Александр Операй
Девора
Глава 4
Чужак движется в сторону побережья.
Где-то там скрывается судья, который смягчил приговор для убийцы.
Он еще жив. Чужак знает. На этот счет нет сомнений. Он сунул руку в рану. Прямо под печень. Он достал из убийцы все, что нужно. Кишки, кровь, дерьмо. Извинения, слезы, мольбы. Информацию.
Нет ничего хуже, чем раскаявшийся грешник.
Боль заставит любого поверить. Она выжигает все чувства. Белая. Читая. Боль. Яркая вспышка перед тем, как нервный пучок сгорит, обратившись в ничто.
Бог – это белый свет боли в самом конце.
День похож на ночь.
Обманчивый, зыбкий мир.
Серый свет сквозь облака. Скоро выпадет снег. Или пепел.
Грязь и холод.
Кажется, чего-то другого и быть не может. Мир сгорел, а потом остыл и покрылся трещинами. Сажа и лед. Чего еще ждать?
Реальность нарисована простым карандашом. Детский неумелый рисунок. Без Солнца. Без мамы и папы. Здания и дома. Скелеты деревьев. Свинцово-серые облака.
Яркие краски можно найти только в воспоминаниях.
И что там?
Одни неудачи.
Тысячи лет, в которых нет ни одного года, куда бы хотелось вернуться. Пережить это снова. Все пустое. Бессмысленное. События зашли слишком далеко. Он теперь другой человек. Ему не понять прежних чувств. Он достиг точки невозврата. Примерно в 8 300 000 000 световых лет от Земли. Вселенная расширяется. Вернуться домой уже невозможно. Окрестности Солнечной системы. Третья планета. Этого теперь не застать.
Время сломалось.
Бескрайние поля уходят за горизонт. Огромные черные квадраты земли. Распаханные под озимые. Лишенные всякой естественности. Последние следы человека. Сельскохозяйственные угодья издалека кажутся кладбищами.
Там бродит ветер.
Пыль летит вверх. Закручивается. Несется в глубь страны. Скоро везде будет пустыня. Ржавая. По цвету глины и сгнивших столбов ЛЭП.
Провода все еще тянутся к городам и поселкам. Нити судьбы. Прямые. Как путь от рождения до могилы. Путешествие из пункта А в пункт Б. Банальный сюжет. Самое заезженное клише из возможных. Смерть всего человечества. Ее нельзя отменить. Повернуть нить в другую сторону. Провода останутся здесь до скончания дней. Лахесис, Клото, Атропос – мертвы.
Иногда чужак видит ворон. Далеко-далеко. Маленькие «зудящие» мошки. Но все птицы погибли. Это лишь черные точки перед глазами. Признаки истощения и усталости. Вестники старости. Знамения будущей смерти. Когда она придет, свет погаснет. Чернота накроет реальность саваном.
Он видел знаки. Понимал, что смерть где-то рядом. Но по большому счету ему было все равно. Он хотел убить судью и добраться до океана. И ему было неважно что будет потом. Он был готов в любое время. Его жизнь не могла продолжится, после всего, что он сделал. Он убил кучу народу только ради того, чтобы свершилось возмездие. То была кара за причиненное, совершенное зло. И если судьба существует, то она должна убить чужака. Наказать его в самом конце, оставив валятся мертвым на обочине дороги, как грозное предупреждение любому, кто осмелится выбрать тот же путь. Так круг замкнется.
Может быть, при других обстоятельствах, он бы стал тем, кто довел этот мир до отчаяния. Расколол бы Землю на части, обладай он такой силой.
Дорога тянется вверх.
На горизонте виднеются горы. Хребты доисторических монстров. Они где-то там. Огромные туши лежат под песком. Глубоко-глубоко в океане. На поверхности торчит лишь малая часть. Все остальное скрыто от глаз. Мир полон тайн. Они ждут новый разум способный осмыслить все то, что оставил здесь человек.
Чужак заправил мотоцикл остатками бензина из канистры.
Падал снег. И было холодно. Он скрутил самокрутку. То были листья клена и дуба, а не табак. Он дымил этой смесью не затягиваясь. Хотел лишь согреться.
Постоял на обочине.
Снег падал и падал. Потом начал таять и превратился в дождь.
Тишина наконец-то исчезла. Капли воды застучали по асфальту дороги. И это чуть ли не единственный звук, который чужак будет слышать на протяжении многих дней по пути к океану.
Никаких крупных городов. Только ржавые дорожные знаки. Названия несуществующих мест. Исходное. Щемиловка. Песчанка. Кучук-Ламбат.
Придорожные кафе, гостиницы. Деревни, поселки и фермы.
Он обыскал заправочную станцию.
Окна и двери.
Все открытое и пустое. Здание похоже на череп человека. Колодцы тьмы, вместо глаз, носа и рта. Стены пахнут ржавчиной. Отсыревшими обоями. Известкой.
Всюду руины.
Пустота. Паутина. Плесень. Кости. Одежда.
В облезшем кафе, которое примыкало к заправочной станции, на барной стойке лежал телефон. С годами он стал похож на сыр камамбер. Размягченность стекающих форм у женщин на картинах Сальвадора Дали. Облупившаяся краска. Трещины. Стертые цифры на диске набора номера.
Он явился сюда из другого мира. Жизни. Реальности.
Ушел от линейного понимания времени.
Некий номер для разговоров без оглядки. Без имен.
Он звонил.
Чужак постоял в проеме двери, потом зашел в кафе и снял трубку.
Мертвец на другом конце провода спросил:
– Вам нравится Мишель Уэльбек?
– Это мужчина?
– Писатель.
– Тогда нет. Я не читаю мужчин. Все они сплошное дерьмо. Лучше поговорить с симпатичной девчонкой, чем читать всякую чушь.
– То есть вы читаете женщин? Я вас правильно понял?
– Нет. Женщин я не читаю. Я с ними сплю.
– Ну, а как же женщины-писательницы?
– К примеру?
– Анна Гавальда.
– Она иностранка.
– Простите?
– Я не француз.
– Какое это имеет отношение к книгам Анны Гавальды?
– Предпочитаю с ними не спать.
– Не могли бы вы объяснить вашу мысль.
– Я не сплю с иностранками.
– Как это связано с книгами?
– Напрямую.
– Вы немного расист?
– Я позволяю себе выбирать.
– Это очень удобно.
– А зачем мне носить ботинки не по размеру?
– И всё же. Отчего вы не спите с женщинами из других стран?
– Я думал мы говорим здесь о книгах.
– Не будите отвечать?
– Я не смогу их понять.
– Может быть стоит попробовать?
– Нет. Там всегда будет пропасть, через которую хер не перекинуть.
– Разве так не со всеми женщинами в мире?
– Не знаю.
– Говорят, что со всеми.
– Кто говорит?
– Ну, к примеру, Джон Грэй.
– Он мужчина.
В трубке гудки.
Призраки. Мертвецы.
Старое кафе вот-вот рухнет.
Только ветер в дырах и трещинах. Воет себе. Ну и пусть.
Телефон звонит снова.
Он проверяет реальность на прочность.
Возьми трубку, парень. Возьми, чертову трубку, осел. Безумие ждет слишком долго.
Может быть наконец-то это случится. Ты признаешься в том, что давным-давно умер. Сгорел в белом пламени Солнца.
Чужак отмахнулся от писклявого голоска в голове. Мертвецы донимают его с самого детства. Он привык. Никогда ведь не знаешь, когда проснется какой-нибудь из этих демонов и начнет зудеть.
Дальше за бетонным забором частокол мертвых деревьев.
Там след костра.
Он постоял на краю. Прислушался. Гробовая тишина.
Обошел лес стороной.
По старой проселочной дороге вниз уходили люди.
В струпьях. В лохмотьях. Больные. Голодные. Тащатся куда-то на юг. Спасаясь от холода.
Он ничего не мог для них сделать.
_______________
Проснулся в овраге вблизи от дороги.
Холодный. Мертвый.
Тело скрипит. Под одеждой песок.
Никак не мог заставить себя встать. Все лежал и смотрел в пустое небо. Оно. Совсем рядом. Протянул руку вверх. Пальцы водят по каше на завтрак. Как в детстве. Куча дерьма в тарелке и молоко.
Опять сны. Опять Мать и Отец.
Еще один день.
Земля продолжает лететь себе дальше сквозь пустоту. И он часть этого великого безмолвия.
Эта мысль кажется ему забавной. Он смеется и сходит с ума.
Он больше не хочет, чтобы все вернулось и было как прежде.
Ходить в магазин за продуктами. Жить ради денег.
Они его бросили. Все эти люди. Мать и Отец.
Он вынул из кармана куртки блокнот. Весь исписан. Погрыз карандаш и поскреб в углу мелким почерком:
Твое сердце из грязи и мусора
Мертвое, как рыба на берегу океана
В сетке из пластика
Никто не придет
Ничто не поможет
Сделать ничего нельзя
Ты
Скорбная и болезненно тоскливая
Как дождливый день на кладбище
И это поэзия?
Да. Теперь только такие слова. Других нет. Вот он. Последний поэт. Жестокий. Циничный мужчина. Он пришел сюда, чтобы наказать всех виновных. Будто бы смерть мира сама по себе недостаточное наказание.
_______________
Мост лежит на дне реки.
Куски асфальта, камни, заградительные перила.
Брошенные автомобили вдоль всего берега.
Машины никогда не были живыми. Но он думает о них, как о людях. Мертвецы без могил. Трупы под открытым небом. Пища для ржавчины.
Пока он пытался найти брод через реку, начался дождь.
Капли попадают за ворот куртки.
Прикосновения мертвеца.
Мрачное чувство собственного бессилия перед природой.
Некуда деться. Вокруг пустота.
Чужак бросил мотоцикл под опорой моста и забрался в ближайший внедорожник.
Он сел на место водителя. Сам не знал почему. Старая привычка. Мир умер, а это осталось. Может быть есть еще тысячи вещей, которые он будет делать снова и снова, потому что не может о них забыть. Потому что так его воспитали. Вдолбили ему в голову, что реальность работает без выходных.
Все пропиталось запахом гнили и тления.
Он обыскал салон, открыл бардачок и пошарил рукой под сиденьями.
Бумага.
Свидетельство о страховке. Сервисная книжка. Обертка от шоколадки. Список дел.
Там.
На самом последнем месте, сразу после покупки новых ботинок.
10. ПОЗВОНИТЬ ОТЦУ
Надпись целая. Ее легко прочитать.
Она не зачёркнута карандашом, как другие.
Еще одно последнее дело.
У чужака есть свой список.
Перечень смертников.
Программа дальнейших действий.
Путеводитель по мертвому миру.
Старый, порванный лист бумаги, склеенный скотчем. Словно карта страны. С указанием мест, которые непременно нужно посетить. С указанием людей, которых он обязательно должен убить.
Чужак хранит список в кармане рубашки прямо под сердцем.
Он знает текст наизусть и повторяет утром и вечером. Иногда ночью.
Имена. Фамилии. Адреса.
Причины, по которым все они должны понести наказание.
Целая куча народа.
Половина из них давно сдохла.
Других уже никогда не найти.
Чужак глянул в окно.
На обочине дороги в белесой траве лежат мертвецы. Их одежда намокла и кажется новой. Чересчур яркой. Словно только что окрашенной. Будто эти люди совсем недавно бродили по магазинам и супермаркетам в поисках шмоток и развлечений.
Кисти рук торчат из рукавов рубашек и курток.
Почерневшая кожа.
Обугленная.
Твердая, как камень.
_______________
Дождь идет до самого вечера.
Он стучится по крыше и окнам автомобиля.
Будто живой.
Чужак просыпается и засыпает.
Ему легко забыться и перепутать. Ночь. День. Год.
Он спрашивает:
– Кто там?
Дождь стучит.
Вода в реке прибывает.
Поток бьется об остатки моста с такой силой, что кажется вот-вот сорвет берег с места и увлечет за собой в глубь страны. Здесь останется лишь пустота. Огромная дыра на том месте, где обычно находится глина, песок и камни.
Реальность истончается.
Потом рвется.
Так происходит снова и снова.
Дождь все стучит и стучит по крыше, по окнам, разбивается об асфальт дороги.
Чужак лежит на заднем сидении внедорожника.
Словно родители везут его куда-то к морю. Весь день. И всю ночь. Ожидание праздника. Настоящее приключение. Он мечтает побывать далеко-далеко от дома, но не потеряться, не заблудиться. Сделать что-то новое. Чего никогда не было.
Мама все время спрашивает:
– Ты надел плавки?
Он пожимает плечами.
Едва ли кто-то захочет увидеть мужчину старше сорока лет в грязных, дырявых трусах. Вся его одежда сплошные лохмотья. Все чужое. Снятое с мертвецов. Не по размеру. Не по фасону. Не в трендах сезона.
Он давным-давно перестал быть похож на человека.
Это просто куча старого тряпья, которая движется по дороге ненависти и мести.
Все хорошо.
Мать мертва.
Отец умер.
Они никогда ничего не увидят.
Так и останутся там.
В воспоминаниях.
На переднем сидении автомобиля.
Словно везут его куда-то к морю.
_______________
Белый свет.
Мертвый. Холодный. Далекий.
Это случилось.
Он умер.
Он слишком много думал об этом.
И вот.
Там.
После смерти.
Белый свет.
Солнце.
Галактика Млечный Путь.
Так выглядит Бог.
В начале Вселенной существовали только звезды.
Водород и гелий.
Мать и Отец.
Человек – это умирающие звезды.
Человек – это пыль из начала Вселенной.
_______________
Рано или поздно все заканчивается.
Жизнь.
Еда.
Бензин.
Дорога. Черный вонючий асфальт. Сплошь смола. Запах резины. Белые разделительные полосы. Дешевая краска, размазанная тонким слоем. Вся крошится, распадается на маленькие точки. Ночью, в свете фар, они заменяют звезды на небе.
Это скоростное шоссе ведет на побережье.
Время припомнить молитвы.
Время произносить имена богов.
Время просить у неба бензин вместо дождя.
Он снял с мотоцикла все вещи. Одеяло, рюкзак, баклажка с водой и ружье. Мелочи.
Сел у края проезжей части и взглянул на поле мертвой травы. Ветра нет. И она, будто застывшее море. Остановившиеся волны. Бесконечный прилив, который никогда не разобьется о берег. Никакого движения. Как на картинах в музее. Безумные рисунки черным карандашом. Словно все сгорело в пожаре.
Он порылся в карманах на предмет самокруток, но они все закончились.
Ему хотелось смеется. И это хреновый симптом. Никакой радости он не испытывал. Просто был болен. Чем-то таким. Неким падением вниз. Хотя ничего и не происходило. Он просто сидел на обочине дороги и ждал, когда поднимется ветер. Хотел, чтобы трава шевелилась, а деревья по краям поля качались туда и сюда.
Мир сломался сейчас или был таким с самого начала?
Он искал ответ на этот вопрос.
Рылся в воспоминаниях. Картинки. Слова. Все из разного времени. Словно вырванные страницы из книги. Он возвращал их обратно под одну обложку, но порядок сбился и весь сюжет потерял смысл. Жизнь показалась ему набором бессмысленных фраз. Все навалено. Все в кучу. Нет единства времени и пространства. Каждый раз приходится переключаться с одной сцены из прошлого в другую из будущего.
От этого едет крыша. Легко потеряться.
Он пожевал сухарь черного хлеба. Сделал глоток из баклажки с водой.
Глянул на дорогу, потом на мотоцикл.
Чертов бензин.
Чужак сплюнул.
_______________
Он бросил Алису из-за бензина.
Забавно. Смешно.
Это было сто лет назад. В прошлой жизни. Но до сих пор вызывает лишь приступы смеха.
Бывшая жена. Мать его мертвого сына.
Она высунула голову из окна машины и снова открыла рот:
– А я тебе говорила, но ты же никогда меня не слушаешь. Я же дура. Да? Так ты обо мне думаешь. Но я не дура, это ты дурак. Нет. Ты больше – ты дурак в квадрате.
Он порылся в карманах джинсов, но там только мусор. Никаких сигарет.
И вот.
Старая привычка вернулась. Она была, как жажда.
Руки тряслись.
– Который раз это происходит? Десятый? Двадцатый? Так всегда, когда мы куда-то едем.
Он пожал плечами.
Плевать.
– Почему ты молчишь? Почему ты все время молчишь? Из нас двоих только у меня хватает сил все это терпеть и разговаривать…
Он снова пожал плечами, открыл багажник, вынул канистру и пошел назад к заправке.
Она кричала.
Билась в истерике.
Ее монолог. Еще одна трагедия Уилла Шекспира. Сплошные обиды и обвинения. Будто он плохой человек. Придурок Лаэрт. Или что хуже. Розенкранц и Гильденстерн.
От количества слов закладывает уши. Они взлетают и падают. Камни для ног. Монеты для век.
Она сыпала их снова и снова. Взрослая женщина.
Этим своим злым голоском.
Попробуй ответить.
– Ну же давай. Давай. Пошли меня к черту.
Он молчал.
Не любил ее.
Что тут поделать.
Но в тот день чувствовал, что удача была на его стороне. Он ушел. У него были ноги. Кривые палки-кости, покрытые мясом и кожей. Они несли его дальше. Если бы их не было, то женщина в машине ненавидела бы его еще больше.
Он никак не мог понять, каким образом оказался здесь. В пустоте. С человеком, который был ему абсолютно чужим. Ненужным. Скорее всего это случилось, потому что у них с женой есть дом, общие друзья, собака, альбом фотографий, хорошая кредитная история и страничка в социальной сети, где значится, что они пара.
Этот мир странный. И в нем вполне достаточно просто что-то делать вместе, чтобы называть это дружбой, любовью, семьей. Ничего сверхъестественного. Просто слова. Никто давным-давно им не верит.
Ноги несли.
На обочине подорожник и одуванчики. Целая армия, готовая выступить в поход против асфальта шоссе М-6. Если человечество исчезнет, они выиграют эту войну без потерь, не оставив от дороги следа, а со временем и от людей.
Последний луч света сломался о землю, день вспыхнул и догорел. Чужак помахал Солнцу рукой, и оно упало в высокую траву на горизонте, растворилось там, как в Черном море.
Это был глупый поступок. Детский. Но впервые за десять лет брака чужак почувствовал легкость. Душевное равновесие. Он словно вернулся в точку откуда начал. Только теперь ему было тридцать пять лет.
Старик.
Никакой новой музыки, одежды, книг, фильмов. Все древнее. Давно вышедшее из моды.
Led Zeppelin, Pink Floyd; джинсы, рубашка в клетку; «Тигр! Тигр!», «Нет орхидей для мисс Блэндиш»; «Ворон», «Молчун».
Он никогда не чувствовал себя молодым. Жена часто упрекала его в том, что чужак был скучным. И ей хотелось проломить ему голову, лишь бы заставить его сбросить оцепенение и начать жить полной жизнью. То был настоящий оксюморон. Скорее всего он бы умер от черепно-мозговой травмы, но так и не понял, что она имела ввиду под этим странным словосочетанием: «Жить полной жизнью».
– Все поэты кончают плохо, – предупреждала жена.
Он не знал, что ответить. Она была старше, у нее было много мужчин и, возможно, она разбиралась в том, как кончают поэты. Он работал в полиции, плохо трахался, писал стихи в стол и не лез в поэты, потому что не хотел с ней ссорится. Предпочитал не замечать начала кошмара. Словно Иисус с чашей в Гефсиманском саду, уже зная, что впереди его ждет казнь.
Он закинул канистру за спину и прибавил шаг.
Сумрак медленно поглощал медь горизонта. Близилась ночь. Вертелись звезды. Большая Медведица, Дракон, Кассиопея, Цефей, Орион.
Honda Civic съехала на обочину.
Машина выглядела так, будто раза три побывала в аварии. Мятая, перекрашенная, в пыли и грязи.
Незнакомая женщина окликнула его.
– Тебя подвезти?
– Нет.
Потом развернулся и взглянул на нее.
– Может быть я насильник или маньяк.
Женщина улыбнулась.
У нее были черные волосы и большие глаза, которыми она смотрела на чужака, пока ночь набирала траурных одежд и все падала дальше на поля и холмы, преследуя день до побережья и дальше за океан. Где-то далеко-далеко на самом краю вспыхнуло Солнце и облака окрасились в багровый цвет.
– Нет. Ты совсем не похож на моего бывшего.
Это был странный ответ.
Чужак заглянул ей в глаза. Там был омут. Черный и глубокий. Выбраться уже невозможно. Только погружаться все дальше в тщетной попытке добраться до дна.
Он назвал свое имя, и она опять улыбнулась.
Ее звали Анат.
Она вела машину и время от времени бросала на чужака косые взгляды, курила «Chesterfield» и тихо напевала себе под нос «Immigrant song». Он привалился к двери и смотрел в окно. Он хотел сказать ей, что потерялся. И больше не чувствует родство с другими людьми. Он так измельчал, что согласен на едва заметное подглядывание друг за другом. На запах и звук чужого дыхания. Но молчал. Она бы не поняла. Они все друг для друга призраки и мертвецы. Анат вполне могла включить психолога и начать лечить его детские травмы. Сказала бы:
– Ты переносишь свой брак на мой образ. Тебе нужно поговорить об этом с женой. Будь честным и откровенным с ней. Разве она этого не заслуживает?
Чужак проснулся в одиночестве.
Honda Civic стояла на парковке у заправочной станции, которая каким-то немыслимым образом перетекала в фастфуд-ресторан и продуктовый магазин. Несколько машин ожидают очереди на заправку, но людей нигде не видно. Ветер гоняет по парковке пакеты с картошкой фри, измазанные майонезом и жиром обертки от гамбургеров, пустые стаканчики с колой.
Анат забыла свои сигареты. Он взял одну «честерфилдку» и прикурил. Запах грязных волос. Запах костра в позднюю осень. Вкус табака напомнил ему о девочке, которая когда-то давно жила по соседству. Она научила его целоваться. Невкусные, мокрые губы. Маленький рот – слюны до краев. У нее были черные волосы и большие глаза. Анат ее копия. Только сильно повзрослевшая и уставшая от жизни.
Он вышел из машины и направился в сторону фаст-фуд ресторана.
Посетителей мало. Мужчина за столиком у входа. Несколько стариков. Семейная пара. Их дети. В помещении пахнет дешевым кофе, сосисками и туалетом. Из колонок под потолком звучит реклама недвижимости в ипотеку.
За стойкой работает молодая девушка. У нее чокнутое выражение лица. Такое бывает у женщин, которые знают о том, что красивы, но это ведь скучно. Да?
Чужак заказывает черный кофе без сахара.
Девушка улыбнулась.
Она ребенок лет двадцати. Но свет в ней гаснет и по яркости может сравниться лишь с затухающим окурком.
Чужак говорит:
– Тебе здесь не место.
Она не произносит ни слова, лишь продолжает улыбаться, будто мышцы лица состоят из цемента, который подсыхал целый день и на конец-то застыл.
Чужак видел много красивых женщин, которые жили в грязных, вонючих норах с алкоголиками и наркоманами, которые брали их деньги. Они оставались там вовсе не потому, что больше негде жить.
– Что-нибудь еще?
Девушка словно механизм. Берет деньги, отсчитывает сдачу, распечатывает чек. Все ее движения схематичны. Она лишь продолжение кассового аппарата.
– Что-нибудь еще?
Чужак не отвечает.
– Вы должны сказать мне «спасибо», – говорит девушка.
Она улыбается. И безумие медленно вытекает наружу каплей слюны в уголке рта.
Этот мир сломан. Что-то не так. Он будто скользит. Люди, вещи. Они потеряли цвета. Все БЛЕДНОЕ. Невыразительное. Материя обмотана вокруг пустоты.
Чужак уходит, оставляя на стойке все свои деньги и кофе.
Анат ждет рядом с раздолбанной Honda Civic.
Прислонилась к капоту и курит свои сигареты.
В сумраке она похожа на птицу.
Ворона.
Вся в черном.
Чужак замечает в ней перемену.
Анат накрасилась и переоделась.
Короткая юбка едва скрывает длинные ноги и нижнее белье.
– Я брал твои сигареты.
Она улыбается.
– Хочешь еще?
– Спасибо, что подбросила.
– Нет проблем.
Анат прикуривает «честерфильдку» и протягивает ему дымящуюся сигарету. На фильтре след от помады. Запах «KENZO». Мята. Осенний холод в конце октября.
– Я видела машину на дороге. Та женщина. Она тебя ждет?
– Уже нет.
– Могу отвези тебя к ней.
Он пожимает пчечами.
– Обратно мне больше не нужно.
Анат кивает. Садится в машину и заводит двигатель.
– Хочешь взглянуть на океан?
Она открывает переднюю дверь со стороны пассажира и ждет.
_______________
Дорога.
Она уходит вдаль.
Она всегда впереди.
Она никогда не закончится.
Чужак бросил мотоцикл и теперь идет по обочине. Ботинки тонут в грязи. Ноги путаются в омертвелой траве. Там изредка встречаются кости мелких животных, пивные банки, пакеты и обертки. Даже здесь. В этой глуши. Самое важное достижение человеческой цивилизации: пластик.
На ум приходит рисунок из детства. Грузовой корабль идет по волнам океана. Внизу. Под водой. Вместо рыб плавают бутылки из-под холодного чая и колы.
Вокруг пустота. Ни людей, ни машин. Чужак мог бы идти по проезжей части не рискуя быть сбитым насмерть.
И он пытался.
Черт бы побрал все дерьмовые автострады этой страны. Он пытался.
Какое-то время он все-таки шел по асфальту шоссе.
Но это внушает ужас. Будто нарушаются законы, по которым существует Вселенная. Нечто мерзкое смотрит и ждет. Оно прячется за спиной. Вот-вот ухватит за шею.
Это ужас. Кошмар. Ярость. Дрожь.
Чужак знает с самого детства. Родители, учителя, полицейские. Они вдолбили ему в голову кучу правил.
НЕЛЬЗЯ ХОДИТЬ ПО ПРОЕЗЖЕЙЧАСТИ.
– Там едут машины. Пешеход, идущий по дороге, мешает водителям, по его вине может произойти авария или погибнуть люди.
Догма.
Закон.
Запрет, который до сих пор действует. Он сильнее чем шестая заповедь.
Чужак знает.
Он убил многих.
По списку.
Он не остановится. Не передумает. Это последнее дело, и он доведет его до конца.
Черт бы побрал этот мир. Пусть развалится и сгорит в адском пламени.
Это ничего не изменит.
Чужак обречён.
