Альбина Рафаиловна Шагапова
Долг ведьмы
Звенит звонок. Группа спешно покидает аудиторию. Мы, под обстрелом многочисленных взглядов, спускаемся по лестнице, в просторный холл, проходим мимо огромной, до самого потолка статуи первооткрывателя острова, выходим на улицу. В кипарисовой рощице прохладно, тихо и безопасно. Не шумят предатели- фонтаны, способные передать информацию преподавателям, не шныряют любопытные студенты.
– Я попрошу у коменданта общежития улучшенную лодку и улучшенный спиннинг, якобы, для вечерней рыбалки и клубок- проводник, который доведёт нас до моря на другой стороне, через джунгли.
– И вы думаете, лодка сможет вывезти нас? Ведь здесь, наверняка, установлены барьеры. Не думаю, что такой стратегически важный объект, как магическая академия оставили без охраны.
– Вот мы и проверим, – чиновник усмехается, и эта его усмешка кажется мне недоброй. – Если нас поймают, можно будет легко отбрехаться, что хотели порыбачить, но лодка взбрыкнула и уволокла нас чёрте куда. Откладывай продукты, изучай карту острова. Выдвинемся на следующий день после праздника «Всех студентов». Повеселимся, поедим, покружимся в танце, пусть думают, что мы влюблённая парочка, так меньше вызовем подозрений. Если исчезнем, народ станет думать, что мы где-то уединились. Пойдём через джунгли. А в открытом море, любое, проплывающее судно поможет нам. Жаль, нет ружья, однако, ножом я управляться умею. Будь готова!
Последняя его фраза звучит жёстко и сухо. Именно так, наверняка, Анатолий разговаривает со своими подчинёнными. Даёт распоряжения и требует их выполнения.
Чиновник медленно поднимается с лавочки, берёт за ремень свою сумку с тетрадями и ручками и уходит. Я недоверчиво смотрю ему в след. И как, интересно, он собирается продираться сквозь джунгли с такой комплекцией. А моя нога? Мы же и пяти километров не пройдём, устанем и свалимся под каким-нибудь папоротником. И это я ещё местную фауну в расчёт не беру. Выходить в джунгли, кишащие хищниками и змеями – сущее безумие. Надо бы об этом сказать дядьке, а то ведь потащится к каким-нибудь тиграм или леопардам прямо в пасть.
Удовлетворённая тем, что причина остаться на острове всё же нашлась, я, с лёгким сердцем, покидаю рощицу. Скоро обед.
***
Наши занятия проходят всегда на пляже и всегда на закате.
–У каждого мага есть своё место силы и время силы, – объясняет Молибден. – По тому, программой обучения предусмотрены индивидуальные занятия. Стасу необходимо утреннее море, а Светлане – уснувший в полдень лес или роща. Твоё же место силы – море, а время силы – закат.
Восхищённо слушаю, заставляя себя не думать о Светлане, Милане и прочих девицах, с которыми он работает так же, как и со мной, один на один. Отдаю себе отчёт, что не имею права ревновать, однако, неприятное чувство царапает по сердцу кривым ногтем, оставляя не смертельные, но противно-саднящие борозды.
Перед началом занятия, мы входим в море, стоим, запрокинув головы в рыжеющее небо, подняв вверх раскрытые ладони. В центре ладони есть точка, обладающая высоким энергетическим излучением. Именно с помощью этой точки, маг чувствует ауру, но и силу берёт тоже через неё. Молчим, слушаем плеск волн, ловим энергию заходящего солнца, затем погружаемся в воду.
– Почувствуй мощь водной стихии, ощути расслабление, которое она даёт. Отпусти мысли, дай наполнить себя гармонией, спокойствием, почувствуй, как уходит напряжение прошедшего дня, – эти слова Молибден говорит всегда, и мне это не надоедает. Напротив, я растворяюсь в мягкости его баритона, позволяя волнам ласкать своё тело. Убаюкивающий тембр мужского голоса и лёгкое поглаживание морских волн, медь, разливающегося по небу заката, и золотое сияние ауры учителя. И мне кажется, что в эти минуты мы близки, как никогда. Мой персональный рай, мой наркотик.
Затем мы выходим на берег, и Молибден даёт теоретический материал. Сегодня, он рассказывает о цветах ауры.
– Преобладание красного цвета в ауре, свидетельствует о физической силе и живучести её обладателя. Недостаток красных всполохов, говорит о снижении иммунитета, усталости и слабости. Преобладание оранжевого указывает на эмоциональность и чувственность человека. Жёлтый – на чувство собственного достоинства, интеллект, властность. Зелёный цвет – гармония, любовь и преданность, голубой- вдохновение, высокий творческий потенциал, синий – сильная интуиция, а фиолетовый – указывает на высокую духовность человека.
– А какого цвета моя аура? – спрашиваю чуть слышно, отчего-то, в, розовато-рыжем свете заката, не хочется говорить громко, не хочется нарушать ту гармонию, воцарившуюся в природе перед наступлением тьмы.
И Молибден меня понимает, отвечает так же тихо:
–Зелёная с голубыми искрами. Очень красиво, тебе бы понравилось. Но, к сожалению, мы свою ауру увидеть не можем, только чужую. Потому, целители способны вылечить всех, кроме себя. Чтобы вылечить, убить, прочесть память, в общем, оказать любое магическое воздействие на объект, мы должны прорваться сквозь защиту ауры. И если процесс исцеления не вызывает особых сложностей, так, как мы видим прорехи, проникаем сквозь них и работаем, а потом эти самые прорехи в ауре латаем, то убийство или чтение памяти, связаны с преодолением определённых препятствий. Сегодня, ты попробуешь войти в мою память и просмотреть несколько моментов из моего прошлого.
– Да чего я там не видела? – смеюсь, а в области сердца лопается ментоловый шарик, впрыскивая в вены бодрящую прохладу. Его воспоминания! Кусочек его жизни! Для меня! И плевать, что вчера он то же самое мог показывать Милане, а сегодня днём – Светлане. Главное, что происходит здесь и сейчас. А здесь и сейчас мы вдвоём, на берегу, полыхающего закатным огнём моря, отгороженные от всех стеной скал, окутанные ароматом морской соли, нагретого за день камня и свежести вечернего бриза.
Беру в руки блокнот и карандаш, Рисую силуэт Молибдена, другой, свободной рукой тянусь к ауре учителя, тут же попадаю в мощный поток золотистого сияния.
– Чужая аура может оказаться слишком сильной, гораздо сильнее твоей, – всплывают в мыслях наставления учителя. – Она способна либо притянуть тебя, либо сжечь. Если сожжёт – твоё сознание сгорит, и ты сойдёшь с ума. Если- притянет, ты попадёшь в полную зависимость от объекта и тоже сойдёшь с ума. Как только попала в энергетическое поле – начинай действовать, ищи брешь, или наиболее тонкое место, где ты сможешь её нарисовать.
Аура Молибдена ровная, целая, и, кажется, в ней нет ни прорех, ни истончений. А сила поля манит, ластится, обдаёт живительным, невероятно ласковым теплом, предлагая умиротворённо закрыть глаза, расслабиться и слиться с окружившим золотом.
Кажется, здесь, на уровне ключиц, поле чуть светлее, не такое яркое. Жаль портить красоту, нарушать гармонию, но я заставляю себя вывести на своём листе бумаги чёрную дыру. Так, защитный барьер преодолён. Рисую, уже более подробно и тщательно лицо Молибдена, голову, слишком аккуратные для мужчины, ушные раковины, светлые волосы, затянутые в хвост.
Новогодний бал. Все нарядные, весёлые. Звучит красивая медленная музыка, на полу, потолке и стенах зала дрожат отражения множество разноцветных огоньков гирлянды. В центре зала наряженная ёлка, тут и там кружатся парочки. Он не пригласил её на танец, ни разу. Весь вечер кружился с другими девчонками, с Ленкой- раскладушкой, Зойкой – недавалкой и даже с Валькой- неряхой. Ох и разговоров будет в спальне перед сном! Ещё бы! Сам Молибден с ними танцевал, вечер удался. А вот Мелкую пригласить на танец так и не решился. Ведь она не из тех, кто расплывётся в глупой улыбочке и начнёт радостно щебетать какую-нибудь чушь. Посмотрит исподлобья, тут же превратится в ощетинившегося ежа и процедит сквозь зубы:
– Ты что, совсем дурак? Ногу мою видел?
Вот и танцевал со всеми, только не с ней. Выслушивал всяческий бред, какие-то детдомовские сплетни, хвалебные оды самому себе. А когда скользнул взглядом по её тоненькой фигурке в свете новогодних огней, облачённой в белое платье в дурацкий розовый цветочек, подаренное Илоне одной из воспитательниц, его словно огненной стрелой прошибло. Глаза Мелкой смотрели в упор, осуждающе, обиженно. Девчонка старалась не плакать, кусала нижнюю губу и даже смешно вздёрнула подбородок. Данька улыбнулся ей, чтобы подбодрить, чтобы дать понять, мол, сейчас подойдёт и пригласит, и больше никогда не оставит в одиночестве, но опоздал.
– Крокодил пупырчатый! – крикнула она во всё горло и быстро, как только это позволяла больная нога, направилась к выходу из зала, наверняка, надеясь услышать окрик или шум, догоняющих шагов. Он же, хлопает по плечу Санька, и оба парня отправляются в мужской туалет, где за бачком унитаза спрятана бутылка портвейна. Дешёвое пойло бежит по горлу, горькое, противное, но для них – детдомовских пацанов, и это кажется роскошью…
Чужая аура отбрасывает меня резко, и я отскакиваю, как мячик, падаю на гальку, роняю блокнот и карандаш.
–Хотела пройти дальше? – спрашивает Данила, сурово сдвинув брови, возвышаясь надо мной. – Никогда не делай этого, даже если очень любопытно, иначе, останешься в чужом сознании и будешь блуждать, пока твоё физическое тело не умрёт от обезвоживания и голода.
Хватаюсь за протянутую ладонь куратора, поднимаюсь с земли.
– А ты остальным показывал то же, что и мне? – почему-то мне очень важно знать ответ.
– Разумеется, нет, – смеётся Данила, заправляя выбившуюся из хвоста прядь мне за ухо. И от этого простого жеста, от мимолётного прикосновения пальцев, от осознания того, что увиденное было разделено со мной и только со мной, по венам устремляются холодящие и одновременно обжигающие ментоловые шарики. Сегодня шкатулка моих воспоминаний пополнится ещё на одно сокровище.
Глава 14
Можете считать меня дикаркой, но ванна, полная душистой пены, восхищала, восхищает и будет восхищать, так как до появления на острове, такая роскошь в моей жизни отсутствовала. В детском доме была тёмная баня, совершенно баней не пахнущая, а насквозь провонявшая кислым молоком, топившаяся по-чёрному, узкая, с гнилыми, покрытыми противной слизью полами. В училище – душевая с десятью кабинками и грубо-оструганными деревянными лавками, а на съёмной квартире… Нет, ванна конечно была, вот только сидеть в ней вовсе не хотелось по причине постоянного холода и сырости в помещении. Но здесь же, я не упускала возможности понежиться в тёплой воде с запахом клубники, или апельсина, или ананаса. Вот и этим утром я, по обыкновению, валяюсь в клубах клубничной пены, мечтаю об очередной встрече с Молибденом, и празднике «Всех студентов», который должен состояться через три дня. Однако, не забывая поглядывать на часы. Наслаждение- наслаждением, а пары и наказания за прогулы никто не отменял.
Шум, доносящийся из коридора, заставляет вынырнуть из блаженного состояния истомы. Крики ужаса, всхлипывания, причитания, надрывный вой. Неприятно, тревожно. Почему-то, по утрам все звуки и запахи ощущаешь острее и воспринимаешь болезненнее. А по спине уже бежит холодная струйка пота, сердце царапает коготок дурного предчувствия.
Набрасываю халат, выглядываю в коридор. Студенты, несколько преподавателей и Крабич. Как ему удаётся появляться в нужный момент?
– Не трогайте меня! Уйдите! Я больше так не могу! – Света воет, вырываясь из рук, волокущих её куда-то инквизиторов. Абсолютно голая, с облепившими лицо, мокрыми волосами, она окидывает и нас, и коридор, и молча стоящего Крабича горящим лютой ненавистью, взглядом.
– Это ж какой идиоткой надо быть, чтобы кончать с жизнью в воде, – совершенно спокойно произносит какая-то смуглая брюнетка, обращаясь к рядом стоящей подружке. – Лучше бы повесилась.
– Они всё равно не дали бы, – отвечает другая девушка. – Ой блин! Что же с ней будет-то?!
И Регина, и Лидия, и все остальные смотрят заворожённо, испуганно. И я делаю шаг к бывшей однокурснице. Да, я чувствую, я знаю, что именно бывшей. Нас о попытке суицида предупреждали в день прибытия. Мне жаль бедную женщину. Жаль, несмотря на колкости и насмешки с её стороны, на побои в душевой, на участие во всеобщем бойкоте. И если сейчас не вмешаться, если не попросить за неё, со Светой сделают что-то очень нехорошее.
– Куда вы тащите Дорофееву? – спрашиваю Крабича. – Если она так поступила, значит, были причины. Не лучше ли разобраться в её проблеме?
В ответ молчание. Лишь шёпот студентов и истеричный, надрывный, проходящий лезвием по нервам, закладывающий уши, вой женщины. Изо рта вытекает слюна, ноги изо всех сил упираются в ковровое покрытие, тело изгибается, бьётся в неумолимых руках.
– Света, да объясни же им, что случилось! Не ори просто так! Возьми себя в руки! – кричу в бледное, перекошенное ужасом лицо.
– Не трогай её, – цедит сквозь зубы Олеся, пытаясь утянуть меня обратно в комнату. – Не связывайся.
Света оборачивается ко мне, фокусирует взгляд, страшно, по-волчьи скалится и рычит, так яростно, что я невольно отступаю назад. А от обнажённого тела исходит густой, тошнотворный дух безысходности. С чем сравнить этот запах? С вонью наглухо закрытого помещения? Несвежего белья?
– Продажная тварь, тебе не понять тоски матери по детям, – изрыгает она. Слышу согласное хихиканье за спиной. – Мне снился сон. В нём всем нам, эти уроды – Крабич и Молибден вспарывали вены, а мы, истекая кровью лежали в каменных корытах. А ты…
Палец светы тычет мне в грудь, а на её лице появляется маска гадливости, так, будто бы от меня воняет нечистотами.
– А ты, ради спокойной жизни, убьёшь своё дитя. Своего сына, которого выскребут из тебя по частям. Белый латок, а на нём маленькие красные кусочки твоего ребёнка. Я видела! Я видела! Я видела!
Женщина разражается слезами, повисает на руках своих конвоиров, обессиленная этим монологом, а мы слышим приказ Крабича разойтись по комнатам, и, какое-то совершенно уж нелепое в данной ситуации распоряжение:
– Замените пылесос на третьем этаже. От старья нужно избавляться.
Разумеется, валяться и нежится в облаках грёз уже не хочется. Какие уж там грёзы? Нужно приводить себя в порядок, завтракать и топать на пары.
– Она действительно могла что-то видеть во сне? – спрашиваю Олесю, развалившуюся на моей кровати.
– Если сильная, то могла, – отвечает подруга, лениво потягиваясь. – Такое бывает, когда о чём-то думаешь, снятся сны на данную тему. А маг, обладающий определёнными знаниями, способен этот сон расшифровать.
– И что с ней будет теперь?
– Отправится в подвал. Она пыталась убить себя на острове, и остров это почувствовал. Ощутил её ненависть, и во время инициации свою силу не даст и привязывать к себе не будет. А свободный маг опасен. По тому, его не обучают и отправляют в расход. Ладно, идём на пары, а то, чего доброго опоздаем.
Случившееся со Светой не выходит из головы. Кручу её предсказание и так, и эдак, стараясь себя убедить в том, что Света могла что-то не так понять. Однокурсники, так же взбудоражены, однако, пытать преподавателей не решаются, предпочитая шушукаться по углам и строить догадки, от вполне правдоподобных до совершеннейшего вздора. Преподаватели же, ведут себя как обычно, словно попытка суицида одного из студентов – дело вполне обыкновенное. Хотя, может так оно и есть. На Корхебели, как я уже успела убедиться, наши жизни никакой ценности не представляют.
На перемене меня перехватывает Олеся.
– Слушай, – нервно шепчет она, заталкивая в свободный, наиболее укромный угол коридора. – Сегодня вечером Русланчик зовёт меня к себе в номер, мол, жаждет показать мне нечто невероятное, свой дипломный проект. Сходишь со мной?
– Зачем? – искренне недоумеваю я. – Он ведь тебя зовёт. Да и дело, как мне кажется, вовсе не в проекте.
– Разумеется, не в проекте, – вздыхает Олеся. – Знаю, что нравлюсь ему, вижу, как Русланчик на меня смотрит. Он хороший, он талантливый маг, но не могу. Я уже была в отношениях, была счастливой и влюблённой, а потом, в одночасье всё потеряла. Наша жизнь может прерваться в любой момент.
– В том-то и дело, Олесь, – беру подругу за руку. Пальцы Олеськи холодные, слегка подрагивают, щёки же, напротив, горят, словно в лихорадке. – Жизнь коротка, и глупо ограничивать себя рамками страха.
– Это не только рамки страха, -Олеся вырывает свои пальцы из моей руки, прячет лицо в ладони. – Болтая с Русланом, улыбаясь ему, представляя нашу близость, я ощущаю себя предательницей, безвольной тварью. Но тебе пока этого не понять.
Звенит звонок, приглашая на очередную пару. Олеська по удобнее перехватывает ремешок своей сумки, трясёт головой, словно выбрасывая из неё ненужные мысли.
– Ну, так ты идёшь со мной проект смотреть? – спрашивает, уже другим, беспечным голосом.
– Конечно иду, – отвечаю с такой же беспечностью.
***
Вопреки моим ожиданиям, в комнате Русланчика романтическая обстановка отсутствует напрочь. Нет ни накрытого на двоих стола, ни свечей, ни даже, букетов роз. Хотя, последним никого особо не удивишь. Эти розы и во дворе академии надоели хуже горькой редьки. Дурманят своим душным сладким запахом, путают мысли, сковывают волю. Цветы, выращенные магами-агрономами специально для подавления бунтов и агрессивных настроений, вгоняющие в сомнамбулическое состояние. И если новички ещё способны сопротивляться, что-то возражать и наивно мечтать о побеге, то старожилы, начиная со второго курса покорны, расслаблены, лишь иногда, в редкие минуты способные к каким-то наиболее решительным действиям, да и то, по отношению друг к другу, но ни как не к преподавателям.
– Это будет прорыв! Революция в магии! Такого ещё никто не создавал, я узнавал, – суетился Руслан, нервно меря шагами комнату и зарываясь пальцами в густую чёрную шевелюру. – Хочу, чтобы ты, Олеся, ну и ты Илона, увидели это первыми.
Наверняка моей персоны в списке влюблённого Русланчика не было, но раз уж я бесцеремонно припёрлась, почему бы и не включить? В конце концов, если любишь женщину, то люби всё, что её окружает, и маму, и собачку мамы, и подружку.
Парень резко останавливается. Вытаскивает из шкафа сумку, принимается суетливо рыться в ней, продолжая возбуждённо говорить о своём проекте:
– Мы привыкли, что пространственные порталы создаются лишь с помощью визуализации, то есть, необходимо детально представить место, где хочешь оказаться и нарисовать его в воздухе. Это весьма трудоёмко, почему?
Русланчик поднимает лиловые продолговатые виноградины своих глаз на Олесю, ожидая толи поддержки, толи ответа, толи возражений.
– Человек не может помнить всё, – незамедлительно отвечает подруга. –И по тому, пространственные порталы работают лишь на близком расстоянии. Я хорошо помню, как выглядит моя комната. Однако не совсем помню, как выглядит вокзал моего родного города.
– К тому же, – Русланчик назидательно поднимает указательный палец к потолку. – Ты не знаешь, какие изменения произошли на вокзале, может поставили новый ларёк, а может и вовсе снесли. А неправильно открытый портал грозит исчезновением мага во времени и пространстве. Был и нет. По тому, даже на близкие расстояния порталы способны открывать лишь архимаги. Иначе, мы бы все разбежались по Конгломерату. Но я изобрёл иной способ, он прост, безопасен и применим на дальние расстояния. Чёрт!
Парень, устав рыться в недрах сумки, переворачивает её на кровать, а затем, среди смятой бумаги, сломанных карандашей, тетрадей и ещё какой-то мелочёвки находит небольшую губную гармошку.
–Итак, дамы, не желаете ли отправиться на прогулку, например, к пляжу, – Руслан лукаво подмигивает Олеське, а я даю себе слово ретироваться сразу же, как эта самая прогулка начнётся. Да, мне хорошо с этой парочкой, тепло, весело, уютно. Однако, мешать друзьям налаживать свою личную жизнь – свинство. Олеська – не Полина, и в моей заботе и контроле не нуждается.
– Закрываем глазки, вспоминаем запахи моря, скал, представляем прикосновение ветра, прохладу, набегающей на кончики пальцев волны, и слушаем музыку.
Парень прикладывает гармошку к губам, и комнату заполняет шелест волн, крики чаек, шорох прибрежной гальки.
Запах морской соли становится сильнее, ежусь от внезапно- налетевшего прохладного ветерка и распахиваю глаза. Надо мной чёрное, усыпанное серебряными крупицами звёзд, небо, море, накатывает на берег, оставляя у носков моих сандалий кружево пены. Неверный свет луны, отражаясь в воде, тянется бледной желтоватой дорожкой от берега до горизонта.
– Не фига себе! – восклицаем мы с подругой одновременно.
Олеся поднимает с земли камень, рассматривает его, словно не веря, затем, швыряет его в воду. Тот, с плюхом падает на дно.
Потом, хватает Руслана за плечи, заглядывает в глаза и быстро-быстро, словно боясь собственных мыслей начинает говорить, глотая окончания слов, захлёбываясь, переходя то на шёпот, то на сип:
– Русланчик, дорогой, хороший мой. Не нужно использовать это в качестве дипломной, не надо, очень тебя прошу. Ведь своим изобретением ты можешь спасти людей, тех, кого сюда притащили силой, тех, кто точно знает, что не сдаст экзамены. Мы все можем сбежать, оставить и преподов, и инквизиторов в дураках. Осталось только придумать, как обойти привязку к острову. Но ведь у тебя получится, да? Ты же такой умный, Русланчик!
– Ты действительно хочешь этого, Олесь? – шепчет он, обнимая подругу. – Ты же знаешь, я на всё готов ради тебя. Но проект не доведён до ума, необходимы дальнейшие испытания, ты же понимаешь?
– Понимаю, понимаю, – Олеська гладит парня по курчавым волосам, лбу, пунцовым щекам. – У тебя всё получится, да, не завтра, да, не через месяц, но получится, ведь ты такой талантливый, Русланчик! Я верю в тебя.
Информация и перспективы, связанные с ней пробиваются до моего сознания с трудом. Ведь это- действительно революция, свобода и спокойная жизнь для таких как я, Олеся и множество других людей. Пячусь назад, осторожно, опасаясь разорвать тоненькую ниточку, протянувшуюся между друзьями. Их, слившиеся в тесных объятиях силуэты, посеребрённые луной, на фоне ночной тьмы восхищают и будят в душе гадкого спрута зависти и обиды. Никто не приглашал меня на свидание, не целовал при луне, не заглядывал в глаза с обезоруживающей нежностью, от которой бы замирало сердце.
Этой ночью перебирать сокровища своей воображаемой шкатулки вовсе не хочется. А хочется реветь в подушку и жалеть себя. Я и реву, пока не раздаётся первый аккорд арфы, после которого моё сознание погружается в невнятный, наполненный размытыми образами сон.
