Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
Тарасов отошел в сторону и присел на пенек. Недалеко от него на траве расположился Воронин, который чистил свой трофейный автомат, отбитый им у врага в последнем бою.
– Товарищ сержант! Когда двинемся? Скажите, почему немцы вдруг отстали от нас, ведь все время висели на плечах?
Тарасов и сам не мог понять этого.
«Может, они специально вели нас к этому капитану? – подумал он. – Говорят, что снаряд в одно место не падает дважды. Немцы же не дураки и, по всей вероятности, не будут дважды использовать одну и ту же схему? Нет, здесь явно что-то другое».
– Воронин, ты пошарь на всякий случай вокруг лагеря. Может, повезет, и ты что-то пронюхаешь.
– Вы что, командир, не верите капитану?
– А ты как думал? Обожжешься на молочке и на водичку подуешь. Когда мне что-то непонятно, это всегда меня пугает. Вот ты сам подумай, Воронин: лес большой, а мы вдруг встречаем эту группу? Почему отстали немцы? Почему они не преследовали и не уничтожили нашу и эту группу? С нами-то пока все ясно, а вот с ними? У меня почему-то создалось впечатление, что они специально нас ждали здесь. Второе, меня насторожили папиросы этого лейтенанта. Откуда они у него здесь в лесу? Так что вопросов у меня много и, пока они есть, я не успокоюсь.
– Я все понял, командир. Пойду, понюхаю.
Он быстро собрал автомат и, забросив его за спину, скрылся в кустах. Тарасов встал с пенька и посмотрел на подошедшего к нему офицера.
– О чем думаешь, сержант? Давно идете?
– О доме, товарищ лейтенант. Жена у меня осталась одна дома с маленькими детьми на руках. Вот о них и думаю. Нельзя мне погибать, товарищ капитан. Нужно детей поднять на ноги, выучить. А вы давно здесь? Я смотрю все у вас здесь сделано капитально, словно зимовать собрались? Палатки, запасы продуктов…
– Ты прав. Я тоже обратил на это внимание, когда со своей группой вышел на эту поляну. Похоже, это был чей-то летний лагерь. Люди снялись, оставив здесь свой скарб, продукты и палатки.
– А я подумал, что это вы с собой все таскаете.
Офицер улыбнулся, обнажив прокуренные желтые зубы.
– Товарищ лейтенант, а вы как оказались в этой разношерстной группе?
– Возвращался из отпуска. Состав разбомбили на переезде, вот с тех пор и бреду по этим лесам. Сам знаешь, попадешь немцам в лапы, сразу же расстреляют. У них с офицерами и евреями разговор короткий.
– А что, столкновений с немцами не было? Я смотрю у вас ни одного раненого бойца. У меня их больше десяти, а у вас – ни одного.
– Мы тоже движемся уже больше десяти суток. Люди устали, отдельные из них в отчаянии.
Капитан усмехнулся и, достав папиросу, закурил. Он говорил каким-то фальшивым голосом, и этот голос невольно вызывал у Тарасова недоверие к нему. Словно прочитав его мысли, он достал из полевой сумки лист бумаги и протянул его Александру.
– Вот на, почитай! Этот документ нашли мои бойцы у убитого батальонного комиссара. Забавный документ. Я его никому еще не показывал. Ты первый, кто его читает.
Тарасов взял в руки лист и начал читать:
«Постановление Государственного Комитета Обороны о строжайшем пресечении в Красной Армии нарушений воинской дисциплины, об аресте и предании суду группы командования.
N ГКО-169сс (N 00381)
Экз. N__________
Сов. секретно
от «16» июля 1941 г.
Москва, Кремль
Государственный Комитет Обороны устанавливает, что части Красной Армии в боях с германскими захватчиками в большинстве случаев высоко держат великое знамя Советской власти и ведут себя удовлетворительно, а иногда прямо геройски, отстаивая родную землю от фашистских грабителей.
Однако наряду с этим Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником.
Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты меры против трусов, паникеров, дезертиров.
Паникер, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии.
Исходя из этого Государственный Комитет Обороны, по представлению главнокомандующих и командующих фронтами и армиями, арестовал и предал суду военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций:
1) бывшего командующего Западным фронтом генерала армии Павлова;
2) бывшего начальника штаба Западного фронта генерал-майора Климовских;
3) бывшего начальника связи Западного фронта генерал-майора Григорьева;
4) бывшего командующего 4-й армией Западного фронта генерал-майора Коробкова;
5) бывшего командира 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майора Кособуцкого;
6) бывшего командира 60-й горнострелковой дивизии Южного фронта генерал-майора Селихова;
7) бывшего заместителя командира 60-й горнострелковой дивизии Южного фронта полкового комиссара Курочкина;
8) бывшего командира 30-й стрелковой дивизии* Южного фронта генерал-майора Галактионова;
9) бывшего заместителя командира 30-й стрелковой дивизии Южного фронта полкового комиссара Елисеева.
Воздавая должное славным и отважным бойцам и командирам, покрывшим себя славой в боях с фашистскими захватчиками, Государственный Комитет Обороны предупреждает, вместе с тем, что он будет и впредь железной рукой пресекать всякое проявление трусости и неорганизованности в рядах Красной Армии, памятуя, что железная дисциплина в Красной Армии является важнейшим условием победы над врагом.
Государственный Комитет Обороны требует от командиров и политработников всех степеней, чтобы они систематически укрепляли в рядах Красной Армии дух дисциплины и организованности, чтобы они личным примером храбрости и отваги вдохновляли бойцов на великие подвиги, чтобы они не давали паникерам, трусам и дезорганизаторам порочить великое знамя Красной Армии и расправлялись с ними, как с нарушителями присяги и изменниками Родины.
Государственного Комитета Обороны N1
Протокольная часть ГОКО
Председатель Государственного Комитета Обороны
И. Сталин
Главнокомандующим, Военным Советам фронтов и армий, командующим военными округами, командирам корпусов и дивизий настоящее постановление Государственного Комитета Обороны прочесть во всех ротах, батареях, эскадронах, авиационных эскадрильях.»
Александр дочитал текст постановления и, прежде чем вернуть документ, еще раз взглянул на дату. Он был в растерянности. Его ум отказывался понимать то, что было изложено в этом документе.
«Как же так? Что могло произойти, чтобы все эти некогда великие полководцы вдруг стали врагами народа? – думал он. – А как же те, кто верил им, подчинялся и беспрекословно выполнял все их приказы? Они что, тоже автоматически переходят в разряд врагов народа?»
Заметив растерянность на его лице, капитан снова усмехнулся.
– Вот и я задумался, прочитав этот документ. Сейчас ты рвешься на восток, а что там тебя ждет, ты знаешь? Может, тоже трибунал, особая тройка и стенка? Что молчишь? Вот и подумай, сержант. Я тоже рвался, а сейчас вот задумался.
«Откуда у него этот документ? – подумал Тарасов. – Сегодня двадцать пятое сентября, документ датирован шестнадцатым июлем. Фронт далеко… Как он мог оказаться здесь? »
Капитан встал с пенька и, взглянув на Тарасова, направился в сторону своих бойцов, которые о чем-то яростно спорили с Ворониным.
***
Шубин остановил машину около здания заводоуправления и, закрыв кабину, направился в приемную директора. Войдя туда, он посмотрел на секретаршу, которая что-то стучала на своей пишущей машинке.
– Привет, Валя! Задание для меня есть? – спросил он ее и, не дождавшись ответа, сел напротив.
Он достал из кармана кисет и хотел скрутить цигарку, но Валентина вовремя остановила его.
– Илья! Нечего здесь курить! И так дышать из-за этой жары нечем, а ты еще курить здесь собрался. Что, потерпеть не можешь? Иди во двор, там и кури.
Он, молча, встал и направился к выходу. В коридоре заводоуправления было много народа, кто-то получал продукцию предприятия, кто-то наоборот сдавал. Среди этой сутолоки то и дело мелькали люди в военной форме. Сейчас, после взрыва на предприятии, военные были везде – и на заводе, и в заводоуправлении.
– Гражданин Шубин, – обратился к нему молоденький лейтенант с нашивками НКВД на рукавах гимнастерки, – нам необходимо переговорить с вами. Если вам нетрудно, проследуйте за мной.
Илья вздрогнул, ноги стали, словно ватными и отказывались подчиняться ему. Он попытался улыбнуться молодому чекисту, но у него это не получилось. На лице вместо улыбки появилась какая-то непонятная гримаса. Он оглянулся и увидел у себя за спиной еще одного оперативника с расстегнутой кобурой на поясном ремне.
– Товарищ лейтенант! Мне нужно предупредить своего начальника, что меня какое-то время не будет на работе. Директор у нас очень строгий и не любит, когда я опаздываю на вызов, – произнес он деревянным от страха языком.
– Не стоит беспокоиться, гражданин Шубин. Ваш директор в курсе этого, тем более у него сейчас совещание. Так что пройдемте, товарищ Шубин, поговорим.
– Это что – арест? – спросил он лейтенанта, но тот проигнорировал вопрос и слегка подтолкнул его рукой в спину.
– Чего вы застыли, Шубин? Я же сказал, пройдемте. Нам нужно с вами поговорить.
Они вышли из заводоуправления и направились к ожидавшей их автомашине. Перед тем как сесть в нее, Илья взглянул на здание, еще надеясь на то, что из него выйдет директор завода и окликнет его. Но его никто не позвал. Люди входили и выходили из здания, не обращая на него никакого внимания, словно его никогда и не существовало на этом свете. Он сел в машину и посмотрел на лейтенанта, который уселся на переднее сиденье.
– Поехали, – скомандовал лейтенант.
Машина тронулась. Мимо поплыли знакомые дома и лица рабочих завода.
«Это – конец, – подумал Шубин. – Что меня ждет? Пытки, допросы, расстрел!»
Машина набрала скорость. Сидящий на переднем сиденье лейтенант достал из кармана гимнастерки папиросы и, выбив щелчком пальца одну из них, стал прикуривать. Илья локтем правой руки нанес резкий удар в лицо сидевшего рядом с ним чекиста. Его рука дотянулась до ручки дверцы, и ему удалось ее открыть. Он снова несколько раз ударил охранника локтем и вывалился из машины. Его попытка бежать не увенчалась успехом. Выпрыгивая на ходу из машины, он ударился головой о тополь, который рос у дороги. Удар был настолько сильным, что череп его треснул, и он мгновенно скончался от полученной травмы.
Машина резко вильнула в сторону и остановилась. Из машины выскочил лейтенант и бросился к телу Шубина. Увидев, во что превратилась его голова, он сплюнул на землю и направился обратно к машине.
– Как же ты позволил ударить себя? – спросил он молодого оперативника. – Я же тебя инструктировал, что нужно делать, чтобы не дать возможности бежать задержанному человеку.
Молоденький сержант выплюнул на землю выбитый зуб и выругался матом.
– Вы же сами видели, что он сидел тихо и не предпринимал никаких попыток оказать сопротивление. Я откуда знал, что он решится на побег? – прошепелявил он.
– Это ты расскажешь не мне, а Горшкову. Нужно не дремать в машине, а наблюдать за арестованным. Что, первый раз везешь арестованного?
– Я же не нарочно, просто так получилось. Я думал, что он задремал, а он…
– Задремал, просто так получилось…, – передразнил его лейтенант и усмехнулся. – В общем, останешься здесь. Жди машины. Только смотри, чтобы в этот раз труп от тебя не убежал.
Лейтенант направился к машине. Сержант проводил его взглядом и, когда машина скрылась за поворотом дороги, со злостью посмотрел на бездыханное тело Шубина, а затем с силой ударил ногой мертвое тело.
***
Тарасов закончил писать свое очередное письмо домой и, перечитав его, положил в карман гимнастерки, в котором уже лежали несколько не- отправленных писем. Разговор с капитаном занозой засел у него в мозгу. Он мысленно представил свою жену, стоявшую среди толпы незнакомых ему людей, которые показывали на нее пальцем и кричали, что она жена врага народа. От этих недобрых мыслей ему стало не по себе. Он посмотрел в сторону капитана, который о чем-то разговаривал со своими бойцами.
– Товарищ сержант! – услышал он у себя за спиной голос Воронина. – Товарищ сержант! Можно вас на минутку?
Александр встал с пенька и, потянувшись, направился в его сторону. Оглянувшись по сторонам, он нырнул в густой орешник, где его ждал Воронин.
– Ну что? Давай, докладывай, – тихо произнес он.
– Товарищ сержант, у них есть рация. Радист – мужчина с перевязанной головой. С полчаса назад, когда он выходил на связь, к нему подходил капитан и что-то сказал на немецком языке.
– Ты не ослышался, Воронин? Он точно говорил на немецком языке или тебе это показалось?
Тарасов был потрясен услышанной новостью. Ему не верилось, что немцы повторили эту комбинацию с внедрением в его отряд новой группы своих диверсантов.
– Могу побожиться, товарищ сержант. Если не верите, могу показать место, где они укрыли рацию.
– Показывай, – коротко приказал ему Тарасов. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Пойдемте. Сейчас я вам все покажу. Посмотрим, что вы скажете после того, как все это увидите.
Воронин полез сквозь кустарник, увлекая за собой Тарасова. Наконец они вышли на небольшую полянку, которая была со всех сторон окружена стеной из орешника.
– Вот здесь, – тихо произнес Воронин и указал на небольшой холмик. – Вот здесь они спрятали ее.
Тарасов встал на колени и осторожно приподнял пожелтевший кусок дерна. В небольшой яме лежал вещевой мешок зеленого цвета. Он вытащил его и потянул за тесьму. В мешке находилась радиостанция немецкой марки «Телефункен». Завязав мешок и закрыв его дерном, Александр с Ворониным полезли в кусты.
– Подбери мне человек пять наиболее надежных бойцов и соберитесь вон за теми кустами. Потом позовешь меня.
Минут через десять из кустов показалось лицо Воронина. Он махнул Тарасову рукой и снова исчез в зелени.
– Вот что, ребята. Мы снова напали на немецкую разведгруппу, которая под видом советских солдат, попавших в окружение, движется на восток. Сейчас трудно сказать – случайность это или нас специально навели на нее. Я вот думаю, что нам делать дальше? Идти на восток под прикрытием этой группы и сдать ее сотрудникам НКВД, когда мы перейдем линию фронта, или уничтожить прямо здесь? Мне кажется, что если мы их уничтожим здесь, то гитлеровцы точно уничтожат нас за это, ведь это будет их вторая группа, которая погибает от наших рук.
Он сделал паузу и посмотрел на бойцов, лица которых, как ему показалось, были серьезными как никогда.
– Вот что! Слушай мою команду. Взять эту группу на особый контроль. Следить за ними днем и ночью. Старшим группы назначаю Воронина. Если что, сразу ко мне.
Неожиданно кусты раздвинулись, и показалась фигура капитана. Все застыли. К Тарасову подошел капитан и встал около него. Он посмотрел на Александра, словно спрашивая, почему он собирает своих бойцов.
– Вот хочу довести до них этот приказ, что вы мне показали, – произнес Тарасов, словно отвечая на его молчаливый вопрос. – Надеюсь, товарищ капитан, я ничего не нарушу?
– Нет, сержант. Я думаю, что ты правильно сделаешь, если расскажешь все это солдатам. Пусть они знают, что их ожидает при переходе линии фронта.
Он развернулся и направился вглубь леса.
***
Капитан Нойман быстро вбежал по лестнице и остановился у кабинета полковника Кобе. Он привычным движением руки одернул китель и, сняв с головы фуражку, вытер вспотевший лоб. Сунув носовой платок в карман френча, он осторожно постучал в дверь начальника отдела армейской разведки армии «Центр». Несмотря на то, что капитан был опытным разведчиком и представлял центральный аппарат Абвера, он явно волновался. Во-первых, полковник Дидрих Кобе был старинным другом его шефа, а во-вторых, за его спиной было множество успешных операций не только в Польше, Франции и Чехословакии, но и здесь, непосредственно на территории Советской России. Нойман открыл дверь и вошел в полутемный кабинет. Щелкнув каблуками хромовых сапог, он привычно выбросил вперед правую руку и хотел выкрикнуть партийное приветствие, но полковник остановил его легким движением руки.
– Не нужно, капитан. Я не сомневаюсь в том, что вы верны фюреру и великой Германии, – произнес он негромко. – Вы лучше доложите мне, как идет ваш эксперимент по внедрению наших людей в разрозненные группы отступающего противника. У вас есть чем похвастаться, Нойман?
Он пристально посмотрел в лицо капитана, словно стараясь прочитать его мысли. Взгляд Кобе был таким тяжелым, что Нойман машинально втянул голову в плечи. Полковник отвел от него свой взгляд и, словно рассуждая сам с собою, продолжил:
– Вы знаете, капитан, у меня сегодня состоялся довольно неприятный разговор с штандартенфюрером Лангетом, который, как вам известно, отвечает за безопасность тылов нашей наступающей армейской группировки. Ему не очень нравится, что я обратился к нему с просьбой приостановить ликвидацию этой небольшой советской группы под командованием Тарасова. С его слов, эта группа деморализованных советских солдат своим присутствием у нас в тылу раздражает его. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы остановить приказ об уничтожении этой группы. Я вынужден был вкратце доложить ему о нашей программе внедрения в состав малочисленных группы красноармейцев наших людей. Насколько я в курсе, это ваша затея, которую вы так упорно проталкивали в последнее время. Я сегодня доложил вашему шефу о вашей работе, и вы знаете, он похвалил вас за инициативу.
Полковник замолчал и поднял глаза. Капитан снова пережил несколько неприятных секунд под взглядом холодных серых глаз. Сейчас, после этих слов полковника, он вдруг почувствовал, что над его головой начинают потихоньку сгущаться тучи.
«Зачем он мне сказал о разговоре с полковником Шенгардом? – подумал капитан Нойман. – Все это не просто так. Да и похвала шефа ему сейчас не нужна, так как он хорошо знал, что за ней скрывается».
Внутреннее чувство самосохранения заставило капитана сконцентрироваться, и он, глядя на полковника, начал докладывать о результатах своей работы. С каждой секундой голос его становился все увереннее.
– Господин полковник, мы, похоже, недооценили этого сержанта. Первая наша группа погибла из-за оплошности одного из наших агентов. Как нам стало известно, у него оказался чистый подворотничок гимнастерки. Вторая группа пока еще продолжает движение с группой сержанта.
– Откуда у вас эти сведения?
– В группе Тарасова есть мой агент. Сейчас они движутся в сторону фронта. Думаю, что нужно попытаться внедрить в эту группу еще одного агента.
– Кого?
– Романова Павла.
Кобе на секунду задумался. Он был не против еще одной попытки, однако кандидатура Романова его явно не устраивала.
– Почему вы остановили свой выбор на Романове? Мне докладывали, что он ранее судимый, и это может отрицательно сказаться на его внедрении.
– Во-первых, господин полковник, они с Тарасовым земляки, а это у них что-то вроде родни. Во-вторых, никто из них не знает, что он добровольно сдался нашим войскам. В-третьих, у него довольно надежная легенда: был захвачен на посту нашей разведкой, однако ему удалось совершить побег.
Полковник поморщился. Его явно не устроила легенда Романова.
– Мне не нравится все это. Захват солдата разведчиками сразу же вызовет у сотрудников НКВД подозрение. Не нужно мудрить, Ганс. Отстрелите ему ступню, пусть будет инвалидом. Это убедительнее всего. И никаких захватов, тем более разведкой. Пусть, пошел в разведку и заблудился в ночном лесу. Когда вернулся обратно, то не застал группу. Все время шел по следам, пока не наткнулся на немцев. Принял бой, был ранен и подобран отходящей на восток группой советских солдат.
Он посмотрел на капитана и, заметив на его лице недовольство, тихо произнес.
– Это не просьба, Нойман, это мой приказ. Я не хочу больше конфликтовать со штандартенфюрером. Мы с ним в разных силовых категориях. Нас спасет с вами лишь одно, если группа Тарасова по-прежнему будет двигаться лесом и не совершит диверсионных актов у нас в тылу.
– Я все понял, господин полковник. План внедрения я представлю вам сегодня вечером. Сейчас я сделаю все, чтобы каким-то образом задержать движение группы Тарасова.
– Действуйте, капитан. От этой операции зависит ваша карьера. Надеюсь, что маршевая рота вас не устраивает.
Капитан выбросил правую руку вперед и, развернувшись, вышел из кабинета полковника.
***
Проценко нервно ходил по комнате Зои и изредка бросал на нее свой взгляд. Он был взбешен текстом полученной из Абвера шифровки. Судя по тексту, немцев не устраивала совершенная его группой акция, и они требовали от него более реальных результатов.
«Может, они в чем-то и правы, – подумал он. – Ведь нам не удалось уничтожить ни сам завод, ни остановить его работу хотя бы на несколько суток».
– Ты знаешь, я с ними согласен, – неожиданно произнес он. – Если отбросить все эти эмоции, то я и сам рассчитывал на больший эффект этой акции. Сейчас мы с тобой знаем, что завод не только не остановил выпуск своей продукции, но и увеличил. Поэтому я считаю, что нам нужно сделать правильные выводы из всего того, что произошло.
– Иван! Может, ты все-таки сядешь? У меня уже в глазах рябит от твоего хождения.
– Что ты мне указываешь, что мне делать? – снова психанул он. – Ты знаешь, что казанский пороховой завод, это единственный завод Советской России, который сейчас работает на полную мощь? Все другие заводы уже под немцами, поэтому Абвер так хотел, чтобы мы его уничтожили. Ясно тебе?
– Ну не вышло в этот раз, выйдет в другой. Как говорят умные люди – еще не вечер…
– Ты меня не заводи, Зоя. Неужели твой еврей не мог положить взрывчатку поближе к сушильному цеху? Почему он не сделал то, о чем я его просил? – выкрикнул Проценко ей в лицо.
Он замолчал и, достав из кармана пиджака пачку папирос, начал ее трясти. Пачка оказалась пустой, и это его еще больше распалило.
– Никому нельзя доверять. Каждый так и пытается тебя обмануть!
– Вот он сейчас придет сюда, ты его об этом и спросишь. Лучше подумай, как мне теперь выходить на связь? Шубин погиб при задержании, а из города выходить очень опасно, они могут быстро вычислить место выхода.
– Ничего страшного. Выйдешь один раз из города, а там придумаем что-нибудь.
Проценко замолчал, так как услышал шаги за входной дверью. В дверь осторожно постучали. Он взглянул на Зою, и та, встав со стула, направилась к двери.
– Кто там? – произнесла она своим певучим голосом. – Это ты, Борис?
Дождавшись ответа, она открыла дверь и отошла в сторону. В комнату вошел Эстеркин. Лицо его было красным и потным, от него за версту несло перегаром. Он достал из кармана платок и вытер им лицо.
– Ну и жара, – вместо приветствия произнес он и, подойдя к столу, налил себе в стакан воду. – У нас на базе снова появились сотрудники НКВД. Что или кого они ищут, я не знаю. Меня сегодня полдня допрашивали об убитом водителе.
– Не переживайте, Эстеркин, вам нечего волноваться, в конечном итоге не вы же его убили? Кстати, кроме этого, больше они никаких вопросов вам не задавали?
– Вам легко это говорить, – с сарказмом в голосе ответил Борис Львович. – Вас бы на мое место, я бы посмотрел на вас.
– А вы меня не ставьте на свое место. Не нужно. Мы каждый на своем месте. Я тоже, как и вы, хожу под топором, однако, как видите, спокоен и не паникую по пустякам. Единственное, что губит нас, это излишняя нервозность, неверие в свои силы и еще, я думаю, алкоголь. Советую вам ограничить количество потребляемого спиртного, если не хотите оказаться там, я имею в виду – на «Черном озере».
Он сделал паузу и посмотрел на Зою. Та, молча, поднялась со стула и тихо направилась на кухню. Когда за ней закрылась дверь, Проценко подошел к Борису Львовичу и усадил его на стул.
– Почему вы не выполнили мой приказ? Почему вы положили заряд не в ту вагонетку? – с металлом в голосе спросил он у Эстеркина. – Вам же четко было сказано, чтобы вы положили свой заряд в вагонетку под номером два. Почему положили его в другую вагонетку?
Лицо майора снова стало красным и потным. Он попытался подняться со стула, но Проценко наступил ногой на полу его шинели, не давая ему возможности встать на ноги.
– Я вас еще раз спрашиваю, почему вы не выполнили мой приказ?
– А вы сами проникли бы на этот завод и положили бы бомбу в нужную вагонетку. Вы что, думаете, у меня там было время рассматривать номера вагонеток? Я откуда мог знать, что данная вагонетка оказалась в нерабочем состоянии? Вы мне об этом говорили?
Проценко заскрипел зубами от охватившего его приступа злости, но он сдержал себя и, глубоко вздохнув, продолжил.
– Хорошо. Мы оба виноваты в этом срыве. Давайте забудем наш разговор. Вы правы, но ошибку нужно будет исправить.
– Что? – вырвалось у Эстеркина. – Вы думаете, что я сумасшедший? Сейчас, когда охрана просто сошла с ума, проверяя всех и все, когда весь завод наводнен чекистами…
Он не договорил. От волнения и возмущения у него перехватило дыхание.
– Не напрягайтесь, Эстеркин. Я просто пошутил.
Из кухни потянуло запахом жареной на сале картошки. Эстеркин сглотнул слюну и посмотрел на Ивана. Тот убрал сапог с полы его шинели, давая возможность Борису Львовичу подняться со стула. Он подошел к тумбочке и достал из нее бутылку водки. Подкинув в воздух, он ловко поймал ее и поставил на стол.
– Вот что, Борис! Срочно нужна машина. Ты сможешь достать транспорт?
– Я что, сказочник? У меня нет персональной машины.
Это было сказано таким голосом, что Проценко мгновенно понял, что тот не станет ничего предпринимать для того, чтобы достать им автомобиль.
– Да хватит, Борис, дуться на меня. Ты что, шуток не понимаешь? Скажу тебе по секрету: Зоя считает тебя настоящим мужчиной. Сделать то, что сделал ты, способен не каждый. А машина нам нужна буквально наполовину дня. Просто нужно сгонять с Зоей за город и вернуться обратно.
Он замолчал и посмотрел на майора.
– Я же сказал, Иван, что у меня нет машины. Неужели ты думаешь, что если бы у меня была машина, то я не помог тебе.
Проценко ловким ударом вышиб пробку из бутылки и налил водку в два стакана.
– Ну что, вздрогнем, Боря, – произнес он и поднял стакан. – Давай, выпьем за нашу дружбу, за мою сестру Зою…
Эстеркин взял стакан в руки и, не чокаясь с Проценко, выпил.
***
Романов Павел, не моргая, смотрел на ствол пистолета, который был направлен ему в лоб. Он не понимал, чем он не угодил капитану Нойману. Полученное им накануне задание по выявлению офицеров, бывших политработников и евреев среди военнопленных, он успешно выполнил. По его доносу, сегодня были расстреляны семь человек из того списка, который он передал капитану еще утром. В какой-то момент он понял, что стоявшему перед ним немецкому офицеру ничего не стоит нажать на спусковой крючок пистолета, и от этой мысли ему стало ужасно страшно. Перед глазами медленно проплыла вся его жизнь. Он закрыл глаза, чтобы не видеть это отверстие в стволе, из которого должна была вылететь смерть. Ноги Павла стали ватными, и он почувствовал, что они уже не в состоянии держать его тяжелое тело.
– Ну что, Романов? – произнес капитан Ганс Нойман на чисто русском языке. – Испугался? Я вижу, что ты очень хочешь жить. Но жизнь нужно заслужить, а не выпрашивать у более сильного человека. Не буду скрывать, мне понравилось, как ты сработал в этот раз. По твоим сведениям мы сегодня расстреляли несколько человек, завтра расстреляем еще. Но этого мало, Романов. Сейчас сюда приведут капитана Мифтахова. Он твой земляк, он, как и ты, из Казани.
Павел облегченно вздохнул и преданными глазами посмотрел на гитлеровца.
– Что я должен сделать, господин капитан, чтобы заслужить ваше доверие?
В этот момент открылась дверь, и в комнату втолкнули раненого военнопленного.
– Ты спрашивал меня, что тебе нужно сделать, чтобы доказать свою лояльность новому режиму? Все просто, Романов. Возьми пистолет и застрели этого человека.
Нойман протянул ему пистолет. Павел какую-то долю секунды размышлял, брать в руки оружие или нет, а затем, словно испугавшись своей нерешительности, вырвал из рук капитана пистолет и выстрелил Мифтахову в грудь. Тот закачался, из раны обильно потекла кровь на пол. Романов испуганно посмотрел на немца и снова выстрелил в раненого земляка. В этот раз выстрел оказался более точным. У капитана подкосились ноги, и он, молча, упал у ног Романова. Нойман забрал из трясущихся рук Павла пистолет и сунул его в кобуру.
– Молодец! Теперь я верю тебе.
– Так точно, господин капитан, – невнятно произнес Павел, почувствовав вкус металла у себя во рту, словно только что проглотил ту пулю, которую он вогнал в грудь своего земляка. – Жизнь – хорошая штука, господин офицер, и я бы хотел еще немного пожить, если вы это мне позволите. Чем еще могу служить, господин капитан?
Романов провел сухим языком по губам и преданно посмотрел в глаза капитану. Тот улыбнулся ему, как старому и доброму другу. Он похлопал Павла по плечу и, сев за стол, протянул ему сигарету.
– Курите, Романов, курите. У меня для вас есть хорошая новость. Мы вас хотим обратно вернуть в группу вашего земляка. Его отряд по-прежнему находится у нас в тылу.
– Господин капитан! Он же меня расстреляет за дезертирство, – не скрывая страха, произнес Павел. – Оставьте меня здесь, разве я плохо работаю?
– Не переживайте, не расстреляет. Вы вольетесь в его группу в составе другого маленького отряда, который подберет вас в лесу. Вы будете раненым, и у вас будут реальные шансы вернуться обратно в свой любимый город Казань.
– Как раненым? Я не хочу быть раненым, господин капитан!
– Прекратите, Романов, не будьте бабой! Здесь я решаю, а не вы. Если вам это не нравится, то можете рассказать своим бывшим друзьям, как вы выдали свыше тридцати комиссаров и командиров Красной Армии, как вы только что застрелили своего земляка. Сейчас вас проинструктирует лейтенант Гальдер, и вперед. Все должно быть реальным – и ранение, полученное в бою, и ваш внешний вид. Так что вам придется немного потерпеть, Романов. Сколько суток вы не видели Тарасова?
