Ахмет Хатаев
Покаяние «Иуды»
– Товарищ замминистра, нам нужно будет определиться со следователем по делу, – вставил свое слово начальник отдела, бросив взгляд на Эди. – Да и сегодня, сразу же после задержания, нужно будет его допросить хотя бы для видимости, а то могут возникнуть вопросы, ведь появился фигурант по такому резонансному делу.
– И то правда, – согласился замминистра. – Но это детали, не здесь же их обсуждать, время дорого, сейчас зайдем ко мне и обо всем поговорим.
– Дорогой Евгений Михеевич, – промолвил генерал, обращаясь к замминистра, – просьба следователя строго-настрого предупредить, чтобы исключить любую утечку информации в отношении майора и нашего интереса к этому, как вы точно сказали, гаду.
– Несомненно, поэтому я и решил сначала все взвесить, а потом только определить, какого именно следователя к нему приставить, – улыбаясь, выпалил замминистра, кивнув Эди.
Минут через пять милиционеры ушли. Генерал, как бы раздумывая над чем-то, подошел к своему рабочему столу и по ВЧ-связи заказал Москву.
– Надо доложиться, а то Иванков просил созвониться после встречи с коллегами из МВД, – сказал он, глядя на Эди. – Это немного времени займет, успеем, у нас здесь все рядом: и гостиница, и милиция, и тюрьма. Успеете еще перекусить и по сто граммов беловежской принять, рекомендую настоятельно, ведь до завтрака в изоляторе еще далеко.
– Эди не помешало бы, мы-то сможем в любое время, – согласился Артем.
– Так вот подумайте об этом, как и о том, чтобы подкармливать его в СИЗО, а то по легенде ему некому передачи носить, – строго потребовал зампредседателя. – В свое время мне пришлось побывать в неволе и порядком поголодать, потому и знаю, о чем говорю, так что побеспокойтесь о парне, ему предстоит важную государственную работу выполнить. Поэтому, Николай, я тебе непосредственно поручаю этим заняться, ты это понял?
– Так точно, товарищ генерал, мы для этого и определили Эди в приятели по Минску нашего сотрудника из наружки[8] Рожкова, который по легенде также увлекается историей и борьбой, – отчеканил Николай.
– Вот и хорошо, только не чекань, мы же не в казарме, что о нас московские коллеги подумают.
«Надо же, сколько душевной теплоты и откровенной заботы о товарищах по службе в этом, по всему много повидавшем на своем веку пожилом человеке, – подумал Эди, слушая генерала… Но что касается того, что мне некому передачи носить, то в этой части легенду необходимо срочно подлатать: у меня здесь действительно должны быть приятели. Историк Рожков, прекрасно. Он сможет поддержать, поскольку знает, что в отношении его коллеги, прибывшего в Белоруссию в научно-познавательных целях, произошло правовое недоразумение. Он будет осуществлять передачи в камеру. И это позволит мне при общении с «Иудой» сказать, что, мол, в Минске у меня есть люди, которые беспокоятся обо мне…»
Эди к действительности вернул неожиданный трезвон аппарата закрытой связи, его невозможно перепутать ни с каким другим. Генерал, не спеша, поднял трубку к уху и через какие-то секунды произнес: «Добрый вечер, Виктор Петрович, это Тарасов… да только что закончили разговор с заместителем министра. Отработали линию, достигнуто полное понимание. Не нарадуется, что помогли с раскрытием… оба у меня, чувствуют нормально, да не волнуйся, не через такое проходили…спустя полтора часа начнется, буду держать в курсе…»
Поговорив еще пару минут, генерал, также не спеша положил трубку на аппарат, и твердым голосом произнес:
– Пора, майор, на передовую, у тебя до атаки полтора часа, когда вернешься из боя, угощу беловежской из собственных запасов и маринованными грибами. Товарищ Парамонов, сегодня тебе вместе с Ковалевым надо быть у Карабанова, чтобы лично контролировать ситуацию. По завершении, как вы там говорили, прописки в камере, прошу срочно прибыть ко мне с отчетом – я буду на месте.
Попрощавшись с генералом, они заехали на конспиративную квартиру, где Эди быстро переоделся в спортивный костюм и сложил в сумку кимоно, сменное белье, туалетные принадлежности, чистый блокнот для заметок и набор шариковых ручек. Остальные вещи по согласованию с Николаем он пристроил в шкафу, в прихожей.
Увидев, что Эди положил в сумку кимоно, Артем спросил:
– Думаешь, оно понадобится?
– Я же должен поддерживать форму, к тому же это косвенное подтверждение моей легенды, – спокойным голосом ответил Эди.
– Тогда есть предложение реализовать установку генерала и в авральном режиме выпить по стопочке и легонько закусить, – подстроился к разговору Николай, до этого молча наблюдавший за выверенными действиями Эди.
– Далеко пойдешь, Коля, не забываешь установки шефа, – улыбнулся Артем, хлопнув его по плечу.
– Это правильное предложение, если время позволяет, – согласился Эди, закрывая сумку.
– У меня все готово, так что прошу к столу, – выпалил Николай и быстро зашагал в столовую в сопровождении своих товарищей.
Быстро перекусив, они поехали в гостиницу. По дороге Эди рассказал коллегам о своих соображениях относительно возможного участия в операции Рожкова и попросил подготовить того в нужном плане.
После некоторых формальностей, связанных с заполнением гостиничной карточки, дежурный администратор предложил Эди номер на третьем этаже с видом на проспект Ленина. Он, не раздумывая, согласился и через пять минут оказался в достаточно уютном однокомнатном помещении, обставленном добротной мебелью пятидесятых годов. Прикрыв дверь и бросив сумку около трюмо, он подошел к окну и, отодвинув тяжелую занавеску, посмотрел вниз, на проспект, по которому мчались машины с включенными фарами, а по освещенным вечерним светом тротуарам неторопливо шли минчане, о чем-то переговариваясь между собой.
Эди и раньше не раз бывал в Минске, в этом имеющем древнюю историю городе, который разрушался много раз, и каждый раз словно птица Феникс вновь и вновь возрождался из пела. В последний раз он был разрушен во время Второй мировой войны, но минчане отстроили его заново, вдохнули в него новую жизнь. «Это говорит о силе духа живущих здесь людей, а ведь белорусы, как никакой иной народ, пострадали в прошедшую войну, но, несмотря на это, сохранили веру в человечность, добродушие и готовность помочь ближнему», – думал Эди, продолжая стоять у окна, забыв на некоторое время о том, что через десять-пятнадцать минут в его номер ворвутся милиционеры, чтобы задержать по своему разумению опасного преступника. Но зазвучавшие из включенного им телевизора слова диктора о новых достижениях в строительстве республики после брежневского застоя, вернули его к реальности.
Мысленно прокручивая возможные действия милиционеров, он прилег на диван, пристроив под изголовье подушку. В теле ощущалась некоторая напряженность от этого ожидания. «А как все было хорошо: море, солнце и золотой горячий песок, при этом никуда не надо торопиться, никаких тебе встрясок – отдыхай и наслаждайся жизнью. И надо же было такому случиться, что меня оторвали от всего этого и бросили в грязный омут с чертями…» – думалось Эди, расслабленно лежащему на диване.
Скорее почувствовав, чем услышав быстрые шаги людей в сапогах по мягкой коридорной дорожке, он сначала напрягся, хотел присесть, но неожиданно для себя принял решение остаться в прежнем положении, чтобы исключить возможную агрессию со стороны милиционеров.
Дальнейшее развитие событий происходило динамично – четыре милиционера с пистолетами в руках ворвались в номер и с руганью набросились на лежащего на диване Эди, один даже пытался садануть его по голове рукоятью пистолета, видимо, чтобы оглушить, но промахнулся, так как задерживаемый удачно отвел удар. Наконец-то, почувствовав, что «преступник» особо не сопротивляется, кто-то скомандовал: «Не бить, руки за спину и в браслеты!» После чего Эди раздраженно проговорил:
– Товарищи, да что происходит, вы меня с кем-то перепутали, прекратите это безобразие.
– Я тебе дам, мразь, ишь ты – перепутали, нас не проведешь, это ты стрелял в наших людей, вставай и не вздумай пытаться бежать, застрелю как бешеную собаку, – прокричал ему в ухо старший лейтенант и тут же скомандовал своим товарищам: – Обыскать тщательно, у него может быть ствол.
– Да нет у меня никакого ствола, я мирный человек, я историк.
Тем временем один из милиционеров торопливо обшарил его сумку, разбросал постель, не забыв прощупать подушку и матрас, заглянул в пустой шкаф за телевизор и удивленно выпалил: «Ствола нет, может, в другом месте припрятал, бандюга, но ничего, мы сейчас разберемся…» И со словами: «А ну! Признавайся, ублюдок, где спрятал оружие», – внезапно изготовившись для нанесения удара, шагнул к Эди, полулежащему на диване с загнутыми за спину руками в наручниках. Опрокинутый молниеносным пинком в живот милиционер тут же упал. Даже придерживающие Эди сотрудники толком не поняли, что произошло, но на всякий случай вновь навалились на задержанного.
«Отставить! – резко скомандовал старший лейтенант, чтобы не допустить избиения задержанного, памятуя об инструктаже замминистра. – Ведите его к машине. – Затем недовольным голосом бросил в сторону пострадавшего: – А ты чего, не смей размахивать кулаками, бери сумку и следуй за нами».
Спустя несколько минут Эди грубо затолкали в подъехавший ко входу воронок и увезли в отдел.
Артем и Николай, наблюдавшие этот неприятный эпизод из машины с противоположной стороны улицы, дождавшись, когда воронок отъедет подальше, поехали к Тарасову.
Когда возмущающегося Эди заводили в отдел, кто-то из дежурного наряда ткнул его кулаком в губу, которая начала кровоточить. Все это произошло на глазах начальника, который буквально опешил от увиденного, но тут же, взяв себя в руки, прокричал:
– Сержант, что ты позволяешь себе, я отстраняю тебя от несения службы за избиение задержанного, завтра с утра ко мне.
– Товарищ начальник, этот бандюга загубил жизни… – начал оправдываться он.
– Молчать, скотина, убирайся с глаз долой, иначе я тебя самого засажу вместе с ним в обезьянник, – с металлом в голосе произнес начальник, а затем, поручив оперативному дежурному сообщить ему, когда завершится оформление задержания Атбиева, направился в свой кабинет, где его ожидал замминистра.
Между тем Эди освободили от наручников и, дав бинт, втолкали в обезьянник. А он, периодически вытирая сочащуюся из поврежденной губы кровь, настойчиво пытался объяснить дежурному, что он не преступник, что он приехал в Минск к своему коллеге историку.
– Хватит мне лапшу на уши вешать, – не выдержал дежурный, – таких как ты историков я на своем веку много повидал. Знай, тебе повезло, что сейчас перестройка пошла, и потому с такими, как ты, бандюгами приходится в цацки играть, вместо того чтобы трясти как следует.
– Товарищ майор, отведите меня к начальнику, я же говорю вам, что здесь какая-то трагическая ошибка произошла – я на самом деле не тот, за кого вы меня принимаете. Я историк и в Минск приехал к своему товарищу, – не унимался Эди, перед которым стояла задача хоть таким образом здесь засветиться.
– Тамбовский волк тебе товарищ, вы только посмотрите на этого интеллигента. Уймись, гад, надоел. Может, кто в обезьяннике угомонит его? – нервно крикнул дежурный из-за стола, вызвав тем самым смех у сотрудников дежурного наряда.
– Гражданин начальник, я с удо-воль-стви-ем превеликим, если волю дашь. Ты же знаешь, что я не замаран, – развязно пропел кто-то с нар.
– Вот, если не прекратит, тогда в свое удовольствие и повлияй, правда, выпустить не могу, но по сигарете на харю дам.
Эди, бросив оценивающий взгляд на сидевших на нарах четырех неухоженных типов, среди которых выделялся один плотным телосложением, вновь повторил свои слова, дополнив их требованием предоставить ему адвоката.
Дежурный бросил в его сторону тяжелый взгляд и начал активно перебирать лежащие перед ним бумаги, что должно было означать для «добровольца», мол, можно действовать.
– Ну что, интеллигентик, ты попался, – прогоготал крепыш с нар. – Готовь начальник курево, этот фраер сейчас успокоится, только пусть твои сотоварищи сюда зенками не светят.
– Мы вас в упор и так не видим, – пошутил дежурный, продолжая свое занятие.
Эди, знавший, что дежурные наряды милиции нередко применяют насилие в отношении шумных задержанных, ожидал и в отношении себя какого-нибудь воздействия типа словесных угроз или тычка дубинкой в живот через решетку, но никак не откровенного провоцирования на избиение сокамерником. «Надо же, дежурного не удерживает от нарушения нормы закона и присутствие в отделе заместителя министра, неужели все так плохо?» – подумал он, по-прежнему продолжая стоять спиной к надвигающемуся на него крепышу. «Скорее всего, это стало неписаной нормой, нежели исключением», – решил Эди и, дождавшись, когда крепыш приблизится на угрожающее расстояние, резко ударил его в грудь пяткой правой ноги и опрокинул на нары.
Как не отворачивались милиционеры от обезьянника, но этот эпизод они не пропустили и, немало обескураженные увиденным, бросились к решетке.
Но возможную потасовку предупредило появление в дежурке начальника ОВД, который, мгновенно оценив обстановку, приказал привести Эди к нему для допроса, из чего дежурный сделал вывод, что на признанку «историка» будет склонять высокое начальство, и потому внутренне поругал себя за попытку «повлиять» на него через сокамерника. «Пронесло, надо же такого дылду одним ударом вырубить, а мои сгоряча пытались камеру открыть, да он бы их там поубивал, и мне пришлось бы взять на себя кровь этой мрази. После допроса его надо запереть одного под замок, подальше от греха, а то, не дай бог, этот урка еще попробует поквитаться с ним, хотя, после такого удара, да еще не глядя, вряд ли захочет, по крайней мере сегодня», – безгласно рассуждал дежурный, сопровождая злым взглядом уводимого в кабинет начальника Эди. Затем, отрешенно присев за стол, жестом руки подозвал стоявшего у решетки сотрудника.
– Ну как там? – спросил он, кивнув в сторону обезьянника.
– Приходит в себя, грозится замочить здесь или в СИЗО.
– Сигареты не просит? – ухмыльнулся дежурный.
– Не-ет, – растянуто ответил сотрудник и улыбнулся.
– Вот такие дела, сегодняшний бандит бьет не глядя, точно и сильно, так что нам необходимо много поработать над своей физподготовкой, чтобы противостоять им и победить, иначе удачи не видать.
Спустя полчаса Эди вернули в дежурку. Сопровождавший группу милиционеров начальник ОВД приказал немедленно отвезти задержанного в СИЗО, чем искренне обрадовал дежурного, который был немало озабочен возможным осложнением ситуации.
Глава IV
Еще через полчаса Эди доставили в СИЗО. После кратких формальностей и инструктажа о том, как следует вести себя в изоляторе, чтобы не вступать в противоречие со здешними внутренними порядками, тщательно досмотрев сумку с личными вещами, прощупав до ниточки кимоно и пояс, ему вручили видавшие виды постельные принадлежности, и трое угрюмых надзирателей – один впереди, двое сзади – повели его по гулкому коридору.
Не успел Эди толком осмотреться, как впереди идущий надзиратель остановился около камеры, на двери которой ржавого цвета красителем была выведена цифра «3», и властно скомандовал: «Стоять, лицом к стене!». Эди молча выполнил это требование.
Открыв камеру, тот же надзиратель громко бросил в нее: «Граждане заключенные, принимайте пополнение». А затем, уже обращаясь к Эди, с ехидцей добавил: «Заходи, не стесняйся, тебя здесь ждут не дождутся». И как только Эди сделал шаг в камеру, с шумом захлопнул за ним обшитую металлическим листом дверь. Тут же неприятно лязгнул засов, и послышались щелчки закрываемого замка. «Два шага, два щелчка и море спертого воздуха, от которого щиплет в глазах», – подумал он, вглядываясь в камеру.
Густой зеленый цвет преобладал во всем: стены, небольшое зарешеченное окошко, низ которого рукой не достать, двенадцать двухъярусных коек в три ряда по обе стороны от этого окошка, большой деревянный стол в центре и скамейки из толстых струганных досок по его периметру, даже перегородка, которая отделяла унитаз от общей комнаты, и металлическая раковина умывальника были окрашены ядовитой зеленой краской. Всю эту картину окончательно утяжелял тусклый свет, излучаемый единственной лампочкой под самым потолком.
«Все выглядит, как в рассказе Карабанова», – подумал он, но, зная, что за ним наблюдают любопытные глаза заключенных, громко произнес: «Всем привет, меня зовут Эди, подскажете, где свободная койка».
– Ну, привет, мил человек, – донеслось с дальнего левого угла секунды спустя. Иди сюда, расскажешь, кто ты есть, чем промышлял, а там поглядим, где тебе быть.
– А чего ходить-то, лучше скажите, какую койку можно занять, потом можно будет и поговорить, – отреагировал Эди, отыскивая глазами не застеленную койку.
– Ты что себе, падла, позволяешь, – раздался из того же угла визгливый голос, и тут же перед Эди нарисовался молодой человек с бритой головой. – Твое место мы определяем у параши, коль решил базарить против пахана.
Эди, знакомившийся с делами обитателей камеры, сразу же узнал в бритом Слюнявого, шестерку Марвана, от которого можно было ожидать любых действий. И потому, не упуская из вида его руки и ноги, нарочно грубо произнес:
– Послушайте, молодой человек, почему вы меня оскорбляете, и что значит, мы определяем вам место у параши? Уйдите, а то и без вас у меня полная чаша проблем, – и направился было к пустой койке, которую только что заметил, благо она находилась в противоположном углу от места обитания Марвана и его людей.
Но на его пути тут же встал Слюнявый.
– У параши сказано, – промямлил Слюнявый, кривя рот, – у параши.
По тому, что рассказывал Карабанов, из находящихся здесь двадцати одного заключенного четверо ходят под Марваном, а остальные – расхитители соцсобственности, мелкие воришки и хулиганы – ведут себя ниже травы и тише воды. И потому вряд ли при драке займут чью-либо сторону.
– Ну что ж, у параши так у параши, только покажите, где это заведение, – спросил Эди у ошарашенного Слюнявого, который даже не подумал скрывать своего торжества по случаю личной победы над этим спортивного сложения молодым человеком. Глаза его засверкали, он даже начал как-то примеряться к спортивной куртке и сумке Эди, пальцы судорожно заходили, будто он катал ими шарики или перебирал карты.
– Ты что, слепой? – вновь нервно взвизгнул Слюнявый и показал рукой в татуировке на туалетную перегородку.
В этот момент Эди сбросил в проем между входом и столом сумку и постельные принадлежности, образовав тем самым своего рода небольшое препятствие для тех, кто ринется на него со стороны Марвана, и коротким ударом кулака в челюсть сбил крикуна на пол.
– Зря ты его так, мил человек, он же слаб. Так можно и убить. Видишь, он почти не дышит. Ты не уважил меня, мой закон, мою хату и потому тебя долго будем бить, а потом опустим для порядка и запихаем под шконку, – нарочито развязно выговорил Марван, шагнув из-за коек к столу.
– Я не знаю, о каких законах вы говорите, но оскорблять себя никому не дам. Я только спросил, на какой койке можно разместиться, а он меня начал грязными словами обзывать. Потому и ударил, я всегда в таких случаях бью, – спокойно произнес Эди, наблюдая за тем, как трое других заключенных, появившиеся в центре камеры, не торопясь, стали надвигаться на него, выбирая момент для атаки. Среди них особо выделялся Долговязый, что находился слева.
«Этот ударит, мало не покажется, нужно маневрировать, насколько позволит свободное пространство, иначе не избежать осложнений, – мелькнуло в голове Эди. А все-таки я верно рассчитал, когда предположил, что только пятеро будут нападать, непонятно только, почему Марван остается в стороне, более того, даже присел на скамейку. Видимо, решил дождаться момента, когда нужно будет добивать?..»
«Сейчас врежу…» – прочитал он во взгляде одного из нападающих, что был в середине, и тут же на опережение резко ударил его правым кулаком в челюсть, отчего тот свалился под ноги своих товарищей, чем на пару секунд задержал их нападение. Воспользовавшись этой заминкой, бросил левую руку в лицо Долговязого, заставив его тем самым на доли секунды остановиться, а сам молниеносно нанес акцентированный боковой удар подъемом ступни в шею другого противника и быстро отступил на шаг назад, уклоняясь от последовавших один за другим хорошо поставленных ударов кулаками Долговязого в голову.
Все это время Эди не упускал из поля зрения Марвана, который так и не сдвинулся с места.
Между тем Долговязый продолжал атаковать, переступая через тела своих повергнутых товарищей. Чтобы положить этому конец, Эди быстро отступил на шаг назад вправо и замер во фронтальной стойке, вытянув вперед полусогнутые в локтях руки с раскрытыми ладонями, обращенными к противнику, как бы призывая продолжать атаковать… Долговязый не заставил себя ждать. Узрев в прекратившем маневрировать противнике легкую добычу, он, шумно выдохнув, словно лесоруб при ударе топором, направил в его челюсть правый кулак, который, оттесненный касательным движением левого предплечья несколько ушел за голову Эди, потянув по инерции за собой нападающего. В те самые доли секунды пальцы правой руки Эди молниеносно клюнули в глаза Долговязого, а освободившаяся левая рука, подгоняемая доворачивающимися плечом и корпусом, мощно ударила основанием ладони в подбородок, отчего тот рухнул словно подкошенный.
«Повезло – зэки оказались слабенькими», – мелькнула в голове Эди торопливая мысль.
«Ты ее не слушай, она специально тебя расслабляет, ведь еще своего слова не сказал их пахан, надо действовать, иначе будет поздно», – посоветовала другая мысль.
«Сейчас со всем этим разберемся», – заключил Эди и в два прыжка оказался рядом с Марваном, который начал было вставать.
– Не надо, я все понял, облажалась моя гвардия, – в сердцах произнес он и медленно опустился на прежнее место, упершись острым взглядом в переносицу Эди. А потом, как бы опомнившись, театрально разведя руки в стороны и, прищурившись, спросил: – Мил человек, ты кем будешь, что так – раз – и всех в отключку, спортсмен что ли?
– Историк я, приехал собирать материал для научной работы, – сквозь зубы процедил Эди, вплотную приблизившись к Марвану, чтобы в любой момент нанести ему удар.
– Почему тогда ты здесь, если ученый? – с еле скрываемым раздражением в голосе и играя желваками на скулах, выдавил из себя Марван.
– Не знаю, меня с кем-то спутали и обвиняют в ограблении инкассаторской машины, – уже спокойно ответил Эди, глядя в глаза Марвану.
– Здесь все ни за что нары коптят, мил человек, – осклабился Марван, обнажив ряд пожелтевших от чифиря зубов.
– Возможно, – произнес Эди и бросил взгляд на «поле боя», где гвардия Марвана приходила в себя.
Обративший на это внимание, Марван, небрежно вытянув в сторону братков указательный палец, бросил:
– Эти… к тебе больше не подойдут, они сейчас никто, они ноль, понимаешь, ноль, так что занимай любую шконку, тебе никто не скажет «нет». Ты доказал, что ты духовитый фраер.
– Вы мне своими кличками не тычьте, я не понимаю все это, – потребовал Эди.
– Мил человек, сказав «фраер», я проявил к тебе уважение. Понимаешь, фраер это… – начал было пояснять Марван.
– Возможно, но мне это не нравится, – не дал договорить ему Эди, – я пойду лягу, ночь на дворе.
– И это правильно, – согласился Марван, еле сдерживая свое раздражение, поскольку не привык, чтобы с ним так неучтиво разговаривали. Но, подавив в себе нарастающий гнев, скривив губы в улыбке, немало удивив этим своих прихлебателей, продолжил: – Человек должен отдыхать. Ложись, хочешь тут, хочешь там, покажи, где хочешь, туда принесут твои вещи.
– Спасибо, я привык делать все сам, – сказал Эди и направился к своим вещам.
– Как хочешь, мил человек, как хочешь. Да, а как тебя зовут?
– Эди, – бросил он через плечо, глядя на то, как двое блатных укладывали на койку еще плохо владеющего своим телом Долговязого и сидящего на полу у ближней к выходу койки Слюнявого.
– Хорошее имя, а я Марван, будем знакомы. Ты, кажется, надолго сюда залетел.
– Не думаю. Я никого не убивал и не грабил, я сюда по ошибке попал, – нарочито стиснув зубы, резко выпалил Эди, подбирая с пола сумку.
– Поживем увидим. Если нужно будет, спрашивай – посоветуем, что и как говорить следаку. Мы народ тертый, но в наши дела не лезь, здесь мы банкуем, и ты нам не указ. Крепкие кулаки – это хорошо, но не все через них решается.
– Спасибо, если нужно будет, непременно обращусь, ну а дел мне и своих хватает, – произнес Эди, слегка улыбнувшись, демонстрируя тем самым, что не собирается с ним враждовать. – За своих ребят не обижайся, они были неправы, они оскорбили меня ни за что ни про что и потому наказаны. О ваших обычаях или законах я только слышал, а в сущности, ничего о них не знаю, не приходилось как-то сталкиваться, да мне, пожалуй, это и не нужно, я человек…
– А вот при-шло-сь, – растянуто произнес Марван, не дожидаясь того, когда Эди завершит фразу. – В жизни и не такое бывает, она, мил человек, как последняя стерва, в самый неподходящий момент может в душу плюнуть. Так что привыкай, начало у тебя уже есть. А за неласковую встречу не держи зла, согласен, нескладно все получилось. Слюнявый любит новичков на вшивость проверять, водится за ним такая партачная[9] слабость, иногда не в меру кипешует[10], не прочь свой кишер[11] ланцами[12] лоха забить. Говорил же, не суетись, нарвешься на духовитого, кусала выбьет. Еще раз раньше времени полезет на новичка, мокну в парашу, так и быть… Слюнявый, ты слышь, о чем речь веду, а-а?
– Усек[13], я хотел как лучше, – донесся слабый голос Слюнявого.
– Так-то оно так, но смотри у меня, я тебя предупредил. Ты же знаешь, что я незаслуженно никого не обижаю. Но и нарушать воровской закон в доверенной мне хате никому не позволю, кто бы он ни был. Расплата такого обязательно настигнет ни сегодня, так завтра, лучше не испытывать мое терпение и свою судьбу.
Марван еще долго менторским голосом вещал о премудростях блатной жизни, нравах, бытующих в местах лишения свободы, а тем временем Эди, уверенный в том, что эта лекция проводится для него, постелил себе на койке, что находилась в противоположном углу. Благо, верхняя над ним и соседняя койки были свободны и не мешали обзору. Сумку пристроил в проходе со стороны ног, чтобы хоть в какой-то степени усложнить возможный бросок к себе блатных, если надумают вновь нападать, и лег в чем был поверх одеяла. Тело требовало отдыха, да и необходимо было осмыслить все, что произошло в камере, и подумать над тем, как с пользой использовать первый успех.
Вскоре Марван умолк, и в камере наступила тишина, нарушаемая то храпом, то сонным бредом кого-то из заключенных, а также приглушенным разговором очифирившихся[14] блатных, которые, по всей вероятности, обсуждали происшедшие в камере события и свои возможные действия в отношении духовитого зэка. То, что они все сделают для восстановления своего статус-кво, у Эди сомнений не было. Блатные, знавшие, что утром об их позоре станет известно в других камерах, могли предпринять новую попытку его сломить. Поэтому он лежал, наблюдая из-под слегка прикрытых век за обстановкой вокруг себя, и готовый в любую секунду подняться на ноги.
Неожиданно до его слуха донеслось звяканье штырей в проходном коридоре, а за этим и гулкие шаги надзирателей в кованых сапогах… «Это, наверно, «Иуду» ведут», – успел подумать он, как кто-то открыл форточку в двери и неторопливым взглядом оглядел камеру. Затем послышались щелканье ключа в замке, скрежет запорного устройства и скрип открываемой двери.
– Извиняйте, граждане заключенные, за позднее беспокойство, я вам привел достойного вас постояльца, – нарочито небрежно бросил в камеру надзиратель в форме прапорщика, а затем резко скомандовал заключенному пройти в камеру. Как только тот сделал два шага через порог, тут же захлопнул за ним дверь.
Эди сразу же узнал его, вот только осунулся, но в остальном – все тот же независимый взгляд и подтянутая фигура, что подчеркивает ладно сидящий на нем иностранного производства спортивный костюм, и, главное, внешне выглядит спокойным, нисколько не сломлен неожиданно навалившимися на него неприятностями. Видно, внутренне действительно готовился и к такому развитию событий.
– Здравствуйте, товарищи, не подскажете, на какой койке можно лечь, – спокойным голосом произнес Бизенко, слегка выставив правое колено вперед и прижав к нему постельные принадлежности, которые до этого держал на весу.
– А ты, мил человек, сначала подгреби сюда и расскажи, кто ты и за что угодил за решето[15], и с чего этот крючок[16] базарил насчет достойного постояльца, а потом решим, на какой шконке тебе скулить, – предложил Марван, успевший к тому времени присесть за стол. Тут же рядом с ним примостились Слюнявый и двое других блатных. Долговязого не было, видно полученная травма не позволила ему присоединиться к братве.
Бизенко неторопливо подошел к столу и сел напротив Марвана, положив рядом свою ношу, чем вызвал явное недовольство блатных, что выразилось в их многозначительных переглядываниях, игре бровями и жестикуляции растопыренными пальцами.
– Я, – начал было говорить Бизенко, но ударом кулака Марвана в скулу был опрокинут на пол.
Тут же на него набросился Слюнявый и с криком: «Падла, тебе, кто разрешал садиться за стол», – начал бить кулаками в лицо.
Пришедший в себя Бизенко ловко вывернулся из-под Слюнявого и, приподнявшись на колено, нанес ему в подбородок встречный акцентированный удар, от которого тот мгновенно сник и завалился набок. Взбешенные этим блатные тут же набросились на новичка и, вновь сбив его на пол, стали избивать ногами. Когда Бизенко потерял сознание, пришедший в себя Слюнявый, стал стягивать с него штаны, чтобы надругаться.
Эди крикнул:
– Марван, это и есть ваш хваленый закон и ваш порядок, а ну-ка, прекратите этот беспредел.
– Мил человек, не впрягайся[17], это тебя не касается, – выдавил из себя запыхавшийся Марван, – иначе тебе хана[18].
– А сейчас посмотрим, так ли это, – выпалил Эди и буквально в несколько шагов оказался рядом с Марваном, который стоял около стола, наблюдая за тем, как Слюнявый и его сотоварищи пристраивали поперек скамейки головой вниз полуголого Бизенко.
Марван среагировал на возникшую угрозу тем, что попытался ударить Эди ногой в пах, но промахнулся, и был сокрушен сильным ударом кулака в грудь, что вызвало бегство блатных с поля боя.
В этот момент резко распахнулась дверь, и в камеру с криками: «Всем стоять!» – вбежало пятеро надзирателей с какими-то самодельными резиновыми дубинками[19] в руках. После такой команды, к удивлению Эди, с коек попрыгали на пол даже те зэки, которые до этого спали или делали вид, что спят.
