И мне, в частности, позволено думать: да уж были ли, действительно, в этих юношах, – и во многих других, – «задатки», столь казавшиеся несомненными? Можно ли видеть «задатки»? Как они, в чем, угадываются вернее?
Кажется, есть один верный знак. Но не для нас, со стороны, а для вас самих, молодые поэты. Смотрите на вашу любовь и на вашу волю, только, – а не на наши гаданья. Очень любите? Очень хотите писать? Не жалеете себя? Не боитесь труда? Значит, есть задатки. По неотступности вашей увидите, что – «дано».
А труд – громадный. В юности и представления нельзя иметь, что это за труд. Впрочем, о нем, о самих стихах, о том, как они пишутся и что выходит, – это уж мой второй разговор.
О том, «как писать стихи», можно прочесть в любой книге о стихосложении, и прочесть, конечно, с пользой. Но моя тема – не поучительная, а просто рассказ, «как стихи пишутся».
Пишутся они, наверно, у всякого поэта по-своему. Но есть в этом процессе, – тоже наверно, – и что-то общее у всех. Оно трудно определяется, а нащупать кое-что, пожалуй, можно.
В юности пишут стихи с легкостью необыкновенной. Легко писать их и будущему поэту, и будущему инженеру или профессору – со способностями. Стихи очаровывают, в юности, без рассуждений и суждений, прежде всего – как звук, да еще с каким-то неизвестным плюсом. Должно быть, очаровывает музыка в сопряжении с тем интимнейшим «самовысказываньем», к которому неудержимо влечет. Она заражает, – и вдруг видишь, что ведь «это просто», ведь и в тебе звучит та же музыка. А суда и оценки стихов – в молодости – нет. Нравится больше других какой-нибудь современник (он ближе), и ему – не то, что подражают, – но от него отталкиваются. И стихи свои кажутся (хотя бы в подсознательной глубине) не хуже стихов этого избранника.