелее. В этом счастье настоящих людей.
Я пробормотал:
– Если вы так считаете… Но всё же будут проблемы с силовыми структурами?
Директор отмахнулся, как от комара.
– С силовиками как раз не будет.
– А с кем?
Он вздохнул, развёл руками.
– Чувствуете, что обязательно будут?.. Ну как же без этого… Не одно, так другое. Сейчас все, как вы знаете, взялись за этику. Даже дворники о ней талдычат в соцсетях. А сети оказались грозным оружием!.. Что уж говорить о политиках? Защищая от нас этику, так они преподносят своё копошение, делают карьерку…
Я изумился:
– От нас?
– Так они объясняют, – пояснил он. – Защита этики… то есть этических принципов, на которых базируется наша цивилизация, очень доходное дело. Тем более что это мы и атомную бомбу придумали, и ГМО, и океан загрязняем…
– Ну да, ещё бы…
Он подумал, всё ещё рассматривая меня как бы заново, произнёс, всё ещё не отрывая от моего лица взгляда:
– Есть ещё одна загвоздка, Артём Артёмович…
Я насторожился, директор что-то мнётся, недоговаривает, но сейчас, похоже, должен сказать нечто такое, что и самому не нравится.
– Слушаю, Сергей Павлович.
Он сказал со вздохом:
– На вас ляжет… будет возложена огромная ответственность, Артём Артёмович. В первом транше вашему институту перечислят полтора миллиарда долларов, решение уже принято. Во втором восемьсот миллионов, но это ещё не точно.
– Ого, – сказал я обрадованно и вместе с тем испуганно, – такие деньги выделялись разве что машиностроению! Когда поднимали его с колен. И на лунную программу вместе с ледоколами…
Он чуть наклонил голову, не сводя с меня взгляда.
– Мы отстали не только с ледоколами. Наших софтовиков обогнала сперва Индия, потом Бангладеш, а сейчас даже Оман, только представьте себе, уже впереди… Правда, в других областях мы многократно нарастили мощь, наши возможности пугают партнёров за кордоном, что хорошо и что плохо. В общем, у нас задача догнать мировую науку и в этой отрасли, иначе сомнут. У вас – особенно. Но большие возможности влекут за собой и огромную ответственность, как уже сказал… или ещё не сказал?
Он снова, как мне показалось, слегка замялся, что совсем не похоже на генерала бронетанковых войск.
– Это понятно, – согласился я. – Но в этой области что-то новое?
Он сказал со вздохом:
– Да. Помимо того что ваша квартира будет усеяна микровидеокамерами, что для вас не новость, вам придётся в некоторых случаях открывать своё сознание полностью… Ну, на том примитивном уровне, что позволяет нейролинк, а потом… потом в самом деле. Не для всех, конечно. Но так как вы отныне имеете доступ к секретным разработкам…
Я ощутил, как по коже прокатило жаром, словно я оказался перед жерлом открытой печи. Директор смотрит с сочувствием, всё понимает, скоро эта судьба ждёт всех. Армия хайтека движется вперёд, но первый ряд обычно гибнет, выживают немногие, что и становятся лидерами для сибирских дивизий.
– Сознание? – переспросил я, стараясь держать голос ровным, но сам ощутил, как в нём проскальзывают хрипловатые нотки страха и неуверенности. – Но нейролинк пока не в силах отделять то, что говорит сознание, от того, что требует наша кистепёрость.
Он вздохнул, в его запавших глазах я прочёл полное понимание и глубокое сочувствие.
– Я понимаю, – проговорил он и наконец-то опустил взгляд. – Но что делать? Ждать нельзя. В интересах, как говорится, общества придётся пожертвовать частью личной жизни. Проявить по старинке сознательность.
Мне почудилось, что хотел сказать не то «Отечества», не то «страны», но об отечестве говорят крикливые суперпатриоты, а о стране те, кто её ненавидит, потому выбрал вроде бы нейтральное слово, хотя к нему тоже можно придраться, настоящее общество – это человечество, от него какие секреты?
– Сергей Павлович, – произнёс я как можно спокойнее, хотя внутри всё прыгает и ходит на ушах, – я хорошо всё обдумаю. И завтра дам ответ.
Он произнёс, как мне показалось, с облегчением:
– Артём Артёмович, я раньше и представить не мог, какую огромную и, безусловно, нужную роль играет жульничество в общественной жизни великих народов!.. И только теперь, когда знаю почему и как на самом деле в нашей стране… и вообще в мире, я страшусь прихода нейролинка третьего поколения! И в то же время знаю, надо.
Я спросил слабо:
– И что же…
– Продолжать работу, – сказал он резко. – А что ещё? Несмотря на бездны, что откроются. Прогресс не остановить, даже не затормозить… хотя уже почти согласен задержаться на каком-то полустанке, чтобы перевести дух. Остаётся верить, что Большой Адам знает, к чему стремится.
Я пробормотал:
– Он начал раскрывать наши тёмные стороны, ещё когда о нейролинке и не думали… И сокращать население начал уже давно. Надеюсь, он всё рассчитал и держит под контролем.
Директор кивнул.
– Думаю, ему вряд ли восхочется вернуться в пещеры… хотя кто его знает? Вдруг решит попробовать ещё раз. Ладно, жду вас завтра с окончательным ответом. Надеюсь, примете правильное решение.
Я молча поднялся и деревянными шагами направился к выходу.
