Повинен в том был, во-первых, торгашески скороспелый метод, которым она повела свою весьма громко рекламированную, но пре-безобразно поставленную школу пения. Но, во-вторых, и главным образом, погубил Леонову журнал «Театр и жизнь», который начал издавать в Москве вышесказанный Гриднин – последний друг нестаревшего сердца престарелой Дарьи Михайловны, весьма эффектный, хотя и очень рыжий, петербургский бакенбардист. Окончательный же удар нанес Леоновой Гриднин, связавшись с «Московским листком» Н. И. Пастухова. Рецензент, которого похвала заставляла плакать уважавших себя артистов: не заподозрили бы люди, что она оплачена, – открыто появился в органе, где – вся Москва превосходно знала – каждая строка продажна. Сам поступив в «молодцы» пресловутого «Миколай Ваныча», Гриднин автоматически пристегнул и «Леониху» к его свите.
А это было равносильно разрыву с московской интеллигенцией. Ведь первый московский протектор Леоновой, П. И. Бларамберг, не только оперы писал, но и был редактором иностранного отдела «Русских ведомостей»!
Как ни странно, но ту же самую ошибку, и еще грубее, сделал Коммиссаржевский. Находя нужным по петербургской привычке большого артиста обзавестись «своим органом», но не желая прибегать к услугам Гридниных и Баскиных, он сам вошел в «Московский листок», сперва как музыкальный критик, потом как сотрудник по общим вопросам, – даже писал передовые статьи! Как этот петербургский либерал и изящнейший с головы до ног барин умудрился поладить с черносотенной и весьма безобразной компанией газеты Охотного ряда – тайна сия велика есть! Дивны дела твои, Господи! Правда, что зато и держал же он этот полупочтенный круг в решпекте, бог богом… и даже не олимпийский, а подымай выше! Пастуховские «молодцы» боялись Коммиссаржевского едва ли не больше, чем самого «хозяина», хотя к делам газеты Федор Петрович не имел никакого касательства. И, боясь, конечно, все поголовно его ненавидели.