Александр Игоревич
Субцивилизация (записки лагерного садовника)
Исправительные колонии ранее именовали исправительно-трудовыми, а до этого – лагерями. В просторечьи их, как известно, называют зонами.
Они в зависимости от специфики контингента (тяжести совершённых преступлений, наличия рецидива и прочее) различаются по режиму и условиям отбывания наказания. В связи с этим их делят на следующие виды: исправительные колонии общего режима, строгого режима, особого режима, колонии-поселения, воспитательные колонии.
Это, естественно, для гражданских лиц.
У военнослужащих свои места лишения свободы: дисциплинарные военные части и гауптвахты.
В воспитательных колониях отбывают наказание несовершеннолетние осуждённые. Само собой, мальчики и девочки – в разных колониях. А в пределах одной колонии установлены разные режимы, называемые условиями отбывания наказания, для разных категорий малолеток. Они зависят от их поведения.
При строгих условиях юных зэков содержат в изолированных запираемых помещениях. Им ограничивают количество свиданий с родственниками и возможность приобретать продукты и товары в магазине колонии.
А вот тем, кто отбывает в льготных условиях за безупречное поведение, учёбу и труд открываются всевозможные блага вплоть до проживания за пределами зоны, ношения гражданской – «вольной» – одежды и пользования наличными деньгами.
Соответствующее промежуточное положение занимают обычные и облегчённые условия.
Итого четыре ступеньки комфортности жизни. По ним можно быстро подняться и пораньше попасть домой. Но на любой из них можно навернуться, даже на самой верхней, спотыкнувшись об «порог» почти на самом выходе, и загреметь вниз…
Дело не моё, но, зная все особенности нашей системы, представляю, какая благодатная среда там создана для коррупции и торжества социальной несправедливости: бывшему детдомовцу, сироте, льготные условия не светят, хоть он из кожи вылезь. А мажорику родители-толстосумы проплатят местечко в «социальном лифте», чтоб о ступеньки не спотыкался и не поскальзывался…
В колониях-поселениях отбывают наказание осуждённые (причём совместно и мужчины, и женщины) за преступления небольшой и средней тяжести, ранее не сидевшие. Бывшие зэки тоже иногда попадают на «посёлок», как в обиходной речи эти колонии называют, но за преступления, совершённые по неосторожности.
Есть колонии-поселения и для отбываюших уголовное наказание – те, в которые переводят по хорошей характеристике из зон общего и строгого режимов для дальнейшего отбывания наказания. Такую замену на более мягкий вид лишения свободы называют «перережим», зэков – «перережимниками», а колонии-поселения для них – «перережимными».
Получается, впервые осуждённые за мелкие уголовные деяния живут в одном «посёлке», а "перережимники", в том числе неоднократно сидевшие – в другом.
Главное отличие колоний-поселений от исправительных колоний заключается в том, что осуждённые содержатся там без охраны. Администрация ведёт только надзор за соблюдением режима отбывания. Поэтому зоной, как таковой, «посёлки» уже не считаются, как и «посёлочники» не сходят за зэков. Несмотря на наличие режимных требований, а также ряд ограничений, «посёлочники» всё-таки пользуются правом свободного передвижения по колонии, а с разрешения администрации – и по населённому пункту за её пределами, носят «вольную» одежду, имеют при себе деньги и ценные вещи, не ограничиваются в передачах и свиданиях, даже имеют возможность проживать с семьёй, арендовав жилплощадь на территории близлежащего муниципалитета. Это, конечно, уже не тюрьма.
А вот зона – исправительная колония – это самый, что ни есть, казённый дом с самыми настоящими зэками.
Для женщин, приговорённых к отбыванию в исправительной колонии, законом предусмотрен только общий режим независимо от тяжести совершённых преступлений. И отбывают они свой срок в отдельных колониях.
К "услугам" осуждённых мужчин – зоны трёх видов да ещё с разными вариациями – на все вкусы, как говорится. Выбор богатый…
В каждой исправительной колонии независимо от вида режима существуют три варианта отбывания наказания: обычный, строгий и облегчённый.
Разница между обычным и облегчённым вариантом, в общем-то, только в количестве положенных передач и свиданий да в возможности пораньше покинуть казённый дом. А вот строгие условия помимо ограничений в передачах и свиданиях предусматривают ещё и пребывание в закрытых отрядах с усиленным режимом на ограниченном и наглухо изолированном участке с минимумом свободы передвижения по нему.
Такие отряды назывались ранее – ОСУС (отряд строгих условий содержания), а теперь – ОСУОН (отряд строгих условий отбывания наказания). В обиходной речи зэки говорят просто: «сус». Иногда из-за этого узников таких отрядов зовут сусликами.
В исправительных колониях (ИК) общего режима отбывают наказание осуждённые за совершение преступлений небольшой и средней тяжести, причём и неоднократно судимые, но не отбывавшие наказания в колониях или с погашенной судимостью. Кроме них к общему режиму суды приговаривают и совершивших тяжкие преступления, но впервые.
Обычно эти многолюдные зоны с нестабильным составом – срока-то, в основном, небольшие. Этапы подвозят толпами и освобождающиеся уходят ежедневно тоже чуть ли не толпами. Словом, движение контингента интенсивное. Из-за этого упорядочить эту массу бывает сложно. А ещё из-за особенностей самого контингента зэков, большую часть которых составляют мелкие похитители велосипедов, кур, гусей, алкаши, набедокурившие по пьяни, юные наркоманы, пойманные с косячком дикой анаши в кармане, бомжи и разная шантрапа. Приучить таких даже к элементарному соблюдению правил личной и общественной гигиены, и то бывает нелегко. Что уж говорить, насколько сложно такую массу организовать и контролировать, прививать навыки лагерной движухи. Многие освобождаются раньше, чем успеют обжиться и разобраться, что к чему.
Иное дело – зоны строгого режима. В одних из них сидят первоходы, осуждённые по особо тяжким статьям. В других – ранее судимые, то есть второходы, уже побывавшие на тех или иных зонах и вновь приговорённые за новые преступления, иными словами – рецидивисты.
На «строгачах» народа меньше, а вот срока у них побольше. Живут они в зонах долгие годы, давно изучив друг друга – кто чего стоит. Поэтому эти сообщества – сплочённые, имеют стабильную структуру, иерархию. В них-то больше и чаще всего оживают те самые пресловутые арестантские понятия и традиции. Если не всегда функционируют, то по крайней мере сохраняются, как консервы.
В зонах особого режима содержат особо опасных рецидивистов, неоднократно судимых за особо тяжкие преступления, например, убийства. Но там обычно гораздо более жёсткие требования режима и условия жизни – им не до фольклора. Так что, если и сохранились старые тюремные традиции, то явно без тени романтики.
В специальных зонах особого режима отдельно отбывают наказание осуждённые к пожизненному лишению свободы и те, кому смертная казнь была заменена на пожизненное заключение. Таких зэков называют пыжами или пыжиками. Они пребывают в чрезвычайно суровых условиях при самом жестчайшем контроле за ними. Живут в маленьких камерах по одному-два, передвигаются вне камеры в наручниках, руки за спиной, нагнувшись вперёд. И тут уж точно не до уголовно-тюремных понятий, не до традиций…
Перед тем, как поставить точку в главе о видах казённых домов, я хотел бы услышать вопрос: «Но ведь бывает, что и полицейских сажают! А они-то где сидят? Неужели вместе с уголовниками?».
Я бы на это ответил, что, конечно же, сажают, и не только за должностные преступления, но и за всевозможные бытовые. И не только полицейских и гаишников-обдирал, но и следователей, и прокуроров, и судей, и всю их шайку-лейку, и за взятки, и за всякое прочее.
Но на зонах с простыми уголовниками они сидят только в кино. Например, в комедии "Каникулы строгого режима", где персонажи С. Безрукова (вор в законе) и Д. Дюжева (бывший милиционер) мотали срок на одной зоне. Потом ещё и сбежали с неё напару. Комедия, конечно, смешная, и актёры хорошие. Но патологического искажения действительности это не убавляет.
Бывшие военные-отставники, крупные чиновники-госслужащие, не говоря о мелких – те отбывают на обычных зонах и на общих основаниях. А вот для бывших сотрудников правоохранительных органов, силовых структур и правосудия, начиная от какого-нибудь засранца-стажёра, претендовавшего на должность судебного пристава, до уровня министра юстиции или внутренних дел – отдельные зоны, также общего, строгого и особого режимов. Причём не в центральной России, а на периферии: в Оренбуржьи и где-то ещё у черта на куличках. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон!
В главе "Искусство в долгу!" я уже рассказывал, как киноиндустрия может засирать мозги обывателям. Ещё одним подтверждением может служить культовый для своего времени, захватывающий сериал «Побег». Там изображена российская тюрьма. Но почему-то она копирует американскую. Копирует грубо и пародийно, как обезьяна человека, а человек обезьяну. Скажем так, этот сериал породил какое-то рассеянное, смешанное чувство. Наверное, такие же эмоции вызвал у Золушки поступок злой мачехи, которая перед отъездом на бал во дворец насыпала и перемешала какие-то разные крупы и велела ей всё разобрать по сортам.
Во-первых, само здание тюрьмы похоже то ли на нефтебазу, то ли на летающую тарелку, то ли на реконструированный Колизей. Но это ладно.
Во-вторых, сидят в ней вперемежку какие-то бывшие герои-силовики, воры в законе, мелкая уголовная шушера, а также отбывающие пожизненное заключение. Одни ещё под следствием, другие уже мотают срок. Шастают по тюрьме из камеры в камеру, как за здрасте. Все вместе выходят на прогулку в один большой двор. Подельники на прогулках обсуждают, какую позицию им выбрать на суде. Короче, как в Ноев ковчег, собрали каждый твари по паре, и непонятно, что это – СИЗО или тюрьма.
Половина персонажей явно лишняя, поскольку их сочетание не вписывается в рамки какого-либо учреждения отечественной пенитенциарной системы. Особенно выбивается из ряда вон старый еврей, напоминающий монаха Фариа из «Графа Монте-Кристо», со своей ручной мышью, паранормальной загадочностью и интригой с зарытыми на воле сокровищами.
Размышление классика устами его героя, что, мол, в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань, не стала препятствием для создателей "Побега", и они впрягли… Точнее, посадили вдвоём в одну камеру вора в законе Кобу и юного талантливого активиста, который бегает делать поделки в кабинет к начальнику тюрьмы и откровенничает там с ним… Теоретически даже коня с ланью реальнее запрячь в одну телегу. Правда Кобу за эти «художества» едва не раскороновали, то есть не лишили воровского статуса, так что допущенное недоразумение, можно сказать, почти замяли сюжетными переплетениями.
Но в целом данный сериал, распаляя воображение склонных к криминалу и тюремной романтики юнцов, но не имея при этом ничего общего с реальностью, на мой взгляд, безусловно вреден, как бы хороши ни были средства, игра актёров, да и сама задумка. Не стоит фальшивкой заманивать молодёжь в нашу "субцивилизацию", грех это…
Итак, на что же в общих чертах похожи тюрьма и зона?
На армейскую часть с казармами, столовой, выскобленной территорией, но без военных атрибутов и в другой форме одежды?
На психбольницу, где также вместе пижам – арестантские робы-спецовки?
На монастырь, где эти робы вместо ряс, нет бород, церковной утвари и благолепия?
Я однажды поинтересовался у одного из осуждённых, который с детства объездил множество монастырей, паломничал по святым местам: есть ли сходство между колонией строгого режима и монастырём? Он ответил:
– Ты знаешь, порой мне кажется, что зона один в один похожа на захудалый монастырь. Отличия – в деталях. И молиться не ходят. А так, по сути, всё то же самое…
Завершая эту главу, приведу слова, услышанные когда-то и приписываемые какому-то писателю: «Монастырь – это тюрьма Бога, а тюрьма – это монастырь сатаны»…
Повторю, напомню ещё раз то, что и без меня общеизвестно: слово «тюрьма» более ёмкое по смыслу, чем просто вид исправительного учреждения. Оно отождествляется с понятиями «неволя» и «несвобода». Как их синоним. И как социальный феномен.
Примечания к главе 6:
* младший обслуживающий персонал в СИЗО формируется из осуждённых по статьям небольшой и средней тяжести к небольшим же срокам и носит обиходное название: хозотряд или хозбанда; также их называют шнырями, а тех, кто работает при кухне – баландёрами; основная масса шнырей – уборщики, подсобные рабочие, прачники, грузчики, повара, сантехники и т.д.;
** поставить на лыжи – выгнать с позором из камеры с необратимо испорченной репутацией, в данном случае, фуфлыжника (пустого болтуна), а точнее вынудить самого виновника попросить мусоров перевести себя в другую хату; это ещё называется – ломануть (и, соответственно, ломануться) из хаты (жарг.);
*** положенец – он же смотрящий за тюрьмой или зоной, уголовный авторитет очень высокого статуса, негласно управляющий тюремной жизнью зэков и связанный с ворами в законе – лидерами преступного мира.
Глава 7. Штрихи к портрету
Написать портрет – задача отнюдь не простая даже для профессионального художника. Ведь суть не в том, чтобы нанести на холст особенности внешнего строения субъекта. Для этого можно обойтись и цифровой камерой мобильного телефона. Но художник выразительным языком живописи переносит на холст как максимальное внешнее сходство, так и особенности внутреннего мира человека, черты его характера, загадки души. Это, как минимум, надо уметь разглядеть, метафизически увидеть, что не каждому дано. Такая же сложная задача стоит и передо мной.
Кинематограф мог бы здорово помочь, но пока не желает. "Какая отвратительная рожа!" – восклицает Эраст Гарин в роли профессора-археолога в советской кинокомедии «Джентельмены удачи». Ощерившийся и шмыгающий углом рта Доцент, взбалмошный Косой, сиплый алкаш Хмырь, простодушный Вася-Алибаба – давно уже призрачные карикатуры из прошлого. Таких колоритных зэков уже днём с огнём не сыщешь. И слава Богу! Нет. Здесь, конечно, тоже всякие монстры встречаются, не без этого. Но они сюда не с Луны падают – их тут не больше, чем там, за забором, в свободном мире.
Здесь нужен усреднённый вариант, среднестатистический, если угодно, чтобы ответить на вопрос: "Какой же он всё-таки, современный зэк? Зэк русской тюрьмы первой четверти двадцать первого века…".
Будет ещё лучше, если получить ответ на другой вопрос: «А почему он такой? В связи с чем?». Может быть, резоннее и начать с этого вопроса, чтобы нагляднее и полнее раскрыть ответ на первый?
Я уже упоминал, что лицо зэка меняется, оно мобильно. Одновременно и соответственно перестраиваются понятия и представления внутри сообщества. В чем же дело? Ларчик открывается просто. Только ключик от него хранится надежно – в когтях двухголового дракона. Одна его голова отвечает за «социальный заказ», а другая за статистику…
В нулевые, в рамках борьбы с бродяжничеством и попрошайничеством, тюрьмы и зоны заполняли всевозможными бомжами. Они пришли на смену образу идейных братков из девяностых. Лик тюрьмы стал туберкулёзно-гепатитным, измождённым – ликом непутёвого доходяги. Бомжам подбрасывали улики, наркотики. Их увещевали участковые и опера уголовного розыска, прельщали временным пристанищем: сытой жизнью, теплом и крышей над головой. И те брали на себя чужую вину за кражи, а нередко и за трупы… Этот «социальный заказ» – миссия одной головы. А вторая голова только рада – статистика раскрываемости преступлений растёт как на дрожжах! И все довольны. Головы хоть и разные, а жопа-то одна…
В конце нулевых – начале десятых пошла «волна» на педофилов и сексуальных маньяков. А чуть позже – на сбытчиков наркотиков. И вот уже добрый десяток лет эти «волны» выбрасывают на тюремные берега целыми пачками шустрых озабоченных старичков с перепуганными бегающими глазками, очкариков – любителей разглядывать в интернете сиськи-письки, и целые орды юных безусых созданий по статье, которую сейчас называют «народной».
Это статья 228.1 Уголовного Кодекса – сбыт и распространение наркотиков. Поделился с другом косячком марихуаны – это сбыт, повёлся на лёгкий заработок – разложить по району "закладки" – это распространение, или наоборот, то распространение, а это сбыт. Нашли при себе наркотики – это покушение на сбыт. И так далее. Ведь сбыт и распространение – это вовсе не обязательно продажа, торговля наркотиками. В этом случае роли не играет – за деньги продал или угостил по-приятельски.
А статистика-то поёт! Вторая драконья голова заливается, как соловей: то там пресечена деятельность сети наркодилеров, то тут…
И пошли по этапу сопливые наркобароны! Из десяти этапников примерно семь – полудетские лица!
Вот как тут быть художнику? Писать портрет зэка на манер многоликого языческого божества? Ерунда какая-то…
Ну, хорошо. Педофилов переловили. Наркокартели прикрыли. Дальше что? Драконьи головы плачут: «соцзаказ» никто не отменял, «статистика» летит псу под хвост!
Оставшихся бомжей и пьянчуг, наконец, тоже пересажали, кого обвинив в педофилии («Пьяный-де возле подъезда мочился, а дети гуляли и увидели!"), а кому пакетик с белым порошком подкинув, или коробок с дичкой (т.е. дикорастущей коноплёй). Но и бомжи ведь тоже не резиновые. Рано или поздно закончились и они. Что дальше?
А дальше пошли грести всех подряд: и правых, и виноватых! Дедушка внучку поцеловал в попку – ага! Педофил! Внука в баню с собой взял – оп! Понятно! Пьяный дома на полу без трусов валялся – извращенец!
Наркодельцы как «работали» так и «работают» – травят народ, прельщают юнцов кайфовой жизнью и деньгами. А потом их же и «сдают», особенно самых совестливых и неудачливых. С первой драконьей головой порешали полюбовно, чтоб вторая не плакала. "Всё хорошо, прекрасная маркиза", – поют головы. Система работает, жернова ворочаются, всё хорошо…
Поразительно, но за двенадцать лет отбытого срока мне довелось воочию пронаблюдать отчётливую тенденцию к снижению числа осуждённых за разбои, крупные вымогательства, убийства, даже бытовые. Зато выросло количество покушавшихся на убийство. Я, конечно, сужу по нашей зоне. Может, это случайность. А может следственные и судебные органы мухлюют: драку между соседями в подъезде легко выдать за покушение на убийство. Чтоб «статистику» не нарушать.
Как работает эта канцелярия, я хорошо знал и до тюрьмы. Вспоминается телефонный разговор с начальником ПДН* одного из районных ОВД:
– Здорово, Игоревич! Дело к тебе на миллион!
– Здорово-здорово. Чем обязан на этот раз? Опять занавески вам в кабинет подарить? Канцтовары? Бумагу? Краску? Стулья? – ответил я не без сарказма.
Попрошайничество в подобных государственных структурах – норма жизни. Их работники не стесняются решать свои проблемы за счёт других бюджетных учреждений. Иначе, в случае отказа, непременно подстроят какую-нибудь пакость…
– Не-е-е! Бумага есть. Тут, короче, дело другое – нам нужно п++дюка какого-нибудь. Чисто для протокола, по типу – в алкогольном опьянении. Но чтоб ему было пятнадцать лет, не больше, не меньше!
– Чего? Я чё-то не уловил. Какого ещё п++дюка?
– Да тут, бля, отчёт годовой готовим. В этом году у нас снижение по малолеткам, задержанным в пьяном виде. По несовершеннолетним – всё ровно, а вот по малолетним, короче, ну, кто старше четырнадцати, но младше шестнадцати, тех не хватает… – полицейский объяснял, как мог, коряво и путась в социальных терминах.
– И что? – нетерпеливо перебил его, – Что в этом плохого-то? Это, вроде бы, наоборот – хорошо! Не понимаю…
– Ну ты чё? А вдруг на будущий год больше будет? Это же будет рост! Понимаешь? Нас тут всех прокуратура вые++т!
Я тогда начал смутно понимать, в чём дело. Никогда ранее прежние начальники даже не заикались об этом так огульно, зная, что не каждый поведётся на подобное безобразие. Они по-тихому, в узком кругу, решали такие проблемы через закадычных приятелей – работников ПТУ, интернатов и т.д.
А этот дуролом, вчерашний участковый, который кроме, как гонять таких же алкашей, как сам, ничего особо и не умеет, взял трубку телефона и… нагло предлагает малознакомому работнику образования, совершить подлость…
Просил он, если кто-то не догадался, всего-навсего дать ему данные на какого-нибудь пятнадцатилетнего “трудного” Васю или Петю, чтоб составить на него “липовый” протокол о задержании в пьяном виде. Потом заплатить за него по-тихому штраф “по минималке” и забыть. Этот Вася-Петя и знать бы не знал. Мало ли у него таких “подвигов” на счету! От него не убудет…
Я тогда, помню, занервничал от негодования так, что даже растерялся, не находя, что и как ему ответить. Пусть это выглядит с моей стороны ханжеством. Но, согласитесь, крайне неприятно, когда тебя вот так запросто принимают за безнравственного и бессовестного человека! За заведомого подлеца, который готов вот так вот взять и предать, как минимум, свою профессию. Предать свои идеалы. Предать и того, в кого вкладывал душу, тратил здоровье, силы и годы. Одного из тех, кого считаешь своими питомцами…
Если откровенно, начистоту, то в прошлой, то есть дотюремной, жизни я был отпетым идеалистом – беззаветно посвятил эту самую первую половинку жизни заботам о тех, кого называют трудными подростками, кого суровая действительность когда-то безжалостно исхлестала…
А этот дурак… Он просто взял и плюнул мне в душу. И, само собой, я не сдержался:
– Ага! Щас, б++дь, уже побежал! Поймаю на улице, напою, б++дь, и к тебе приволоку! Ты вообще соображаешь, что ты мне предлагаешь? Ты там не бухой часом?
Тот опешил:
– Да ладно тебе, Игоревич! Ну чё ты…
Но меня уже понесло. Наговорил ему, конечно, много лишнего, не церемонился. Я-то себя в то время причислял к мэтрам профилактической системы. А его почитал за козявку, случайно в эту систему затесавшуюся. Он даже не огрызался – знал своё место, тупой и самоуверенный болван…
Однако, как показало время, чрезмерно самоуверенным оказался всё-таки не он, а я, усыплённый иллюзией собственной значимости, авторитетности и независимости, проще говоря, гордыней. Но это было потом…
А тогда, помимо прочего, я высказал ему всё, что думаю об этой их “статистике”.
И это правоохранительная система! Ради бумажки ставят под угрозу будущее подростка! Пацану в армию идти. Да и мало ли, вдруг одумается и поступить куда-нибудь захочет. А в характеристике всплывёт это липовое правонарушение – "административка"! Детей, и то не жалеют. Так что же говорить о взрослых! Бюрократия правит в этой сфере уверенно и безнаказанно. Думаете, прокуратура меньше мухлюет? Угу…
Потом эту статистическую “кухню” во всех красках довелось мне понаблюдать, находясь в СИЗО. Как неоднократно упоминалось выше, пришлось долго “покататься” под следствием – почти два с половиной года. Старые привычки оказались живучи, и я подвергал тщательному анализу всё происходящее вокруг. Тем более времени для этого хватало с избытком.
С тех самых пор я и перестал верить в случайные совпадения.
Статистика-то на самом деле – это наука. В основе – теория вероятности, методы математического анализа, научно-обоснованный подход к познанию этого мира, общелогические методы. Без статистической обработки нет и не может быть ни научных результатов, ни выводов. Без статистики нет и самой науки, только умозрительность…
Перебирание же бумажек с места на место, фальшивые отчёты, сводки, цифры в угоду бюрократической государственной системе – это тоже “статистика”. Но ради справедливости впредь, имея в виду второй омоним, буду заключать его в кавычки.
В те годы уже было принято следственно-арестованных содержать в СИЗО постатейно. То есть в камерах сидели обвиняемые только по аналогичным статьям. Это соблюдалось не везде, но уже начинало входить в своеобразную норму: убийцы (“мокрушники”, "душегубы") сидят с убийцами, наркоторговцы (“барыги”) с наркоторговцами, насильники и педофилы (“маньяки”) с насильниками и педофилами и так далее. СИЗО, в котором я в сумме пробыл около полутора лет, “обслуживало” пять районов области.
Таким образом, зная достоверно количество арестованных по ряду особо тяжких статей уголовного кодекса, год и место их ареста, я получил статистические данные за три года по пяти муниципальным районам о количестве тех иных преступлений особой тяжести. Это было несложно, поскольку я застал, в общем числе, и арестованных годом ранее, а межкамерное общение предоставляло мне всю недостающую информацию.
В соответствующей главе я подробно расскажу, какие средства служили нам для преодоления режима строгой изоляции. Иными словами, как происходило это самое межкамерное общение, если оно под запретом. Всё-таки для того и служит следственный изолятор, чтобы всеми силами препятствовать сообщению между арестантами…
Итак, результаты моих исследований оказались ошеломляющими! Эдакое открытие в области "чёрной статистики".
За три года с тенденцией на четвёртый в каждом из пяти районов ежегодно возбуждалось одинаковое (!!!) количество уголовных дел по группам статей уголовного кодекса. Иначе, следуя логике служителей Фемиды и их приспешников, в течение четырёх лет в пяти муниципальных районах было совершено одинаковое (!!!) количество преступлений в годовом разрезе. А именно:
–убийств (умышленных), включая покушения на убийство;
–нанесения тяжких телесных повреждений;
–изнасилований;
–насильственных действий и изнасилований в отношении несовершеннолетних;
–развратных и насильственных действий в отношении малолетних (педофилия)!
Благо, я был уже подготовлен к подобному исходу, памятуя о том телефонном разговоре с начальником "детской комнаты" полиции. Даже ожидал такой результат. Поэтому не подумал, что схожу с ума и не воскликнул:
– Что же это такое!? Квоты им что ли давали на убийство, как охотникам на дичь? Насильники и педофилы договаривались меж собой? Жребий бросали, кому в какой год достать прибор и идти на свой “промысел”?
Да нет же, техника этого подгона под “статистику” на самом деле проста, как всё гениальное.
Это в полиции ещё туда-сюда. А вот в прокуратурах и следственных отделах явно не самые последние дураки сидят. Где надо, они ого-го какие прошаренные и прохаванные (т.е. грамотные и ушлые)! Не пальцем деланные, это точно.
Если “не хватает” изнасилований, всегда можно “приболтать” потерпевшую от грабежа, разбоя или побоев заявить о сексуальном насилии или хотя бы о попытке. Как доказать – это другое дело и тоже нехитрое: следов от побоев, даже банальной царапины или синяка уже будет достаточно! Если же под конец года “лишнее” преступление совершено – можно затянуть доследственную проверку, хоть на два месяца, хоть на три. И возбудить дело уже в следующем году. Или вообще заныкать, “замять” его. Небесплатно, разумеется. Поруганную честь уже не вернёшь, а денежки счёт любят…
То же и с делами о педофилии. Можно раздуть громкое дело, можно на тормоза спустить. Можно по одной статье привлечь, а можно и по другой, помягче или пожёстче.
С убийствами, вообще, намного проще. Конечно, смерть на другой отчетный период не перенёсешь. Если есть труп, дело придётся в любом случае возбудить. Но!
Можно устроить так, что труп – результат не умышленного убийства, а побоев, повлекших впоследствии смерть. А это уже другая статья. Срок влепят такой же, но по “статистике” пройдёт всё, как надо. При необходимости всё это можно обыграть с точностью до наоборот. Например, ребята по пьянке подрались, морды друг другу набили, помирились и разошлись по домам. Никто никого убивать не собирался, а, допустим, честь какой-нибудь дамы друг от друга защищали, или ещё какой-то благородный мотив был. А наутро один из них, так сказать, не проснулся – скончался во сне. От травмы, к примеру, черепно-мозговой, или от потери крови. Жаль парня, но ведь никто не знает, где он получил эту травму. Может, на лестнице навернулся, может, ещё где, или по пути честь другой дамы защитил. Неизвестно. Но если очень захотеть, точнее возникла нужда выправить “статистику” и срочно надо “умышленное убийство”, то оно будет вне всяких сомнений! Повторяю, способов устроить разные “перевёртыши” по уголовным делам – вагон и маленькая тележка!
Все описанные выше варианты случаев взяты из реальной жизни. Их не один и не два. Это на потоке, в системе, сплошь и рядом. Поэтому-то так редко и трудно продвигаются дела о допустимой самообороне, например.
Я лично был очевидцем, как человека осудили на семь лет строгого режима за ряд преступлений, в том числе изнасилование. Но уже после возбуждения торопыгой-следователем уголовного дела вдруг выяснилось, что у обвиняемого отсутствует половой член! Да-да! Я сидел с ним в одной камере. И видел данное увечье собственными глазами – в бане же общей мылись, там кабинки не полагаются. Нет у него пипки, как и не было! Да плюс ещё заключение эксперта, да справки из больницы, что данный орган был ампутирован. Я эти документы тоже своими глазами видел. Он за несколько лет до этого самостоятельно провёл “операцию” по увеличению члена, но получил тяжёлое воспаление и, как в той сказке, остался у “разбитого корыта”…
Там история такая была. “Потерпевшая” по его делу была в тот день пьяна, как последняя сука. Настолько, что более или менее отчётливо помнила лишь то, что ей кто-то влепил увесистого “леща”. Выпивали они напару у него дома, случайно познакомившись перед этим на улице возле какой-то торговой точки. Оба были уже, мягко говоря, под шофе. Взяли в ларьке ещё и, как говорится, догнались. Ей хватило, а ему нет. Денег уже не было – пропили. Тогда он вытащил у неё из сумочки мобильный телефон и снял с шеи дешёвую цепочку, чтоб обменять на бухло в ближайшем шинке. Она запротестовала и начала обзываться, за что получила хорошего шлепка "по щам". Потом он сбегал куда-то, реализовал добытое и принёс какой-то "палёнки". Остаток ночи провели мирно за выпивкой и под утро отрубились. К полудню следующего дня она, очнувшись первой, как была – с глубочайшего бодуна и мозги набекрень – ушла, не попрощавшись. И не куда-то, а прямиком к врачу-наркологу, которому наплакалась, помимо прочего, что её обокрали, ограбили, избили и… изнасиловали! А тот, понятно, заявил, куда следует…
Сама она про изнасилование напридумывала, или подсказали – неизвестно. Но вот ещё деталь: в материалах дела есть акт освидетельствования подозреваемого врачом-экспертом в день его задержания. Это такой первичный медосмотр до проведения самой экспертизы. Так вот, согласно этому акту все причиндалы у обвиняемого были на месте! Поэтому с лёгким сердцем и возбудили дело. А ведь врач тот, эксперт, мошенник такой, похоже, проводя освидетельствование, и не подумал заглянуть увечному в штаны. Но акт, плутишка, тем не менее составил и подписал.
