Александр Амфитеатров
Ф.П. Комиссаржевский
Любопытно, однако, что именно Коммиссаржевский и именно в «Фаусте» заронил в меня сомнение в надобности реализма в опере. Он был идеальный Фауст Тете, и контраст его с «вампукою» остальных действующих лиц «Фауста» Гуно пренеприятно резал глаза. Казалось бы, в том вина была не его, но рутинеров «вампуки». Да, но, когда Фауст – Коммиссаржевский оставался один на сцене или в дуэте с Маргаритою, не исчезало сомнение, что такой Фауст ни в коем случае не стал бы выражать своих мыслей и чувств сладкою «Привет тебе, приют священный».
Смешна и пошла «вампука», но самые нелепые оперные спектакли, которые я когда-либо видел, были «Онегин» и «Кармен» в петроградской Музыкальной драме 1917-го, поставленные по строгим требованиям реализма. Ленский, в шубе распевающий «Куда, куда вы удалились?», стоя по колено в сугробе, ничуть не правдоподобнее глупого Лодыре и дикого Страфокамила «с перьями, где надо». Реализм сцены в опере уместен и нужен лишь тогда, когда и музыка дышит реализмом, как у Мусоргского. В оперу романтическую он вносит диссонанс, комически разоблачающий основную фальшь оперы как условного искусства. Пародия создается сама собою, без пародиста. Представьте себе, что во время великосветского петербургского бала один из гостей вдруг взбесился от любви до того, что начал орать во все горло любовный монолог. Или что ночью в глухом монастыре черт и монахиня подняли бы крик, при полном невнимании со стороны «сестер обители», которые, «вставши от сна, хвалят Творца?». Чем реальнее будет постановка «Онегина», «Демона» и т. п., тем чепушистее станут их действенные ситуации. В «Пиковой даме», вообще чудовищно искаженной Модестом Чайковским, есть сцена: Графиня ночью приходит проведать Лизу, в то время как у нее Герман. Эту оперу, несомненно лучшую в наследии П. И. Чайковского, всегда и всюду старались ставить реально, причем на реализм роли Графини тоже всегда и всюду обращалось особое внимание. И вот на первом московском представлении «Пиковой дамы» при этой сцене обуяла меня смешливая мысль: что, если бы этакая настоящая старушечка, отворив ночью дверь в комнату своей племянницы вдруг – с нами крестная сила! – увидала бы пред собою громадный зрительный зал, битком полный публикою, гремящий оркестр в 120 человек и капельмейстера, машущего палкою?! Ведь, пожалуй, тут бы ей, бедненькой, и конец, а с нею вместе и всей канители с тремя картами.
