Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– А это идея, Борис! Попросись на фронт. Возьми и напиши рапорт о том, что хочешь пойти на фронт добровольцем. Этот рапорт даст тебе возможность понять, приезжали ли эти люди в отношении тебя или тебе это просто показалось.
В комнате повисла тишина, которая продержалась недолго.
– Ты что? С ума сошла? А вдруг начальник базы удовлетворит мой рапорт! Я на фронт не хочу!
Он сглотнул слюну и продолжил:
– Зоя! Давай, уедем отсюда куда-нибудь вместе. У меня есть все, что нужно для жизни – золото, драгоценные камни. Я сумел на них обменять кое-какие продукты. Ты ни в чем не будешь испытывать недостатка! Я люблю тебя, Зоя!
Борис Львович встал из-за стола и, шатаясь, направился к ней. Он опустился перед ней и обнял ее колени.
– Ну что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!
Она с презрением оттолкнула его от себя и встала с дивана.
– Борис! Я тоже люблю тебя и готова с тобой уехать отсюда хоть на край света, но я не могу этого сделать. Мой брат меня не отпустит. Если я тебе так дорога, как ты говоришь, то ты должен сделать для меня одно дело, и тогда брат, может быть, отпустит меня с тобой. Мы уедем далеко-далеко, где никто и никогда не найдет нас, ни они, ни НКВД. Но сейчас, извини, я не могу.
– Зоя, что это за дело? Я готов сделать для тебя все, что ты захочешь. Ты веришь мне?
– Борис! Скажи, ты часто бываешь на пороховом заводе?
Эти слова немного отрезвили его. Он посмотрел на Зою и тихо произнес:
– Да, приходится бывать там по делам службы. А что?
– Дело в том, что нам нужно, чтобы ты оставил там кое-что. Ты не пугайся, просто оставить один небольшой предмет в том месте, где я тебе скажу.
В глазах Бориса Львовича появился страх. Он сразу понял, что и зачем он должен там оставить. Страшная догадка сковала его разум. Он долго молчал, не зная, что ответить.
– Нет, Зоя. Я этого сделать не смогу. Ты же сама знаешь, что произойдет. Погибнут десятки, сотни, тысячи ни в чем не повинных людей, в том числе и детей.
– Борис! О каких детях ты сейчас говоришь? Скажи, разве эти люди, которые отобрали у тебя жену, семью, а сейчас готовы отобрать у тебя и меня, достойны жалости? Я думала, что ты настоящий мужчина и любишь меня, но выходит, я ошиблась. Прости меня, Борис, но мне надо уйти. Я не могу больше смотреть на тебя. Мне очень жаль, что я в тебе ошиблась!
Она снова села на диван и горько разрыдалась. Эстеркин стоял посреди комнаты в расстегнутой гимнастерке и, не отрываясь, смотрел на Зою. Он сделал два шага и, сев рядом с ней, крепко обнял ее за хрупкие плечи.
– Зоя! Любовь моя. Не плачь, я все сделаю ради тебя.
Она прекратила плакать и посмотрела на него.
– Это правда? Значит, ты меня действительно любишь?
– Да, я очень люблю тебя и не могу жить без тебя.
Он поднял ее на руки и, шатаясь от тяжести тела, понес ее на кровать.
***
Танкист лежал около порога дома со связанными назад руками. Его некогда симпатичное лицо было опухшим и синим. Он изредка сплевывал на землю кровь, которая продолжала сочиться из разбитых губ. Тарасов сидел напротив него и обматывал разбитую в кровь руку бинтом. Закончив перевязку, он посмотрел на лейтенанта, который попытался подняться на ноги.
– Ты на что рассчитывал, лейтенант? Думал, что русские такие дураки и сами тебя проведут за линию фронта? Нет, дорогой, ты ошибся. Я сразу понял, что ты врешь, лишь только взглянул на твой чистый подворотничок. Поэтому я и не стал смотреть твои документы, там в них, по всей вероятности, должно быть все в порядке. Сейчас мы повяжем и твоих бойцов. Могу обрадовать тебя, они тоже прокололись. Выпили немного и стали между собой разговаривать не на русском языке. Ты же знаешь, спиртное развязывает языки, неужели вас не учили этому.
Лейтенант еще раз сплюнул на землю кровь и со злостью посмотрел на него.
– Рано радуешься, сержант. Вслед за вашей группой идет спецподразделение Абвера, и, если я не оставлю им свой маяк, то они нагонят вас и уничтожат всех до одного.
– Запомни, предатель! Прежде чем они уничтожат нас, я сам лично убью тебя. Вот этой рукой, ты понял?
На другом конце деревни послышались несколько выстрелов, прогремел взрыв, и все стихло. Прошло несколько минут, и во двор в сопровождении трех солдат завели четырех пленных диверсантов. Лицо у одного из пленных было разбито в кровь.
– Где Воронин? – поинтересовался Тарасов. – Он случайно не убит?
– Сейчас подойдет, товарищ сержант. Там двое попытались оказать сопротивление, но он их успокоил гранатой.
Словно в подтверждение этих слов, в калитку вошел Воронин. На плече его, помимо своей винтовки, висели два немецких автомата. Ни слова не говоря, он ударил в лицо одного из пленных.
– Ты что делаешь? Это же пленные, – произнес кто-то из солдат. – Не смей их трогать!
– Вот эта сволочь закричала. А так, мы бы их взяли без всякого шума.
– Отведите их к оврагу, – приказал Тарасов. – Не тащить же их за собой.
– Может, и этого тоже к оврагу? – предложил Воронин и показал рукой на танкиста.
– Пока не нужно. Посмотрим, что он нам расскажет. Если будет молчать, то тоже – в расход.
Лейтенант посмотрел на Тарасова, явно не веря его словам. Он не верил, что его могут взять и вот так запросто расстрелять. За домом хлопнули несколько выстрелов. Их звук был таким громким в этой предрассветной тишине, что офицер вжал голову в плечи и со страхом посмотрел в сторону Воронина. Во двор, держа в руках винтовки, вошли несколько солдат, которые минуту назад привели в исполнение приказ Александра. Они, молча, посмотрели на Тарасова, ожидая его команды для расстрела танкиста.
– Что скажешь, лейтенант? Теперь все в твоих руках. Если немцы навалятся на нас, ты умрешь первым. А так, у тебя еще есть возможность немного пожить.
Кривая усмешка промелькнула по его губам.
– Ты знаешь, сержант, я не верю тебе. Я же видел, как ты отдавал приказ о расстреле. У тебя даже не дернулся ни один мускул на лице.
– А у тебя, гад, дернулась хоть одна извилина в голове, когда ты, русский человек, решил перейти на сторону врага?
– Я бы посмотрел на тебя, чтобы ты делал, когда на твоих глазах комиссар зарубил бы твоих отца и мать. Ненавижу я вас всех! Это вы отобрали у меня все, что наживали мои деды, а теперь ты хочешь, чтобы я спасал вас. Нет! И еще раз, нет! Солдаты немецкой армии уничтожат вас всех! Мне не нужна твоя рассрочка в этой жизни. Я ведь хорошо знаю, что меня ждет там, куда вы идете. Давай, сержант, не тяни лямку, веди меня к оврагу, я все сказал.
– Дело твое. Ты сам выбрал свою судьбу.
Воронин толкнул лейтенанта в бок винтовкой и, когда тот встал с земли, повел его за угол дома. Через некоторое время сухо щелкнул выстрел. Тарасов громко скомандовал, и минут через пятнадцать группа растворилась в лесу.
***
Отойдя от деревни километра на полтора, они услышали несколько сильных взрывов. Над лесом поднялся столб черного дыма.
«Похоже, лейтенант был прав, – подумал Тарасов, наблюдая за черным дымом, который с каждой минутой становился все гуще и гуще. – Вот, суки, похоже, всю деревню запалили».
Вскоре Александр услышал шум моторов, который с каждой минутой становился все громче.
– Быстрей! Быстрей! – закричал он. – Чего встали? Воду, что ли не видели! Все в воду. Река – наше спасение.
Он первый вошел в воду и медленно направился к противоположному берегу. Вода быстро достигла груди, но он продолжал двигаться вперед и вперед. Вскоре дно ушло из-под ног. Он проплыл метра два и снова его ноги почувствовали илистое дно. Вслед за ним в реку устремились и его подчиненные. Сложнее оказалось с повозкой, но и ее с большим трудом все же, удалась доставить на другой берег этой небольшой речки, так как в метрах сорока от места их переправы они обнаружили брод.
– Воронин, возьми с собой пятерых бойцов и пулемет. Постарайтесь прикрыть наш отход. Ваша задача: продержаться минут пятнадцать и сразу же отойти вслед за нами. В затяжной бой не вступать.
– Есть, товарищ сержант, – выкрикнул он и, схватив с повозки пулемет, побежал в обратную сторону. Вслед за ним бросились еще пять солдат. Не останавливаясь ни на миг, отряд Тарасова продолжил свой путь. Не успела группа Воронина занять оборону на берегу реки, как на противоположном берегу показались немецкие мотоциклисты. Они остановились у воды, не решаясь войти в реку, и стали о чем-то между собой совещаться.
– Огонь! – закричал Воронин и нажал на курок пулемета.
Первая очередь легла у ног немецких солдат. Вторая же срезала двух солдат, а остальных заставила залечь. Немцам потребовалось около минуты, чтобы прийти в себя. Они открыли пулеметный огонь по прибрежным кустам, предполагая, что именно из этих кустов их обстреляли русские. Снова застучал пулемет Воронина, заставивший немцев отойти в лес.
«Теперь долго не сунутся», – подумал Воронин и, махнув рукой солдатам, стал отползать в лес. Им удалось в течение тридцати минут догнать отходящий отряд и присоединиться к нему.
«Сейчас они попытаются вообще заблокировать весь этот небольшой район, чтобы окончательно уничтожить группу. Поэтому очень важно, как можно скорее выйти из этой зоны», – подумал Тарасов, выслушав доклад Воронина.
Солдаты не просто быстро шли, а скорее – бежали. Их не нужно было ни подгонять, ни заставлять увеличивать скорость движения. Все они хорошо знали, что бегут к жизни, так как за их спинами вновь загудели немецкие моторы. Похоже, немцы переправились через лесную речку и снова пустились за ними вдогонку. В какой-то момент Тарасов отчетливо понял, что уйти от немцев им не удастся. Немцы двигались, в отличие от них, на мотоциклах и машинах и стали быстро настигать их.
«Они попытаются выдавить нас из леса в поле, а там они легко уничтожат нас. Если принимать бой, то его необходимо принимать в лесу. Здесь еще можно на что-то рассчитывать, а в поле конец неизбежен», – решил он.
Бойцы отряда быстро пересекли глубокий овраг и, взобравшись по его крутому склону, по команде, стали готовиться к бою. Тарасов лег за большой пень и положил рядом с собой автомат и две гранаты.
– Без моей команды не стрелять! Берегите патроны! – крикнул он своим бойцам.
Лес затих, словно почувствовал огромное напряжение собравшихся в нем людей. Гул моторов все нарастал и нарастал. Первыми к оврагу выскочили мотоциклисты. В этот раз они, словно почувствовали опасность, и не стали сходу форсировать этот глубокий и крутой овраг. Офицер выбрался из коляски и, подняв к глазам бинокль, стал тщательно осматривать прилегающие к оврагу кусты. Наконец он махнул рукой и стал забираться обратно в мотоколяску. Он что-то крикнул своим солдатам, и они разъехались в разные стороны. Из-за деревьев показался грузовик с солдатами. Прозвучала зычная команда, и они устремились к оврагу. Сходу взять крутой овраг им не удалось. Оставив на дне оврага с десяток убитых и раненых, гитлеровцы откатились назад. Где-то сбоку затрещали моторы мотоциклов.
– Огонь! – закричал Тарасов и, повернувшись в сторону мотоциклистов, первой же очередью срезал офицера, сидевшего в люльке мотоцикла. Он хорошо видел, как дернулось тело этого немолодого немца. Фуражка слетела с его головы и покатилась по земле. Александр оглох от выстрелов, которые трещали по всему краю оврага. Прошла минута, и среди мотоциклистов, заходивших им во фланг, не осталось ни одного живого человека.
– Собрать оружие и боеприпасы! – громко скомандовал Тарасов, перезаряжая автомат. – Быстрее, быстрее, ребята, нужно уходить!
Собрав оружие, они двинулись дальше. Тарасов посмотрел на бойцов: несмотря на радость в их горящих глазах, он понял, что люди изрядно устали и едва ли смогут поддерживать выбранный им темп. Они пересекли поле и снова углубились в лес.
– Стой! Привал – тридцать минут! – скомандовал он и присел на землю. Вслед за ним на землю повалились и другие солдаты. Он снял ботинки и осмотрел ноги. Убедившись, что потертостей нет, он снова навернул обмотки и натянул ботинки. Время пролетело невероятно быстро. Он посмотрел на часы и отдал команду о начале движения.
***
Эстеркин сидел в своем небольшом кабинете и нервно курил одну папиросу за другой. Искурив очередную папиросу, он встал из-за стола и направился к командиру базы.
– Разрешите, товарищ подполковник, – произнес он, входя в кабинет. – Вы знаете, у меня заканчивается спирт. Что будем делать? Насколько мне известно, подвоза спирта на этой неделе не ожидается.
Подполковник отложил в сторону амбарную книгу и посмотрел на вошедшего майора. Он снял с носа старомодное пенсне и положил его на стол.
– Мы же совсем недавно получали спирт, Борис Львович.
– Нет, товарищ подполковник. Вы же знаете, мне пришлось отпустить маршевому полку в два раза больше расчетной нормы. Я это сделал по вашему личному приказу.
Подполковник почесал затылок. Сейчас он вспомнил этот случай. Это была, конечно, его промашка: он в тот момент, не найдя на базе Эстеркина, лично сам распорядился выдать уходящему на фронт полку спирт, не зная о том, что те уже получили все необходимые продукты, в том числе и спиртное.
– А где мы его возьмем? У вас есть предложение?
– Я предлагаю обратиться к руководству нашего порохового завода. Спирта у них море, они получают его цистернами. Для них полтонны спирта, что капля в море. Зато у нас, ни проблем, ни головной боли.
Подполковник улыбнулся. Ему явно понравилась эта мысль.
– Вы правы, Борис Львович. Это действительно выход. Я сейчас свяжусь с директором завода и переговорю с ним. Может, он нас действительно выручит.
Он снял трубку и попросил телефонистку соединить его с директором предприятия. Он говорил недолго и, положив трубку, улыбнулся Эстеркину.
– Ты прав, Борис Львович. Он готов выручить нас спиртом. Так что бери машину и езжай на завод.
Эстеркин вышел из кабинета и, заметив водителя грузовика, приказал ему готовить автомашину к выезду. Загрузив в машину пустые бидоны из-под спирта, они выехали с базы и направились в сторону порохового завода. Заметив идущего вдоль дороги мужчину в сером костюме, он попросил водителя притормозить. Машина съехала с дороги и, подняв облако пыли, остановилась. Борис Львович выскочил из машины и, взяв из рук мужчины небольшую сумку, быстро вернулся обратно.
– Давай на завод, – приказал он водителю. – Жми, мы и так опаздываем.
Водитель что-то пробубнил про себя, и машина быстро помчалась к заводу. Около КПП машина остановилась. Из будки вышел мужчина в форме охранника и подошел к ним.
– Документы! – коротко бросил и, пока водитель доставал их из козырька, медленно обошел машину. Он взял документы и, посмотрев их, молча, вернул водителю.
– Сдайте оружие, спички, папиросы и все другие предметы, которые могут вызвать воспламенение, – произнес он как-то буднично, словно охранял не военный объект, а что-то совсем не нужное людям.
Он протянул им холщевый мешок и отошел от машины. Эстеркин вынул пистолет из кобуры и положил его в мешок. Вслед за этим он положил в него папиросы, спички и свои документы. То же самое проделал и водитель. Охранник попросил их выйти из машины и лично осмотрел каждого из них. Затем он осмотрел и машину. Заглянув внутрь кузова, он увидел там бидоны. Он открыл несколько из них и, убедившись, что они пусты, выпрыгнул из кузова.
– Езжай, – скомандовал он водителю и открыл ворота. Машина, тихо урча мотором, въехала на территорию завода.
– Товарищ майор! Скажите, а вы, куда дели ту сумку, которую вам передал мужчина в сером костюме?
Борис Львович посмотрел на него так, что водитель мгновенно осекся. Через сорок минут они уже возвращались назад. Во флягах булькал спирт, а настроение майора не только не улучшилось, но стало, похоже, еще мрачнее. Доставив груз на базу, он сразу же направился в свой кабинет, куда пригласил и солдата-водителя.
– Пей! – произнес он и налил ему полкружки спирта. – Ты сегодня это заслужил. Вот что, Сидоров, не в службу, а в дружбу, сбегай вот по этому адресу. Это недалеко отсюда. Возьми для меня там картошку. Бабке нужны деньги, а мне картошка.
Эстеркин протянул солдату деньги. Тот, опрокинув спирт в рот, запил его холодной водой. Громко крякнув, он отломил маленький кусочек хлеба и направился к двери.
– Ваня! Деньги-то возьми, – окликнул его Эстеркин и протянул ему лежавшие на столе деньги. – Бабка ведь бесплатно ничего не даст.
Водитель взял деньги, записку и вышел за ворота базы. Он шел вдоль улицы, насвистывая популярный мотивчик из кинофильма. Настроение от выпитого спирта было приподнятое. Он быстро нашел нужный ему дом и, толкнув калитку, вошел во двор. Он не почувствовал боли, когда финский нож Свища вошел ему в печень, и почему-то улыбнулся неизвестному ему мужчине и рухнул на землю замертво. Свищ вытер о его гимнастерку свой финский нож и сунул его за голенище правого сапога. Оглядевшись по сторонам, он быстро обшарил карманы убитого человека и, забрав из них деньги и записку, вышел из ворот дома и, прикурив папиросу, направился вниз по улице.
***
Ягодная и Адмиралтейская Слободы проснулись от сильного взрыва. От грохота зазвенели вылетевшие из окон стекла, задрожали стены домов. Молодежь стала выскакивать на улицу, а старики, забившись от охватившего их страха в углы своих комнат, стали молиться Богу. Небо над пороховым заводом окрасилось в багровые цвета. За первым взрывом последовали еще несколько взрывов меньшей мощности. Тишину ночи разорвал вой пожарных сирен. Десяток пожарных машин помчались в сторону порохового завода.
Заметив растущее зарево над заводом, Александр Горшков быстро оделся и вышел на улицу. Мимо него пробежал местный дворник Гаврила. Он был растерян и необычайно бледен. Гаврила тяжело дышал, но, все же сумел из себя выдавить:
– Сашка! Пороховой взорвался! Сейчас весь город на воздух взлетит. Я только что был у отдела милиции, там все об этом говорят.
Горшков хорошо знал, по рассказам своих родителей, о взрыве завода в августе 1917 года. Тогда на город обрушился град снарядов из взорвавшихся складов завода, взрывы которых унесли и искалечили сотни жизней горожан. К тревожной сирене порохового завода присоединились сирены и других заводов и фабрик. В городе началась настоящая паника. Наученные горьким опытом люди хватали детей, документы и как можно быстрее выбегали из домов. Вся эта неуправляемая толпа устремилась сначала к железнодорожному вокзалу, а затем с ревущими от страха детьми и стариками двинулась в сторону поселка Борисково. Военный комендант города, боясь дальнейших взрывов цехов предприятия, приказал остановить движение поездов по железной дороге, а пароходы, стоявшие в устье реки Казанка, были отведены вниз по Волге на 15-20 километров от города. По его приказу, были подняты по тревоге воинские части, расквартированные не только в городе, но и в пригороде. Красноармейцы заблокировали улицы, не давая возможности мародерам грабить опустевшие дома граждан. Преступников, застигнутых на месте преступления, расстреливали тут же на месте. Часть бойцов блокировала территорию завода, другую часть военнослужащих бросили на тушение одного из горевших цехов завода.
Александр Горшков пробился сквозь заслон из солдат и охранников предприятия и оказался на территории завода. Он сразу понял, что горит лишь вспомогательный цех, в котором изготовлялась тара для транспортировки боеприпасов. На предприятии царила паника. Напуганные взрывом и пожаром рабочие, а это в основном были женщины, метались с криками между корпусами, не находя выхода с территории, так как по приказу директора все выходы с завода были заблокированы солдатами.
Заметив главного инженера, руководившего тушением пожара, Горшков подбежал к нему и, предъявив удостоверение сотрудника НКВД, потребовал, чтобы тот доложил ему обстановку.
– Что докладывать-то? Вы что, не видите сами, что здесь творится? Если мы не собьем пламя, то оно перебросится на соседний корпус, и произойдет самое ужасное.
– Я это и сам вижу и понимаю! – стараясь перекричать треск горящего здания, прокричал ему Горшков. – Вы мне можете что-то сказать, что здесь произошло? Где и что взорвалось?
– Могу сказать – произошел взрыв одной из стоявших в отстойнике вагонеток. Вон, видите ее, она лежит на разорванном боку. Что там взорвалось, я пока не знаю. Этими вагонетками мы вывозим готовую продукцию из главного корпуса в сушилку. Трудно даже представить, что бы произошло, если она взорвалась бы в сушилке. Завода просто бы не стало, ни корпусов, ни рабочих.
– Скажите, кто отвечает за эти вагонетки, и что там могло взорваться?
– Да никто за них не отвечает. Рабочие сами берут их при необходимости. После того, как вывезут продукцию, отгоняют сюда. Что там могло взорваться, ума не приложу. Вы же сами видите – это обычное корыто на колесах, а та, что взорвалась, вообще была не рабочей. Три дня назад при выгрузке продукции у нее сломалась ось и поэтому ее отогнали в самый тупик отстойника.
Неожиданно внимание Горшкова привлекли громкие крики солдат, которые с трудом поднимались со дна неглубокого оврага. Как ему показалось, бойцы были пьяными. Он направился в их сторону. Увиденное поразило его: взрывом была повреждена труба, по которой качался чистый спирт, используемый для промывки пороха, и из нее он тек в овраг. Солдаты вместо того, чтобы принимать участие в тушении пожара, ринулись в этот овраг, на дне которого было чуть ли не по колено спирта. Красноармейцы черпали его пилотками, касками и пили. Многие из них падали прямо в спирт, будучи не в силах выбраться из оврага. Горшков с минуту понаблюдал за небывалой солдатской радостью и, выхватив из кобуры «ТТ», сделал несколько выстрелов в воздух, чтобы привлечь внимание солдат.
– Назад! Назад! Сволочи! Вас сюда прислали помогать тушить пожар, а вы что делаете! Да я вас всех здесь перестреляю без суда и следствия!
Он еще несколько раз выстрелил в воздух и стал перезаряжать свой пистолет.
– Ты что делаешь, лейтенант! – закричал один из солдат. – Пусть люди напьются. Может, это для многих в последний раз в жизни. Завтра же всех погонят на фронт, а там знаешь, что бывает!
– Что ты сказал! Да я тебя за эти слова! – он направил на него свой пистолет и нажал на курок. Выстрела не последовало, пистолет дал осечку. Пока он передергивал затвор, солдат растворился в пьяной толпе, выбравшихся из оврага. Заметив пробегавшего мимо него капитана с группой вооруженных солдат, он остановил их и приказал задержать всю эту возбужденную алкоголем солдатскую группу. Пока капитан и его бойцы собирали разбегавшихся в разные стороны солдат, Горшков побежал к главному инженеру, который все еще продолжал руководить тушением пожара.
***
Вечером в здании НКВД состоялось совещание, на котором, кроме руководства наркомата, присутствовало партийное руководство республики. С докладом выступил начальник наркомата полковник Штемберг. В своем докладе он обвинял руководство предприятия в попустительстве врагам народа, говорил о недостаточной работе с охранниками, которые позволили пронести на территорию предприятия взрывное устройство. То, что это диверсия, никто из присутствующих на заседании уже давно не сомневался. После него выступил директор завода, а затем главный инженер. Оба заверили руководство республики, что остановки предприятия не будет, чем сильно обрадовали их. После совещания Горшкова пригласил к себе начальник отдела.
– Что у тебя по радисту? Тянуть больше, товарищ Горшков, нельзя. Руководство наркомата взяло этот вопрос на особый контроль и требует, чтобы мы с тобой форсировали эту операцию. Ты не мальчик и, наверняка, сам хорошо понимаешь, что после диверсии на пороховом заводе Москва потребует чьей-то крови. Вот наши и решили, что лучшим ответом будет ликвидация немецкой агентурной сети в городе.
– Товарищ капитан! О какой сети идет речь? Ведь у нас с вами пока ничего нет. Это лишь наши догадки.
– Ты это брось, Горшков. Сеть есть, и твоя задача вытащить ее наружу. Сам посуди, радист – это раз, водитель – это два, кто-то из Юдино – это уже три, и кто-то из комендатуры. Разве это не сеть? Да ты не стой, садись. Давай докладывай, что ты там наработал?
Александр посмотрел на раскрасневшееся лицо начальника отдела, на его блестящие от возбуждения глаза и невольно подумал, что начальнику, похоже, накрутили хвост, вот он и хочет показать им, что у нас кое-что есть. Возражать было бесполезно.
–Товарищ капитан, но у нас действительно пока ничего существенного нет. После нашего с вами разговора прошла всего неделя. За это время радист дважды выходил в эфир из разных районов. Сейчас обрабатываем данные. Пока ничего серьезного не выявили. Я имею в виду, что нами пока не установлена машина с одинаковыми государственными номерами, которая бы засветилась дважды. Да и по другому вопросу – по номерам частей, направляемых на фронт, тоже ничего существенного нет.
Лицо капитана изменилось. Маска добродушия и дружеского расположения куда-то исчезла. Перед Горшковым сидел совершенно другой человек, который чеканил слово за словом.
– Вы, наверное, забыли, товарищ Горшков, в какое время мы с вами живем. Идет война, жестокая и кровопролитная, уносящая ежедневно тысячи человеческих жизней. Сейчас нельзя расслабляться. Вот кто-то из нас зевнул, в результате – диверсия на предприятии. Кругом нас враги. Может, вы забыли, о чем говорил товарищ Сталин? Я могу вам напомнить об этом!
Он перевел дыхание и вдруг ударил кулаком по столу.
– Если завтра, товарищ Горшков, вы не предоставите мне новые данные по вражеской группе…
Он не договорил, но и без этого Александру стало ясно, что его ожидает в ближайшее время. Он встал со стула, и, вытянувшись по стойке смирно, развернулся и направился к двери.
***
Высланная вперед разведка быстро вернулась обратно.
– Товарищ старший сержант! Мы, похоже, наткнулись на группу, выходящую из окружения. Они в двух километрах от нас. Пока мы себя не обнаружили. Что будем делать? – спросил Воронин
– Сколько их?
– Человек десять, а может и пятнадцать.
– Что значит – может? Вы что, сосчитать их не смогли, что ли?
– Не смогли, так как не хотели себя обнаруживать раньше времени. Да и они прячутся в кустах, видимо, заметили нас.
– Ну, пойдем, показывай, кого вы там встретили, – произнес Тарасов и направился вслед за ним.
Раздвинув кусты, он заметил на полянке солдат, лежащих на траве. В кустах стояла подвода, около которой мирно прохаживался солдат с винтовкой за спиной. Среди вещей, лежавших в телеге, Александр разглядел ручной пулемет Дегтярева.
– Часовой! Позови командира, – приказным голосом произнес Тарасов. – Чего застыл!?
Солдат от неожиданности вздрогнул, лицо его побледнело. Он вскинул винтовку и направил ее в грудь Тарасова.
– Убери винтовку, вояка. Если бы я захотел убить тебя, то давно бы это сделал. Понял?
Тарасов отвел ствол винтовки в сторону и грозно посмотрел на часового.
– Командир! Глянь, кто пришел, – крикнул часовой, продолжая держать на мушке Александра.
Из-за кустов вышел офицер. На рукаве его шерстяной гимнастерки были нашиты щит и меч, а на петлицах сверкала новая шпала, словно он ее только что прицепил.
– Кто такой? – грозно спросил он Тарасова. – Номер части?
– Старший сержант Тарасов. Пробиваюсь к фронту.
Лейтенант НКВД смерил его взглядом, что-то прикидывая про себя.
– Ты один? Сколько вас? – скороговоркой выпалил он. – Чего молчишь?
– Я не один. Нас около взвода.
– А где остальные бойцы?
– Недалеко отсюда.
Он пристально посмотрел на Тарасова. Взгляд его был таким тяжелым, что невольно заставил Тарасова отвести глаза.
– Слушай, сержант! Это вы приняли бой сегодня около обеда, у оврага?
– Так точно, товарищ лейтенант государственной безопасности.
– Плохо. Нельзя себя обнаруживать. Фронт недалеко, километров семьдесят отсюда, и все дороги забиты немецкими частями. А для них ваша группа, словно красная тряпка для быка. Надо двигаться осторожно, только так можно дойти до линии фронта.
Он снова подозрительно посмотрел на Тарасова, стараясь угадать, о чем думает стоявший перед ним старший сержант, в рваной гимнастерке с короткими рукавами.
«Эта гимнастерка явно не его», – подумал лейтенант НКВД.
Работа и врожденная привычка подозревать всех и во всем невольно заставили его заподозрить в этом сержанте предателя и паникера, оставившего боевую позицию. В эти первые дни войны были случаи, когда офицеры сбрасывали с себя командирскую форму и переодевались в форму рядовых бойцов. Это давало хоть какой-то шанс не быть расстрелянным на месте в случае захвата их в плен немцами или националистами.
«Сегодня его группа уничтожила около десятка немецких мотоциклистов и умело ушла от преследования, а это значит, что группой руководил опытный командир, каким не мог быть стоявший перед ним сержант», – решил он.
– Почему вы без формы? – строго спросил он Тарасова. – Вернее, не в своей форме? Что, испугались пленения?
– Нет, товарищ лейтенант. Я действительно сержант. А гимнастерка на мне, вы правы, действительно чужая. Своя форма порвалась во время боя.
Офицер достал из кармана синих галифе папиросы и протянул пачку Тарасову.
– Кури, сержант. Сейчас я отдам распоряжение, чтобы накормили ваших бойцов.
Тарасов взял в руки пачку с папиросами и посмотрел вслед лейтенанту. Какое-то внутреннее предчувствие заставило его насторожиться.
«Откуда у него папиросы? Интересно, откуда лейтенант их взял здесь, в глубоком немецком тылу?» – задал он себе вопрос.
Эпизод с танкистом лишний раз ему напомнил, что в этой жизни ничего случайного не бывает. У танкиста был чистый подворотничок, а у этого – папиросы. От этих мыслей его оторвал лейтенант. Он появился неожиданно из-за кустов и удивленно посмотрел на Тарасова.
– А где ваши люди, сержант? Я думал, что вы их уже привели в наше расположение?
– Не успел еще, товарищ лейтенант государственной безопасности. Сейчас приведу. Разрешите идти?
– Идите, сержант.
Тарасов развернулся и направился в сторону кустов, из-за которых вышел на поляну минут тридцать назад.
***
Прозвучала привычная для солдата команда «стройся», и строй замер. На середину строя вышел лейтенант НКВД и хорошо поставленным голосом начал говорить. Нужно отдать ему должное, говорить он умел неплохо. Он долго говорил о том, что Родина ждет нас, и сейчас наша главная задача – прорваться через линию фронта и соединиться с нашими частями. Тарасов быстро сосчитал количество бойцов, которые до этого были в подчинении капитана, их оказалось восемнадцать человек. Судя по окраске их петлиц, они представляли различные рода войск. Капитан закончил говорить и посмотрел в его сторону.
– И так, командиром первого взвода назначаю сержанта Тарасова. Командиром второго взвода – Жданова. Общее командование беру на себя. Всем все ясно? Разойдись!
