А. П. Богданов
Начало русской истории
Варяги и Русь
«Но мы к прежнему возвратимся», – пишет Никон Великий, давая понять, что отвлек внимание читателя притчей. «И после сих, братьев тех (Кия и др. – А. Б.), пришли два варяга и нареклись князьями, одному было имя Аскольд, а другому Дир. И княжили в Киеве, и владели поля(на)ми, и воевали с древлянами и уличами».
Читателю и слушателю летописи не надо было объяснять, что варяги – это морские разбойники Балтийского моря, частью скандинавы (даны, шведы и норвежцы), частью воинственные западные славяне (бодричи, лютичи, поморяне и др.), населявшие южный берег Балтийского моря от Дании до Литвы (где единых государств не было) и массами приходившие на земли будущего Великого Новгорода. Какие именно варяги явились в Киев, неведомо. Имя Аскольд предположительно связывают со скандинавским именем Haskuldr или Höskuldr, имени Дир аналогов не найдено. Все упоминаемые в летописании варяги были воинами (хотя мы знаем, что они умели и любили торговать). Воины же в те времена представляли собой касту, имевшую мало общего с национальностью. Варягов отличали особенности принятого на Балтике вооружения (часто более примитивного, чем у дружинников, живших в Европе южнее), у них была своя тактика и особые обычаи. Они то промышляли разбоем и торговлей, то нанимались на службу разным государям, то объединяли свои корабли в большие флоты для успешного грабежа берегов Европы. А временами основывали собственные пиратские республики, подобные позднейшей Запорожской Сечи.
Древляне и уличи представляли собой сильные союзы славянских племен, занимавшие земли к северо-западу и юго-западу от киевских полян, по Припяти и Южному Бугу. Не очень понятно, почему древляне «и иные соседи» могли, как рассказывает летописец, «обижать» живших в среднем течении Днепра полян. Те тоже представляли собой довольно крупный союз славянских племен, явно не уступавший древлянам и уличам. Вероятно, эти оценки летописца должны были показать киевлянам его времени смысл и значение установления власти князей. Были Кий, Щек и Хорив – полян не «обижали». Появились Аскольд и Дир – защитили полян от древлян и уличей.
Концепция образования государства та же, что мы излагаем в школьных учебниках по сей день! Помимо защиты от внешнего врага государство, как мы полагаем сегодня, давало племенам возможность преодолеть усобицы, сделав князя своим третейским судьей. Никон считал точно так же. Точнее – мы считаем так, как предложил в XI веке Никон Великий. Есть о чем задуматься.
Никон развил мысль о судебной роли князей на примере северных племен Руси. «Во времена же Кия, Щека и Хорива новгородские люди, называемые словене, и кривичи, и меря – словене свою волость имели, а кривичи свою, а меря свою, каждый своим родом владея, а чудь своим родом», – совершенно справедливо пишет летописец. Археологи вполне ясно различают эти большие племенные союзы славянских и финно-угорских племен, тесно связанных между собой совместным владением важными водными путями.
Новгородские словене владели обширной озерной территорией на севере. Границами их земель служили волоки – участки, где суда приходилось тащить по суше, – между внутренней системой рек и озер (выводящей в Балтику) и водными системами Волги, Днепра, Западной и Северной Двины. Именно новгородцам открывались пути к освоению северо-востока (населенного финно-уграми – заволочской чудью), к свободному путешествию по воде на восток, юг и запад, в земли, уже занятые союзными и родственными племенами.
Пройдя по древнерусским водным путям из Новгорода на восток, мы переволоклись бы в речку Медведицу – приток Волги – и остановились в одном из новгородских форпостов на Волжской водной системе с характерными названиями: Торжок, Волок Ламский, Бежецк. Эти торговые места, перевалочные пункты, были издавна пограничными и спорными между новгородцами и жителями Верхней Волги, главным образом – мерей. Сильное финно-угорское племя меря, быстро вошедшее в орбиту славянской цивилизации, справедливо рассматривалось летописцем как одно из племен, составивших основу Древнерусского государства.
Главным городом мери был Ростов Великий на озере Неро, связанном небольшой речкой с Волгой. Чуть выше по течению в Волгу впадала река Шексна, текущая из новгородского Белого озера, вокруг которого тесно сплетались интересы словен и мери. Ведь оттуда, через переволоки, открывался путь в Онежское и Ладожское озера, а из последнего Нева вела в Финский залив. На север от Белоозера лежал по реке Онеге путь в Белое море, а по Сухоне – в Северную Двину и Вычегду, по которой нетрудно было достичь уже бассейна реки Печоры на востоке, в землях коми. Финно-угорский народ коми населял весь будущий Русский Север, от Норвегии на западе до Урала и Западной Сибири на востоке.
На юго-западе с владениями Новгорода была тесно связана земля большого славянского союза племен кривичей. Их владения охватывали верховья Волги, Днепра и Западной Двины, систему Чудского и Псковского озер. Кривичи тяготели к трем городам на трех водных системах: у Чудского озера – к Изборску (позже Пскову), на Западной Двине – к Полоцку, а у истоков Днепра – к Смоленску. Истоки Волги и Западной Двины сходились в земле кривичей. Правда, плыть по Двине в Балтийское море пришлось бы отчасти через земли воинственной литвы и жмуди. Легче было бы подняться волжским притоком Твердой на север, перейти через волок в Мсту и сплавиться в Ильмень. Реки Мста и Тверда служили рубежами кривичей со словенами-новгородцами и мерей-ростовцами. Вывезти на Балтику то, что ввезено или произведено в бескрайних владениях кривичей, можно было и через многочисленные финно-угорские племена чуди в низовьях Чудской водной системы. Новгородцы, осторожно распространявшие здесь свое влияние, не могли ссориться с кривичами.
Только средневековые западные авторы полагали, что «из варяг в греки» лежит сплошной водный путь. На самом деле между словенской рекой Ловатью и Верхним Днепром, где кривичи благоразумно построили град Смоленск, приходилось идти волоком до Двины и лишь затем переволакивать суда в Днепр. Миновать Западную Двину было нельзя. Вот почему стоявший на ней Полоцк, а затем и днепровский Смоленск стали такими важными городами при создании Древнерусского государства. Но и до его появления, до объединения славянских и финно-угорских племен под одной властью, эти союзы племен ставили города весьма мудро именно в ключевых пунктах торговых путей.
В этом и был смысл древнерусского города – торгового, а затем и ремесленного центра для бескрайней сельской округи, состоящей из мало зависимых от города и друг от друга селений. Их сравнительно немногочисленное население к тому же перемещалось на новое место раз в несколько лет из-за истощения почв. В городах не было жизненной необходимости, но в них могли уходить излишне активные для сельской жизни люди. Относительная мобильность всего населения, периодически сжигавшего свои дома, уносившего все свое с собой и раскорчевывавшего леса под новые поля, делало жизнь отъезжего торговца, воина и странствующего ремесленника не такой уж необычной. За несколько веков упорного освоения славянами Восточной Европы наиболее удобные водные пути были изучены этими странниками настолько хорошо, что первые князья уже ничего нового не могли внести.
Для Никона Великого, желавшего рассказать еще одну притчу о роли князей в создании Древней Руси, особенно важным был северный узел взаимосвязей ильменских словен, ростовской мери, прибалтийской чуди и северных, изборско-псковских кривичей. Все они, по словам летописца, «дань давали варягам, от мужа по белой веверице (скорее всего, беличьей шкурке. – А. Б.)». Мало того, эти варяги, приходя в их земли, «насилие творили словенам, кривичам, и мери, и чуди».
Легенды об этих пиратских набегах IX века не сохранились у варягов из западных славян, фольклор которых до нас просто не дошел[19]. Зато отразились, пусть в расплывчатом виде, в скандинавской «Саге об Олафе Святом», записанной Снорри Стурлусоном в XIII веке, на столетие позже «Повести временных лет». Там якобы один из шведских законоговорителей в 1018 году сказал, будто «Торгнир, мой дед по отцу, помнил Эйрика Эмундарсона, конунга Упсалы (850–880. – А. Б.), и говорил о нем, что, пока он мог, он каждое лето предпринимал поход из своей страны и ходил в различные страны и покорил Финнланд и Кирьялаланд, Эйстланд и Курланд и много земель в Аустрленд», то есть в Восточных землях, как скандинавы обычно называли земли вдоль Волжского и Днепровского торговых путей, Аустрвегра. «И можно видеть те земляные укрепления и другие великие постройки, которые он возвел, – продолжал оратор. А если ты хочешь вернуть под свою власть те государства в Аустрвегре, которыми там владели твои родичи и предки, – заметил он шведскому конунгу, – тогда мы все хотим в этом следовать за тобой!»[20]
Разумеется, исландский законоговоритель и одновременно приближенный норвежского короля Снорри Стурлусон (1178–1241) отражал в саге устремления более позднего, преимущественно своего времени. Конунг Олаф Святой, к которому обращена в саге эта пламенная речь, в 1018 году мог воспользоваться раздором между сыновьями его почившего в 1015 году покровителя Владимира Святого, чтобы завоевать какие-то земли на Руси, но не сделал такой попытки. А в 1230‑х годах, особенно после Батыева разорения, множество скандинавских воинов мечтало о богатых русских землях и о пролегающих по ним торговых путях. Но уже в 1240 году меч Александра Невского пресек эти мечтания в Невской битве, а с норвежским королем князь заключил затем мирный договор…
Снорри Стурлусон, почивший через год после победы Александра, при жизни был заинтересован в том, чтобы с помощью действительного, приукрашенного или выдуманного исторического примера призывать шведов к походу на восток, в земли разрозненной и разгромленной монголами Руси. Снорри ободрял шведов не напрасно. Когда их флот вошел в Неву, Новгород не поддержал Александра, дружина его была малочисленна. Но к воинам князя присоединились ратники из Старой Ладоги и ижоряне – союзные финно-угры. Завоеватели в итоге получили по заслугам. Александр, на всем скаку поразив предводителя шведов копьем в лоб, через забрало, привел мысли завоевателя в должный порядок[21]. Шведы ушли несолоно хлебавши. Они и позже не оставляли попыток двинуться по Аустрвегру, каждый раз получая от Александра сокрушительный отпор.
Очевидной целью шведских поползновений, которые поддерживал Снорри Стурлусон, была Старая Ладога. Крепость на реке Волхов близ Ладожского озера в случае ее захвата шведами блокировала водный путь из Великого Новгорода на Балтику и открывала шведам вожделенный путь с Балтики по Волге к молочным рекам и кисельным берегам Мазендарана – южного берега Каспия, где веками проходил Великий шелковый путь. Вслед за Снорри Стурлусоном некоторые ученые полагают, что первоначальные укрепления Старой Ладоги и ряда других городищ на севере Руси могли быть построены именно скандинавскими викингами в IX веке. То есть как раз тогда, когда, по словам Никона Великого, местные славяне и финно-угры платили дань варягам и подвергались насилиям с их стороны.
Если, спросит читатель современной исторической публицистики, древнерусские города, Ладога, Изборск и, наконец, сам Господин Великий Новгород, были основаны пришельцами-скандинавами, то кто платил им дань? Неужели словене, кривичи и карелы, не построившие своих городов и скрывавшиеся в лесах? Кто-нибудь вообще представляет, как брать дань с вооруженных рыболовов, охотников и бортников, для которых в этих районах земледелие и огородничество было вспомогательным занятием, а все имущество и инструменты легко переносились на спине?
Разобраться, кто что построил, кто где жил и что за насилие тут творилось, помогает археологическая наука. Норманисты, приписывающие формирование Древней Руси скандинавам, и антинорманисты, отрицающие их влияние в ранней истории Руси, равно не правы. Скандинавы, причем не дикие викинги, бывшие и на родине изгоями общества, а вполне добропорядочные люди с семьями, на прибалтийском участке речных торговых путей не просто появлялись – временами они там оседло жили. Но приписать им основание городов и открытие великих торговых путей по Волге «из варяг в персы» и по Днепру «из варяг в греки» нельзя. По самой простой причине: то и другое было построено и открыто до викингов. А вот пиратские налеты, грабеж и уничтожение городов – были.
Освоение востока Европы, заселенного прежде балтами и финно-уграми, было связано с достаточно бурными переселенческими движениями славянских племен, причем не только восточных, но западных и южных, имеющих свои археологические «маркеры». Именно западные славяне, заселявшие южный берег Балтийского моря, в середине VIII века прошли из Финского залива по реке Неве в «озеро великое Нево», позже названное Ладожским. Другие исследователи полагают, что эти славяне шли из Центральной Европы вдоль рек. В любом случае их целью было восстановление и расширение международного обмена товарами, нарушенного для Европы Великим переселением народов, а затем войнами Арабского халифата. С запада, от Рейна, эту цель настойчиво преследовали соседи славян – франки. На юге в этом была заинтересована Византия, на юго-востоке – Хазарский каганат, а далее – все народы вдоль Великого шелкового пути.
Мы не знаем точных мотивов славян, пришедших и мирно поселившихся среди местных племен на реке Волхов, но стремительность, с которой славянские поселенцы в основанной ими Старой Ладоге включились в международные торговые связи, говорит сама за себя. Норманистам ничего не стоит безответственно называть этих славян «скандинавами», причем со ссылками на «археологические исследования», поэтому процитирую А.Н. Кирпичникова – живого классика древнерусской археологии, десятилетиями ведущего раскопки Старой Ладоги:
«Ладога возникла в балто-финской и саамской среде… Новыми археологическими исследованиями Ладоги впервые установлена дендрохронологическая дата ее основания – 750‑е гг. (древнейший из найденных спил датирован 753 годом. – А. Б.). По сравнению с известной летописной датой 862 г. история Ладоги, таким образом, удревнилась не менее чем на 100 лет. Это, впрочем, не предел. С учетом недатированного прединно-угрматерикового слоя, вскрытого на Земляном городище, дата возникновения поселения в низовьях р. Волхов в ходе дальнейших поисков может передвинуться на 740‑е гг. Однако уже установленная дата – 750‑е гг. – примечательна в нескольких отношениях. Во-первых, она фиксирует становление в низовьях Волхова нового поселения, во‑вторых, имеет отношение к началу, по крайней мере, в этом месте Восточной Европы, международных торговых операций, и в‑третьих, – уточняет время появления в невско-ладожском регионе славянских поселенцев. До сих пор время расселения славян в лесной полосе будущей северной Руси не имело твердых хронологических вех и определялось гадательно»[22].
Если этот научный текст сложен для понимания людей, целиком погруженных в выискивание скандинавских корней Руси, приведу цитату из популярной статьи Кирпичникова: «Ладога явилась воплощением “балтийской идеи” славянских племен, стремившихся… свободно торговать с Северной и Западной Европой. В своем стремлении достичь Балтийского моря славянские племена расселялись вдоль рек, служивших в те времена основными торговыми и транспортными артериями, строили на их берегах укрепленные поселения. Примерно в последней четверти VII – первой половине VIII века они достигли Южного Приладоинноугржья. Здесь, в низовьях реки Волхов, практически на стыке морских и речных путей, славяне основали Ладожское городище»[23].
Археологические раскопки, по словам их многолетнего руководителя, показали, что Ладога «может считаться центром концентрации торгово-производственной деятельности высшего для своего времени уровня. Действительно, оценивая Ладогу 750–850 гг., можно констатировать, что по времени своего возникновения и темпам развития она являлась одним из передовых мест тогдашнего быстро менявшегося мира. Примечательно, что подъем Ладоги по времени опередил эпоху викингов. Поселение в низовьях р. Волхов в тот период становится международным портом и важнейшим пунктом местной и транзитной торговли и само выступает в роли организатора торговли на водных путях»[24].
Эпоха викингов – время лихого грабежа морских и речных берегов Европы и Африки скандинавскими и балтийскими (не будем «отмазывать» славян от подобных пиратских рейдов) морскими разбойниками – условно началась в 789 году и продолжалась до 1066 года. К моменту, когда викинги в первый раз «отметились» набегом на Англию, Ладога уже в полной мере включилась в международную торговлю по Волге, Днепру, Балтийскому и Северному морям. Восемь кладов и отдельных арабских монет, принадлежавших ладожанам (славянам и финно-уграм), содержали серебро чеканки 699/700–786 годов. Два клада содержат арабские дирхемы 808 и 847 годов. Пометы, нацарапанные на монетах клада начала IX века в Ижорской земле (по Невскому водному пути от Ладоги на Балтику), рассказывают нам о путешествии серебра из арабского мира через Кавказ и Хазарию на Балтику. Есть на них и скандинавские руны, и имя владельца на греческом – «Захариас». Найдены на Руси также византийские и западноевропейские монеты.
На Западе торговым партнером Ладоги была Франкская держава. Из входившей в нее с 734 года земли фризов на берегу Северного моря, у устья Рейна, где производились и знаменитые на всю Европу мечи, в Ладогу везли также красивые сосуды и резные гребни (они были популярным товаром и в Англии). Судя по посуде, у Ладоги были прочные связи в землях поморских славян, часть которых селилась на реке Волхов. Торговый путь вдоль южного берега Балтийского моря проходил через города финских, балтских и славянских племен: Гробиню, Ануоле, Коуп, Трусо, Волин, Менцлин, Ральсвик на острове Рюген и Рерик в Висмарском заливе. В каждом из них, как и в Ладоге, среди населения было много пришельцев. Таким же пестрым этническим составом отличались исстари богатые торговые поселения на острове Готланд, датский город Хедебю в основании полуострова Ютландия и Бирка в Швеции. Торговый центр Хедебю развился после 808 года, когда датский король разорил его славянского конкурента, город Рерик, переселив тамошнее население в свои владения. Шведская Бирка как торговый центр существовала в 800–975 годах, принимая славян так же, как Ладога принимала скандинавов.
Поток серебра, которым арабы платили русским купцам в Багдаде и которым те расплачивались в устье Волги, а иногда и в самой Ладоге, буквально устлал кладами весь Волжский и Волго-Донской путь. Арабское серебро, найденное в Старой Ладоге уже в слоях 750‑х годов, спустя полвека достигло Готланда и Швеции. Затем в IX–X веках арабское серебро, прежде всего из Средней Азии (центральной части Великого шелкового пути), заполонило Балтийский бассейн. Но распределялось оно неравномерно. На Готланде, через который купцы нередко шли из Ладоги в Дорестадт в стране фризов и обратно, найдено 80 тысяч арабских монет (всего в его кладах, с западноевропейскими, до 140 тысяч монет), в материковой Швеции – 10 тысяч, в Дании 5 тысяч, а в Норвегии 400 штук. Вольный полиэтничный торговый Готланд и много позже имел свой гостиный двор в Великом Новгороде…
В свою очередь, преимущественно славянское население Старой Ладоги включало множество пришельцев: южнобалтийских славян и фризов, скандинавов, народов Хазарского каганата и арабского мира. Естественно, жили тут люди из местных племен финно-угров и союзных ильменским словенам племен смоленских и полоцких кривичей. «Этими же чертами наделена и ее материальная культура, полиэтничная по своему облику, – констатировал Кирпичников, призвав в то же время не увлекаться этим разнообразием отдельных артефактов на фоне всей массы находок. – При всем разноязычии основная часть населения имела определенный этнический адрес. Это отметил еще древнерусский летописец, который назвал Ладогу городом словен». Точно так же полиэтничный Дорестадт был городом фризов, Хедебю – данов, Бирка и Висбю на Готланде – шведов, а Константинополь – греков.
«Экономика Ладоги, – пишет Кирпичников, – во многом строилась на торговых операциях и сборе даней с окрестного финноязычного населения. Отношения с этим населением стимулировали развитие в Ладоге бронзолитейного, стеклодельного, костерезного, деревообрабатывающего и судостроительного ремесел. Здесь скапливалась пушнина, полученная с окрестных земель в обмен, например, на украшения (застежки, бусы, гребни), оружие, ткани, посуду и некоторую бытовую утварь (топоры)». Городу славян, ставших известными по летописям как ильменские словене, изначально было чем торговать на открытой ими северной ветви «Великого шелкового пути».
Такую же картину мы наблюдаем в возникшем почти одновременно (около 780 года) Полоцке, в земле союзных словенам кривичей. Дата установлена по остаткам обгоревшей древесины первых построек и подтверждена серебряными арабскими дирхемами, отчеканенными не позже 818 года и попавшими в город в 820–840‑е годы[25].
На рубеже VII–VIII веков в районе Чудского озера, на пути с Балтики на юг, на границе кривичей с чудью (южными эстами) был основан Изборск. И здесь мы видим сходное развитие ремесел, следы богатой международной торговли с арабским миром и Византией, клады монет, стеклянные бусы, предметы в основном славянского быта с примесью скандинавских, эстских и летго-литовских вещей ближайших торговых партнеров кривичей, часть которых жила в городе[26].
Сходным выглядит по археологии и Рюриково городище в истоке реки Волхов. Будущая резиденция русских князей возникла в начале следующего, IX века недалеко от возведенного позже Новгорода. Среди обнаруженных там кладов есть и арабские дирхемы IX века, и серебряные динарии императора Василия I (867–886), и более ранние византийские бронзовые монеты императора Феофила (829–842) – того самого, кто, как мы увидим позже, отправил шведов, представившихся послами Руси, к императору франков. Во второй половине IX века в Рюрикове городище действительно жили отдельные воины и несколько семей из Скандинавии, причем очень состоятельных – их украшения и утварь богаче обычных находок в Швеции. Наиболее массовый археологический материал свидетельствует о славянском – в том числе западнославянском – населении городища. Горожане лепили керамику, ковали железо и лили бронзу, изготавливали характерное для славян оружие, резали кость. Ювелиры умели делать фольгу и тончайшие нити из золота. Кроме торговли и ремесла жители Рюрикова городища занимались сельским хозяйством, рыболовством, охотой и промыслами, но при этом в значительном большинстве были воинами[27].
В эпоху викингов северные славянские города вынуждены были укрепляться. Это был общеевропейский процесс для торговых городов, служивших лакомой добычей и для скандинавских викингов, и для разноплеменных варягов из славянских земель Южной Балтики. Впрочем, упорно строившиеся укрепления далеко не всех спасали. На Земляном городище Старой Ладоги археологи обнаружили горизонт Е2, датированный 842–855 годами. Постройки этого слоя погибли в тотальном пожаре. Город был разорен. Но кем? Норманисты, убежденные в том, что Старая Ладога была основана и населена викингами, выдвинули две противоположные и равно необоснованные версии. Согласно одной, город основали скандинавы, но в 760‑х годах захватили славяне, а в середине IX века вновь с боем заняли скандинавы. Согласно другой, скандинавскую Ладогу в горизонте Е2 сожгли славяне и финно-угры – то ли в борьбе со скандинавами, когда «изгнали варягов за море», то ли в ходе последовавшего за этим междоусобия. Увы, для этих романтических конструкций подтверждения археологическим материалом нет.
Кирпичников, которого равно трудно заподозрить в норманизме или антинорманизме, видит реальное объяснение в обычном для того времени набеге викингов, о котором рассказывает Житие святого Ансгария, написанное учеником и преемником этого немецкого епископа Римбертом после смерти святого в 865 году (до собственной кончины Римберта в 888 году). Согласно Житию, шведский конунг Анунд, «будучи изгнан из своего королевства, жил изгнанником у данов. Желая снова захватить свое королевство, он стал искать у них помощи, обещая, что, если они последуют за ним, они смогут получить много даров. Он предлагал им… город Бирку, ибо в нем было много богатых купцов, изобилие всяческого добра и много ценного имущества. Итак, он обещал, что поведет их к этому городу, где без большого ущерба для войска они извлекут необходимую им выгоду. Даны, будучи привлечены обещанными дарами и жаждая захватить богатства, наполнили готовыми к бою людьми и отправили ему в помощь двадцать один корабль. Он же имел одиннадцать своих кораблей». Датские викинги разграбили предместья Бирки, а Анунд получил от ее жителей выкуп в 100 фунтов серебра и решил сохранить город. Для этого он убедил данов отправиться грабить некий отделенный город в земле славян. Викинги «прямым путем поспешили к указанному городу. Напав на ничего не подозревавших и безмятежных жителей, они с помощью оружия внезапно захватили этот город и, взяв в нем добычу и много богатств, возвратились к себе»[28].
Руководитель раскопок Старой Ладоги справедливо полагает, что этим отдаленным городом не может быть ни славный Волин в земле лютичей, название которого Римберт хорошо знал, ни едва зародившийся Новгород, к которому морские корабли не могли пройти из-за порогов на Волхове. Зато к описанию прекрасно подходит сожженная в это время Ладога.
«Если в нашем сопоставлении есть доля истины, – пишет Кирпичников, – то можно предположить, что именно в 852 г. после разграбления Ладоги славянофинская племенная конфедерация была, может быть, впервые обложена варяжской данью и возникла коллизия, которая в дальнейшем привела к призванию заморских правителей. Основание же самого межплеменного объединения, скорее всего, относится ко времени более раннему, чем 852 г. При рассмотрении Ладоги в качестве столицы федерации северных племен получают объяснение многие обстоятельства ее активного формирования в докняжеский период. Не случайно, что первый династ Северной Руси – Рюрик (которого в свете датского похода 852 г. не так уж фантастично считать историческим лицом Рориинно-угрком – ютландцем по происхождению) именно Ладогу избрал своим “стольным городом”. Этим он продолжил уже установившуюся местную традицию»[29].
Итак, слова летописи о «насилии», которое творили славянам и финно-уграм пришлые варяги, археологически подтвердились. Конечно, силы больших союзов племен и варяжских шаек были неравны; вопрос, как всегда на Руси, был только в единстве. «И встали словене, и кривичи, и меря, и чудь на варягов, – продолжает рассказ Никон Великий, – и изгнали их за море, и начали владеть сами собой, и города ставить».
Укрепленные города, по данным археологов, действительно были не слишком характерны для славян и их союзников, которые свои поселения ограждать не стремились. Однако в IX веке города-крепости появляются. Необходимость вооружаться для самозащиты: на юге – от хазар, на севере – от варягов, имела печальные последствия, уже упоминавшиеся летописцем ранее. По необходимости взяв в руки оружие, выдвинув вождей и укрепив их дружины, племена стали враждовать между собой: ведь их вождям-князьям и воинам-дружинникам требовалось постоянное занятие. Как на юге поляне воевали с древлянами и уличами, так и на севере племена «стали сами на себя воевать, и была между ними рать великая и усобица, и встали город на город (вспомним, что город – это крепость, обитель воинов, а не только купцов. – А. Б.), и не было у них правды».
Племенам, построившим города и выделившим из своей среды воинов для их защиты, понадобился третейский судья, способный решать их конфликты миром. «И сказали себе, – пишет Никон Великий, – князя поищем, который бы владел нами и урядил нас по праву». Право – существовавшие у союзов славянских и финно-угорских племен законы и обычаи. Прежде всего – священный обычай самоуправления; в греческих источниках о славянах именуемый народоправством.
Нарушение обычаев и вмешательство в самоуправление не допускалось. Даже после принятия славянами Древней Руси христианства ни у одного, самого властолюбивого князя не возникало мысли навязывать русскую веру и обычаи своим подданным финно-уграм, например, ижорянам, карелам или финнам. К ним власти не посылали ни миссионеров, ни судей, ибо первый письменный закон для славянских племен Руси – «Русская правда» – был правдой русских, а церковные книги переводились на их язык. Принятие православия даже знатью иноязычных племен Руси было делом сугубо добровольным. Финно-угорские подданные могли служить в славянских городах и занимать там высокие посты (даже командующего войском), но у себя дома они были в своем праве и своей вере. Точно так же покушение князей на древнее право славянских подданных нередко приводило к тому, что народ собирал общее собрание-вече и «указывал князю путь». А если князь не исправлялся или не покидал княжение, он, несмотря на защиту дружины, мог серьезно пострадать.
Итак, запомним, что, по мнению Никона Великого, князь был нужен нашим северным племенам для установления между ними «правды», но чтобы он при этом «рядил по праву». С такой светлой мыслью представители народов и племен «пошли за море к варягам и сказали: “Земля наша велика и обильна, а порядка у нас нет, да пойдете к нам княжить и владеть нами”». По этому призыву «избрались три брата с родами своими, и взяли с собой дружину многую и предивную, и пришли к Новгороду. И сел старший в Новгороде – имя ему Рюрик, а другой сел в Белоозере – Синеус, а третий в Изборске – имя ему Трувор. И от тех варягов, находников тех, прозвалась Русь, и от тех слывет Руская земля, и до нынешнего дня (написано в конце XI века. – А. Б.) есть новгородские люди от рода варяжского».
