Александр Игоревич
Субцивилизация (записки лагерного садовника)
А ещё сидели в тюрьмах великие деятели и подвижники культуры: писатели, поэты, музыканты, художники и актёры, начиная с Радищева, Рылеева, Достоевского, и от Солженицына, Шаламова, Берггольц, Мандельштама, Каплера, Смелякова, Олейникова, Хармса, Заболоцкого, Введенского, Домбровского, Руслановой, Фёдоровой, Дунского и Фрида, Жжёнова, Смоктуновского до Синявского, Бродского, Параджанова, Юматова, Лимонова и, наконец, Михаила Ефремова (который в то время, когда писались эти строки, говорят, руководил клубом на одной из зон). И отбывали не только по политическим, но и по чисто уголовным статьям. Кстати, многих из них теперь заслуженно называют величайшими носителями духовности, а некоторых даже совестью русского народа и солью земли русской.
Я уж, позвольте, не стану перечислять столпов мировой культуры от Сервантеса и Вийона до Уальда, Селина и Жана Жене..
Если уж на то пошло, чего стесняться? Давайте потревожим прах Ленина и Сталина: в их когортах несидевшие были «белыми воронами», и в те времена за подобную писанину такому «светиле» социологии после первого же допроса уже нечем было бы жевать и говорить, не то, что писать. И поделом…
Выходит, если он не «курица» и не смог нарыть даже очевидного, то он, получается, «орёл»?
Да. Скорее всего. Увы, надо посмотреть правде в глаза: любой юннат знает, что не все орлы охотятся за крупной добычей – большинство предпочитает падаль.
А этот «орёл» вообще отличился: вместо горных высот, очевидно, порхал в юности по пивнушкам, где наслушался анекдотов и небылиц от пьяной, приблатнённой, но несидевшей шантрапы. А потом и вовсе сложил крылья перед экраном телевизора, очарованный бездарными сериалами на криминальные темы.
И вот, слыша звон и не зная, где он, сей «учёный муж», особо не мудрствуя, безаппеляционно и со всей прямотой заявил в своей книжице, что…
За неимением первоисточника, буду цитировать по памяти:
«…Для тюремной субкультуры характерны бездуховность, поклонение ложным ценностям, направленным против общества, отрицание общегуманистических ценностей…»;
«…Тюремные понятия антиэстетичны, нравственно деформированны…»;
«…Тюремное сообщество делится на три касты, или, как принято у них говорить, «масти»: блатные, мужики и опущенные…»;
«…Взаимоотношения в тюремном сообществе зиждятся на понятиях и ценностях антисоциального характера…»;
«…Поскольку понятие «субкультура» всё-таки связано с культурными традициями и ценностями, считаем, что использовать это понятие в отношении тюремного сообщества не следует…»;
«…Тюремным сообществом управляют, так называемые, «блатные»…»;
«…Полагаем, что вместо термина «тюремная субкультура», никакого отношения к культуре не имеющего, следует употреблять понятие «тюремная субцивилизация»…".
Вот так! Ни много, ни мало – субцивилизация!
Лично мне это последнее предложение субспециалиста по современной социологии очень понравилось. Какого звучит: Субцивилизация! На мой взгляд, гораздо лучше, чем субкультура.
Следуя логике автора, всё уродливое и гадкое, что негоже для культуры, все антикультурные и асоциальные проявления должны относиться не к культуре, а к цивилизации? Субкультурой, значит, величать нельзя, а субцивилизацией можно? Это что же получается? Культура в разрез с цивилизацией? Ну-ну…
А вот теперь считаю долгом заявить следующее.
Начну с фразы из монолога незабвенного Аркадия Райкина:
«Уважаемые товарищи академики, член-коры, спецкоры, коры и кореша***!».
А далее лично от себя, можно сказать, как встарь:
Братья и сестры по социологическому оружию!
Доколе мы с вами будем мешать кислое с пресным, не отделять мух от котлет и путать х++ с трамвайной ручкой? Какие же такие общегуманистические ценности отрицали и отрицают зэки:
справедливость?
добро?
равенство?
человечность?
любовь и верность?
а может быть, свободу?
Уж кто-кто, а они-то – мы, то есть, ценим это куда больше, чем среднестатистический гражданин хоть России, хоть Соединённых Штатов, хоть Папуа-Новой Гвинеи. И не просто ценим, а вожделенно, как истинную святыню!
Бездуховность? Поклонение ложным ценностям? Нравственная деформация? А знаете ли вы, что по тюремным понятиям самое святое для человека? То, что дороже свободы? То, за что зэк независимо от масти может и должен поднять руку на другого, если тот хоть словом заденет? И будет согласно тех же пресловутых тюремных понятий абсолютно прав! Может быть, наколки, «перстни», чётки? Или чифир и курево? А может, жажда убивать, грабить и насиловать?
Вполне возможно, что для ничтожно малой доли от общей арестантской массы так оно и есть. Однако по неписанным арестантским законам самым святым для зэка от первохода до матёрого рецидивиста, является… мама! И вообще семья: родители, жена, дети. Ни у кого не повернётся язык сказать о семье, тем более о маме другого арестанта что-то нехорошее. Это табу! За это и пришибить могут.
Самые закоренелые рецидивисты не употребляют в речи слова «мать». Они говорят – мама. Даже в официальных заявлениях: на свиданку, например, или на телефонные переговоры, зэки не стесняются писать – мама. А много ли взрослых мужчин на воле поступает так демонстративно благоговейно?
Это, что ли, по вашему, ложные и деформированные ценностные ориентиры? Это те антисоциальные понятия, на которых, цитирую «…взаимоотношения в тюремном сообществе зиждятся…»?
Да ещё совсем недавно в этом тюремном сообществе убийцы матери или отца приравнивались по статусу к распоследним проституткам из петушиной масти!
Эх, господа социологи – товарищи учёные, доценты с кандидатами… Как мало, однако, мы ещё знаем о жизни. И об обществе…
А вот хотя бы знаете ли вы, например, что по словам священнослужителей (а они, кстати, считают ложь смертным грехом), процент молодых прихожан в церковных приходах колоний и тюрем в десятки раз превышает таковой в вашем свободном обществе? Не знаете? Жаль. Мелочь, конечно. Хотя для настоящего учёного-социолога вещь была бы небезынтересная. Если он, конечно, настоящий. И действительно учёный…
А масти? Ох, уж эта путаница с мастями… И, видимо, чтобы не путаться, автор энциклопедии, руководствуясь советом П.П.Шарикова, взял и всё поделил! И ещё отождествил масти с кастами! А почему, скажем, не с сословиями? Что, «мужик» не может стать блатным? Или опущенным? При чём здесь кастовость? А вот поинтересуйся у блатного, кто он по жизни? И блатной скажет гордо: «Мужик!». При этом ни один даже из самых блатных не скажет о себе: «Я блатной!».
А вот такой масти как «опущенные» вообще нет! Это если какого-нибудь «мужика» или блатного уличат в крайне неблаговидном поступке, то могут «опустить», что значит – понизить в статусе, а уж до какой социальной ступени, зависит от характера и степени его проступка плюс намерения массы арестантов. «Масса» – это и есть «мужики». А вот решение его судьбы – в какую масть опустить – окончательно будет принято с подачи наиболее уважаемых и авторитетных арестантов, то есть имеющих самый высокий социальный статус в этом сообществе.
Спутал чудак-социолог опущенных с обиженными. С кем не бывает! Вот если б его, например, в какой-нибудь учёной книге назвали не социологом, а социопатом, скажем, или садомазохистом, он бы наверняка сильно обиделся. А с нашим братом, оно конечно, можно не церемониться. Мы понимаем-с…
Только вот при таком раскладе мастей, кто ж, интересно, всему этому тюремному сообществу жрать готовит? Блатные, «мужики» или опущенные?
Что за безымянная такая масть трудится в столовых, прачечных, клубах, вечерних школах и библиотеках? Кто занимается разного рода обслугой, готовит и проводит общественные и культурные мероприятия? Блатные? Опущенные?
А как называется масть, которая содействует администрации в поддержании дисциплины и порядка? Блатные? «Мужики»? Или, может, опущенные? И смех, и грех…
А кто такие «красные», «активисты», «шерсть», «козлы», «суки», «гады», «бандерлоги», «мухоморы», «черти», «петухи» и так далее?
В общем, как тут говорят, ввёл всех в блуд этот профессор социологии, то бишь попутал. Да так, что без поллитры не разберёшься…
Но мы оставим эту тему на потом. В соответствующей главе разберёмся и с кастами, и с сословиями, и с социальными статусами. Даже без поллитры.
А сейчас подведём черту. Что-то вроде итога сказанному. И сделаем кое-какие выводы.
А основной из них будет такой, что ничегошеньки-то не знает общество, и в частности социология, как наука об обществе, о той своей заблудшей части, которая пребывает в местах лишения свободы. Но увы, при этом, заблуждаясь, уверено, что знает всё. Откуда берётся у людей такая уверенность? Да, в первую очередь, от наивной убеждённости, что средства массовой информации: телевидение, печать и прочее никогда не лгут и не заблуждаются.
Как бы прискорбно это не звучало, но не смотря на сотню лет всеобуча, на глобальное развитие информационно-коммуникативных технологий и средств, основная масса народа так и остаётся тёмной и дремучей. Дело-то даже не в том, что наши СМИ говорят и пишут неправду. А в том, что большинство людей упорно не желает мыслить автономно, избирательно, критически и аналитически. Поэтому охотно верит не только серьёзным медиаресурсам и печатным изданиям, но и всему, что напечатано в «жёлтой прессе» и китчевых брошюрках с дешёвыми сенсациями, принимают за чистую монету сюжеты телешоу, сериалов и кинофильмов, даже неплохих.
С одной стороны, эта девственная, первозданная наивность умиляет и свидетельствует о простоте и бесхитростности народа. Но с другой стороны, порой напрягает и даже пугает. В чём? Да хотя бы в том, что простота и наивное любопытство легко перерастают в слепое безрассудство. И масса самых наглядных примеров тому – в памяти народной, и в истории, и в литературе.
… В соседнем имении крепостные взбунтовались на барина-изувера и садиста. Усадьбу сожгли. Вместе с барином. И наши, глядючи на соседей, тоже усадьбу барскую сожгли. И барина вместе с ней. А жаль, хороший барин-то был, добрый…
Или у Н.Некрасова вспомним, как крестьяне поймали и убили французского офицера из армии Наполеона. Потом его жену. Из жалости, что больно уж убивалась по мужу. А следом и детишек. Тоже, конечно, из жалости, чтоб не мучались сиротками горемычными…
А ещё красноречивее актёрская байка о том, что актрисе (имени её я не помню), сыгравшей Фанни Каплан в кинокартине первых советских лент «Ленин в 1918 году» однажды вечером на улице здорово досталось от каких-то гопников. За то, что она-де, паскуда такая, в Ленина стреляла. Кстати, сценарий картины написал, если не ошибаюсь, Каплер. Между прочим, тоже наш человек – зэк, легенда Гулага…
Мне возразят, что это всё было давно, а теперь у нас народ куда более продвинутый!
Не спорю. Теперь-то уж, конечно, пням не молимся и лыком не опоясываемся. В целом и общем это верно. Но и на старуху, говорят, бывает проруха.
Вот, например, один московский зэк мне лично рассказывал, как он, ещё на воле, в Москве, со своими корешами то ли в ночном клубе, то ли в ресторане увидели актёра Мерзликина. Будучи под сильным впечатлением от кинофильма «Бумер», эта пьяная компания вспомнила вдруг, что персонаж Мерзликина в конце фильма повёл себя не совсем по-пацански. Обступив актёра, они на полном серьёзе начали «кидать ему предъявы»: «Ты на х++ так живёшь-то, а? На х++ пацанов в беде бросил?» и тому подобное далее…
Так что стоит ли долго муссировать тему о том, что слухи, байки, домыслы, хохмы, анекдоты о тюрьмах, зонах и их обитателях бродят по народным умам? Эти же байки в совокупности с фантазией авторов бульварных детективов и криминальных романов вторично внедряются в головы обывателей уже в напечатанном виде и далее принимаются ими за действительность.
Наперегонки с печатными изданиями китчевые киношники шлёпают свою продукцию, взяв за основу те же народные байки и бульварные романы, да ещё в азарте снабдив для пущей зрелищности выдуманными страшилками. И всё! Круг замкнулся! Простой народ смотрит телевизор, безоговорочно верит увиденному и довершает формирование общественных представлений о жизни тюремного сообщества.
В конце концов весь этот народный "фольклор" на основе мифов, легенд и догадок попадает в цепкие руки учёных сынов этого народа, выдаётся за результат солидного научного исследования и получает такое презентабельное название: СУБЦИВИЛИЗАЦИЯ!
Как там Геббельс говаривал? Ложь, сказанная тысячу раз становится правдой?
Но не для того мы с вами сгрудились над моей книжкой, чтоб, а-ля Медынский, разоблачать мифы о российской тюрьме.
И нет у меня желания писать, а-ля Ди Снайдер, курс выживания для первоходов (то есть впервые попавших в тюрьму) или пособие для начинающего арестанта. Упаси Бог! Тем более, что такие книги уже есть.
Моя книга носит характер чисто познавательный, она нацелена, если можно так выразиться, на решение просветительских задач и предназначена для тех, у кого по сугубо личным причинам возник интерес к такой специфической теме. Поэтому поймите меня правильно – я не желаю никого поучать, тем более строить из себя гуру и, как у нас говорят, накидывать пуху, что-либо оправдывая. Я лишь хочу рассказать, как оно было и есть на самом деле, давая лишь поверхностные оценки и предоставляя читателю возможность самому оценивать и делать выводы. При этом я не намерен приукрашивать нравственно-этические особенности жизни тюремного сообщества, равно как и принижать их, а тем более пробуждать нездоровый интерес к тюремной романтике, которой здесь нет, и судя по всему, никогда не было.
Видите ли, главная путаница состоит в том, что криминальная субкультура и тюремная субкультура или, как мы теперь узнали, субцивилизация – далеко не одно и то же, хотя обычно они в той или иной мере пересекаются.
Вся эта романтика, атрибутика, пресловутые воровские традиции гнездятся где-то там, на воле, в криминальных кругах, в молодёжных группировках. И пропагандируются в определённых слоях свободного гражданского общества как своеобразная мода.
А здесь, за колючей проволокой, этого даже не заметно. Если что-то подобное и возникает, то немасштабно, локально, в узком кругу и с определёнными целями. И цели эти почти всегда неблаговидны. Разговор о них впереди. Но тем не менее приверженность тюремным традициям искренне, а не демонстративно – явление в тюрьме редкое, как бы смешно и нелепо это ни звучало. Более того, демонстративная приверженность да ещё с использоанием соответствующей внешней атрибутики – вообще моветон. На таких даже старые сидельцы смотрят как на дикарей и дураков. И меж собой по-тихому так и называют: «дичь» или «дикуха».
Мало кто в тюрьме слушает тюремный шансон. И никто не поёт, кроме галимых придурков. Его слушают и поют на воле. Но упорно называют тюремным. А как же? Романтика!
Мало кто в тюрьме культивирует и проповедует тюремную романтику. Её культивируют и проповедуют на воле. Но при этом опять же упорно называют тюремной.
Мало кто в тюрьме общается друг с другом на тюремном жаргоне. А вот на воле молодёжь, даже подростки и дети, по фене чешут хлеще, чем киношные зэки! Однако пресловутый язык фени – специфический блатной жаргон – по прежнему считают чисто тюремным…
За долгие годы наблюдений я заметил, что масса новых жаргонных слов и выражений появилась в местном тюремном лексиконе именно с воли, а вовсе не зародилась в тюрьме. Заносят её сюда, в основном, юные первоходы, осуждённые за наркотики…
А матерщинники, вроде меня, в разговоре с другими вообще стараются за базаром (т.е. речью) следить. Не всем приемлемо слушать матерные слова. В некоторых тюремных и лагерных компаниях даже существует запрет на мат. Можно ненароком и по голове выхватить (т.е. получить побои). В любом случае, я не слышал в тюрьме столько мата, сколько довелось слышать в своё время в стенах университета. А сколько (да ещё какого отборного!) приходилось слышать впоследствии в министерствах, управлениях и учреждениях образования и культуры, не говоря уже об органах региональной и муниципальной власти…
Вот вам и субцивилизация!
Кстати, подгончик-то шикарный**** – "субцивилизация"! Может, зря я так на этого социолога накинулся? Ей-богу, подходящее словцо: звучное, весомое, ироничное и жизнеутверждающее – грех таким не попользоваться!
Примечания к главе 2:
* Игоревич А. Спецблокада. Изд-во АСТ (сетевое издание), 2025 г.;
** контора – администрация исправительной колонии (жарг.);
*** кореш – друг, близкий (жарг.);
**** подгон – подарок, сюрприз (жарг.).
Глава 3. “Искусство в долгу!”
“Искусство в большом долгу!” – веско звучит из уст персонажа одного из мэтров отечественного кинематографа. Очень люблю эту картину*. Поэтому и запомнил такую афористичную фразу.
А еще один бывший зэк говорил, что кино является важнейшим из искусств. Несмотря на то, что этот зэк, то есть Ленин, был конченным негодяем, в данном случае он оказался абсолютно прав.
Всё дело в том, что не только обезьяны и дети любят передразнивать и подражать. Взрослые люди – вполне зрелые личности и даже занимающие разные высокие посты, тоже, иногда, сами того не сознавая, всю жизнь кряду копируют тех, кем когда-то восхитились. И чаще всего это герои кинофильмов или телеэкрана.
Очень забавно наблюдать, как крупные руководители и мелкие начальнички подражают манерам, мимике и речи президента. Ими, конечно, не только восхищение движет. Но всё-таки. К тому же президента тоже уверенно можно отнести к гером телеэкрана.
Однако, мне, в начале моих злоключений, не очень понравилось, как опера уголовного розыска, а затем следователь следственного комитета, бесталанно, безыскусно и отвратно изображают из себя: кто Глеба Жеглова, кто Казанцева, кто Глухаря. Ну хоть бы один выбрал образ Шарапова, Знаменского или Томина, так нет…
Правильно. Образец для подражания должен быть ярким, красочным, выразительным. Это самое главное. А порядочность, честность и другие добродетели остаются в сторонке. Не подражать же, в самом деле, копушам, которые скрупулезно и скучно добросовестно ковыряются в уголовных делах – а-ля Шарапов. В этом ведь замешаны прежде всего животные инстинкты – равнение на альфа-самца. Куда от этого деться? "Вор-р-р-р должен сидеть в тюр-р-рьме! Я сказал!”. Мне так в голову взбрело! Я всегда и во всем прав! Как я решил, так и будет! Я убежден, и мне не нужны доказательства! Ух, бр-р-р…
Вы только представьте, сколько невиновных персонажей пересажал, рубя так шашкой с плеча, этот всеобщий книжно-киношный любимец Жеглов, картинно и пафосно сыгранный В.С.Высоцким, также всенародно любимым. И этого лошару Груздева посадил бы, оставив бандита Фокса на свободе. Если б не вмешательство не столь горячо любимого в широких массах Шарапова.
Ведь это действительно поучительный момент. Подумайте теперь: сколько невинных жертв может быть на счету у армии современных подражателей Жеглову? Уму непостижимо! Воистину, не сотвори себе кумира!
Если бы мне тогда, в кабинете следователя, не было так больно и морально, и физически, то я бы, наверное, там описался со смеху, глядя, как юный, пухленький и беленький, холёный следователь, заботливо укатанный своей мамашей в пушистый жёлтенький свитерок и похожий на аниматора в костюме цыпленка, фальшиво басил, имитируя того Жеглова, когда раздавал указания операм: “Так! Пр-р-роизведёте у него обыск! Перрре-р-р-роете там всё! А что покажется подозр-р-рительным – сюда!”. Ну, натуральный цирк! И смех, и грех…
Ленин, надо отдать должное, пройдоха был архиушлый и быстро смекнул, что кино – доступное средство воздействия на массы. Оно открыло широкие возможности для манипулирования не только сознанием, но и подсознанием недалёких и наивных людей. С помощью кино можно легко навязать искажённые представления о любом предмете, явлении и событии. А главное – нужные…
Помню, в детстве наши игры в советской глубинке теснейшим образом зависели от кино- и телепроката. Выйдет новая картина о Великой отечественной войне – мы по сугробам с игрушечными автоматами! О гражданской – с шашками! Об отечественной 1812 года – мы курточки на одно плечо, как гусары! “Д’Артаньян и три мушкетёра!" – в простынях с крестами и деревянными шпагами!
“Цыган” – гоняем всех подряд кнутами, как Будулай! Много бед наделал детский вестерн “Виннету – сын Инчучуна”: напилили алюминиевых трубок из карнизов для штор, наточили острейших спиц с кусочком поролона на обратном конце. И пошла охота на всё, что движется! Спицу-дротик – в трубку, её ко рту, прицелился и… резким выдохом: “Фууу!”. Цель поражена! Мишени, как правило, были живые и в широком диапазоне: от голубей до задниц девчонок.
Но то советские дети – простительно: игрушек не хватало и всё такое… А тут взрослые солидные дяди при должностях! Если хорошо вдуматься в это, то станет очень грустно…
Вот и представления общества о жизни обитателей современной тюрьмы завязли в искажённом свете, начиная с репродукций картин художников-передвижников до популярных телесериалов. И сводятся эти представления примерно к следующему.
Деревянный барак. В бараке вдоль стен – нары в два этажа. На нарах, свесив грязные, волосатые ноги – измождённые, обритые наголо зэки. Щерятся беззубыми ртами, растопырив пальцы в синих “перстнях”. На плечах – “звёзды”. На груди и спинах – “купола”. В пальцах – чётки, слепленные из чёрного хлеба. На столе-общаке – алюминиевые мятые и чёрные от копоти кружки ("кругали") с чифиром да замусоленная колода самодельных карт. И под дребезжание разбитой, расстроенной гитары хором, заунывно, раз-два: “Таганка, все ночи полные огня! Тага-а-анка, за-а-ачем сгубила ты меня-а-а…”. А под нарами, трепеща от страха, прячется “опущенный”, прикрывая зад старой драной телогрейкой…
Вот такая "субцивилизация"…
Неоднократно я буду приводить примеры, когда популярные кинофильмы грубо и принципиально искажают действительное положение вещей.
Когда-то я и сам имел представление об этом закрытом мирке, аналогичное описанному выше. А впоследствии часто задумывался: "Неужели создатели фильма не в состоянии найти консультанта, способного почистить огрехи в сценарии? Да у нас каждый второй за пачку сигарет вам все поправки внесёт!".
А потом понял.
“Один день Ивана Денисовича” – это же смертная скука для зрителя! Безусловно, в нынешнее время это интересно далеко не всем. А после первого просмотра – уже почти никому. Единицам. Тем, кого это коснулось лично.
А что, собственно, можно показать из реальной жизни? Как мужики пришли в общежитие отряда (его бараком теперь даже с натяжкой не назвать) после работы на промзоне? Столяры, токари, фрезеровщики, швейники… Как сели попить чаю с нехитрой снедью? Потом на ужин в столовую сходили, телевизор в отряде посмотрели, еще раз чаю попили, книжки почитали перед сном? Как кто-то с таксофона, а кто и с мобильника, достав его из укромного места, позвонил домой родным? Как в 22-00, после объявления отбоя, легли спать? Как в 6-00 встали с командой “подъем”, умылись, сходили в туалет? Потом – зарядка, завтрак, проверка, а там – на работу, по цехам: швейным, токарным, столярным… И так изо дня в день. И из года год.
Если это показать в виде телесериала, то… Сами понимаете – никакой романтики. Ни интриги, ни зрелищности. Да и мужики-то эти – самые обычные, только трезвые, побритые и в чёрных спецовочных костюмах с серыми светоотражающими полосками на голенях, груди и спине. Да в кепках, похожих на картузы, с такой же полоской над козырьком, которые принято называть “фесками”.
Кому, скажите на милость, такое кино может понравиться? Естественно, никому! Поэтому и гонят отсебятину, кто во что горазд! Выдумывают всякую чушь и ахинею. А оспорить некому: кто сидит – не имеет возможности, кто отсидел – плюнул и махнул рукой, не желая вспоминать загубленные годы. А вот те, кто отсидел и собирается сидеть ещё, тем эта галиматья только на руку! Они рады сами приврать, чтоб поиметь с доверчивых лохов, впервые столкнувшихся с тюрьмой, сигарет, чая, жратвы, а, если повезёт, то и денег. Сказка, конечно, урок для добрых молодцев, но следует иметь в виду, что она всё-таки ложь. А уж от такой сказки, как наша, однозначно стоит воздержаться!
Так вот эта, последняя упомянутая часть сообщества зэков, склонная ко лжи и фантазированию, может забросать меня упрёками, и хорошо, если только ими, что я, во-первых, первоход и, несмотря на солидный тюремный стаж, сам ничего о тюрьме не знаю. Во-вторых, что я, паршивый интеллигентишка, не вхож в “порядочные” круги сообщества, и, соответственно, далёк от настоящей арестантской жизни. А в-третьих, что отбываю наказание в сраной Саратовской области, которую в арестантской среде иначе, как “жопой мира” не называют…
Ну, это-то меня ни капельки не смущает, поскольку имею не меньше самых весомых аргументов в пользу моей основательной осведомлённости.
Во-первых, я не бывший музейный экспонат, а опытный исследователь с ученой степенью, вооружённый и виртуозно владеющий основными методами научного познания, что весьма и весьма немаловажно. Поэтому, если я не вхож в те или иные тюремные сборища, то это не означает, что я не знаю достоверно, о чём там говорят и чем занимаются!
Во-вторых, за два с половиной года предварительного и судебного следствия довелось мне "покататься" по десяткам камер и корпусов двух тюрем, где вдосталь повидал я и блатных, и заводных, и всяких, побывал и в пресс-хате, и в карцере, и с первоходами, и с второходами, и с вездеходами, и с особиками**, а уж наслушался-то и того больше.
И, наконец, в-третьих, первые четыре года на зоне я проработал дворником в карантинном, то есть приёмном отделении колонии строгого режима. И вот на этом скромном участке так называемой “жопы мира” я в буквальном смысле встретил порядка двух тысяч заключённых, прибывших из СИЗО, тюрем и колоний со всех концов матушки-России от северокавказских республик до Камчатки с Приморьем и от Карелии до границ с Казахстаном, с национальным спектром от латвийца и эстонца до турка, сирийца, индуса и пакистанца, всех мастей и статусов (кроме “воров в законе”). И у каждого за душой своя история и невоздержанное желание кому-нибудь её поведать, выговориться. За установленные четырнадцать суток карантина в глухом изолированном участке, в бездействии, вновь прибывший зэк только и занят тем, что ищет “свободные уши”, чтобы вывернуться наизнанку, изливая свои впечатления о местах предыдущего пребывания.
Вот уже где пришлось вдоволь и всласть, до тошноты пресытиться и былями, и сказками, и россказнями! Тут и на десять таких книжек хватит. А главное, давно приученный верить только глазам, я имел возможность самолично наблюдать, кто, как и чем живёт. На этом и основываю выводы, которые здесь привожу.
Так что за “жили-были” мне рассказать есть что. Тем более, спустя уже годы после работы в карантине, я тем не менее и сейчас стараюсь шагать в ногу со временем. И за двенадцать лет наблюдений вынужден констатировать, что перемены в тюремном сообществе – в этой нашей субцивилизации, произошли разительные. И прежде всего они касаются состава этого самого сообщества, то есть, образно говоря, его лица.
Но обо всем по порядку. Итак…
Примечания к главе 3:
* имеется в виду кинокартина “Покровские ворота”, режиссер М.М.Козаков;
** первоход – впервые отбывающий уголовное наказание; второход, он же рецидивист – повторно осуждённый к отбыванию наказания; вездеход – многократно отбывавший уголовное наказание в разных уголках страны; особик – особо опасный рецидивист, осужденный к лишению свободы в колонии особого режима (жарг.).
Раздел II. ПОРТРЕТ СОВРЕМЕННОГО ЗЭКА
Глава 4. Арестанты и каторжане
Прежде, чем перейти к образу современного арестанта, следует всё-таки кратко охарактеризовать саму систему исполнения уголовных наказаний. Это важно постольку, поскольку она всё-таки делит арестантский контингент на категории. И для каждой из этих категорий, с учетом их специфики, предусмотрены типы и виды учреждений, предназначенных для отбывания наказания. И это, естественно, накладывает свой отпечаток – каждое учреждение обладает своими особенностями, продиктованными не только сверху, со стороны официальной власти, но и снизу, то есть указанной выше спецификой арестантского сообщества.
Когда-то очень давно, скажем, лет двести назад и до падения самодержавной власти в России существовало два основных типа уголовного наказания в виде лишения свободы. Это тюремное заключение и каторга. Была, конечно, и ссылка. Но её можно, по большому счёту, считать мерой ограничения свободы, а никак не лишения оной.
После ареста и до вынесения приговора, то есть во время следствия, преступника содержали в следственной тюрьме. Она была либо обособленным заведением, либо входила в состав общей тюрьмы, где отбывали наказание уже осуждённые, но в качестве как бы её структурного подразделения, в отдельном крыле либо этаже здания.
Тюремное заключение тогда отбывали непосредственно в специально построенных тюрьмах, многие из которых исправно функционируют по сей день, а также в разного рода казематах, равелинах, крепостях и прочее, и прочее. Все помнят печально известные Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости – они до сих пор на слуху. А до того еще и остроги были…
Я не силён в истории российской пенитенциарной системы* – специально этим вопросом не интересовался. И переписывать её нет ни нужды, ни охоты. Здесь я веду речь о происхождении и назначении одного из ключевых понятий, часто употребляющегося и, можно сказать, культового для обитателей этой субцивилизации. А именно, о слове “арестант”. И что-то я выяснил наверняка.
Романтики и поборники тюремного фольклора вкладывают в это понятие поистине глубокий, если не сказать – сакральный смысл, сделав его чуть не предметом поклонения, культа. Увы, многие из этих “жрецов”, раздувая фимиам вокруг этого понятия и придавая ему чрезвычайное значение, как правило, сами знать-не знают, что оно означает и откуда пошло.
А всё очень просто. Арестантами издревле называли тех, кто прошёл тернистый и зачастую нечеловечески трудный путь с момента водворения в следственную тюрьму до места исполнения наказания, назначенного судом.
Если было назначено тюремное заключение, то арестанта препровождали в соответствующую тюрьму, крепость или иное узилище. И с этого момента он именовался уже не арестантом, а заключённым.
Когда суд приговаривал подсудимого арестанта к каторжным работам, то по прибытии на каторгу он начинал зваться каторжанином. Не каторжником, а каторжанином! Каторжником его "величали" вольные люди. А вот "коллеги" по несчастью – каторжанином. До той поры, пока был в пути, он так и продолжал считаться арестантом. И это принципиально важный момент.
