Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Ничего особенного, это тебе с непривычки показалось. А так – курить можно.
Они въехали в Игумново, и машина, сбросив скорость, медленно покатилась по улице.
– Вот здесь останови, – попросил он водителя. – Я сейчас только нырну в адрес, передам привет и обратно.
Он вышел из кабины и, сладко потянувшись, направился к дому. К Проценко он заходить не стал, а постучал в соседнюю дверь.
– Бабуля! Здесь живут Хасановы? Я вот им привет с фронта от сына привез. Как они здесь?
– Нет, сынок, ты ошибся. В нашем доме Хасановых нет.
Он назвал адрес и, сделав удивленное лицо, снова переспросил старушку.
– Бабуля, я не мог ошибиться. Он назвал мне именно этот адрес. Может, они живут в соседнем доме, вон в том?
– Ты что, сынок, я же тебе говорю, что никакие Хасановы здесь не живут. Вот у Клавы живет постоялец-мужчина, но он – русский, и зовут его Иван. Сейчас его дома нет, он с утра ушел на работу.
– Извини, бабушка, что побеспокоил. Похоже, я действительно что-то напутал. Скажи, бабуля, а этот Иван один живет? Может, с ним кто-то живет еще?
– Да нет, сынок. Он живет один, семьи у него нет. Никто к нему не ходит. Вроде бы молодой, а живет, словно бобыль.
– Спасибо, бабуля. Выходит, я что-то напутал.
Он развернулся и направился к калитке.
«Чисто, – подумал он. – Это хорошо. Теперь нужно навестить пианистку. Посмотрим, что у нее».
Он вышел на улицу и, улыбнувшись проходившей мимо симпатичной женщине, направился к ожидавшей его автомашине.
***
Отряду Тарасова каким-то непонятным образом здорово везло. Они удачно обходили населенные пункты, в которых были немецкие гарнизоны, за две недели – ни одного боевого столкновения с немцами. Но подобное везение продолжаться вечно не могло. Вскоре к их группе прибились еще семь солдат и офицер. На черных петлицах лейтенанта, помимо двух кубиков, сверкали эмблемы танкиста.
– Принимайте команду, товарищ лейтенант, – произнес Тарасов. – Я – сержант и не могу командовать офицером.
– Погоди, погоди, сержант, не спеши. Я не стану командовать твоей группой. Я же танкист, а не пехотинец, – в ответ произнес лейтенант. – Ты, вон, откуда ведешь бойцов без потерь и стычек. Это говорит о том, что ты умелый командир. Так что продолжай вести свой отряд и дальше. На меня можешь не обращать внимания, я тебе мешать со своими людьми не буду.
– Вы не правы, товарищ лейтенант. Вас, наверняка, в военном училище учили тактике боя. Кстати, вы какое училище заканчивали?
Этот вопрос Александра вызвал у него непонятное волнение. Он на какой-то миг задумался, словно прикидывая, что ответить на вопрос сержанта. Наконец он произнес:
– Почему вы меня об этом спрашиваете, сержант? Вы что, работник НКВД или ОГПУ?
Он сделал небольшую паузу и продолжил.
– Ну, Казанское танковое училище закончил. Вы хоть слышали о таком училище, сержант? Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?
Только сейчас Александр обратил внимание на глаза офицера. Они были разными. Один был карим, а другой – желтым.
– Вы что так меня рассматриваете, словно барышню? Идите, сержант, и занимайтесь своими делами. Я вас больше не задерживаю.
– Извините, товарищ лейтенант. Я просто впервые вижу человека с разными глазами, поэтому и смотрю так.
Лейтенант, словно извиняясь за свою резкость, произнес более мягко:
– Да ладно, сержант, не обижайся. Ты думаешь, я не понимаю? Я все понимаю, не маленький, что идет война, что необходима бдительность и тому подобное. Ты молодец, сержант, все правильно делаешь. Я бы на твоем месте поступил также, как и ты. А сейчас накорми моих солдат, если можешь, мы три дня ничего не ели.
– Хорошо, товарищ лейтенант, мы сейчас вас всех накормим, – произнес Тарасов и пошел отдавать соответствующее распоряжение.
Отойдя в сторону от группы, которую привел с собой танкист, он невольно подумал об этих людях. Офицер говорит, что они три дня не ели, но, судя по их внешнему виду, этого заметно не было. Помимо всего прочего, у танкиста был довольно чистый подворотничок гимнастерки, словно он пришил его сегодня утром.
«Что-то здесь не так, – невольно подумал он. – Может, это немцы, переодетые в нашу форму?»
Заметив Воронина, который сидел около телеги и чистил винтовку, Тарасов подозвал его к себе.
– Вот что, Воронин. Ты осторожненько понаблюдай-ка за танкистом и его группой. Что-то мне не нравятся они. Танкист рассказывал, что он в составе батальона принял бой, что его танк сожгли, но тогда почему он без комбинезона? Да у него и подворотничок у гимнастерки совсем чистый, словно он пришил его сегодня утром. Я не исключаю, что это, возможно, немцы, которые под видом наших солдат хотят перейти вместе с нами линию фронта. Если что, сразу же мне шепни. Понял?
– С чего вы взяли, товарищ сержант, что это немцы? А вдруг наши? Можем и обидеть их своим недоверием.
– Если это наши люди, то можно и извиниться. Ничего страшного в этом нет. А если немцы? Я об этих переодетых в русскую форму фашистах слышал от лейтенанта Липатова, нашего взводного. Он говорил мне, что у немцев есть специальный полк «Бранденбург-800» , в котором практически все – русские. Вот они и забрасывают их в тыл Красной Армии, чтобы те убивали наших солдат, совершали диверсии, а также сеяли панику в войсках.
– Но здесь же, не тыл Красной Армии, товарищ сержант?
– Все равно, посмотри. Это приказ, и никому ни слова. Понял?
– Так точно, – не вставая с земли, произнес он.
Увидев бойца, который занимался приготовлением пищи, Тарасов, отдал распоряжение покормить вновь прибывших бойцов и, сев под елью, стал наблюдать, как едят эти солдаты. По мере наблюдения, он все больше и больше склонялся к мысли, что новички не такие уж и голодные. Двое не доели пшенную кашу, оставив ее в котелках.
«А танкист утверждал, что они не ели целых три дня. Что-то не похоже на это. Бойцы-то у него сытые, – размышлял Тарасов. – Да и обмотки у них довольно чистые, словно только сегодня их выдали».
Лейтенант, будто почувствовав спиной на себе пристальный взгляд Тарасова, встал с земли и направился к нему.
– Ты что так внимательно меня рассматриваешь? – спросил он. – Если что-то не так, ты мне скажи. Я ведь могу и самостоятельно передвигаться к линии фронта без тебя и твоей группы.
Он стоял перед Тарасовым, явно ожидая от него ответа.
« У него раскрыта кобура с пистолетом, – оценивая ситуацию, подумал Александр. – Почему он ее раскрыл? Может, решил стрелять в меня прямо здесь?» Сделав небольшую паузу, Тарасов ответил:
– Да вот смотрю на вас, товарищ лейтенант, и завидую белой завистью. Вы такой молодой, а уже лейтенант, притом еще и танкист. Я до войны тоже хотел поступить в Казанское танковое училище, но у меня не получилось. Сами понимаете, женился, дети пошли, стало как-то не до этого. Скажите, товарищ лейтенант, а Казань – большой город? Я сам из Челябинска и никогда не был в Казани. У меня там отец воевал с белочехами и колчаковцами.
Танкист посмотрел на Александра и нахмурил брови. Его желтый кошачий глаз загорелся каким-то непонятным для Тарасова огнем. Он сглотнул слюну и, посмотрев на простоватое лицо сержанта, стал ему рассказывать о Казани. Он говорил так убедительно, что человеку, не бывавшему никогда в Казани, не поверить ему было просто невозможно. Неожиданно танкист замолчал, словно что-то вспоминая.
– А куда вы ходили гулять, товарищ лейтенант? Не сидели же вы все это время в казарме?
Он опять стал что-то говорить, но Тарасов его уже не слушал. В том, что танкист никогда не был в Казани и не учился в танковом училище, он уже не сомневался. Не замечая потери интереса со стороны сидевшего перед ним сержанта, он все врал и врал.
«Кто он? – думал Александр. – Враг или просто самозванец? Если он свой, то зачем ему натягивать на себя чужое одеяло? Посмотрим, что еще доложит вечером Воронин».
– Сержант! Ты что, не слушаешь меня? Если так, то я пошел, посмотрю, как разместились мои люди.
Танкист поднялся с земли и направился к своей группе солдат, которые после принятия пищи отдыхали в тени берез. Тарасов нашел глазами Воронина. Тот лежал на траве недалеко от отдыхающих бойцов, которых привел с собой этот танкист и, похоже, дремал. Александр поднялся на ноги и, закинув за плечо автомат, громко подал команду о начале движения. Красноармейцы быстро поднялись и, загасив костер, двинулись на восток.
***
Они шли уже несколько часов, не встречая ни немецких подразделений, ни их моторизованных патрулей, которые то и дело сновали по лесным дорогам, вылавливая и уничтожая разрозненные группы советских солдат.
«Что это, – думал Тарасов, двигаясь рядом с повозкой, – невероятное везение для его отряда или что-то другое? Похоже, что отряд движется по какому-то искусственно созданному немцами коридору. Кругом война, а здесь тишь и благодать. Интересно, кто создает отряду этот коридор?» Группа танкиста шла, молча, слева от него. Лица их были сосредоточены, словно они ждали какой-то команды от своего командира. Александр нашел глазами лейтенанта. Тот слегка хромал на левую ногу.
«Похоже, танкист натер ногу, – подумал он. – Если это так, то скоро он попросит организовать небольшой привал». Так оно и произошло. К нему подошел лейтенант и предложил взять на время на себя командование группой. Свою просьбу он объяснил тем, что достаточно хорошо знает эти места.
– Я не против этого, товарищ лейтенант.
– Ты не обижайся, сержант. Я служил здесь года два, и мне не раз приходилось здесь бывать. До войны здесь была неплохая охота, тем более у меня есть карта местности.
– А карта у вас, откуда? Вы мне о ней не говорили.
– Наверное, забыл сказать. Да это не так важно.
Тарасов отошел в сторону и, увидев Воронина, пошел с ним рядом.
– Что скажешь, Воронин?
– Я что-то не пойму, товарищ сержант. Почему лейтенант сразу не взял командование на себя и ничего не сказал вам о том, что у него есть карта местности?
Воронин замолчал и посмотрел по сторонам.
– Ты что крутишь головой? Давай отстанем чуть-чуть и поговорим.
Пропустив всех вперед, Тарасов задал ему главный вопрос.
– Ну что? О чем они говорят? – поинтересовался он у красноармейца. – На каком языке они общаются? На украинском, русском?
– Не знаю, что вам сказать, товарищ сержант. Дело в том, что они почему-то все молчат. Почему, не знаю. Могу доложить лишь одно, что все они беспрекословно выполняют команды этого лейтенанта. Я попытался поговорить с одним из них, но тот почему-то не ответил на мой вопрос. И еще, лейтенант сказал мне, что эти бойцы прибились к нему из госпиталя, и что он плохо знает их. Говорит, что многие из них контужены и плохо слышат, и ему якобы приходилось все им объяснять чуть ли не на пальцах.
Тарасов сам обратил внимание на то, что эти бойцы, прежде чем выполнить приказ, сначала посмотрят на лейтенанта, и лишь после того, как тот сделает им знак рукой, начинают выполнять его команду. Александр догнал лейтенанта и, поравнявшись с ним, поинтересовался, не будет ли у них на пути какой-нибудь деревеньки, чтобы пополниться провиантом. Лейтенант достал из-за пазухи карту и, остановившись, стал внимательно рассматривать ее.
– Да, через три – четыре километра будет небольшая деревенька, «Тихий Лог» называется. Предлагаю зайти. Мне когда-то приходилось бывать в ней до войны.
– Вот и хорошо, товарищ лейтенант, там и отдохнем, конечно, если в деревне нет немцев. Сейчас направлю разведку, пускай посмотрят.
– Отправляй, сержант. Сейчас немцы прут по дорогам. Зачем им эта маленькая деревня? Я думаю, что там, наверняка, нет немцев, однако все равно проверить надо.
Тарасов отошел в сторону и взмахом руки подозвал к себе Воронина.
– Николай! В трех километрах отсюда деревня Тихий Лог. Возьми трех бойцов и проверь, есть ли там немцы. Действуй осторожно и в бой не вступай.
– Есть, товарищ командир.
***
Пока разведка ушла проверять деревню, лейтенант остановил движение группы. Все стали ждать возвращения Воронина. Ждать пришлось недолго, вскоре он вышел на дорогу и махнул рукой. Группа поднялась и, стараясь не шуметь, последовала за ним. Как и предполагал лейтенант, немцев в деревне не было. Еще утром взвод немецких связистов снялся из деревни и двинулся в сторону фронта, канонада которого была уже слышна. Жители деревни встретили солдат довольно радостно, и группа быстро рассосалась по домам колхозников. Тарасов, Воронин и лейтенант оказались в одном доме, хотя последний всячески старался избежать этого. Хозяйка дома, женщина преклонного возраста, быстро натопила баню и, пока они мылись, накрыла на стол. Они вошли в хату и остановились у порога.
– Проходите, сыночки. Угощайтесь, чем Бог послал, – тихо произнесла женщина и села на лавку около печи. – Может, и моего сына кто-то тоже накормит. Вот как призвали в сороковом году, так с этого момента я его и не видела. Не знаю, что и думать, жив или нет?
– Живой он, мамаша, – в ответ произнес Воронин. – Просто сейчас ему не до писем. Сами знаете, кругом война, да и почтальон не доберется сюда из-за линии фронта.
– Дай Бог. Я и так каждый день молюсь за него.
Воронин взял стоявшую на столе бутыль с мутным самогоном и разлил его по стаканам. Они сели за стол. Тарасов взял в руки нож и стал резать хлеб. Он нарезал его большими и толстыми кусками. Закончив резать, он посмотрел на лейтенанта.
– Ну что, мужики? Давайте выпьем за нашу победу, за тех людей, которые с оружием в руках воюют с фашистами. Я верю, что скоро все изменится, и мы погоним врага обратно в его логово.
– За победу! – поддержал тост Воронин и одним движением опрокинул стакан самогона в себя. Вслед за ним выпил и Тарасов. Только танкист все еще держал в руках граненый стакан, наполненный самогоном.
– Ну что, товарищ лейтенант? Чего вы не пьете или слабо? – подзадорил его Тарасов.
Танкист пригубил самогон и поставил стакан на стол.
– Ты меня извини, сержант, но я вообще не пью. У нас в семье никто и никогда не пил.
– Дело ваше, товарищ лейтенант, насиловать вас никто не будет. Не хотите, не пейте, – примиряющим тоном произнес Тарасов и кивком головы дал знать Воронину, чтобы тот вышел во двор. Пока лейтенант ел, Александр вышел во двор, где его уже ждал Воронин.
– Вот что, Воронин. Сходи и посмотри, что там делают его люди. Ты знаешь, спиртное многим развязывает языки. Посиди с ними, выпей немного. Только смотри мне, не напивайся, а то я сам тебя, как врага народа…
– Да враг он, товарищ сержант, я точно знаю, – вдруг затараторил Воронин. – Я его сразу же раскусил. Вязать его нужно.
– Не торопись, Воронин, мы не НКВД. Это у них все просто, враг и к стене. А вдруг мы с тобой ошиблись? Ведь это все же офицер.
– Все понял. Пойду, посмотрю, что там они делают.
Он вышел за ворота и скрылся в темноте. Докурив цигарку, Тарасов затушил ее и направился обратно в дом.
***
Илья Шубин крутил баранку своей машины, стараясь объезжать ямы на дороге. Иногда он бросал свой взгляд на сидящую рядом молодую и красивую женщину. За все время, что он ее возил, он не обменялся с ней ни одним словом. Сейчас, словно забыв инструктаж Проценко, он решил задать ей вопрос, который мучил его длительное время.
– Скажите мне, вы никогда не думали, что вас могут задержать сотрудники НКВД и расстрелять?
Зоя сверкнула своими красивыми большими глазами и, отвернувшись в сторону, произнесла:
– Человеку, потерявшему голову, не стоит плакать по своим волосам. Вы лучше следите за дорогой и меньше задавайте мне подобных вопросов. Эти вопросы могут укоротить вашу жизнь, Илюша.
«Вот, сучка драная, – выругался он про себя, – я бы с большим удовольствием посмотрел, как ты запоешь, когда тебя повяжут сотрудники НКВД. Вы здесь все смелые: и ты, и Проценко. Зачем я только связался с этим Лабутиным? Деньги тебе нужны были, дурачку. Сейчас вот возишь эту суку и дрожишь при каждой проверке машины».
– Смотрите – пост! – удивленно произнес Илья. – Что за дела? Раньше здесь никогда никаких постов не было. Может, они нас с вами ищут?
– Сиди спокойно и не дергайся, – прошипела Зоя, доставая из сумочки «Браунинг». – Веди себя естественно, ты – честный человек, и тебе нечего бояться этих солдат. Думаю, что ты не забыл от страха, что нужно говорить при проверке документов?
Стоявший у дороги солдат поднял руку и жестом, указал на место, где он должен остановиться. Шубин принял вправо и нажал на педаль тормоза. Машина заскрипела тормозами и застыла в двух метрах от красноармейца. Рука Ильи автоматически нащупала в кармане куртки документы, и, достав их, он стал ждать, когда к нему подойдет офицер, который в этот момент проверял документы у другого водителя. Молоденький лейтенант вернул документы водителю и направился к их машине. Заметив это, Зоя вышла из машины, и, красиво виляя бедрами, пошла навстречу офицеру.
– Товарищ капитан! Ну, в чем дело? Что за проверка? Я так могу опоздать к своей маме. Ей сегодня исполняется шестьдесят лет, и она очень ждет меня. Мой муж, директор порохового завода, не мог поехать со мной, и я вынуждена была одна поехать к маме.
Лейтенант мило улыбнулся. Эта молодая и красивая женщина была, словно роза, оказавшаяся в заснеженной тундре. Ее большие глаза были такими красивыми и глубокими, что в них можно было утонуть.
– Вы меня извините, служба. Кстати, я не капитан, а лишь лейтенант. Скажите, где живет ваша мама?
Зоя улыбнулась, показав свои белые, словно жемчуг, зубы.
– Вы простите меня, товарищ лейтенант. Я женщина и плохо разбираюсь в знаках различия. Если вы – лейтенант, то, наверняка, скоро станете капитаном. Товарищ офицер, вы, почему меня спрашиваете о маме? Может, хотите со мной прокатиться?
– Я бы с большим удовольствием поехал с вами, но не могу – служба.
– Вот так всегда, стоит лишь намекнуть красивому мужчине о чем-то, как он ссылается на свою занятность. Ну что вы молчите, лейтенант? Хотите осмотреть нашу машину? Осматривайте ее, скорее, я же опаздываю.
– Проезжайте, барышня, ведь вас ждет дома мама. Кстати, передайте ей привет и от меня. Я тоже очень люблю свою маму.
Она мило улыбнулась ему и, подойдя к машине, села в нее.
– Поехали. Ты что, замерз? Давай же, трогай!
Водитель выжал сцепление, и машина покатила дальше. Через сорок минут чекисты зафиксировали очередной выход в эфир вражеской рации.
***
Капитан Ганс Нойман стоял навытяжку перед полковником Шенгардом и, чеканя каждое слово, докладывал ему о возвращении из Казани контролера Абвера. Закончив доклад, он замолчал и пристально посмотрел на своего начальника, стараясь отгадать, о чем может сейчас думать этот старый и опытный разведчик. Лицо полковника было абсолютно спокойным, ничего не выражающим. Наконец оно ожило, и на нем появилась улыбка.
– Значит, наш контролер не заметил ничего такого, что говорило бы о работе агента под контролем?
– Так точно, господин полковник.
– Это меня радует, но и настораживает, Ганс. Почему за все это время НКВД не попыталось вычислить Пиона? Ведь это несложно просеять всех работников станции Юдино и выйти на него? Я не думаю, что они настолько глупы. Здесь, что-то другое…
– По всей вероятности, господин полковник, чекисты до сих пор не могут взломать наши коды и поэтому не могут знать, о чем сообщает нам агент. Все может поменяться, если им удастся взломать шифр.
Полковник задумался. В логике капитана что-то было.
«А ты не так глуп, Ганс, как хочешь казаться, – подумал полковник. – Из тебя вышел бы неплохой разведчик, если бы ты не работал на СД».
– Передайте Пиону, чтобы он уволился со своей работы. Не нужно так рисковать. Пусть подберет кого-нибудь, кто сможет заменить его на этой работе. Сейчас все усилия должны быть сосредоточены на операции «Эшелон». Кроме всего того, что он передает, рейху нужны победы, как на фронте, так и в тылу красных. Нужно сделать так, чтобы Советы не знали покоя, чтобы их тыл стал местом борьбы за наш новый порядок, который несет рейх миру.
Полковник замолчал. Он хотел еще что-то сказать капитану, но, видимо, передумал.
– Разрешите исполнять, господин полковник?
– Идите, Ганс. Мне нужно немного подумать перед докладом Канарису.
Капитан вышел из кабинета и, на секунду задержавшись около двери, быстрым шагом направился к себе в кабинет. Закрыв дверь на ключ, он налил себе в рюмку французского конька и выпил. Подцепив вилкой маслину, он положил ее в рот и плюхнулся в большое кожаное кресло. Сейчас, когда тепло коньяка стало растекаться у него внутри, он почувствовал, как тяжело дался этот не простой для него день. Он закрыл глаза и попытался сконцентрировать все свои мысли вокруг проводимой им операции по внедрению группы выпускников разведшколы в небольшую группу советских солдат, пробивающихся на восток. Впервые за последние годы, что он работал с полковником Шенгардом, он лично сам отбирал курсантов для этой операции, разрабатывал легенду, с которой они должны были влиться в группу русских. Особое внимание он уделил командиру этой группы, на которого в основном и делал свою ставку. Как ему доложили наблюдатели, его людям удалось удачно влиться в эту группу, не вызвав недоверия.
«Если его группа удачно перейдет линию фронта и реализует поставленную им задачу, они затмят собой не только работу Пиона, но и всех агентов, заброшенных в тыл русских», – подумал он.
Он взял со стола радиограмму лейтенанта Коха и снова перечитал ее. Текст радиограммы не мог не радовать его. Группа русских шла по разработанному им маршруту и сегодня ночью должна была остановиться на ночлег в небольшом украинском селе. Он, конечно, хорошо понимал, что его ожидает в случае провала этой операции – понижение в должности или звании, но сейчас это не волновало его, а наоборот подталкивало к активным действиям.
Он мысленно отбросил весь возможный негатив от провала этой операции, зато в случае успеха его ждала дальнейшая карьерная лестница и, как минимум, железный крест. Если провал этой операции станет достоянием гласности, то у него есть люди в СД, которые, по его убеждению, должны были помочь ему, ведь он уже длительное время информирует их обо всех действиях своего шефа.
Он приподнялся с кресла и снова налил себе маленькую рюмочку великолепного французского коньяка и выпил ее. Нойману нравилась эта марка коньяка, и он позволял себе иногда наслаждаться вкусом этого напитка. Он закусил выпитый коньяк долькой лимона и встал с кресла. Открыв дверь кабинета, он вызвал к себе офицера связи.
– Лейтенант, подготовьте шифровку для Пиона. Сообщите ему, что мы рекомендуем срочно поменять работу. Второе, информация Снабженца весьма ценна, поэтому мы советуем ему плотнее работать с этим человеком. Напомните Пиону о том, что немецкое командование настаивает на форсировании операции «Эшелон». Вам все ясно, лейтенант?
Лейтенант щелкнул каблуками начищенных до блеска хромовых сапог и, сложив блокнот, в котором он записал указания капитана Ноймана, развернулся, чтобы выйти из кабинета, но его остановил голос его начальника.
– Так точно, господин капитан. Наблюдатели сообщают, что группа красных осталась ночевать в этой деревне. Командует этой группой сержант Тарасов. Численность группы около двадцати человек.
– Можете идти, лейтенант, – произнес Нойман. – Всю информацию о движении группы сообщать лично мне.
Лейтенант развернулся, забыв щелкнуть каблуками сапог, и вышел из кабинета.
«Наверное, нужно дать команду агенту на разоблачение сопровождающих его солдат. Тогда его позиция в отряде будет значительно укреплена», – подумал он и, пододвинув к себе карту местности, стал рисовать дальнейший маршрут группы.
***
Тарасов вошел в дом и посмотрел на хозяйку, которая убирала со стола остатки ужина. В углу на полу, широко разбросав руки, крепко спал лейтенант. Из-под гимнастерки, что аккуратно была сложена на табурете, виднелся уголок топографической карты, по которой они двигались уже около двух суток. Александр нагнулся над спящим лейтенантом и осторожно взял карту в руки. Он был не силен в чтении топографических карт, но это не помешало ему разглядеть на карте путь движения его группы, прочерченный красным карандашом. Он быстро нашел на ней название деревни, в которой они заночевали, дальше черта, проведенная на карте чьей-то уверенной рукой, вела их к другой деревне.
«Вот, оказывается, чем можно объяснить успешное продвижение группы к фронту, – невольно подумал он. – Значит, лейтенант ведет их по специально оговоренному с немцами маршруту? Да, неплохо придумано: пересечь линию фронта в составе группы, выходящей из окружения. Вот ответ и на вопрос, почему лейтенант отказался от командования группы: за продвижение отряда отвечает командир, и только он несет ответственность за тех лиц, что вывел из окружения».
От этой мысли ему стало как-то не по себе. Он аккуратно положил карту обратно под гимнастерку и достал из кобуры лейтенанта наган, разрядил его и сунул обратно в кобуру. Он вышел на улицу и, сев на завалинку, закурил.
«Что делать? – размышлял он. – Арестовать его здесь или дать ему возможность перейти линию фронта в составе группы, а там сдать танкиста в руки НКВД? Нет, наверное, будет правильно арестовать его здесь и по указанному на карте маршруту перейти линию фронта. Вдруг при переходе фронта он исчезнет, где его будут искать? Для начала нужно решить, что делать с его группой? Буду ждать Воронина, а там и решу, как поступить дальше».
Он загасил цигарку и посмотрел на хозяйку дома, которая выходила из избы.
– Сынок, иди, ложись. Устал, наверное, по лесу мотаться. Вон смотри, как твой командир спит, из пушки не разбудишь. Может, тебе на сеновале постелить?
– Спасибо, мамаша. Я еще посижу немного, подышу воздухом. Уж больно красивые ваши места. Говорят, что и охота была у вас отличная, дичи было много, – произнес он и посмотрел на восток, где небо было красным от всполохов огня.
– Какая охота? Бог с тобой, сынок. Да у нас здесь никогда не было таких мест.
– А вот лейтенант говорил, что сам неоднократно приезжал сюда пострелять дичь.
– Он, наверное, что-то путает. У нас рядом были артиллерийские склады, поэтому здесь, никогда и никто не охотился, несмотря на то, что места здесь знатные, красивые.
Александр прошел в сарай и, бросив на сено телогрейку, лег на пахнущую разноцветьем траву. Он сам не заметил, как уснул. Проснулся он от громкого крика петуха, который сидел на заборе и, подняв голову в сторону восходящего солнца, громко кукарекал. Как он мог уцелеть после захвата немцами деревни, оставалось большим секретом.
«Кричит, словно и нет войны», – подумал Тарасов, поднимаясь на ноги. Он вышел во двор и направился к колодцу. Набрав в ведро холодной воды, он умылся и посмотрел на бегущего в утреннем тумане солдата. Это был Воронин.
– Командир! – чуть ли не закричал он, увидев Тарасова. Но, встретив его суровый взгляд, мгновенно осекся. Тарасов отвел его за баню, и только тут попросил доложить, что он «нарыл» за эту ночь.
– Товарищ сержант! Они – не наши, это точно. Я вчера посмотрел, как они пили. Русские – так не пьют.
– Ты не суди по себе, Воронин. Все люди пьют по-разному. Вот лейтенант вообще не пьет, что из этого?
– Да я не об этом. Когда они захмелели, то двое из них, которые, по словам танкиста, были контужеными, стали разговаривать не по-нашему, не по-русски…
Он не успел закончить, как Александр прервал его речь.
– Ты что, Воронин, хочешь сказать мне, что они говорили на немецком языке?
– Нет, не по-немецки, товарищ сержант, но говорили они не по-русски, это точно.
Тарасов почесал затылок и взглянул на Воронина.
– Собери группу, и постарайтесь разоружить их. А я возьму здесь этого лейтенанта. Смотри, чтобы все было тихо без единого выстрела. Понял?
– Есть, – коротко бросил тот и растаял в утреннем тумане.
Тарасов посмотрел на дверь дома, в проеме которой показалась фигура лейтенанта.
– С добрым утром, товарищ лейтенант! Как спалось?
Тот улыбнулся и, подняв руки вверх, потянулся.
– Не польешь водички, я хочу умыться, – обратился он к Александру.
– Почему не полить? Полью.
Лейтенант снял с себя нательную рубашку. На груди его сверкнул серебряный крестик.
«Вот тебе и на? – подумал Тарасов. – Если бы он был настоящим советским офицером, то, наверняка, не носил бы на себе крестик».
Танкист подставил руки под струю холодной воды и закрыл глаза от предстоящего удовольствия. Тарасов с силой ударил его ведром по голове. От удара лейтенант упал на траву и на какой-то миг потерял сознание. Однако это продолжалось всего мгновение. Он открыл глаза и хотел вскочить на ноги, но Александр всем своим телом придавил его к земле. Сильным ударом в лицо он решил исход этого поединка. Лейтенант замер на земле, снова потеряв сознание.
***
Зоя без стука вошла в комнату, которую со времени приезда в Казань снимал Эстеркин. Борис Львович сидел за кухонным столом и пьяными глазами смотрел на нее. От этого остекленевшего взгляда выгоревших карих глаз ей стало как-то не по себе. Она остановилась посреди комнаты, не зная с чего начать разговор.
– В чем дело, Боря? Почему ты вчера не был у меня? – строго спросила она. – Я тебя прождала до восьми часов вечера.
– А, зачем? Мне и так ясно, что наши дни с тобой, Зоя, сочтены. Три дня назад к нам на базу приезжали сотрудники НКВД. Эти люди, поверь мне, просто так не приезжают. Правда, они со мной не разговаривали, но я подслушал их разговор с моим начальником.
– Хватит канючить, Борис, ты же, наконец, мужчина! Что ты раскис, словно кисейная барышня. Мало ли по какому вопросу эти люди могли приезжать к вам на базу. Почему ты решил, что они приехали по твою душу?
Он достал из пачки папиросу и, ломая скрюченными пальцами спички, прикурил.
– Я сразу почувствовал, зачем они приехали. Они спрашивали моего начальника: кто, кроме него, располагает сведениями о прибывающих и убывающих воинских частях. Начальник назвал несколько фамилий, в том числе и мою.
Зоя громко рассмеялась и, отодвинув в сторону остатки пищи, присела за стол.
– И поэтому ты запил, Борис? Мне стыдно за тебя. Если бы они приехали за тобой, то без тебя бы они точно не уехали. Да и мало ли кто владеет этими данными? Это и начальник вокзала, и военный комендант. Раз ты сейчас сидишь, дома и пьешь водку, значит, ты ошибся.
– Нет, Зоя, предчувствие меня никогда не подводило, они приходили ко мне. Нужно что-то делать. Может, мне на фронт попроситься? А что, это неплохая идея. А может, я там совершу какой-нибудь подвиг, и мне вручат медаль или орден?
Зоя пересела на диван напротив него и как бы случайно задрала подол своего красивого темно-синего платья. Борис Львович невольно посмотрел на ее оголенное бедро и сглотнул слюну. Он смотрел на нее, словно видел в первый раз. Изгиб ее бедра был настолько красив, что он не мог отвести от него взгляда. Перехватив его взгляд, она поправила платье и продолжила, как ни в чем не бывало.
