Александр Федорович Чебыкин
Победители
Колесо революции
В октябре в Петрограде новая революция – события в станице закрутились колесом. Кто-то за советскую власть, кто-то старые войсковые порядки. Со временем стало еще запутаннее – тут и белые, и красные, и зеленые. Карусель завертелась, брат шел на брата, сын на отца, кум на свата. Коломийцы поддерживали красных: больше было веры в них. Видели, что городские железнодорожные рабочие сочувствуют новой власти.
Гражданская война
В 1918 году в Екатеринодаре власть перешла советам. Сергея избрали председателем станичного совета. Хлопот много, в некоторых станицах стали образовываться коммуны. Сергей съездил, присмотрелся и убедился, что это глупейшая затея. Казаки за всю историю всегда имели свой угол, коня и земли. Веками складывалась определенная психология: семья – святое дело, хоть маленькое, но свое хозяйство, однако защищали – сообща. На сходе долго спорили. Иногородние (пришлые) были за коммуну, потому что своим хозяйством толком еще не обзавелись, а старые казаки – категорически против. Решили подождать – жить, как жили во все времена, присмотреться, что из этой затеи – коммуны – получится.
События развивались скоротечно. В марте на Кубани появился генерал Корнилов. Один из его отрядов прибыл в Северскую. Собрали людей на площади. Командир отряда полковник Закруткин выступил перед станичниками. Потребовал восстановления старых порядков – станичного атаманского правления. Народ зароптал: «Кого выбирать: мироедов этих, которые фронт открыли и немцев на Украину пустили? Продовольствие давать не будем. Дай Бог самим до весны дотянуть. Многие семьи с японской еще не оклемались, а тут – германская. Тифозный мор. Каждый второй двор без хозяина». Закруткин приказал привести председателя совета станицы. На круг вышел Сергей и отчеканил: «Нечего меня приводить, я тут. В японскую не бегал, а в германскую – тем более, хоть весь иссечен и переломан. Народ верно говорит. Нечего его насиловать. Пусть сам устанавливает ту власть, которая ему по душе». Полковник взвизгнул: «Выпороть супротивника!» Двое казаков-донцов схватили Сергея под руки Старики вышли вперед, заслонили, завозмущались: «Мы его выбирали, мы и будем судить, если пойдет против воли народа. Пока умнее в округе нет. Делает все с разумением, не дергается, не торопится. Говоришь, что ты казак донской? Какой же ты казак, если выбранного и поставленного у власти хочешь, невинного, постыдно наказать?» Полковник Закруткин дал команду отпустить деда Сергея, но приказал забрать двадцать выездных лошадей. Предупредил: кто будет перечить – расстреляют на месте, как за саботаж власти.
После схода правление собралось у Сергея, советовались, что делать дальше. Решили молодых казаков призывного возраста с лошадьми отправить к красным в ставропольские степи. Слыхали, что ставропольские казаки организуют отряды сопротивления старой власти, которые возглавляет Семен Буденный, и что из станицы Дмитриевской уже ушел отряд с Иваном Кочубеем. Ночью Гаврила, сын Сергея, и с ним дюжина молодых казаков выехали из станицы и отправились по левому берегу в верховья Кубани. На рассвете около Усть-Лабинской переправились через Кубань. День провели в лесочке за станицей. Пробирались по ночам. Переметные сумы пустели. Лошади перешли на подножный корм, благо по овражкам появилась зелень. Изредка выходили к чабанам, которые знали, что творится в ближайших станицах.
Чужой
В одном из боев у Гаврилы убило его любимого Вороного. Командир эскадрона Григорий Орляхин предложил: «Хошь, возьми моего пристяжного Зевса. Конь что надо. После боя беляками в поле поймали. Только не спеши вскакивать в седло. Обхаживай потихоньку, привыкай, приноравливайся, постарайся понравиться. Сильно своенравный. Не подружились мы с ним. Одним словом, не подошли друг другу».
Когда молодой – бахвальства много, кажется, что только ты можешь, больше никто. Гаврила подошел к Зевсу – огромному темно-рыжему жеребцу с белой звездочкой на лбу. Зевс лениво жевал овес из торбы, искоса поглядывая на казака. Гаврила просил друга Володьку Крыло отвязать повод от прясла и передать ему, а сам ловко запрыгнул на коня. Зевс присел на задние ноги, потом резко выпрямился. Володька передал повод, Гаврила понукнул. Зевс не шелохнулся и продолжал хрумкать зерно. Гаврила дернул за повод – никакой реакции. Ударил каблуком под бока. Зевс мгновенно взвился на дыбы и помчал Гаврилу в степь. Резко рвал влево, вправо, взмывал на задние ноги, потом падал на передние, поднимал высоко зад. Набирал скорость, затем резко останавливался – так, что Гаврила еле удерживался в седле, повод выскальзывал из рук. Наконец конь сумел выбросить Гаврилу из седла в левую сторону, но правая нога всадника застряла в стремени. Сделав круг с болтающимся седоком на боку, конь сбавил ход и подошел к коновязи. Володька Крыло бегал за Зевсом, кричал – пробовал остановить. Подбежали казаки, освободили ногу из стремени, сняли обмякшего, перпуганного ездока. Подоспел командир эскадрона Орляхин, сказал со злостью: «Я что тебе, сопляк, говорил? Приноравливайся к коню, обходи его, полюбитесь – а потом садись! Запомни, конь верен хозяину, а его седока недавно убили, он тоскует по нему, помнит его голос и запах, а ты… сразу в аллюр три креста!»
Три дня провалялся Гаврила на повозке с сеном. Ребра болели, нога ныла. Постепенно оклемался, подошел к Зевсу. Конь застоялся, ему хотелось резвиться, но никто не садился, боялись. Гаврила выменял несколько кусочков сахару за перочинный ножик. Подошел к Зевсу, тот виновато посмотрел на него. Гаврила протянул на ладони кусочек сахару, Зевс осторожно взял губами.
Целыми днями Гаврила крутился возле Зевса, разговаривал с ним, чистил, ласково похлопывал, расчесывал гриву. Каждое утро приносил по кусочку сахару. Через неделю Зевс положил голову на плечо Гавриле. Казак тихонько заседлал, осторожно забрался в седло. Зевс весело заржал. Гаврила слез, отвязал повод от коновязи и уже смело вскочил в седло. Наклонился к уху коня и проговорил: «Ну, Зевс, пойдем погуляем». Натянул повод. Зевс медленно прошелся, размялся, потом перешел на рысь. Остановился, повернул голову к седоку, как бы говоря: «Ну, как мы с тобой, хороши?» Гаврила дал команду: «Вперед, аллюр!» Конь птицей помчался по степи… Вдоволь нагулявшись, подскакал к коновязи. Наблюдавшие казаки похвалили Гаврилу: «Молодец, нашел путь к сердцу коня. Подружились – похвально, это на всю жизнь!»
В каких только переделках ни был Гаврила, но Зевс всегда его выручал. Когда однажды взрывной волной казака вышибло из седла. Зевс ухватил за пояс и вытащил с поля боя. Обогревал его ночами, когда Гаврила спал под его боком. Во встречной атаке не раз сбивал грудью лошадей противника вместе с седоком, затем затаптывал. Хватал зубами налетевшего врага. Реакция у него была мгновенная. В рубке проскакивал лаву противника насквозь. Гаврила махал клинком направо и налево, не успевая разглядеть противника.
В бою под Каховкой снаряд разорвался у самых ног Зевса. Гаврилу выбросило из седла. Санитары нашли полуживым. Позвоночник был поврежден. Гаврила мог двигаться только на четвереньках. Упросил санитаров попрощаться с конем. У Зевса было вырвано подбрюшие и разворочена грудь, но в нем еще теплилась жизнь. Гаврила прижался к голове Зевса. Тот открыл глаза, и крупные слезы покатились к ноздрям. Гаврила заплакал, причитая: «Родной мой, спаситель мой, прости меня, что, уберег тебя, Зевсушка мой». Санитары сказали: «Мучается животное, давай пристрелим». Гаврила простонал: «Не сметь!» Зевс закрыл глаза, и предсмертная дрожь пробежала по коже от головы к хвосту. Гаврила, всхлипывая, прошептал: «Все, ребята, потерял я верного друга, можете тащить меня в повозку». Три месяца провалялся Гаврила в госпитале в Воронеже. И днем, и ночью он ощущал рядом с собой Зевса, его бархатистую теплую кожу, слышал нежное ржание как при встрече. Умирая, говорил сыновьям: «Интересную жизнь я прожил, память оставил в детях своих, одного жаль – нет со мной моего любимца Зевса».
На Рождество 1921 года Гаврила Сергеевич Коломиец, возмужавший, окрепший, вернулся в свой хутор Михайловский Северского района.
Становление
Закончилась гражданская, стала налаживаться мирная жизнь. Люди устали от войны. Отряд народной милиции, которым руководил Гаврила, вылавливал в камышах так называемых зеленых. Банды разного сброда, пришедшие с остатками белогвардейских войск, летом промышляли около станиц, скрываясь в камышах, а как только замерзали лиманы – уходили в горы.
Первые колхозы на Кубани стали создаваться в 1929 году. Сначала пробовали по типу коммун, думали, что они более подходят к куренной жизни, но казаки не захотели общего стола. Самое тяжкое для казака при вступлении в колхоз – это расстаться с конем, со своим кормильцем и радостью. Но когда в 1938 году в поле появились два трактора-колесника и за две недели вспахали весь пар, который пахали всей станицей, казаки вздохнули: «Слава Богу, не надо идти за плугом под раскаленным солнцем, поддерживать его на легких грунтах и давить на лемех тяжелых». Лошадей теперь использовали только на подсобных работах. Летом по полю стрекотали жнейки. Казачата ловко управлялись с лошадьми, оставляя ровные рядки пшеницы. Осенью обзавелись паровой молотилкой, цепы, серпы забросили на повита. Перед войной купили сноповязалки. Колхозники зажили справно. Стали строить хаты по городскому типу – рубленными в паз, с тесовой крышей, полы застилали дубовыми плахами.
Колхоз создал свою артель рыбаков, которая вылавливала рыбу в лиманах. Продажа рыбы давала отличный прибыток. В горах имелось три пасеки. Осенью янтарный мед бидонами развозили по дворам. Играли свадьбы. Молодежь после семи классов ехала учиться в город – в фабрично-заводские, ремесленные училища, в техникумы. Валентин в 1940 году поступил в сельхозтехникум.
Война
Первый курс закончен. Сданы экзамены. Всем курсом – на Кубань, кататься на пароходе. Прогуляли до рассвета. Попрощались до осени. Девчонки тогда не знали, что осенью многих сверстников уже не будет в живых.
Валентин вырос на полголовы выше отца, кудри закрывали глаза. Стеснялся своего роста, сутулился, отец не раз напоминал: «Казак должен быть строен, как пика!» Когда после катания по Кубани добрался домой – завалился спать на сеновал. Мать долго тормошила, не могла добудиться. Наконец заголосила: – Вставай, сынок! Война! Отец поспешил в правление. Фашисты окаянные, немцы проклятые, напали на нас!» Валентин вскочил, вылил на себя ведро воды из колодца. Стоял и думал: «Куда бежать? Ехать в техникум или идти в правление колхоза?» Пришел отец, увидел растерянного сына, сказал: «Не дергайся, сыну. Война надолго, успеешь навоюешься. Мне 42 года, будут брать во вторую очередь, а она рядышком. Месяца два-три – и я двинусь. Не впервой нам, Коломийцам, врага вразумлять. Пойдем воевать вместе. К осени ты подрастешь, окрепнешь».
Осенью прошел слух, что формируется добровольческий казачий кавалерийский корпус из допризывников и казаков второго призыва, а также снятых с воинского учета. Инициатором создания корпуса выступил 82-летний Трифон, который юнцом уходил добровольцем освобождать народы Болгарии и Сербии, был в закаспийском походе, а с первой мировой вернулся полным кавалером Георгия. Старик держался бодро, хотя все время покашливал – это осталось от газовой атаки немцев.
Осенью 1941 года отец и сын Коломийцы были в сабельной сотне Северского района.
Кущевка
В период со 2 по 5 августа 1942 года кубанцы вели ожесточенные бои в районе станицы Кущевской с отборными немецкими частями пехотной дивизии «Красная роза» и двумя полками СС. Про эти бои написано много. Надо отметить, что успех зависел не только от умелого командования, но и от морального фактора: враг пришел на родную кубанскую землю. На конях с саблями против танков – это безумие, но это было. Порыв людей был настолько велик, что удержать их было невозможно. Враг топтал родную землю, сжигал хутора, угонял людей в рабство. Противник стоял у порога родной хаты. В Кубанский корпус шли семьями: приходили братья, кумовья, сваты, отец с сыном… одним словом, кровная родня. Многие друг друга знали. Рядом с Гаврилой Коломийцем были его друзья по станице – Архип Жоннер и Иван Моисеенко.
Перед атакой Гаврила предупредил сына Валентина, чтобы он не отставал ни на шаг. Атака конницы по танковой колонне, двигающейся по ложбине, началась с фланга. Следом за танками вытянулась цепочка автомашин с сидящими по бортам немецкими солдатами. Гиканье и свист покрыли долину. Немцы выпрыгивали из машин, готовясь к стрельбе из-за кузовов, атака была такой стремительной, что фашисты, не успев выстрелить, падали, рассеченные пополам. Один из танков развернул башню и открыл огонь из пулемета по казачьей лаве. Отец скомандовал Валентину: «К танку! Иначе он перебьет всех наших! Бросаем бутылки с зажигательной смесью! Целься в башню, смотри, не промахнись! Я на моторную часть». Пули, пчелы, гудели вокруг. Валентин направил коня на танк. Пулеметная очередь полоснула по коню, и тот, двигаясь по инерции, ударился грудью в танк. Валентин успел бросить бутылку на башню. Жидкость вспыхнула и огненными ручейками потекла в смотровые щели. Отец вздыбил коня и кинул бутылку в районе мотора. Двигатель вспыхнул. Гаврила крикнул сыну: «Уходи, прыгай мне за спину!» Прыжок оказался неудачным – Валентин успел только ухватиться за луку седла. В это время рядом с ним оказалась лошадь без седока. Гаврила узнал в ней Дружка кума Ивана. Стал звать: «Дружок, Дружок!» Конь услышал знакомый голос. Остановился, заскреб копытом, признавая своих. Валентин с трудом забрался на Дружка: руки онемели, пока держался за седло отца. Услышали звуки трубы «отбой атаки». Поскакали за холм. Валентин обернулся и увидел горящие факелы танков и мечущихся между ними обезумевших лошадей без седоков.
Отступление
После Кущевки полк попал в полукольцо. Вырываясь, отходили в предгорья Кавказа – за Горячий Ключ. Здесь пришлось несладко. Зачастую вступали в оборонительные бои. Началась окопная война, о сабельных атаках и не думали. Переформировались. Хотя Гаврила и был еще не стар, но после контузии под Каховкой позвоночник давал о себе знать. На коне сидеть было невозможно. Боль иглами била по спине. Видя мучения казака, командир эскадрона Николай Васильевич посоветовал перейти в фуражиры, но Гаврила запротестовал: «Есть и постарше меня. Что, решили списать? Я еще саблю в руках держать могу». Он после очередного перехода сам подошел к командиру и попросил: «Сил нет сидеть на коне, пусть будет по-вашему».
Фуражир – должность собачья: надо добывать корм лошадей. Если человек терпит, то конь – нет. Без корма на четвертый день заваливается на бок. Отступление – это страшно. Нарушены все связи, никто ничего не знает, крутись как хочешь, а лошади должны быть накормлены и напоены чистой водой. Грязную, вонючую воду из луж лошадь пить не будет.
Сына Вальку, учитывая его учебу в сельхозтехникуме, определили в автотранспортный батальон. Валентин быстро освоился с бензовозом, на котором ездил за топливом для транспортного полка.
Степняки
После боев за Ростов в начале марта 1943 года корпус отвели на Кубань. Погода зимняя, гололед, бескормица, болезни – лошади гибли десятками. Эскадроны поредели наполовину. Казаки насмешничали над безлошадными: «Растяпа, не уберег коня. Почему вовремя не перековал? Мог и лопатой поработать, добывая из-под снега неубранный хлеб». Хлеб из-под снега – это действительно было спасение. Голодные лошади поедали зерно вместе со стеблями.
В марте на станцию Кущевская пришел состав с лошадьми из Монголии. Казаки побежали смотреть. Состав сопровождали монголы. Многие впервые видели плосколицых узкоглазых людей. Однако некоторые из них неплохо говорили по-русски. Объясняли, что лошади необъезженны, выловлены арканами в стели и погружены в вагоны. Когда открыли вагоны, казаки увидели маленьких, низкорослых лошадок, неухоженных, со скатавшимися гривами, хвостами до пола и копытами как совковые лопаты. Гаврила смотрел и думал: «Как на таком коне в атаку ходить, если через него можно перешагнуть?»
Монголы, стреножив коней, по одному выводили из вагона, заваливали на бок, обрабатывали потрескавшиеся копыта. Пожилой монгол набрасывал уздечку, запрыгивал. Лошадь освобождали от пут, и она, храпя, неслась по снежному полю. Прорвала сбросить седока, но конник был ловкий и умелый. Измотав лошадь, подъезжал к казакам и кричал: «Кому? Получай! Хороший конь! Не пожалеете. Всем хватит. Вспоминать старого тола будете!» Казаки переглядывались. Гаврила вышел, протянул руку: «Давай! Скажи Чойбалсану спасибо за коня!» За Гаврилой потянулись другие. Два эскадрона были укомплектованы степняками. Казаки на монголах горя не знали. Кони легко в атаку по глубокому снегу. В мороз не нужно было согревать попоной: длинная шерсть оберегала от холода. На привалах разгребали снег копытами, находили траву или неубранный урожай. Вместо воды хватали губами снег. Гаврила не мог нарадоваться: забот о лошадях убавилось наполовину. Подобрал жеребца покрупнее, посильнее. Соорудил легкие сани. Чернец, так Гаврила прозвал коня, таскал груза гораздо больше, чем выездные кони. Степняки выручили конников в боях за Польшу в болотах Мазовии. Осень – проливные дожди, дороги раскисли, а степняки знай шагали себе, шлепая широкими копытами по лужам и мочажинам. В заснеженных Карпатах казаки молились на степняков: где не могли пройти ни танки, ни машины, наши породистые ухоженные скакуны – степняки с седоками и переметными сумами шаг за шагом преодолевали перевалы.
Купание в Днепре
2 ноября 1943 года корпус Плиева форсирует Днепр южного Запорожья с задачей прорыва на Никополь. По наведенному понтонному мосту войска шли беспрерывным потоком. Автотранспортный батальон, в котором служил Валентин, шел в колонне как тыловая часть корпуса. Валентин осторожно вел свой бензовоз. Дверца кабины была снята. Когда был уже на середине моста, в воздухе внезапно появились «мессершмитты» и начали расстреливать колонну. Кони в страхе бросались в воду. После переправы полк недосчитался около сотни лошадей. Снаряд разворотил моторную часть бензовоза. Если бы попал в цистерну с бензином – не миновать беды: цистерна взорвалась бы и застопорила продвижение войск. От взрыва Валентина слегка контузило и выбросило из кабины. Зимнее обмундирование быстро намокло, стал заглатывать воду. Стоящие по бортам моста понтонщики с баграми вытащили его и с очередной машиной отправили на берег. Там растерли спиртом, переодели в сухое. К вечеру Валентин догнал колонну, но затемпературил. Удивлялся: в зимние ночи спал на снегу, а тут короткая купель – захворал. Температура 40 градусов, но баранку не бросал. В глазах рябило, кости ломило, во рту першило, дыхания не хватало. Все время думал: только бы не вывалиться из кабины под колеса. Батальонный санинструктор достал где-то американских красных таблеток. Температуру сбили, но вялость и слабость томила больше недели.
Комсорг
После боев за Мелитополь Валентина Коломийца назначили комсоргом автотранспортного батальона. Должность ответственная. Стал при штабе батальона правой рукой замполита. Хлопот под завязку: подготовка комсомольских собраний, выпуск боевых листков, встреча молодого пополнения, доставка писем, оформление документов на награждение комсомольцев. Валентин продолжал шоферить, но теперь на штабной агитационной машине, в которой готовилась и осуществлялась политическая работа. Надо было доставать и на привалах крутить кино. Если не ладился подвоз продовольствия, то и этот вопрос нужно было решать комсомольскому вожаку. Ломалась машина – первым рядом оказывался комсорг. Но была и главная задача – обеспечение конно-механизированной группы горючесмазочными материалами.
Операция «Багратион» завершилась, и механизированную колонну Плиева бросили в образовавшуюся брешь. Конники вырвались вперед, обходя узлы сопротивления противника. Когда танкисты застревали на дорогах, которые были заминированы или заблокированы, а свернуть нельзя ни влево, ни вправо – вокруг сплошные болота, тогда конникам приходилось делать многокилометровые обходы, выбивая противника с флангов и с тыла. Группа Плиева прорывалась к предместью Варшавы – Праге. 31 июля 1944 года завязались бои на окраине предместья. Встретили упорное сопротивление противника, и продвижение стопорилось, подтянулись тылы. На другой день дивизия СС перекрыла дорогу, и группировка оказалась в окружении. С каждым днем таял боезапас, не хватало горючего, продовольствия.
Генерал Плиев вызвал к себе командира автотранспортного батальона со всем штабом, спросил: «Ваши предложения – что делать. Обратно прорываться – нет ни горючего, ни боеприпасов. Бросить технику и выходить группами из окружения стыдно и бессмысленно. Немцы переловят и перестреляют, у них много накопилось зла на казаков. Мы нагнали им страху, сейчас сами оказались в мышеловке. Сидеть и ждать, когда подойдут наши части, – значит, поставить себя в безвыходное положение. Бездействие смерти подобно». Предложений было много, но ни одно не подходило. Командир автотранспортного батальона обратился к генералу: «Товарищ командующий, тут мои комсомольцы интересную мысль предложили: надо прорваться навстречу нашим войскам, но предварительно пополнить боезапас и запастись топливом как минимум на две заправки. Не все же дороги перекрыл враг. Он оседлал основные магистрали, а проселочные дороги свободны. Мои комсомольцы решили, что по проселочным дорогам мы проскочим к своим, только дайте нам для сопровождения роту автоматчиков, переодетых в немецкую форму, и офицеров, хорошо знающих немецкий язык и машины чтобы были трофейные». Плиев помолчал, затем сказал: «Дерзко, риск большой, но другого выхода нет. Машины трофейные под боезапас найдем, а где топливозаправщики возьмем? Придется свои под немецкий камуфляж покрасить».
К вечеру колонна машин выстроилась на обочине. Чтобы отвлечь немцев, на левом фланге начали ложную атаку. А колонна тем временем тихо, на подфарниках прошла леском на восток. На опушке наскочили на немецкий патруль. Командир роты автоматчиков, ехавший на подножке первой машины, прикрикнул на патруль: «Раззявы! Не видите, что боезапас и топливо на передовую везем!» Выехали на шоссе. Здесь колонна пошла полным ходом, никто больше не останавливал. Навстречу шла наступающие немецкие части. Командир автоматчиков, расчищая дорогу, возмущался: «Бежите, крысы, надо организовывать оборону, а вы драпаете!» Немецкие солдаты вполголоса oгрызнулись: «Побудешь в пекле, побежишь, поджав хвост, вояка!»
В полдень увидели мчавшиеся навстречу краснозвездные танки, которые были брошены для деблокирования корпуса Плиева. Командир автоматчиков замахал красным флажком и передал условными знаками пароль. Танкисты остановились. Командир автоматчиков предупредил, что впереди минное поле, а на развилке стоит противотанковая батарея, – надо обходить. Спросил, где пункт боепитания. Быстро загрузившись, помчались обратно, обгоняя танкистов. Примкнули к немецкой отступающей колонне, а затем свернули на знакомый проселок и благополучно добрались до своих.
Утром передовые части корпуса, сминая заслоны, пробивались навстречу танкам. После встречи с танкистами пополнили боезапас и топливо и получили приказ, прикрывая танковую группу, вместе с ней возвратиться обратно. Командир автотранспортного батальона подошел к Валентину: «Ну и голова у тебя! Командующий велел представить к награде медалью “За отвагу". Говорит: пока хватит, молодой еще, навоюешься – получишь орден». Валентин засмеялся: «Это третья "За отвагу", первая – за сожженный танк, а вторая – и вспомнить совестно – за купание в Днепре, ребята до сих пор смеются: медаль "утопленника”».
