Зинаида Гиппиус
Голубые глаза
– И сердится? – взволнованно произнесла Аннюся, приподнялась, села на песке.
– То-то, что нисколько. Готов все простить и прощает, от чистого сердца. Не видит только, что не за что прощать, про меня думает – лгу. Ложь тоже прощает, а что нет ее никакой – не видит. Вот я и решила…
– Тетя Лиза! – вдруг закричала девочка в неистовом волнении. – Я знаю! Я знаю! Катя Кудрина… я тебе не говорила… когда я хотела пропасть…?
– Как, пропасть? Причем Катя?
Испуганная Лиза тоже приподнялась. Спеша, захлебываясь, Аннюся объясняла:
– Катя, ты знаешь, Кудрина, мы такие ужасные, такие ужасные были подруги, она мне сказала один секрет громадный, мне одной, и чтоб навеки хранить. И вдруг через сколько-то времени, говорит – Маня Волкова знает, это ты сказала. Я говорю – нет, нет, неправда! А она свое: я не сержусь, я тебе простила, будем по-прежнему, а только неправда, что ты не сказала, ты сказала. Я уверяю, плачу (я еще маленькая была, прошлой-то весной!), она тоже заплакала, а верить не может. Тогда я ужаснулась и решила пропасть. Уйти, ну, просто по дороге, от всех. Питаться – что подадут, или так…
– О, глупая девочка моя! И от меня уйти? И тебе не стало стыдно…
– Тетя Лиза, ведь я же маленькая была! И все-таки не пропала же! Не то что стыдно… а просто ужасно я Катю пожалела. Мне-то, хорошо, я знаю, что не виновата, а ей-то каково? Тогда решила: не пропаду, а тоже ей прощу, если она не может верить.
– Простишь?
– Ну да, тетя, не мешай. Сказала ей в распоследний раз: Катя, я не виновата, ей-Богу не лгу, но если ты не веришь, лучше хочешь простить, – так пусть. И будет по-прежнему. Вот, тетя, и все.
– И вы стали по-прежнему? Совсем?
– Не знаю. Сначала вроде как по-прежнему. Ведь очень же, тетя Лиза, несправедливо, обидно мне. А вспомню, что жалко ее, тогда опять ничего, пусть.
– И ничего мне не рассказала!
– Это же секрет был, тетечка, наш с Катей вдвоем. Теперь уж ничего, можно. Да я забыла, сейчас только вспомнилось. Конечно, я была маленькая…
