Александр Михайлович Бруссуев
Кайкки лоппи
5
Однако, время, слава богу, течет вместе с водой, которую разрезает форштевень судна. От решительно выпяченной вперед подводной бульбы разлетаются всякие летучие рыбки: мелкие и с локоть длиной. Забавно, что по-английски пароход неминуемо женского рода, а эта самая пресловутая бульба наделяет «ее» (корабль) вполне мужским достоинством. Рыбки веером разлетаются по ходу движения, как зайцы или кролики. Зайцы вроде бы нестадные животные, но Джону поспешное бегство летающих селедок всегда почему-то напоминало разбегающихся в разные стороны зайцев.
Те рыбки, что помельче плюхались рядом с судном, крупные же улетели куда-то за горизонт. Джон наблюдал, как разворачивали рыбы свои длинные, длиннее всего тела, передние плавники и быстро-быстро махали хвостом вверх-вниз вместе с задними плавниками, которые были в два раза короче передних. Ими, конечно, двигать можно было быстрее. Собственно за счет этих движений и набиралась с волны требуемая высота, а потом – пари себе, как альбатрос, выискивая восходящие воздушные потоки. Некоторые особо крупные селедки без стеснения залетали в открытую дверь рулевой рубки и начинали там биться в истерике. Вызываемые на помощь штурманам урки нападали на них, убивали, а потом съедали. Иногда и Джону перепадал кусок лакомой селедки: вкусно, в подсоленном виде лучший закусон для ледяной водки.
Как-то однажды, двигаясь на другом пароходе от ямайского Кингстона до североамериканского Нью-Йорка, Джон сотоварищи почувствовали ощутимый удар по корпусу судна. Дело было летом, и погода стояла хорошая: лил подлый дождь. Главный двигатель моментально запомпажировал турбиной и принялся быстренько перегреваться, как от непосильной для его девяти тысяч лошадей нагрузки. Сбавляя обороты, Джон опечалился: неужели на риф налетели? На мостике в этот час стоял мастер Де Йонг, убеленный сединами капитан. Хоть и голландец, но на редкость хладнокровный и порядочный – экипаж его очень уважал, в том числе и потенциальный противник капитании, он же Джон. Переговорив тогда с мастером по телефону, с обеих сторон было высказано несколько самых разнообразных вариантов: от столкновения с внезапно всплывшей подлодкой, до потери винта полностью, или, хотя бы, одного из его лопухов – лопастей. Только осмотр мог решить вопрос, чего же дальше ожидать?
Так как идею таинственной субмарины предложил Де Йонг, то Джон и пошел сначала на нос. За ним устремились встревоженные матросы, не решаясь обогнать, старательно прячась друг за дружку и за стармеха.
Идея про «Наутилус» в принципе своем оказалась верной, напрочь исключив всякие неприятности с винтом. Роль подлодки в этом случае исполнил кит-горбач. Может быть, конечно, порода у него и была несколько другой, нежели определенной Джоном, далеким от ихтиологии, но то, что это был кит – ни у кого сомнения не вызывало.
Прибыл и сам капитан, посмотрел, побелел лицом и призадумался. Зрелище, конечно, было не для слабонервных: кит, решив пересечь курс судна, не рассчитал, получил бульбой в бок, подлетел и глубоко напоролся на форштевень. Тот его рассек почти пополам: горбач выгнулся дугой, крепко удерживаемый снизу бульбой от сползания и, по всей видимости, скончался от болевого шока.
Если такое вот непотребство увидит кто-нибудь из властей США, как-то: береговая охрана, водная полиция, голубой патруль из «Гринпис» или вообще кто-нибудь – все, кранты, суши весла, ребята. Инъекция яда, электрический стул может быть, конечно, и минует, но вот заключение под стражу будет обязательным. А потом пробьют пенальти (тысяч, эдак, на пятьдесят фиктивно обесценивающихся американских рублей), визу пожизненно прикроют и объявят врагом природы и всех гедонистов мира.
От таких мыслей и побледнел капитан, скорее всего.
Дождь лил, не переставая, спутники слежения всех государств, членов шпионского содружества, вполне могли судно из виду и потерять. Не членов шпионского братства можно было не опасаться – они еще не имели своих спутников. Поэтому капитан и стармех одновременно пришли к одинаковому выводу: пока погода за нас, сбросить тело усопшего с судна и тем самым облагодетельствовать не только свою кампанию, членов своих семей, но и сволочных птиц – чаек.
Попытка двигаться задним ходом, даже самым полным, к успеху не привела. Кит даже не изогнулся в обратную сторону. Тогда пришлось, благо судно почти не качало, разворачивать носовой кран, подвешивать на крюк боцманскую люльку с двумя филиппинцами и спускать их почти в воду. Там они с сотой попытки завели швартовный конец за хвост горбача и были подняты на бак. Канат закрепили за гак крана и собрались, было, поднимать его над водой. Но тут пришлось сделать паузу, потому как деду и старпому Вове пришлось устроить досмотр урок, точнее, их телефонов. Те по простоте душевной не поленились сбегать по каютам и принести то, на чем можно было запечатлеть такое диво: не каждый день суда сталкиваются с китами! Если бы один из подобных снимков попал в газету, пусть даже и печатающуюся на филиппинском языке («Манильский сосёд», к примеру), то опять – пенальти, виза, гедонисты.
Наконец, троса набились, хвост морского великана пошел вслед за гаком наверх. Однако тут возникла реальная угроза, что хвостовой плавник кита просто оторвется, оставив все остальное туловище на прежнем месте: уж больно глубоко тело вошло в нос судна. Тогда в дело вновь вступила боцманская команда. Они вооружились самыми большими поварскими тесаками и топорами и в люльке спустились к безжизненной туше. Ножи и топоры летели в воду по причине становившихся излишне скользких рукоятей, им приносили новые.
– Расчленение какое-то, – потряс головой старпом Вова.
– Да, маньяк Щекотило отдыхает, – сказал Джон.
Наконец, благодаря скоординированным действиям крановщика и мясников, останки кита сползли с бульбы и заколебались на мелкой волне у борта. Когда же краном выдернули удерживающий горбача канат, случилось страшное: изуродованный, истерзанный великан выпустил из себя фонтан кровавых брызг, шумно вздохнул и утонул.
Сразу же наступила полная тишина, дождь внезапно прекратился, и стало видно, что вокруг судна плавают, пуская свои гейзеры, целое стадо китов.
– Как бы не напали! – сказал боцман.
– Зачем? – удивился старпом.
– А чтоб отомстить!
– Поехали-ка отсюда поскорее, – процедил Джон. – А то отомстят нам по полной программе. Только не хвостатые мстители, а двуногие.
Спутники-шпионы уже, наверно, настраивали свои локаторы, но судно, совершив циркуляцию, легло на прежний курс. Каким образом тот несчастный кит оказался на пути убийственной для него посудины – останется тайной. Может быть, загадочные красные водоросли, продуктивно производимые близким Саргассовым морем, отравили выделяемыми ферментами разум гиганта, дав ему команду на самоуничтожение? Берега поблизости, чтобы, согласно китовому кодексу чести, выброситься на него не было. Что делать? Только долбануться башкой о проходящее мимо судно, выбирая покрупнее. А тут – пароход под управлением Де Йонга. Только тогда что же остальное стадо? Ответа никто не даст. Больше китов не бодали.
6
Джону очень понравилось в Камбодже. Правда, стоянка в Сихануквилле была короткая даже по меркам контейнеровозов – два с половиной часа. За это время нужно было успеть сдать на берег шлам, накапливающийся в машинном отделении, то есть всякие протечки тяжелого топлива. За три недели морской практики их накапливалось порядка двенадцати кубов. Это при разумной эксплуатации, когда топливо загадочным образом списывается и тайно сливается в особый резервуар. А потом в Сихануквилле сдается на береговые цистерны по сто долларов за куб. Деньги делятся между главными злоумышленниками: страмехом и вторым механиком. А также выделяется небольшая сумма мотористу – филиппинцу, чтоб тому жить было веселее.
Некоторое время такой бизнес процветал, но потом цены стали неуклонно и резко падать, смысл в сливе топлива терялся, зато появилось некоторое свободное время для посещения в энергичном темпе ближайшего пляжа.
Море здесь было более-менее чистое, не то, что в Индии, Китае, Пакистане, Афганистане или Шри-Ланке, где вонь и отбросы. В Афгане вообще даже моря нет. Под бортом судна плавают в три видимых слоя рыбы. На поверхности миллион мальков, чуть пониже покрупнее, но ее меньше, и еще ниже величиной с локоть, ее совсем немного. Водяная толща искажает объекты в сторону увеличения. Та, что кажется размером с локоть иногда всплывает и, блеснув на солнце чешуей, хватает рыбешку со среднего слоя. Остальные продолжают спокойно шевелить плавниками, не дергаясь и не пытаясь скрыться. В свою очередь те, что средние, из которых только что кого-то схавали, поднимаются к поверхности и, растопырив в стороны жабры, лениво вдыхают воду вместе с мальками. Мальки трепыхаются, но охотно играют роль завтрака, обеда или ужина. Наверно, местная фауна тоже живет по законам, установленным когда-то более тридцати лет назад красными кхмерами. Полное непротивление злу насилием. Приедут два маньяка с автоматами в деревню, у каждого красная ленточка на лбу. Выведут жителей из домов, разложат в ряд вдоль канавы, чтоб все лежали плечом к плечу, головой к кювету, и примутся за революционный суд. Один в сторонке покуривает, другой подобранной же в деревне мотыгой проламывает поочередно черепа крестьянам, не считаясь с полом и возрастом. Крестьяне лежат, прислушиваясь, не веря особо в происходящее. Маньяки потом – прыг в машину и на отчет к командиру: уничтожено столько-то голов партизанствующего элемента, можно ли в увольнение сходить, снять напряжение? Только что-то много в те времена там собралось подобных садистов – чуть ли не полстраны уничтожили. Бедная Камбоджа!
Джон сдавал шлам здесь раза три. Человек, что принимал его, покупатель нефтесодержащего дерьма, так сказать, всегда был один и тот же. Монополист, можно сказать. Возрастом был неопределенным: может тридцать, а может – пятьдесят два с половиной. Маленький, полукитаец, полумалаец – истинный камбоджиец, торговался за цену шлама с неутомимостью азербайджанского рыночника. Мог вполне сносно объясняться на английском и не был, несмотря на всю свою хитрость, противным. Джон, случалось, беседовал с ним, наблюдая между делом, как с судна вытекает по шлангу черная зловонная жижа.
– Много у вас российской техники ездит, – кивал он в сторону грузовиков с контейнерами, ожидающих свою очередь для выгрузки. – Камазы, Колхиды, даже ЗИЛы – зухеры.
– Советской техники, – поправлял камбоджиец, представившийся почему-то Паком. – Россия нам ничего не поставляет, только туристов. Богатых туристов.
– Что, тяжело было при Пол Поте и Янк Сари?
Пак с интересом взглянул на Джона:
– А ты их помнишь?
– Конечно, помню по «Пионэрской правде». Газета в СССР тогда такая выходила. Для юных школьников – пионэров. Там очень жалели весь кампучийский народ.
– Точно, Кампучия. Так нашу страну стали называть после того, как выгнали принца Сиханука. Кто же знал, что этот француз у себя на Родине устроит такой террор? Эти красные кхмеры – кошмар, – сказал Пак.
– Почему – француз? – удивился Джон.
– Так Пол Пот ведь университет в Лувре закончил!
– Может быть, в Сорбонне? Лувр, сдается мне, музей, там Джоконда висит, – предложил стармех.
Пак пожал плечами: все в этом мире случается.
Действительно, Пол Пот закончил университет во Франции, был блестяще образован. Наверно, тоже был когда-то душкой и надеждой свободной Кампучии, а также большим другом Советского Союза. Бывает. Даже чудовищный Калигула когда-то являл себя добрейшим юношей и любимцем римской армии и народа. Чего-то не сложилось. Спутница государевых мужей, «вседозволенность», через некоторое время запустила в мозгу программу на уничтожение. Тут-то масть и повалила. Привет тебе, московский милиционер Евсюков, и омский твой товарищ, и многие другие, чьи имена не обрели огласку.
– Ну а все-таки, тебе-то тяжело жилось тогда? – поинтересовался Джон, для которого встреча с человеком, современником тех событий, была действительно интересна.
– Тяжело, – согласился Пак, помолчал немного, а потом добавил. – Много работать на китайцев пришлось. Молодой был, ничего не умел.
Снова помолчали, только черная жижа слабо булькала, перетекая в цистерну камбоджийца.
– Постой! – наконец удивился Джон. – Чего, здесь еще и китайцы похозяйничали?
– Почему здесь? – тоже удивился Пак. – В Гонконге. Мы туда уехали.
– Давно?
– Давно, – он еле заметно махнул рукой. – Сразу же после попытки похищения принца Сиханука, второго января 1979 года.
Джон прикинул, что все самое страшное в этой стране он мог и пропустить. Повезло!
– А что же ты сюда снова вернулся?
– Так там опять коммунисты у власти, – ответил камбоджиец. – Дома теперь лучше.
На пляж бегали по очереди: раз Синий, раз Джон. В один день обоим посетить песок, солнце, воду и пиво не получалось.
Если Синий за свою краткую отлучку с борта успевал в припляжном баре нагрузиться алкоголем, как финн в Ленинграде в 1985 году после выхода из туристического автобуса у «Советов», то Джон больше налегал на возможность культурного отдыха от суровой пароходной жизни.
Можно было, поплавав в свое удовольствие в чистой, как капля на носу капитана Ван Дер Плааса, воде, посидеть под пальмой, закрыв глаза и слушая только шепот слабого прибоя. Также можно было расслышать, как предлагают местное пиво. За один американский доллар, обходящий редких отдыхающих официант, приносил пол-литровую кружку отменного холодного пития и еще целое блюдце соленых орешков. Как правило, такого количества напитка хватало Джону, чтобы почувствовать: живут же люди!
Потом приходила разносчица фруктов, в большинстве своем экзотических и пахнущих цветами. Джон не очень рассчитывал на то, что отвыкший от гурманства желудок примет сей дар, как должное, получив необходимое количество витаминов. Скорее, можно было ожидать бурю возмущения и требование немедленного туалета. Поэтому к фруктам он не притрагивался. Также отказывался от услуг миловидной девушки, предлагающей маникюр ногтей на ногах, массаж ступни и поверхностную эпиляцию. Представить, как она будет ухищряться, вырезая когти, не привыкшие к барскому уходу – было тяжело. Почему-то всегда казалось, что девушка, отбросив бесполезные щипчики и ножнички, зубами вцепится в ноготь пальца ноги и, скосив глаза и отплевываясь, станет меткими укусами придавать виду ступни некоторую эстетику.
Эта девушка любила поговорить.
– Мне нужно больше практиковаться в английском языке, – говорила она. – Если вы не возражаете.
– Ладно, – согласился Джон, а потом долго разъяснял, как снег на земле может лежать большую часть года, как люди живут в снежных иглу, приезжая в финский Рованиеми к Санте. И вообще, как здорово гонять на лыжах!
А совсем рядом, расположившись за столиком с хитрой формы кофейником на нем, рассаживались смуглые брюнеты и начинали лениво переговариваться на русском языке.
– Вот купил себе самолет, – сказал один из них.
– Он тебе нужен? – спросил другой.
– Тридцать штук всего, – ответил первый.
– Если в американских деньгах – тогда, как украл, – сказал третий. – Куда денешь, когда домой полетишь?
– Тебе продам, – слабо усмехнулся первый. – Разве не возьмешь?
– Возьму, конечно, – вздохнул третий. – Напишу на крыльях «СССР». Будет братом броневику.
Действительно, у самого пляжа, точнее – у бара, стоял серьезный автомобиль «Хаммер», еще не китайский, а вполне американский. На номерах у него значились четыре буквы – «СиСиСиПи», если по-английски.
– Ты не в Долину Кувшинов собираешься, часом, лететь?
Это был последний вопрос, который невольно расслышал Джон. Ну его нафик, эти разговоры. Не нужно знать ни про какие Лаосы с их смешно звучащими названиями долин, ни про самолеты и «Хаммеры». Подхватив майку, он пошел обратно на пароход.
7
Зато в Таиланде стоянка была на сутки дольше. Городок Сонгла – это мусульманская территория, но, как сказал агент, все спокойно, здесь не воюют. Лукавил, негодяй, но экипаж узнал об этом гораздо позже.
Шли бесконечные дожди. Сначала казалось, что это просто сезон такой. Но потом все это стало походить попросту на природное явление, похожее на стихийное бедствие. Канавы наполнились водой, и уровень ее продолжал постепенно подыматься. Шагая в первый раз по направлению к городскому базару, Джон заметил, что некоторые хибары, расположенные гораздо ниже автомагистрали, вместо земляного пола имеют бассейны, где увлеченно плещутся голозадые ребятишки. У самого забора, чуть подальше от выхода из порта, на крыше конуры сидел угрюмый пес породы бультерьер. Удивительное использование не самой дешевой бойцовской собаки. Бультерьер был привязан за веревку, уходящую куда-то под воду. А сам вход в конуру уже до половины скрывал мутный поток. В бывшем собачьем логове, наверно, уже поселились водяные крысы. Пес возмущенно вздыхал на крыше и хмурил брови.
В следующий заход в Сонглу ряд ветхих хибар уже куда-то уплыл. Видимо, в поисках лучших земель. Над водой угадывалась только крыша конуры, собака тоже пропала. «Уплыла, наверно, и она», подумал Джон, но тут заметил метрах в двух от былого жилища пса торчащую из воды, как отломанную ножку кресла, заднюю собачью ногу. «Утоп, сердешный», – посочувствовал дед. – «Не морской котик, уж точно!»
Лишь только через три недели, когда дожди несколько потеряли свою интенсивность, стало понятно, почему же пес решил покончить все счеты с жизнью. Проплывающее бревно зацепило привязь и стащило несчастного бультерьера под воду. Там он и загнулся. Зато радовалась всякая хищная водоплавающая сволочь: какие-то неприятные на вид ящерицы, продолговатые крысы, змеи и рыбы. Они очень быстро оставили от некогда бойцовской собаки костяк, который тоже скоро сгинул, как не бывало.
Дождь, изредка прекращаясь, словно для перекура, лил во все дни захода судна в Сонглу. Джон удивлялся, что такой город, который даже на карте можно найти, представлял собой две территории, разделенные отличной шестиполосной дорогой: с одной стороны автомагистрали в затопляемой низине стояли разнообразные хижины, среди которых выделялись и вполне основательные, из камней и бетона, дома, с другой, высокой по уровню – огромный базар и убогие магазинчики вокруг. Только потом он узнал, что до самой Сонглы нужно еще добираться и добираться, меняя паромы и таксистов. А здесь – вроде удаленного пригорода.
Базар благоухал такими ароматами, будто здесь основным товаром была гниль самая разнообразная. Вот, пожал-те, гниль фруктовая, там – гниль отборная, мясная, а это, не извольте беспокоиться, тоже гниль, только тряпичная и электронная. Но Джон старался к базару не приближаться, разве что за минералкой. Он ходил в местный интернет-клуб, где можно было за малый доллар написать письмо домой, получить обратно весточку. На судне весь доступ к информации регулировался капитаном. Причем, очень строго. Моряки ничего не должны знать. Особенно за этим делом следили украинские и российские мастера.
По причине мокрой походы свои походы в сеть Джон совершал, ничтоже сумняшись, в судовом дождевике с капюшоном. Был он ядовитого желтого цвета. Очень удивляли его некоторые местные жители, которые, завидев его долговязую фигуру, стремительно бежали навстречу. Если бы Джон мог судить по перекошенным физиономиям, то намерения у аборигенов должны были быть самые недобрые. А, если бы по ощеренным ртам, то со стоматологией здесь так же плохо, как и на российских северах: недоступно основной массе населения, в то время как вода способствует разным болезням и выпадениям зубов.
– Ю! – кричали таиландцы, роняя от усилий похожие на юбки трусы.
Джон отвечал голосом, интонациям которого он научился еще в Армии при побудке личного состава. Говорил он слово по-русски, очень нецензурно, бессмысленно, но в рифму.
Местные жители как-то сразу смущались, останавливались и только издалека грозили корявыми своими указательными пальцами.
– Ю! – повторяли они, уже менее решительно.
Так повторялось из раза в раз. Джон только диву давался: чего же они агрессивные такие? Ладно, хоть в драку не лезут. Может, нравится им просто кричать, обычай у них такой.
Ясность в этом деле внесли урки-филиппинцы. Двое из них, нарядившись в такие же плащи, отправились в какой-то тайный бар, где можно было по их, по-филиппински, развлечься: попеть песни под караоке, попить пива и повлюбляться с какой-нибудь феминизированной особой. Но путешествие оказался неудачным, потому как сразу после выхода из порта пришлось ввязаться в безобразную драку с участием местного населения. Это население, завидев романтически настроенных урок, бросилось со своих насиженных мест наперерез, выкрикивая обычную уже в таких случаях букву. Однако, приблизившись, они не ограничились потрясанием указующими перстами, а бросились в бой. Может быть, малый рост и природная смуглость филиппинских парней не позволила включиться тормозам в условных рефлексах таиландцев.
Судовые урки – очень отважные парни, но когда перевес сил оказался в несколько раз не в их пользу, они были вынуждены отступить. Дождевики их изодрали и изрезали. А потом, уже на борту, владеющий английским языком береговой планировщик погрузки развеял все сомнения и вопросы.
В Таиланде, где нет-нет, да случается революция, все общество традиционно разделено на сочувствующих правящей клике и на оппозицию. В Сонгле как раз и жили оппозиционеры крайне радикального толка. Желтый же цвет – цвет нынешней власти. Вот и возмущались престарелые и не самые трезвые революционеры спокойно разгуливающими молодчиками проправительственных кругов. На Джона они не решались напасть, по-видимому, руководствуясь правилом гиен: не бросаться на того, кто выше ростом. В общем, ему повезло. Однако желтый плащ с тех пор в Таиланде не одевал никто.
Смотреть в Таиланде было особо нечего, но Джон старался каждый раз выходить с парохода, пошагать по твердой земле. Прогулки ограничивались интернетом, да созерцанием какого-то заплутавшего слона. Тот сидел сбоку от базара в каких-то коричневых зарослях и никуда не уходил. «Таиланд – царство слонов» – такие надписи можно было встретить везде. Но кроме этого неухоженного и довольно мелкого элефанта, никаких других сородичей мудрого Хатхи не наблюдалось. Слон, серый и морщинистый, величиной с корову, шелестел иссохшими стеблями и слонялся постоянно на одном и том же участке у маленького болота. Как ни приглядывался Джон, цепь, либо привязь, рассмотреть не удавалось. «Может, у него здесь просто гнездо?» – подумал он в конце концов.
Когда дождь немного стих все взрослое население вышло к канавам наперевес с самыми примитивными удочками. Сидят вдоль мутного потока дедки, которые все же оказываются по некоторым признакам бабками, и тягают из воды каких-то жадных рыбешек с ладонь величиной. Иногда бросают в канавы сети. А между ними ходят, бродят, грусть наводят козлы и куры.
На обочине дороги решили бодаться два козла. Не очень больших размеров, на неискушенный взгляд, ровесники друг другу. Один поднимается на задние ноги, выворачивает голову и типа лупит по башке другого с оттяжкой. Потом полсекунды приходят в себя – и снова в бой. Вокруг с видимым безразличием стоят козы. Минут пять они бились на обочине, потом постепенно выдавились на проезжую часть. Местные мотоциклисты виртуозно объезжают бойцов и даже не сигналят, будто такая картина – вполне повседневна. Козлы увлекаются. Рожи у них одинаковые, поэтому не понять, то ли один все время встает на дыбы, то ли оба по-очередности. Ринг потихоньку смещается к разделительной зоне полос движения. Козы тоже следуют за своими парнями, болеют за них, хоть те и козлы. Наконец, следует просто сокрушительнейший удар – и противники даже отлетают друг от друга. Один остается крутить башкой, другой же уезжает на машине. Большая «Исузу» даже не пыталась затормозить. Победитель вываливает на дорогу все свое лишнее содержимое организма и гордо уходит щипать траву. Козы набрасываются на зелень, будто три дня по асфальту бегали. Все спокойно. Только продолговатые коты ухмыляются на столбах во все свои треугольные рожи.
Кошки здесь встречались редко и страдали, по всей видимости, аутизмом. Сидят себе и тупо смотрят под ноги, или медленно трусят куда-то, передвигая передние ноги движениями, напоминающими ужимки прачек, которые полоскают руками белье в речке. Джон сразу вспомнил кота Васю, у которого ему во дворе довелось жить на первых годах своей женитьбы.
Васька был черный и весь какой-то облезлый. Наверно, от старости. Он большую часть дня валялся в крапиве и спал, недвижимый. Заблудшая собака, учуяв кота, подбегала и, не видя ответной реакции, озадаченно принюхивалась: не сдох ли? Вася был глухой, как тетерев, но живо пробуждался, когда его кто-то начинал тыкать носом. Несколько мгновений он ошалело крутил глазами, потом пугался и с прытью, непозволительной для его возраста, убегал во двор под защиту пожарной лестницы.
Джон тогда только закончил колоть дрова и присел в сторонке, прислушиваясь к тишине и птичкам. Под рукой лежал верный пневматический пистолет, который вернул ему сосед по дому. Вася самостоятельно пробудился от своего сна и целеустремленно направлялся к лестнице. Наверно, до сих пор он был под впечатлением от своего кошачьего кошмара, потому что не заметил другого кота, тоже пересекающего по своим делам двор. Когда они встретились нос к носу, пришлый кот сказал:
– Аолумб!
Тон его был решительный, интонация – агрессивной, характеризующей такое вот кошачье рычание.
– Аааоо! – завопил Вася в ответ, но не очень убедительно.
Не успели они еще по разу хлестнуть себя хвостами по бокам, как Джон, почти не целясь, выстрелил из удачно подвернувшегося пистолета. Пулька вылетела из ствола и понеслась навстречу с мишенью, участь которой на этот раз выполнил не какой-то заштатный голубь, а почти неразличимая кошачья задница. Меткий выстрел.
Кот-агрессор подпрыгнул вверх до второго этажа, в апогее своего прыжка вякнув: «Кряааа!», опустился на землю и убежал, прижимая передние лапы к уязвленному месту.
Вася очень воодушевился. Единственной причиной, по которой столь постыдно и спешно ускакал его конкурент, он про себя назвал свою доблесть и суровый внешний вид. Придав себе облик значительный и устрашающий, он пошел, не сгибая передние лапы, обратно в крапиву.
– Чего это во дворе коты строевым шагом ходят? – удивился тесть, мимо которого, изображая отмашку рук, прошествовал Вася.
Джон только ухмыльнулся в ответ.
С тех пор Васька приободрился, выпрямил спину и снова начал подымать свой хвост пистолетом. Однако утратил чувство меры.
Прознав, что где-то по соседству заневестилась в квартирном плену кошка, он решил тряхнуть стариной и поучаствовать в бесшабашной кошачьей свадьбе. Женихов собралось не очень много: человек десять самых разноцветных и разноупитанных котов. На Васю никто и ухом не повел. Все ждали, затаив дыхание, как справится с защелкой форточки прыгающая по ту сторону окна, как кенгуру, очаровательная невеста.
Одна из попыток оказалась успешной – и кошка, взмахнув распушенным хвостом, прыгнула в народ.
Вася, до сих пор витавший в облаках своего авторитета, мудро решил: знакомство должно проходить по старшинству. И выступил вперед. Он очень скоро понял, что ошибся, что старость здесь не в почете, но было уже поздно. Коты сообща рвали Васю острыми клыками, били когтистыми лапами и даже хвостами, отчего он быстро потерял настроение жениться и сознание.
Очнулся он не сразу: кошка уже валялась с бока на бок в грязи и бесстыдно хохотала в облака, коты с ободранными ушами сидели, словно совещаясь, кружком. Вася встал и, пошатываясь, пошел домой. На полдороге он уткнулся в столб для сушки белья, горлом у него пошла кровь, и он умер.
Забавный был котяра, не то, что эти тропические бесхребетники: жизнь положил за любовь. А эти могут разве цыпленку голову откусить. Да и то, если тот подойдет по своей куриной слепоте совсем вплотную.
8
Работать в эту голландскую кампанию Джон попал случайно. После первого же контракта решил: надо сваливать. Как правило, так думает большинство. Во всяком случае, механическое большинство. Штурманам, в принципе, по барабану, где вахты стоять. У них работа простая: дави на гашетку, общайся с публикой, пиши письма. Головой думать не обязательно. Скорость хода упала – звони стармеху. Тот терпеливо начинает объяснять: течение, ветер, корпус оброс, рефконтейнера отнимают энергию, если их много, и тому подобное. Подруливающее устройство вдруг не запускается – звони стармеху. Не на ту кнопку нажали, разъясняет последний. Или сработала защита по перегрузке, потому что ты, козел драный, поймал в подрульку бревно или большой кусок льда. Не откачиваются колодцы трюмов – звони стармеху. У того пот проступает на лбу: всю воду с колодцев не выкачать – приемная труба на сантиметр торчит над поверхностью воды, не сможет же жидкость взлететь, чтоб всосаться. Или грязь в колодец запихали, думая, что и она загадочным образом по трубе просочится, а не забьет ее. Компьютер или навигационное оборудование гавкнули – звони стармеху. Ходит дед, ищет выбитые предохранители, пытается переустанавливать системы, морщится от нехватки специальных знаний. Не рассчитал штурман немного со временем отхода – звони стармеху. Уже работает главный двигатель, мечется дед, останавливает его, чтоб через полчаса-час снова метаться по всему машинному отделению, запускаясь.
А коли что идет не так – пиши телегу на стармеха: неверно эксплуатирует свой основной агрегат (это про машину), не развивает он нужной мощи. Не обеспечивает безопасность судна, так как не контролирует подруливающее устройство. Не откачивает колодцы – вероятность намокания груза. Не в состоянии управлять питанием на компьютер и навигационное оборудование. Задержал на пятнадцать минут отход, не успевая подготовить силовую установку – вывел судно из чартера, убытки принес.
И будет штурман весь в шоколаде надувать щеки в праведном гневе, а дед … Да что дед? Скажет про себя: «Да пошли вы все!» и умчится с парохода за свой счет. Может, вообще-то, сказать и вслух – терять-то все равно нечего. Жаловаться некому.
В этой кампании суперинтендантами, то есть людьми в офисе, которые обеспечивали надзор за готовностью судна к эксплуатации, работали совсем случайные люди. Их позиция всегда была незыблема: во всем виноват старший механик. Им говори о своих сложностях, не говори – до лампочки. Даже не потому, что они такие вредные, а потому что каждый день им нужно доказывать, что не напрасно едят они свой хлеб. Потому что эти парни, как и штурмана, также прекрасно понимают, что любая ситуация может быть решена, или, хотя бы, локализована на месте. Все вопросы упираются, в конце концов, в того, кто может найти варианты ответов. Получается, по степени полезности, самый нужный человек – это механик.
