Юрий Рассулин
Верная Богу, Царю и Отечеству. Воспоминания
Первой жертвой революционного шторма стала, конечно, она – “милая Аня”… Петропавловская крепость, Свеаборгская тюрьма, советские “Кресты”. Стремительно ушла в прошлое та, одно имя которой ещё так недавно во всех слоях русского общества, от крайне левых до крайне правых, вызывало злобу и насмешку. Теперь это искалеченная женщина с прежним певучим голосом. Часто замечаешь слёзы на этом заметно состарившемся лице. Глубокие тени под тускнеющими глазами. Ещё в 1915 году Вырубова-Танеева перенесла железнодорожную катастрофу, раздробившую ей ногу. Невольно вздрагиваю, глядя, как тяжело падает она на свой костыль, с трудом передвигая вывороченную на сторону ступню.
Ничего не осталось от прежней “милой Ани”… Одета она скромно, даже бедно. Старенькое платье, стоптанные туфли, вытертое пальто-дождевик…
Далеко впереди чуть вырисовываются контуры Валаама. Перебрасываясь редкими словами с Анной Александровной, с её матерью, с трогательной заботливостью укутывающей больную дочь, со словоохотливым капитаном, ищу глазами знаменитые купола “Святого острова”. Их пока не видно в розово-голубой дымке, встающей над Ладогой.
Уйдя от мирской суеты, отец Дионисий не потерял интереса к делам мирским. Он долго смотрит на меховой воротник жены и говорит, недоуменно разводя руками:
– Лето и – мех. Видно, это мода такая нынче. Сколько ни вожу на «Сергии» дам – все с мехами.
– Однако вы наблюдательны, отец, – говорит Анна Александровна из капитанской будки, куда загнал её поднявшийся ветер.
Монах весело поглаживает седеющую бороду.
– Двадцать лет изо дня в день плаваю на “Сергии”. Ко всему, матушка, присматриваюсь. Я тут, можно сказать, каждую волну изучил, а не то что меховые воротники.
Проплывает слева Никольский скит с его католической статуей святого Николая, по преданию прибитой бурей к монастырским берегам. Проплывает кладбище с могилой шведского короля Магнуса Великого, перед смертью принявшего православие и похороненного на Валааме. Уходят назад хитроумный монастырский водопровод, памятники и часовенки – следы посещения Валаама царем Петром I, императорами Александром I, Александром II.
Пристань. Серые рясы и клобуки, густой баритон гудка. Мелькают канаты. Шумит многоязычная финно-шведо-англо-немецко-русская речь. И солнце, солнце без конца и без края… Валаам»183.
Иеросхимонах Ефрем. Смоленский скит
Об иеросхимонахе Ефреме (в миру Григорий Иванович Хробостов, в постриге Георгий; 23.01.1871–13/26.03.1947) следует рассказать более подробно. Вновь прибегнем к рукописи архимандрита Афанасия. 12-ти лет, вопреки воле отца, не желавшего видеть своего первенца монахом, Григорий убежал из дому на Валаам. Он был принят послушником, упросив со слезами о. Наместника, т. к. по уставу монастыря нельзя было брать на послушание малолетних. Впоследствии, по горячей молитве сына-иеромонаха, его отец в возрасте 60-ти лет после тяжёлой болезни сам пришёл в обитель и попросил постричь и его, поведав, что после смерти первой жены дал обет Богу быть монахом, но не спешил исполнить его. И только тяжкая болезнь его самого и смерть второй жены заставили его вспомнить о своём обещании. И вот, мучимый совестью, он прибыл на Валаам, чтобы наконец исполнить свой обет. Как пишет о. Афанасий, это чудесное событие, которое окончательно примирило отца с сыном, вызвало необыкновенную радость среди монастырской братии.
В 1907 году иеромонах Георгий был назначен на должность настоятеля Николо-Мирликийского храма в Санкт-Петербурге, где ежедневно совершал Божественную Литургию. Затем по просьбе Великого князя Николая Николаевича он был направлен для совершения богослужений в церкви Главной Ставки. Дальнейшая его судьбы была связана с историей Смоленского скита, которая таким образом рассказана архимандритом Афанасием:
«Главнокомандующий русской армией Великий князь Николай Николаевич, видя множество убиенных на полях сражений, решил устроить на Валааме скит, где жили бы 12 старцев-схимников, читали бы денно-нощно псалтирь и совершали служение за помин душ всех воинов, павших славной смертью за Веру, Царя и Отечество. Эту мысль Великого князя разделили с ним и другие великие князья и собрали между собою средства для этой цели. А духовником Великого князя Николая Николаевича был в то время как раз иеромонах Георгий. Ему и было поручено это дело. А сделался отец Георгий духовником Великого князя и других князей через то, что отец его служил в конюшенном ведомстве в Петербурге и потому ему был доступ во Дворец через отца. Так узнали его там, и стал он со временем духовником многих лиц Царской фамилии.
Получивши деньги на сооружение скита, о. Георгий приехал в 1915 году на Валаам и занялся постройкою. Но к 1917 году успел закончить только храм, сооруженный по проектам Великого князя Петра Николаевича, и одну келью для себя поодаль. Грянула революция, и строительство пришлось прекратить. Но не оставил и тогда о. Георгий этой благой мысли Великого князя. Он решил один осуществить её. И поселился он там один, и стал он совершать ежедневно богослужения по полному монастырскому уставу за упокой душ убиенных воинов»184.
Жил отец Ефрем (с этим именем принял он схиму в 1919 году) одиноким отшельником в Смоленском скиту на полуострове в двух верстах от монастыря. Жилищем его была маленькая избушка, расположенная поодаль небольшой церкви в новгородско-суздальском стиле со звонницей и многими колоколами. «И больше ничего. Кругом вода и лес». Постелью ему служил гроб. Тем не менее, по нраву он не был суров. О. Афанасий отмечает всегдашнее его радостное настроение, не сходящую с лица улыбку и ласковость по отношению к посетителям.
Судьба свела Анну Танееву в святом месте со святым человеком, который должен был примирить страждущий дух новой монахини с прошлым и с теми людьми из этого прошлого, кто причинил ей так много горечи и обид. Конечно, это примирение могло состояться только в Боге, только на определенной духовной высоте, подобно тому, как произошло примирение иеромонаха Георгия с его отцом, некогда бившим отрока Григория за стремление служить Богу.
Пути Господни неисповедимы, и суды Божьи не нам предвосхищать. О. Афанасий, говоря о том, что много миллионов душ убиенных русских воинов «чувствуют эту одинокую молитву неизвестного никому валаамского отшельника», заключая свою мысль, так отзывался о Великом князе Николае Николаевиче: «И отрадно им становится, что не забыт их подвиг, что сам их главнокомандующий соорудил по ним памятник нерукотворный, молитвенный монумент от земли до самого неба. Да будет слава всем нашим воинам, и да будет честь и великая благодарность их верному главнокомандующему, не покинувшему их и по смерти!»
Не смеем ничего ни добавить к словам валаамского монаха, ни возразить ему. Хотя многое известно про Великого князя Николая Николаевича, что не вполне согласуется с высокой оценкой.
И все же, чтобы избежать неопределенности и недосказанности, а также для извлечения духовной пользы, завершим рассказ об основателях Смоленского скита назидательным словом другого Валаамского инока – монаха Иувиана (Красноперова), духовным взором проникшего в глубину тех причин, которые привели русских людей к печальным и трагическим событиям начала ХХ века:
«Страшна была для всех врагов Святая Русь, пока она была верна Господу Богу, но как только она отвратилась от родной веры, от родных заветов, допустила отравить насмерть душу народную, и вот теперь она умирает, Россия гибнет, Россия прогневала Господа Бога отцов своих и удивляет мир своим самоубийством!..
Так совершается суд Божий над нами, грешными. Но праведен Господь, и страшны будут суды Его и над бессовестным врагом нашим (речь идет о «сатанинской бессовестности немцев. Ибо только немцы додумались до такого дьявольского плана, как победить врага посредством отравления его души, убить народную душу, подменить идеалы народа, заразить его самыми гибельными учениями, дабы сделать его негодными для дальнейшей государственной жизни» – слова архимандрита Афанасия Нечаева). Но как ни тяжки наши испытания, вся надежда на безмерную милость и неизреченное человеколюбие Божие; вся отрада в совершенной преданности всеблагой воле Божией.
«Грешные, да Божьи!» – так говорит народ-богоносец, и тут всё: и осознание своей вины перед Богом, и вера, и надежда, и любовь к Нему.
Вечная борьба зла с добром, зло страшно усилилось, взяло верх, и борьба его выявляется в присущих ему содержании, приёмах и орудиях.
Борьба тьмы и света, невежества и культуры, и тоже различные приёмы борьбы и орудий. А для Церкви Божией и та, и другая сторона борющихся равно дорога: она и молится о примирении, она просит о победе не людей над людьми, но добра над злом, об укреплении защитников правды и об обращении заблудших.
Характерная черта современного движения – это ложь, а отец лжи – дьявол, а сей род, по слову Спасителя, ничим-же исходит-побеждается, токмо молитвою и постом, – вот где спасение дорогой Родины. Присмотритесь к жизни, и воочию ясно будет: Русь постиг праведный гнев Божий за то, что она оставила и молитву, и пост во всей полноте сих подвигов и поработилась чрез то дьяволу и его царству»185.
Из слов монаха Иувиана следует, что причиной политической катастрофы России была прежде всего катастрофа духовная, а именно глубокое расцерковление русского общества, грубое неподчинение церковным канонам, несоблюдение постов. В результате настоящая духовность: страх Божий, смиренное пребывание в духе и искание воли Божией, – было подменено, в лучшем случае, внешним благочестием, а часто формальным отнесением себя лишь по имени к православным. Дух же православного, подлинного благочестия был давно утерян, всякие попытки вновь его обрести безнадежно оставлены. Тот же Пуришкевич, считавший себя русским патриотом, преданным Государю и русским идеалам, бесстрашно совершавший поездки на передовую линию фронта, чтобы доставить солдатам белье, медикаменты и всё необходимое, осуждавший предательские устремления Великих князей, сам же пишет о том, как, готовясь к «ликвидации» Распутина, он по вечерам читал оды Горация в подлиннике на латинском языке, восхищаясь их совершенством. Но… ни слова о молитве, о страхе Божьем, о внутренних переживаниях и сомнениях перед совершением убийства человека, которого прежде никогда и не видел. Одна бравада, одно самолюбование, гордая самоуверенность в своей непогрешимости и упоённость собственной значимостью. Результат – совершение ничем не оправданного жестокого злодеяния, тяжелейшей, непоправимой ошибки.
Эти мучительные мысли не могли не волновать Анну Александровну, ставшую монахиней Марией. Но теперь рядом с ней был иеросхимонах Ефрем – её духовный отец. И он учил свою духовную дочь, что отныне её стезя – молитва. И не просто молитва за «дорогих и близких», но и за врагов и за тех, кто нуждается в молитвах, чтобы помочь им придти к осознанию своей неправды, к осознанию греха, к покаянию. Только это может спасти Россию. В письмах к своему духовному отцу иеросхимонаху Ефрему монахиня Мария смиренно подписывалась: «Преданная убогая дочка М.М.»186.
Соотечественники считали Анну Александровну Танееву тайной монахиней. Так оно и было, поскольку матушка Мария была лишена возможности нести свой монашеский подвиг в стенах монастыря. О причинах этого легко догадаться. Прежде всего – её увечье, которое с годами сказывалось всё больше, так что в последние годы жизни она могла передвигаться только на инвалидной коляске и, естественно, нуждалась в особом уходе. Не стоит говорить, что монастырские послушания были ей не под силу, а обременять своей немощью других не всякий решится.
По свидетельству отца Арсения (Хейкенена) в послесловии к книге Ирмели Вихерьююри «Фрейлина Императрицы Анна Вырубова», Анна Танеева пыталась поступить в Линтульский Св. Троицкий женский монастырь, расположенный недалеко от Выборга, в местечке Линтула (о. Арсений в статье указывает на расположение монастыря в Кивинеббе). Обитель окормлялась Валаамскими иноками, а на её открытии и освящении в 1894 году присутствовал св. праведный отец Иоанн Кронштадтский. Но на своё прошение Анна Александровна получила отказ из-за её неполадок со здоровьем, а также в связи с тем, что она не была приучена к тяжёлому сельскому труду.
Отец Арсений заинтересовался судьбой Анны Танеевой уже после её смерти. В его руках оказался архив, вернее, часть его, который был передан Верой Запеваловой, проживавшей к тому времени в доме престарелых. Он подчеркивает, что в то время многие из среды русских эмигрантов вступали на путь тайного монашества. Они не жили в монастыре, но, продолжая жить в миру внешне обычной жизнью, обязаны были исполнять ежедневное монашеское правило и приходить на богослужение в церковь. Отец Арсений уточняет, что монахиня Мария дала обет носить простую одежду и избегать светских удовольствий18713.
О её благочестивой жизни свидетельствует рассказ одного из наших соотечественников, который, будучи в командировке в Хельсинки в 60-е годы, посетил Успенский кафедральный собор. Его внимание привлекла пожилая женщина в инвалидной каталке. Узнав, что это Анна Вырубова, он был настолько обескуражен, что на её неожиданный вопрос: «А вы, молодой человек, приехали из России?» – вдруг гордо отчеканил: «Из Советского Союза!!!» – и почему-то перекрестился… На этом их «беседа» и завершилась…188
Этот случай, несмотря на его курьёзность, свидетельствует, что до конца своих дней Анна Александровна Танеева (тайная монахиня Мария) хранила любовь к Божьему храму и церковному благочестию.
Лишения и невзгоды
Жизнь монахини Марии была далека от идиллии. «Анна Танеева избегала местного эмигрантского общества, они с матерью вели уединенный образ жизни. Круг знакомых, с которыми встречались, был ограничен двумя-тремя семьями. Чтобы меньше видеть русских, в храм и в баню ходили в определённое время. Новости узнавали в кино и по радио. Газет и журналов не читали, знакомясь лишь с православной литературой. Жили за счёт материальной помощи знакомых и продажи ценных вещей, которые удалось вывезти из Петрограда»189.
О причине такой осторожности легко догадаться. Русское население Выборга, отошедшего к Финляндии, превратилось в «эмиграцию». В обществе новых русских «эмигрантов» было немало тех, для кого Анна Вырубова по-прежнему являлась символом «тёмного» периода в истории России. Для них она всё ещё была одной из главных виновниц трагедии, и ничто не могло их в этом разубедить. Умонастроение русского окружения ничем не отличалось от того, с чем Анне Александровне уже пришлось столкнуться в России накануне революции, разве что ситуация была ослаблена обездоленностью русских беженцев, подавленностью общей бедой, а также разбавленностью русской «эмиграции» финским населением. Чтобы не возбуждать к себе чувств озлобления, не провоцировать оскорбительных выпадов в свой адрес, Анне Танеевой пришлось поневоле затаиться, стараться меньше проявлять себя. Но это совершенно не противоречило её желанию уединиться, насколько это было возможно, и в тишине, вдали от мирской суеты предаться богомыслию и молитве. И ей это удалось.
В мире сложилось впечатление, что её уже нет в живых. «В апреле 1926 года выборгские друзья Анны показали ей некролог, опубликованный в журнале «Прожектор» (№ 6, март, 1926) издательства газеты «Правда». На 30-й странице под портретом Танеевой было напечатано: «На снимке справа портрет скончавшейся Анны Вырубовой, личного друга Александры Федоровны, одной из самых ярых поклонниц Григория Распутина. С именем Вырубовой связаны последние, самые мрачные годы царизма. Во дворце она играла крупнейшую роль и вместе с Распутиным правила государством. Протопопов был её ставленником, многие назначения проходили при её помощи»190.
Как же им хотелось скорее похоронить и её саму, как живую свидетельницу, и всё, что было связано с временем ненавистного им «царизма»! Возможно, именно это сообщение послужило поводом для развязывания вакханалии, сопряжённой с публикацией лжедневника. Во всяком случае, совпадение дат даёт основание так считать.
Фотоальбомы Анны Вырубовой. Брюстер. Ледбрук. Вихерьююри
1937 год в судьбе монахини Марии памятен целым рядом весьма непростых обстоятельств. В этом году в мире совершенно неожиданно определился интерес к фотоальбомам Анны Врубовой. Эти фотоальбомы – плод её многолетнего увлечения фотографией, что позволило ей создать бесценную коллекцию фотоснимков, количеством более трёх тысяч, запечатлевших жизнь Царской Семьи и её самой. Анне Александровне, несмотря на аресты, обыски и конфискации, которые преследовали её в революционном Петрограде, удалось каким-то чудом сохранить семь фотоальбомов. Это, наверное, если не единственная, то, несомненно, самая большая драгоценность, подлинное сокровище, которое она смогла переправить на Финскую территорию. Анна не расставалась с фотоархивом, который находился при ней во все время её проживания с матерью в Териоках и Выборге.
Но вот в 1937 году к ней приезжает молодой американец Роберт Д. Брюстер (Robert D. Brewster) – студент Йельского университета. Результатом его поездки явилась покупка у Анны Вырубовой фотоальбомов, хотя и не всех, а также 35 писем, написанных ею из заключения.
В летнем номере журнала выпускников Йеля (Yale Alumni Magazine) за 2003 год дано объяснение причины, вызвавшей появление у Брюстера интереса к событиям в России начала века, к Царской Семье и к личности Григория Распутина. Якобы побудительным стимулом послужило сильное впечатление, полученное от просмотра фильма Лайонела Бэрримора (Lionel Barrymore) «Распутин и императрица» (Rasputin and the Empress).
Можно предположить, что Брюстер был знаком с братом Анны Александровны – Сергеем Танеевым, проживавшим в США. Вероятно, Сергей Александрович, видя живой интерес молодого человека, посоветовал ему поговорить о волнующих его темах непосредственно с участницей событий – его родной сестрой Анной Вырубовой и дал её адрес в Финляндии. Брюстер не замедлил отправиться туда, достиг Выборга, где и нанёс визит Анне Александровне, видимо, расположил её к себе, возможно, искренностью своего интереса. Анна Александровна не смогла не показать ему фотоальбомы в качестве наглядной иллюстрации своего рассказа.
И тут у Брюстера возникла мысль купить все альбомы у Анны Вырубовой. Эта мысль была продиктована проснувшимся желанием коллекционера приобрести исторические реликвии, но и трезвой оценкой того действительного положения, в котором находилась монахиня Мария. А положение было сложным, если не сказать бедственным. Отсутствие денег, крайняя нужда на фоне физической беспомощности и если не полной, то значительной (почти полной) зависимости от окружающих. Ко всему прочему, враждебность, казалось бы, вполне лояльного внешне окружения. Отсюда следовала невозможность предполагать хоть какую-то стабильность жизненного положения, которая могла бы благоприятствовать сохранению исторических реликвий.
Видимо, Брюстер, сделав предложение о покупке, взял на себя какие-то обязательства и дал хотя бы устные гарантии. За уникальную фотоколлекцию он готов был заплатить деньги. В то время Анна с матерью, не имея постоянного источника дохода, очень сильно нуждались, помощи ждать было неоткуда. Всё это и определило решение о продаже. Но проданы были не все альбомы, а только шесть из семи, а также письма, в отношении которых Брюстер выполнил своё обязательство перед Анной Вырубовой, а именно: в 1951 году он передал приобретённые им фотоальбомы и письма в «Библиотеку редких книг и манускриптов имени Уолтера Бейнеке Младшего».
Библиотека принадлежит Йельскому университету. Широко известной в мире йельская коллекция стала благодаря историку Роберту К. Масси (Robert K. Massie), написавшему книгу «Николай и Александра. История любви, погубившей империю». Интерес к царской теме привёл Роберта Масси в 1966 году (и вновь, кстати, благодаря Сергею Александровичу Танееву), в Йельскую библиотеку.
Как уже было сказано, в 1937 году были проданы только шесть альбомов из семи (со второго по седьмой). Фотоальбом под номером 1 был подарен монахиней Марией Шведской королеве Луизе, видимо, после 1939 года, когда она с подругой Верой вынуждена была переехать в Швецию, опасаясь захвата Выборга Красной Армией. Известно, что по завещанию королевы Луизы альбом достался принцу Людвигу. Ныне он хранится в Дармштадте.
Некоторые фотографии из альбомов Анны Вырубовой оказались в частных коллекциях. Это произошло потому, что снимки представляли несомненную ценность. Их можно было либо продать, либо обменять, допустим, на еду или на нечто необходимое и важное для монахини Марии. По всей видимости, она не могла полностью отказаться от возможности получать интересующую её информацию извне. Так, её снабжал периодикой о жизни высшего света (в частности, иллюстрированным изданием «The Spheres, an illustrated newspaper for the Home») некто Брайан Ледбрук (Bryan Ladbrooke), швед, интересовавшийся жизнью Царской Семьи и составивший благодаря Анне Вырубовой свою собственную коллекцию из 136 фотографий, в том числе и уникальных. Эти драгоценные фото были вынуты Анной Александровной из альбомов и были посланы Ледбруку не только в знак благодарности, но и в качестве некой материальной компенсации.
Именно эта коллекция в виде двух альбомов с фотографиями семьи русского императора Николая II была выставлена 27 ноября 2008 года на торги в русской секции аукциона Bukowskis в Стокгольме. Как сообщила в интервью «РИА Новости» представитель аукциона Мария Слепченко, «знаменитая фрейлина Анна Вырубова в течение шести лет посылала как частные, так и официальные фотографии императорской семьи в Швецию, семье Ледбрук. На аукцион они попали как часть наследства известного коллекционера Брайна Ледбрука (Bryan Ledbrook)». В этот же день коллекция из 136 фотографий, которую исходно оценили в 10-15 тысяч евро, была продана неизвестному покупателю за 16 500 евро.
Швед Ледбрук был не единственным, кто заинтересовался фотоархивом Анны Вырубовой. Особый интерес был проявлен со стороны господина И. Х. Вихерьююри, который также на протяжении ряда лет получал от Анны Александровны фотографии. Им было собрано около трехсот фото, которые составили иллюстративный материал книги, подготовленной к изданию дочерью И. Х. Вихерьююри в 1987 году. Название книги «Анна Вырубова – фрейлина императрицы». Согласно объяснению, данному в предисловии, Вихерьююри обратился к Анне Вырубовой с коммерческим предложением о подготовке иллюстрированного издания о жизни Царской Семьи. Именно для реализации этой идеи Вихерьююри получал от монахини Марии фотографии с комментариями, которые должны были составить основу издания.
На сегодняшний день судьба рукописных текстов Анны Танеевой (монахини Марии) неизвестна. Есть основания предполагать, что данное в предисловии книги объяснение – всего лишь легенда. Истинные мотивы деятельности Вихерьююри остаются неясными. Отсутствие первичных документов, доказывающих версию Вихерьююри, письменное запрещение, наложенное, как утверждается в предисловии к книге, Анной Танеевой на публикацию принадлежащих ей материалов, а также очевидные искажения исторического материала, допущенные в книге Вихерьююри, как и откровенные противоречия воспоминаниям «Страницы моей жизни», наводят на мысль о намеренно произведенном литературно-историческом подлоге. Если это так, очевидно, что цели, которые преследовал Вихерьююри, как, впрочем, и средства их достижения, полностью совпадают с целями и средствами фальсификаторов «Дневника Вырубовой» в Советской России. С той лишь разницей, что подлог А. Н. Толстого и П. Е. Щеголева удалось разоблачить по горячим следам, тогда как продукт деятельности Вихерьююри до сих пор кочует по миру в виде текстов так называемых «неопубликованных воспоминаний» и различных изданий. Последним в этом ряду явилась книга-сборник «Анна Танеева – подруга императрицы», составленная Л. Хухтиниеми, куда включена новая версия русского перевода книги Вихерьююри (перевод Л. Хухтиниеми).
Смерть матери. Подруга Вера Запевалова
В 1937 году монахиня Мария пережила ещё одно трагическое событие. 13 марта после продолжительной болезни умерла её мама – Надежда Илларионовна, дорогой и незаменимый для неё человек, которая всегда была опорой для дочери. Эта невосполнимая утрата разрывала последнюю ниточку, которая связывала монахиню Марию с прежним миром, с горячо любимой, но далёкой и недоступной Родиной. Мама была для неё настоящим другом и помощником, делившим с ней и горе, и радость, и все невзгоды, выпавшие на их долю в годы революции и эмиграции. Кроме того, на плечах Надежды Илларионовны всё это время лежала основная тяжесть по уходу за больной дочерью.
Однако Господь Промыслитель не оставил в одиночестве Свою верную рабу. Однажды, во время болезни Надежды Илларионовны матушка Мария (которая для внешних людей по-прежнему оставалась Анной Александровной) «была в гостях у бывшего офицера царской армии в его доме в Териоках [ныне Зеленогорск] и обмолвилась, что ей нужна домашняя работница. Офицер позвал свою служанку Веру Запевалову, которую представил со словами: “Теперь это ваша помощница”. На следующий день Вера поехала к Анне в Выборг. Так началась их дружба, продлившаяся десятилетия. Вера дала обещание больной Надежде Илларионовне, что никогда не оставит её дочь одну».
Так описывает знакомство матушки Марии с Верой Запеваловой иеромонах Арсений. Они до конца жили вместе, помогая друг другу. После кончины матушки Марии Вера Запевалова жила в русском доме престарелых «Елена». В 1985 году она передала небольшую часть архива Анны Александровны Танеевой иеромонаху Ново-Валаамского монастыря Арсению. Среди бумаг – свидетельство о постриге, около 30 писем от Царской Семьи, 23 из них – от Государыни Александры Феодоровны191.
К сожалению, это не весь архив. Как признался о. Арсений в частной беседе с архивариусом Валаамского монастыря Верой Феодосьевной Кисельковой, большая часть бумаг, которая хранилась в пыльной клетушке на чердаке дома престарелых, после смерти Веры Запеваловой была выброшена служителями-финнами.
Бегство в Швецию. Королева Луиза
Жизненные обстоятельства резко изменились в 1939 году, когда вспыхнула война между Советской Россией и Финляндией. Монахиня Мария вместе с Верой покинули Выборг, опасаясь захвата города Красной армией и преследований со стороны советских агентов. Они уехали в Швецию, где оставались до окончания войны и заключения мира между Финляндией и Советским Союзом. В Швеции сестра Мария жила вместе со своей подругой в маленьком пансионате под Стокгольмом.
«Шведский королевский двор отвечал за их содержание». Анна ещё во времена петербургской жизни дружила с будущей королевой Луизой, которая была дочерью сестры Императрицы Александры Феодоровны, принцессы Виктории Батенбергской. «Поэтому Королева Луиза, узнав о бедственном положении Анны, выплачивала ей небольшую пенсию и после войны»192.
Возвращение в Финляндию. Хельсинки. Шуваловы
В марте 1940 года монахиня Мария вместе с подругой вновь возвращаются в Финляндию и некоторое время (осень 1940) проживают в Хаминанлаксе недалеко от Куопио. Затем они переехали в Хельсинки, где им удалось найти двухкомнатную квартиру на первом этаже дома 29-В по улице Топелиуса (недалеко от проспекта Маннергейма). На улице Топелиуса в это время проживала Марина Павловна Акутина с мужем Николаем Александровичем Шуваловым. Они обвенчались в 1942 году. Супруги Шуваловы часто навещали свою знаменитую соседку.
Можно предположить, что для монахини Марии дружба с семейством Шуваловых была большим утешением. С Мариной – своей бывшей юной хозяйкой – они были дружны ещё по Выборгу («Дом Эден»), а с Николаем Шуваловым были знакомы по Териокам. Похоже, их связывала, ко всему прочему, общность духовных интересов. Все члены семьи Шуваловых придерживались строгих православных традиций и вели благочестивый образ жизни, что не могло не объединять их с монахиней Марией, для которой служение Богу стало основным содержанием её жизни. Вот как рисует духовную атмосферу в семье Шуваловых Елена Майяла (дочь Марины Павловны Шуваловой-Акутиной):
«Вся наша семья принадлежала к Никольской православной общине, папа был членом её церковного совета более 30 лет. В церковь ходили регулярно. Брату и мне вечерняя служба казалась усыпляюще бесконечной. Соблюдали посты. Семь недель без мяса на Великий пост было тяжким испытанием, но терпели. Привитая с детства традиция просить благословения на приобретение нового пальто или туфелек по-прежнему памятна мне. Дома говорили по-русски, но дети эмигрантов должны были владеть финским и шведским. Ведь окружение было враждебно к нам настроено, надо было как-то выживать в этой недоброжелательной среде»193.
Елена Майяла лично видела монахиню Марию в этот период времени. Вот что она пишет по этому поводу в своих воспоминаниях:
«Мама брала меня с собой, когда навещала фрейлину императрицы на Топелиуксенкату, где та доживала свой век. Помню, что в квартире Вырубовой всегда царил полумрак, лишь на стене отчётливо выделялись портреты царя и царицы. Всё остальное пространство на стенах занимали иконы и фотографии близких ей людей»194.
Николай Шувалов, как и его знаменитый отец Александр Шувалов – владелец кондитерской фабрики в Выборге, были людьми весьма состоятельными. К тому же Николай, как и его отец, занимался меценатством. Именно благодаря Александру и Николаю Шуваловым была оказана огромная помощь в послереволюционные годы русскому художнику Илье Ефимовичу Репину и его семейству. Шуваловы были соседями Репиных по Териокам и фактически спасли их от полной нищеты и разорения. Дети Репина до конца своих дней пользовались неизменным расположением и поддержкой со стороны Николая Шувалова.
«Случилось так, – пишет Елена Николаевна Майяла, – что в 1968 году, находясь в Финляндии, один высокопоставленный советский чиновник изъявил желание посетить финскую семью – очевидно, хотел наглядно представить себе типичный уровень жизни. Мама удовлетворила его просьбу. Каково же было его удивление, когда в частном доме он увидел экспозицию картин Репина, не уступающую музейной!»195
Уже после смерти Н. А. Шувалова часть работ И. Е. Репина была продана в Третьяковскую галерею за символическую плату.
Обладая добрым сердцем и великодушием, Николай Александрович Шувалов не мог не оказывать хотя бы какой-то материальной поддержки крайне нуждавшейся больной соотечественнице. Известно, что кем-то из друзей матушке Марии и её подруге была подарена мебель – возможно, именно её благодетелем Николаем Шуваловым. Наверняка помощь этим не ограничивалась.
