Александр Леонидович Аввакумов
УЛЬМ – 43
– Не на параде, – произнес Крылов. – Когда ты отвыкнешь от этой солдатской привычки. Проходи, присаживайся….
Марченко сел за стол и посмотрел на майора.
– Что с женщиной?
– Ее прооперировали, врач сказал, что будет жить.
– Ее нужно срочно допросить, – произнес Крылов. – Поезжай в больницу….
– Я думаю, что она еще не пришла в себя, – попытался возразить майору, капитан.
– Ты меньше думай, больше соображай. За нас есть, кому думать, – ответил Крылов и кивнул в сторону портрета вождя. – Ты должен ее допросить, даже если она не в состоянии говорить. Нам нужен адрес, где может скрываться Козырев. Ты понял, меня?
Лейтенант хотел что-то сказать, но взглянув на лицо Крылова, промолчал. Он поднялся с места и молча, направился к двери. Майор снова посмотрел на часы. До его доклада комиссару оставалось чуть больше двух часов.
Через полчаса Марченко сидел около кровати Ларисы. Несмотря на бледность, она была в сознании и сейчас, рассматривая перед собой молодого человека, хорошо понимала с какой целью, он вошел в палату.
– Я не буду вам ничего обещать, я хочу вам посоветовать лишь одно, чтобы вы хорошо подумали, прежде, чем отказываться от ответов. В одном случае это приведет вас к двадцати пяти годам лагерей, как немецкую шпионку, а второй вариант, это значительно снизить срок наказания. Вы сами понимаете, что такое лагеря, и я не хочу вам объяснять, что это такое.
Женщина, молча, кивнула, давая понять, что она все поняла.
– Меня интересует адрес, в котором может скрываться ваш сожитель Козырев?
– Я не знаю никакого адреса, – еле слышно произнесла она. – У него много знакомых, друзей….
– Мы уже проверяем всех его друзей.
– Тогда зачем вы меня спрашиваете, если вам известны все его друзья?
Марченко взглянул на нее и снова задал ей все тот же вопрос.
– Меня не интересуют адреса его друзей. Меня интересует тот адрес, где он мог укрыться не только от органов НКВД, но и от своих друзей. Я вас очень прошу, подумайте хорошенько.
Лицо женщины напряглось. Похоже, она старалась что-то вспомнить.
– Я не знаю, стоит ли об этом говорить, но однажды рассматривая его записи, когда Анатолия Кирилловича не было дома, на одном из листочков, я прочла запись, и мне тогда показалось, что это чей-то адрес. Я решила, что это адрес его новой женщины. Когда он вернулся домой с работы, я поинтересовалась у него, чей это адрес. Он тогда накричал на меня и даже хотел ударить.
– Что это был за адрес, Лариса?
Она назвала адрес. Марченко поднялся со стула и вышел из палаты. Остановившись напротив ординаторской, он, молча, прошел в кабинет главной медсестры и, наметив на ее столе телефон, быстро набрал номер.
– Товарищ майор, Марченко. Есть адрес, – произнес он. – Нужно срочно проверить.
– Бери группу и быстро в адрес….
Лейтенант вышел из больницы. Через двадцать минут он уже был около названного Ларисой дома.
***
Сергей Соколов отложил в сторону топор и посмотрел на капитана Степанова, который стоял в проеме двери.
– Что нужно? – спросил он Степанова.
– Сегодня приезжает Покровский. Просил, чтобы его встретил ты.
– Почему я, а не ты с Верой? Ведь ты его знаешь не хуже меня.
– Спросишь у него. Он мне об этом не сообщал….. Я вообще тебя перестал понимать, Соколов? Что с тобой происходит? А, может, ты решил сдать нас НКВД?
– Что я решил, мое дело. Ты не поп и я не на исповеди.
Степанов усмехнулся.
– Чего зубы скалишь? Это ты у нас идейный борец с властью, а я другой человек. Я здесь, из-за сложившихся обстоятельств.
Он замолчал. Соколов невзлюбил капитана с той минуты, как только увидел его на вокзале. Он не верил Степанову. В чем заключалось это недоверие, Сергей объяснить не мог. Он хорошо помнил тот миг, когда Корнилова выходила из вагона и мило улыбаясь, протянула ему свою руку.
«Буржуи недорезанные, – подумал Соколов, наблюдая за ними. – Я бы с удовольствием посмотрел, как бы ты повел себя на фронте. Наверняка, сразу бы поднял руки вверх».
Соколов хорошо помнил, как Вера «отшила» его, давая ему понять, что он ей явно не пара. И только, личное отношение к ней Покровского, сдержало его в тот вечер, а иначе бы, он….
Тяжело вздохнув, Соколов прошел в комнату.
– Скажи, когда ты последний раз проверялся «закладки»? – поинтересовался у него Степанов.
– Ты кто такой? – с нескрываемой злостью спросил он капитана. – Я не обязан отчитываться перед тобой.
– Дурак ты, Соколов! Одно дело делаем….
– Я тебе уже ответил, мы разные….
В комнате повисла пауза.
– Если ты сам не хочешь проверить «закладки», то я могу это сделать за тебя. Мне это не сложно. Пойми меня, Соколов, это очень важная акция.
– Для кого?
– Для нас всех и для тебя тоже.
Степанов по-прежнему не спускал с него своих глаз. Все дело в том, что закладывал взрывчатку лично Соколов и кроме его никто не знал эти места.
– Я жду…
– Я уже ответил тебе, что я тебе не подотчетен. Если Покровский спросит об этом, тогда я ему доложу.
– Хорошо.
Степанов сделал вид, что собирается выйти из комнаты. Это был отвлекающий момент для Соколова. Когда тот поднял руки, надевая на себя нательную рубаху, капитан из всех сил ударил его в лицо. Тот сделал несколько неуверенных шагов назад и повалился на пол. Он навалился на противника всем своим телом и прижал его к полу, стараясь завести ему руку назад.
– Сука! – прохрипел Соколов, стараясь сбросить с себя противника.
Однако, все его попытки были полностью пресечены капитаном. Он сделал еще несколько попыток, а затем прекратил сопротивление. Степанов сковал его руки наручниками и, подняв его с пола, усадил на табурет.
– Мне нужен план минирования, – произнес, тяжело дыша, Степанов. – Ты слышишь меня, Соколов.
– Пошел, ты….
Он грубо выругался и с вызовом посмотрел на капитана.
– Ты, наверное, понял, кто я? Я капитан государственной безопасности Константин Воронцов.
Соколов сплюнул на пол и отвернулся, стараясь показать всем своим видом, что ему абсолютно безразлично кто перед ним стоит.
– Ничего, Соколов, заговоришь…. Теперь у тебя есть лишь один способ спасти себе жизнь, это все рассказать, а иначе…
Капитан не договорил. Без слов было ясно, что ожидало Соколова в отрицательном случае.
***
Козырев проснулся от какого-то внутреннего толчка. Рука его автоматически потянулась к лежавшему на тумбочке пистолету. Внутри его стало холодно и его стало немного потряхивать. Откинув в сторону одеяло, он на цыпочках подошел к окну. Отодвинув в сторону занавеску, он посмотрел на пустынный двор дома.
«Где дети? Почему их нет во дворе?», – размышлял он, продолжая рассматривать пустующий долг.
Он посмотрел на часы. В голове, словно маленький серенький кукушонок, стучал в голове, предупреждая Анатолия Кирилловича об опасности. Он передернул затвор пистолета и посмотрел на входную дверь. За ней явно слышался какой-то подозрительный шорох. Он снова посмотрел в окно, двор по-прежнему был пуст.
«Надо уходить, – решил он и стал быстро одеваться.
Входная дверь с грохотом распахнулась и три человека, одетых в гражданскую одежду, буквально влетели в прихожую. Козырев поднял пистолет. В комнате глухо хлопнул выстрел. Это выстрелил один из чекистов. Анатолий Кириллович втянул голову в плечи, физически ощущая, как на его голову посыпались мелкие кусочки штукатурки.
– Руки вверх! – выкрикнул мужчина, который только что стрелял в него.
Козырев бросил пистолет на пол и поднял руки.
– Его в Управление, – приказал один из них, одетый в серое зимнее пальто. – Горшков! Останешься здесь.
– Понял, товарищ лейтенант….
На руках Козырева щелкнули замки наручников. Его вывели из квартиры и, подталкивая стволами пистолетов в спину, повели к машине. Это был его конец и это он сейчас ощущал как никогда. Он посмотрел на зимнее небо, обвел взглядом дом. Все это он видел последний раз.
– Давай, шагай, – произнес кто-то у него за спиной и с силой толкнул его стволом пистолета между лопаток.
В воротнике его гимнастерки была зашита ампула с цианистым калием, которая гарантировала ему моментальную смерть, но, он так и не решился раздавить ее своими зубами.
«Нет, только не смерть, пусть хоть месяц, но еще немного поживу. Как-то глупо лишать себя жизни, когда вокруг тебя так много людей, которые сделают это добровольно и с большим удовольствием», – размышлял он, направляясь к «черному воронку», который въехал во двор дома.
Путь от места задержания до Управления НКВД занял всего несколько минут. Его вывели из фургона и провели в здание через запасной вход.
– Куда его, товарищ лейтенант, – обратился к Марченко, один из оперативников.
– Пока в камеру! – скомандовал лейтенант. – Проверьте всю его одежду, каждый шов.
– Все ясно, – ответил оперативник. – Давай, шагай….
Козырева вели по какому-то длинному узкому коридору, стены которого были выкрашены темно-зеленой краской, вдоль дверей, за которыми ждали своей участи десятки арестованных людей.
– Стоять! – скомандовал конвоир. – Лицом к стене!
Он, беспрекословно выполнил команду. Дверь противно лязгнула металлом.
– Пошел!
Он вошел в камеру. Конвоир ощупал его одежду, ножом отрезал уголки ворота гимнастерки и с сознанием выполненного долга, вышел из камеры.
***
Покровский вышел из вагона и стал искать глазами Соколова, который должен был встретить его и доложить о готовности группы к диверсии. Он медленно переводил свой взгляд с одного человека на другого, но своего подчиненного почему-то среди них не было.
«Что произошло? Где Соколов? – размышлял он. – Неужели провал?»
Наконец он увидел капитана Степанова, который стоял около входа в здание вокзала. Олег Андреевич облегченно вздохнул и, расталкивая локтями людей, стоявших на перроне, направился в его сторону.
– Здравствуй, капитан, – поздоровался он с ним. – Где Соколов? Что случилось?
Степанов усмехнулся.
– Соколов в «штопоре» вот уже две недели. Я ему передал вашу просьбу, но, он был не в состоянии понять, то, что я ему передал. Мне кажется, что он сломался, и я бы не стал с ним встречаться.
– Не тебе мне давать подобные советы, – жестко и резко ответил Покровский. – Я сам решу этот вопрос, верить ему или нет.
Степанов, неожиданно для Олега Андреевича, крепко сжал ему руку.
– Погоди, майор. Ты здесь не один. Если твой Соколов попадет в руки контрразведки, запылаем мы все и ты, и я. А, я еще хочу немного пожить, потоптать своими ногами эту бренную землю.
На лице Покровского, заходили словно жернова, желваки.
– Ты, что-то попутал, капитан. Здесь я отвечаю за операцию и не нужно тащить одеяло на себя. Ты понял, меня?
– Тогда и разбирайтесь сами с вашим Соколовым и его людьми.
Они замолчали и, поделившись, испепеляющими друг с другом взглядами, вошли в здание вокзала. Покровский шел молча. Первым молчание не выдержал Покровский.
– Как Вера? Чем она занимается? – спросил Степанова Олег Андреевич.
– Сам спросишь, я ей не начальник. Ей больше давал распоряжения Соколов. Куда сейчас?
– Пока не знаю. Вот стараюсь понять, что у вас здесь происходит.
– Соколов, как я его понял, решил, что здесь в Челябинске он самый главный. Забрав у меня взрывчатку, он все сделал так, чтобы ни я, ни мои люди, не знали места закладки взрывчатки. Поэтому, где эти точки, я, просто, не знаю.
– Ну, а где его люди, ты знаешь?
– Он мне об этом никогда ничего не говорил.
Они снова замолчали. Выйдя из здания вокзала, они направились к легковушке, которая стояла напротив выхода.
– Отвези меня к Соколову, – произнес Покровский. – Хочу все увидеть и во всем разобраться сам.
– Хозяин – барин. К Соколову, так к Соколову.
Всю дорогу они не произнесли ни слова. Машина свернула с дороги и, лавируя между снежными кучами, медленно двинулась вдоль частных домов. Вскоре машина остановилась напротив небольшого старого дома.
– Вот здесь он живет, – произнес Степанов.
– Вызови его, – приказал он капитану. – хочу поговорить…
Степанов выбрался из машины и направился к дому. Он открыл калитку и подошел к двери. Олег Андреевич внимательно следил за ним, не выходя из машины. Неожиданно, он увидел тень мужчины, которая промелькнула около сарая.
– Назад! Там засада! – громко закричал он капитану.
Степанов выхватил из кобуры пистолет и выстрелил куда-то в темноту. Он бежал обратно к машине, стреляя в разные стороны. Он сходу забрался в салон легковушки и машина, подняв облако снежной пыли, помчалась по переулку.
***
Легковушка долго петляла по улицам города, прежде, чем водитель решился выехать в центр города. За все это время, в машине царила тишина. Никто из них не проронил ни слова.
– Что скажешь? – спросил Степанова Покровский.
– Что говорит? Все и так ясно – явка провалена. Допился, сволочь…
Олег Андреевич промолчал. Сейчас он лихорадочно анализировал ситуацию, стараясь выбрать те рациональные зерна, которые могли бы решить данную проблему.
– Как ты думаешь, что с Соколовым? – спросил он капитана.
– Не берусь судить. Еще час назад, вы не хотели меня слушать и решили сами разобраться с Соколовым. Теперь вы спрашиваете у меня совет? Что я вам должен ответить?
Покровский был зол и на капитана, и на «сгоревшего» Соколова. Он не хотел верить в то, что ему рассказал о Соколове Степанов, но факты были намного сильнее его мнения и он, подавив в себе тайную неприязнь к капитану, вынужден был согласиться с ним.
– Как у тебя со связью? – поинтересовался он.
– А, где ваш радист? – поинтересовался у него Степанов.
Покровский промолчал. Он не хотел рассказывать ему о том, как «сгорел» его радист, помогая женщине.
– Немцы наверняка не поверят тому, что вы захотите им передать. Подчерк будет другим и это вызовет определенное недоверие.
Он мог этого и не говорить, так как Покровский уже понял, что остался без связи. Это чувство бессилия застало его врасплох.
– У тебя есть квартира, где я могу остановиться? – поинтересовался он у Степанова.
– Можете пока остановиться у меня. Места хватит….
Машина, вильнув на дороге, остановилась около небольшого дома. Они вышли из автомобиля и направились к крыльцу.
– Я хотел бы увидеть Веру, – произнес Покровский, переступая порог дома. – Она, наверняка, сможет объяснить, что здесь происходит.
– Хорошо, но это будет только завтра.
Они прошли в комнату. Олег Андреевич положил вещевой мешок на лавку.
– Что там?
– Рация, – ответил Покровский.
Степанов достал из еще не остывшей печки чугунок с картошкой, поставил на стол бутылку сводкой, соленые огурцы и предложил гостю присесть за стол. Когда они выпили, Покровский обратился к капитану:
– Что вы здесь не поделили с Соколовым? – спросил он его.
– Разные мы с ним. Взгляды у нас с ним разные. Когда я приехал сюда со своими людьми, он сразу же замкнулся. Он разбросал своих людей по точкам, чтобы я не знал не только их в лицо, но и их местонахождение. Если вы сейчас спросите меня, где они, я просто ничего не отвечу, так как не знаю. Это первое. Второе, Он забрал всю взрывчатку и стал самостоятельно закладывать ее. Где он ее закладывал, я сказать не могу. То ли он мне не верил, то ли им двигали какие-то свои цели. Поэтому, я больше не вижу необходимости моего пребывания в Челябинске. Я думаю, что в ближайшие три дня, моя группа покинет Челябинск и вернется обратно в Москву, беем более пребывание ее ограничено командировочными документами.
По лицу Покровского пробежала едва заметная тень. Решение капитана Степанова вернуться обратно в Москву, было столь неожиданным для него, что он растерялся, не зная что ему предпринять, чтобы тот изменил свое решение.
– Вы не можете это сделать. Покинуть поле битвы, где решается судьба битвы, равносильно измене и дезертирству.
Степанов засмеялся над его словами.
– Только давайте, без этих пафосных слов: битва, отечество, дезертирство. Идет война и не столь важно, где и в каком месте мне уничтожать эту власть.
Капитан замолчал. Достав из кармана папиросы, он закурил и посмотрел на сосредоточенное лицо Покровского. Олег Андреевич, промолчал. Впервые в своей боевой карьере диверсанта, он понял, что находится в беспомощном состоянии.
***
Полковник Штельман посмотрел на перекидной календарь. Перекинув страницу, он увидел число, обведенное ярким красным карандашом.
«Вот он день истины, – подумал он. – Что он мне принесет, победу или поражение? Стоит ли оправдываться перед адмиралом? Наверное, не стоит, да и зачем ему все эти оправдания?»
Он нажал кнопку звонка и через мгновение в дверях появился дежурный офицер.
– Генрих! Что у нас с группой «Ульм»? – спросил его полковник.
– Покровский молчит, господин полковник.
«Странно, почему он молчит, ведь мне сообщил контролер, что он сам лично видел, как Покровский отбыл в Челябинск», – подумал Штельман.
– Что у нас с контролером? Он перешел линию фронта или нет?
– Пока нет никакой информации, господин полковник….
– Запросите агента «Звонаря», что там вообще происходит? Почему эфир пуст?
– Есть, господин полковник.
Офицер щелкнул каблуками сапог и, развернувшись, вышел из кабинета. Штельман остался один на один со своими мыслями. Он встал с кресла и подошел к окну. Отдернув в сторону штору, он посмотрел в окно. Там за окном его кабинета шла другая жизнь. Вдоль стены здания двигался часовой. Он, то останавливался на какой-то момент, то ускорял свои шаги.
«Интересно о чем он сейчас думает? О том, что до смены с поста осталось сорок минут? О том, что его ожидает в теплой караулке? Или может он думает о семье? Этот солдат вермахта даже не догадывается, что полковник Штельман в этот момент думает о своем агенте, который должен взорвать танковый завод в далеком русском тылу. И от этого выполнит ли он задание полковника или нет, зависит, будет ли жить Штельман или нет. Почему, он молчит? Провал? Но, не может же, быть уничтожена вся агентурная сеть, которую он так долго создавал в Москве».
Он обернулся, услышав скрип половицы около двери. Полковник резко обернулся. Около двери стоял по стойке смирно дежурный офицер.
– Что у тебя?
– Господин полковник! Только что получена радиограмма. Покровский сообщает о готовности.
По лицу полковника пробежала едва заметная улыбка. Пружина напряжения, которая была сжата в течение последних трех дней, расслабилась.
«Слава, Богу, – подумал он. – Бог услышал мои молитвы»
– Господин полковник! Подчерк радиста чужой, это не «Несун».
На лице полковника исчезла улыбка. Он вновь почувствовал себя неуютно в этом большом кабинете.
– Что это означает?
– Не могу знать, господин полковник.
Он жестом руки дол понять, что он больше не задерживает офицера. Когда за ним закрылась дверь, Штельман обессилено опустился в кресло.
«Что это все могло означать, – подумал он. – Провал группы или непредвиденный ими случай? Если радист работал под контролем, то почему нет определенного сигнала? Сколько вопросов и нет ни одного ответа».
Он в очередной раз нажал кнопку. В кабинет вошел Генрих.
– Запросите у Покровского, знакомо ли ему фамилия Лазарев?
– Что это значит, господин полковник?
Штельман промолчал.
«Если он подтвердит, что ему знакома эта фамилия, значит это его сообщение. Если ответит, нет, то он в НКВД», – решил он.
Генрих развернулся и вышел из кабинета.
***
Покровский закрыл шифровальный блокнот и посмотрел на Степанова, который внимательно наблюдал за ним.
– Что? – коротко спросил он Олега Андреевича.
– Пока не отвечают. Радист другой…
Сидевший за рацией радист с какой-то обидой посмотрел на Покровского.
–Я передал все без сбоев и ошибок, – произнес он.
– Дело не в тексте, – ответил ему Степанов, – дело в подчерке.
Прошло еще десять минут, рация по-прежнему молчала. Покровский закурил и стал нервно ходить по комнате из угла в угол, он явно нервничал. Прошло еще несколько минут и эфир наполнился писком. Абвер дал ответ.
Олег Андреевич снова открыл шифровальный блокнот и начал записывать цифры, которые называл ему радист. Достав из полевой сумки маленький томик Пушкина, он отошел в сторону и стал расшифровывать полученное донесение. На его лице впервые за все это время появилось что-то наподобие улыбки. Степанов ждал, что ему скажет Покровский.
– Я так и знал, что Штельман найдет способ проверить меня, – произнес он. – Ведь то, о чем он меня спрашивает, не знает никто, кроме нас двоих.
– И что это?
– Не столь важно. Главное, я понял, что он хочет услышать от меня….
Взглянув на радиста, он коротко произнес:
– Передайте им всего четыре цифры, – произнес Покровский.
Вновь запищала рация. Закончив сеанс, радист снял наушники и посмотрел на Олега Андреевича.
– На сегодня все, – произнес он.
Радист, молча, стал упаковывать в мешок рацию.
– Что дальше? – спросил Покровского Степанов. – Неужели, все начинать сначала? Где взять столько взрывчатки? Да и людей у нас сегодня с вами, явно недостаточно?
Олег Андреевич улыбнулся.
– Знаешь капитан, нет безвыходных ситуаций. Есть лишь неприятные решения. Я хочу пройтись по всей цепочке Соколова, с момента появления его группы в Челябинске. Думаю, что в этом мне поможет Вера.
– А если она ничего вам сказать не сможет, что тогда?
– Тогда и будем решать, что делать дальше. Я попрошу полковника Штельмана прислать мне в помощь еще одну группу…. Взрывчатку можно думаю найти и здесь. У тебя пока действующие документы, вот ты и погуляй по станции, капитан, может что-то и найдешь…
– Хорошо. У меня еще есть в запасе двое суток….
– Вот и договорились…. Передай Вере, что я ее жду в шесть часов вечера…
Степанов встал из-за стола и, взглянув на радиста, направился к двери.
– Пусть он останется, – тихо произнес Покровский.
– Как скажете, – ответил капитан. – Оставайся с майором…
Он вышел на улицу. Город словно погрузился в дремоту, ни людей, ни машин. Оглядевшись по сторонам, он поправил на голове шапку и направился вдоль улицы.
–Ну, как там? – спросил его нагнавший сотрудник НКВД.
– У меня все нормально. Как Соколов?
– Молчит пока… Это только пока…
– Вы там не перестарайтесь, он слишком много знает.
– Понял, товарищ капитан. Еще будут какие-либо указания?
– Да. Сообщи в Москву Крылову, что все идет по плану. Покровский по всей вероятности затребует поддержку, так что готовьтесь к приему гостей.
Сотрудник кивнул и незаметно растворился в темноте переулка. Степанов немного подумав, решил зайти к Вере. Он свернул на улицу, и направился в сторону центра города.
***
Корнилова осторожно приоткрыла входную дверь квартиры, но увидев Воронцова, широко открыла дверь, пропуская его в прихожую.
– Как хорошо, что ты зашел ко мне, Костя. Я как раз только что подумала о тебе.
Воронцов снял с себя полушубок и крепко обнял девушку.
– Ты знаешь, я тоже шел к тебе, и все время вспоминал нашу первую встречу. Ты ее помнишь?
– Конечно. Мне иногда кажется, что я всю жизнь знала тебя…
Он поцеловал ее в губы.
– Костя! Чай будешь? Я только что заварила, правда, он морковный. Меня соседка сегодня угостила.
– Буду, – коротко ответил он и направился в туалет мыть руки.
Уже сидя за столом, Воронцов сообщил Вере о том, что в Челябинск прибыл Покровский, который хочет увидеться с ней.
– Костя! Зачем я ему понадобилась? Что он еще задумал?
– Не знаю. Вот завтра ты и узнаешь об этом. Это первое. Второе. В Москве начались аресты его агентуры. Я думаю, что он пока еще не знает этого.
– Это хорошо, – радостно произнесла она. – Ты бы знал, как я соскучилась по Москве, по ее улицам и скверам.
– Все будет хорошо, Вера. Нужно еще немного потерпеть. Ты просто молодец, благодаря тебе все диверсанты из группы Соколова арестованы. Теперь, у Покровского не осталось ни одного человека, и он вынужден будет опираться на меня и моих людей.
Она снова прижалась к нему, стараясь заглянуть в его глаза.
– Ты останешься ночевать?
– Да. Что не говори, ты же моя жена…
–Не знаю, кто я тебе. Расписаться мы с тобой пока не можем, а уж повенчаться, тем более.
Воронцов улыбнулся.
– Закончится война, и мы с тобой обязательно официально зарегистрируем свой брак, а пока, мы муж и жена лишь перед небом.
Он хотел сказать перед Богом, но сдержался. Сотрудникам НКВД было как-то не с руки упоминать имя Господа в своих разговорах. Воронцов проснулся рано утром. Вера еще спала, когда он оделся. Он подошел к ней и нежно поцеловал.
– Ты уже уходишь? – спросила Вера, открыв глаза.
– Да, мне пора. Не забудь, тебя ждет Покровский.
– Я помню, – произнесла она.
Воронцов вышел из дома и направился к черной легковушке, которая ярко контрастировала с белым снегом, который выпал ночью.
– В НКВД. Я хочу поговорить с Соколовым.
Машина тронулась с места и медленно двинулась в сторону центра города. Легковушка остановилась во дворе дома. Воронцов вышел из автомобиля и дворами направился во внутреннюю тюрьму. Ударив кулаком по металлической двери, он стал ждать ответа.
– Что нужно? – раздалось из-за двери.
– Капитан НКВД Воронцов. Открой дверь….
Он хорошо слышал, как за дверью возился с замком конвоир. Наконец замок щелкнул, дверь приоткрылась, и в ней показалось заспанное лицо бойца.
– Предъявите документ, – потребовал он.
Константин вытащил из кармана удостоверение ,открыв его протянул его конвоиру. Похоже, он был малограмотным и с трудом читал. Закончив читать, он открыл дверь и пропустил Воронцова внутрь помещения.
– Проведи меня в комнату для допросов, – приказал ему Константин.
В сопровождении конвоира они прошли длинным узким коридором и остановились около двери. Боец открыл дверь и пропустил в небольшую комнату Воронцова.
– Соколова приведи ко мне, – распорядился он.
Он сел и, достав из кармана папиросы, положил их на стол.
***
Соколов сидел на стуле и с ненавистью смотрел на Воронцова. На его лице видны были следы побоев.
– Что ты так на меня смотришь? – спросил его капитан.
Соколов не ответил, а лишь сплюнул на пол.
– Я пришел сюда, чтобы помочь тебе спасти твою жизнь, а ты смотришь на меня, как волк на овцу. Пока у тебя еще есть шанс спасти жизнь, неужели ты это не понимаешь?
– Не надо меня лечить, гражданин начальник, я не ребенок. Я знаю, что у меня нет будущего. Оно закончилось в тот момент, когда меня, а вернее остатки нашей роты попали в плен. Я много думал, почему все так получилось? Почему самая сильная армия буквально «сдулась» за первые месяцы войны? Почему, наши героические командиры оказались «мальчиками для битья»? А все потому, гражданин начальник, что вот такие командиры, как вы, оказались намного сильнее армейских командиров.
– Соколов! Ты о чем? Я тебе о возможности сохранить жизнь, а ты мне о политике. Кури, – произнес Воронцов и пододвинул ему пачку папирос.
Они закурили.
– Ты знаешь, Покровского мы взяли, взяли и всю твою группу, – как бы между прочим, произнес капитан. Поэтому, я тебя прошу, помоги нам найти заряды, которые ты заложил на территории танкостроительного завода.
– Знаешь, капитан, это будет посмертный мой салют. Сколько погибнет людей, я сказать не могу, но завод придется долго восстанавливать.
Соколов усмехнулся.
– Впрочем, я готов рассмотреть ваше предложение, но мне нужны гарантии, не твои, а твоих непосредственных начальников.
– Разве вам моих гарантий…, – Воронцов не договорил, так Соколов, молча, встал с табурета и направился к двери.
Конвоир хотел его остановить, но капитан жестом руки, остановил его.
– Проводите арестованного в камеру, – приказал он конвоиру.
Когда за ними закрылась дверь, Воронцов встал из-за стола и нажал кнопку. В комнату вошел уже знакомый ему конвоир и встал по стойке смирно.
– Проводите меня, – произнес он и, надев шапку, направился вслед за бойцом.
Оказавшись на улице, капитан направился к ожидавшей его автомашине.
«Примет ли условия Соколова Москва или нет? – размышлял он. – Что я гадаю? Нужно срочно сообщить об этом майору Крылову, пусть он там и решает эту задачу».
Он сел в машину и, достав папиросы, закурил.
– Давай, брат, в комендатуру, – произнес Воронцов.
Водитель, молча, кивнул, и машина медленно тронулась с места. Вскоре машина остановилась около здания, в котором размещалась военная комендатура города. Заметив капитана, часовой козырнул ему. Похоже, он хорошо знал Воронцова, так пропустил его в здание, не проверив у него документы.
– Комендант у себя? – спросил он часового.
Тот кивнул ему. Капитан прошел по коридору и остановился напротив двери, на которой, поблескивая в лучах электрической лампы, была прикреплена табличка, которой была выгравирована фамилия. Воронцов усмехнулся и толкнул дверь рукой. За большим столом сидел мужчина средних лет. Его тщательно выбритая голова буквально сверкала в свете электрической лампы. На петлицах его гимнастерки, на черных бархатных петлицах, удобно разместились две шпалы.
– Здравствуй, Семен Иванович, – поздоровался он с ним. – Кто это тебе так угодил с табличкой?
– Мир не без добрых людей, товарищ Воронцов…
Он протянул руку подполковнику.
– С чем пожаловал? – поинтересовался у него комендант.
– Выйди, Семен Иванович, мне нужно срочно позвонить в Москву.
Подполковник поднялся из-за стола и, взглянув с неким укором на капитана, вышел из кабинета. Около месяца тому назад к нему заехал местный начальник НКВД майор Горохов и предупредил его о том, что к нему будет заходить капитан из Москвы, чтобы докладывать в столицу о результатах работы.
– Кто этот капитан? – поинтересовался у него комендант.
Майор Горохов пристально посмотрел на него. По одному его взгляду было понятно, что здесь вопросы не уместны. Капитан говорил не долго. Поблагодарив подполковника, он направился к выходу из комендатуры.
***
Покровский устало опустился на стул, когда за Верой закрылась дверь. В какой-то момент Олег Андреевич готов был махнуть на все: на немцев, на всю эту борьбу, которую он вел с большевиками и просто уехать в какую-нибудь глушь, где его бы никто не знал и никогда не нашел. Чувство отчаяния охватило его. Все, ради чего он жил, рухнуло за секунду.
«Как же так, – размышлял он, – как я мог довериться этому человеку? Почему Соколов погубил всю группу и все его надежды на триумфальное возвращение в Германию. Где взять взрывчатку? У кого узнать места закладки взрывчатки? А, может, их и нет? Может, это все игра Соколова?»
В дверь кто-то постучал. Покровский вышел в другую комнату и, отодвинув в сторону занавеску, посмотрел на улицу. Около двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял капитан. Олег Андреевич вышел в сени и открыл ему дверь. Степанов вошел в сени и взяв в руки веник, смел снег с валенок.
– У тебя есть что-то новое о Соколове? – поинтересовался Покровский у него.
– Сгорел ваш Соколов. Сгорел без шума и дыма. Рвать нужно отсюда, пока он нас всех не запалил. О том, что вы прибыли в город, он знает. Кроме вас ,он хорошо знает и меня и Веру. Чую, что он затрещит по швам и тогда нам всем конец.
Олег Андреевич задумался.
