Александр Операй
Девора
– Можешь звать меня Линдеманн.
– Даутцен, – соврала девушка и, чтобы скрыть смущение, пожала блондинке руку.
– Любишь светлое пиво?
– Я никогда не пила алкоголь.
– Это проще простого.
Линдеманн потащила ее в сторону набережной. И дальше. Мимо туристов и зазывал. На край гавани, где у самой воды стоял бар-ресторан. Двухэтажное здание с видом на всю бухту.
______________
Они сидели за круглым столиком, высоко над водой, и Линдеманн небрежно швыряла остатки креветок и жаренные красные картофельные дольки в набегающий океан. Она вся перемазалась чесночным маслом, но так и ни разу не ополоснула руки в миске с водой и лимоном, которая по-сиротски одиноко стояла на краю столика.
– Креветки трудно испортить, – сказала Линдеманн и отправила в рот целых три, – давно я так вкусно не ела.
Девушка кивнула. Она кое-как справилась с бутылкой светлого пива и теперь чувствовала себя нехорошо. Время будто замедлилось. Солнце никак не хотело упасть в океан. И вечер застыл.
– Мой папаша любил средневековые замки. Все эти стены, ворота и рвы. Вот и назвал меня Линдеманн. В честь какого-то старого лорда.
– Ты могла бы взять себе новое имя.
– Мне все равно. Вставь перо в задницу – птицей не станешь.
– Так говорил мой отец.
– И куда это его привело?
– Он убил человека.
Линдеманн отрыгнула.
Она повертела в руках бутылку пива и ткнула ей в девушку.
– Я помню речь шла о каком-то наследстве. Ты сирота? Или как?
– Мать умерла.
– Хочешь забыть эту суку?
Девушка вздрогнула. Она уставилась на Линдеманн испуганным взглядом, словно перед ней сидела злая ведьма из сказок, которая видит скрытое и знает тайное.
Блондинка улыбнулась.
– Не пялься. Это ведь просто. Видишь мужчину – значит проблемы с отцом. Встретила женщину – там все испортила мать. Я психологии не заканчивала, но кое-что понимаю. Сама из дома сбежала в четырнадцать лет. С тех пор болтаюсь по свету.
– Возьмешь меня на корабль?
– Это яхта, подружка.
Линдеманн кивнула в сторону швартовочных пирсов. Там, в бронзовом свете заходящего солнца, качались мачты. И было в этом что-то тревожное. Уходящее. Словно завтра уже не наступит. И вот последний день на Земле.
С гор сорвался Борей и принес первый по-настоящему холодный поцелуй грядущей зимы.
Мир изменился.
Девушке стало не по себе. Она огляделась по сторонам, словно очнулась от долгого сна и теперь не понимала куда ее занесло. Все стало бледным, кривым. Стены, мебель, пляж, океан. Но никто не кричал в ужасе и не вызывал полицию. Люди в ресторане сидели за столиками как ни в чем не бывало.
Где-то далеко под землей шел поезд метро. Призрачный свет мертвых звезд заливал побережье. Лодки качались. Мачты молчали. Только шорохи, скрипы.
– Что-то случится.
Линдеманн хмыкнула.
– Плевать. Скоро мы отправимся в кругосветку. Настоящее приключение. Вокруг света, подружка. И ничто нас не остановит. Мы свалим отсюда.
Девушка отставила пиво в сторону и положила на стол все свои деньги.
– Мой задаток за место на яхте. Завтра я привезу еще больше.
– Твой отец сейчас в городе?
– Нет.
– Хорошо.
Линдеманн сгребла деньги и спрятала их под футболку.
Девушка спохватилась.
– У меня ничего не осталось, чтобы добраться домой.
Блондинка пожала плечами.
– Ничего. Аарон тебя подвезет.
Она кивнула на парня, который только что вошел в бар-ресторан и оглядывался по сторонам.
– Он наш капитан. Сейчас я вас познакомлю.
Линдеманн заложила пальцы в рот и как следует свистнула.
______________
Аарон высокий и стройный.
Широкие плечи. Сильные руки. Накачанная грудь.
Он не красавец, как в кино или на обложках журналов. Но на него приятно смотреть. Он словно скульптура. Без малейшего изъяна. Глаза ровно посажены, лоб не слишком высокий. Волевой подбородок.
В его внешности присутствует некая грубая мужественность. И он кажется скрытым, недоступным. Девушка чувствовала рядом с ним неудержимую силу, которая могла схватить ее и потянуть за собой.
Он ведет автомобиль спокойно, без лишней суеты. Никаких обгонов и превышения скорости. Машина тяжелая. Она не спорт-кар или какой-нибудь дутый, пластмассовый универсал.
– Это Land Rover Defender 1983 года.
Голос у Аарона низкий с намеком на хрипотцу.
– Больше не выпускают. Он последний такой – с лестничной рамой, всеядным дизелем, неразрезными мостами. И совсем молодой старичок. Четыреста тысяч набегал. Распредвал приводится цепью, мир раздолбится, а эта шутка будет все там же.
Она никогда не интересовалась автомобилями, но слушает внимательно. Аарон говорит увлеченно. Она могла бы полюбить его только за голос. Лежать в темноте. И слушать об устройстве двигателя внутреннего сгорания. О масле в агрегатах трансмиссии и ШРУСах моста.
– Я не люблю быстрой езды. Иначе придется «ловить», постоянно подруливать. Этот пацан для другого. Он для души. Владеют им настоящие мужики. Те, кто на природе живет и вкалывает, работает в поте и грязи.
Он постучал по рулю.
Она улыбнулась. И почувствовала себя дурой.
Аарон ничего такого не говорил. Никаких шуток. Сальностей или подколов. Он все время болтал о внедорожнике. По сути мальчишка, который влюблен в свои игрушки и еще долго не будет замечать того взгляда, которым смотрела на него девушка.
Она захотела рассказать ему что-нибудь важное. Такое же ценное, как для него Land Rover Defender 1983 года.
Пришлось подождать. Но где-то на полпути к маяку парень наконец-то умолк.
И она, набравшись смелости, кинула ему пробный шар:
– В детстве у меня была змея. Ее звали Хатира.
Аарон посмотрел на нее долгим немигающим взглядом и едва не вырулил на встречную полосу. Там никого не было. Но машина вильнула, и девушку кинуло к парню. Она почувствовала его кожу; вдохнула запах.
В глазах потемнело. Берег и океан. Горы и хвойный лес. Все кружилось. Мелькало.
Когда она заговорила, ее голос дрожал:
– Теперь на побережье нет птиц. Все улетели. Хатира ела их яйца. Ничем другим она не питалась. Вскрывала скорлупу, словно консервный нож. По утрам она пряталась в рукаве моего платья. Обвивала руку от кисти до плеча. Холодная. Сонная. Иногда она просыпалась и к шепоту океана присоединялся шуршащий звук трущихся друг о друга чешуек. Так она пела. Потом выглядывала наружу и, убедившись, что на берегу нет птиц, уползала обратно в рукав. Черный ручеек. Моя скользкая ночь, которой нет никакого дела до света дня. Хатира не любила океан. Он слишком мокрый.
Девушка погладила себя по руке.
Там никого не было.
– Ты чего любишь змей?
Этот вопрос застал ее врасплох. Он был глупым. Как диалог в скабрезном романе из тех, что читала Анат.
– Они все ядовитые. Вроде. У моего братана была ручная одна. Типа мы как-то привязали к ней петарду. Так ее разорвало на две равные части. Шесть сантиметров. Два раза. Мы посчитали.
Машина свернула на узкую грунтовую дорогу, ведущую к скалам и дальше на холм к маяку. Аарон нажал на тормоз. Он выключил двигатель и некоторое время просто сидел, глядя вперед на старый дом.
– Тебя когда-нибудь целовали?
Она покачала головой.
Аарон потянулся к ней. Его лицо стало ближе. Оно закрыло собой океан и песок. Словно весь мир исчез. Они остались вдвоем. Еще чуть-чуть и их губы коснутся.
Делать было нечего.
Девушка нащупала ручку двери и вышла из машины, оставив Аарона и его влажные губы двигаться на встречу боковому окну.
Он какое-то время смотрел ей в след. Затем завел двигатель и уехал ни с чем.
Она ни разу не обернулась. И хорошо. А то бы Аарон увидел, как она смеется. Она не хотела обижать его еще больше. Он бы мог пожаловаться Линдеманн, и кто знает, чем бы оно обернулось. Прощай место на яхте? О таком даже страшно подумать.
Девушка пошла через сад к дому.
Трава и цветы захватили каждый клочок плодородной земли. Дикое поле. Россыпь зеленого, синего, желтого, красного. Маргаритки, георгина, лилии, олеандры, пионы. Все живет, тянется к солнцу, наполняет мир красками.
Нет и следа присутствия человека.
Здесь так было всегда. И никогда не изменится.
Анат говорила, что дом на маяке – странное место.
Он находится вне времени. Существует в разных мирах.
Сюда приходят призраки и мертвецы. Ищут способ начать все сначала. В другой Вселенной. Там. Может быть. Они все еще живы.
Девушка никогда в это не верила.
Но сегодня что-то не так.
Она замерла по среди сада и не может сдвинуться с места.
На пороге дома чужак. Он стучит в дверь. Просит впустить. Просит выйти наружу.
Он проделал долгий путь и добрался до края мира.
Он – это смерть.
Судный день.
Бледный. В черных одеждах.
Ему пора на тот свет.
Но зло существует.
Оно живет в этом доме.
И должно умереть.
Глава 8
Вот он.
Апокалипсис.
Среди пепла и пыли.
Ржавчины и мусора.
Сад разрушен и уже никогда не обретет прежнюю форму.
Высохшая трава и цветы оторвались от почвы и валяются под забором, напоминая волосы старика, почерневшие стволы красного клена и дуба тянут свои жуткие, искривленные ветки к бледному небу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, все еще сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.
Океан бьется о скалы. Волны взлетают вверх и тянутся к маяку. Башня вот-вот упадет. За годы борьбы со стихией фундамент просел и камни в стенах вышли наружу. Бурые подтеки ржавчины – трупные пятна, пробиваются сквозь лепру облупившейся краски. Сигнальная часть и смотровая площадка сдвинулись с места и скрепят под порывами ветра. Доски, перила и стекла падают вниз.
Ветхий дом у основания маяка скоро рухнет и погребет под собой дворик и сад, кусты можжевельника и сухую траву.
Вокруг ни души. Движение, шорохи, скрипы – все это ветер. Будто раздосадованный мальчишка, он швыряет в окна пыль и мелкие камни. Никто его не накажет.
Чужак не спешит подходить.
Он здесь лишний.
Живой в царстве смерти. Дом и маяк – молчаливое кладбище. Оно требует уважения и смирения с тем, что все кончено. Исход был предопределен с самого рождения.
Это страшная мысль. Она не дает чужаку сдвинуться с места.
Он зажат между домом и океаном. Он все еще здесь. И не знает зачем. Дорога привела его сюда? Или он сам стремился попасть на маяк? Увидеть девушку еще раз.
Под ногами галька и камни. Раньше песок. Но скалы разрушились, горы рухнули вниз. Теперь остались обломки. Вот и ходи по ним туда и сюда. Прошлое. Ни на что не годное воспоминание. Вперед ли назад. Вправо и влево. Куда ни сверни. К прежнему не вернуться.
Ветер скрипит.
Знает правду.
Чужак подошел к океану и принялся раздеваться.
Он хочет избавиться от грязи. За годы скитаний она въелась так глубоко, что скорее всего проникла под кожу и теперь находится в сердце.
Он скинул куртку, но вовремя опомнился. Набрал в саду сухой травы и веток. Развел на берегу костер. Пламя играло на останках Вселенной. Чуть дымило. Запах праздника на заднем дворе. Жаренные сосиски на палке. Печенная в пепле картошка. Всего этого у него не было. Только воспоминания.
Чужак наконец-то разделся. Бледный пришелец на побережье неизвестной планеты. Высокий, все еще сильный. Мышцы и жилы. Раньше он думал, что никогда не умрет. Но теперь видит, как усыхает. Вены черные. Кожа сморщилась и обвисла. Скоро на груди проявятся ребра.
Он послушал, как бьется сердце. Тихо. Спокойно. Выдохнул и бросился в океан.
Вода обожгла. Он едва не вскрикнул от боли. Холод схватил его и потянул на глубину. Там был лед. Белый, чуть голубой кусок расколовшегося айсберга. Он приплыл сюда из другой части света. Может быть тоже хотел взглянуть на девчонку. То была последняя красивая вещь на изуродованном побережье.
Чужак погрузился на самое дно.
Царившая всюду тьма принесла ему облегчение. Он забыл себя и больше не хотел вспоминать. Погружаясь в пучину, он думал о том, что лучше умереть, чем жить словно механизм, замкнувшись в себе.
Время прекратило свой ход.
Он не вернется. Останется здесь. В мрачной и холодной утробе. Словно Иона, который попытался убежать от Бога. Чужак вверг себя в глубину, в сердце моря, и потоки кружили его, и волны проходили над ним. Бездна заключила его, своими запорами навек заградила от мира.
Но из чрева преисподней звучали странные звуки, будто айсберг скреб по дну океана. Чужак вновь и вновь слышал неразборчивый шепот:
– Abyssum invoco. Vaal invoco. Padre mea, invoco.
Он поддался призыву. Вспомнил голос девчонки. И вынырнул на поверхность.
Мир по-прежнему бледный. Словно труп Отца в морге. Никаких признаков жизни. В ожидании похорон. И того, кто проведет древний обряд. Прочитает молитву. Бросит землю в могилу.
Прилив подхватил чужака и вынес на берег.
Там. Возле скал. Он нашел круг призыва.
Старые, потрескавшиеся от времени камни, собранные девчонкой в три круга. Все руны на месте. Ни песок, ни вода не добрались до них.
Он постоял на самом краю.
Камни молчали.
Кривая линия побережья. Дом и маяк.
Пустота.
______________
Он вернулся к костру.
Закинул остатки хвороста и травы. Пламя не грело.
С неба сыпал снег.
Жуткий холод.
Чужак завернулся в одеяло. Дрожал. Клацал зубами. Не хотел идти к дому. Боялся приблизится к маяку. Ведь она была там.
Мертвая. Живая.
Он стал смотреть, как падают снежинки в костер.
Потом, когда надоело, принялся считать камни на берегу.
Все что угодно. Лишь бы не думать о девушке.
Сбылось все, что она говорила.
Словно проклятие. Злой приговор.
Она была ведьмой. Теперь нет сомнений. Мрачная, грустная девочка. Словно из фильма.
Она шептала ему в самое ухо:
– Иногда я думаю. Я верю. Мне кажется. Плохое случилось в тот самый день, когда твой Отец заставил меня сделать аборт. Весь этот долбанный мир сдох вместе с моей маленькой дочкой.
Он отмахнулся от боли.
В кармане рюкзака чужак обнаружил последнюю банку фасоли. Разогрел ее и проглотил содержимое в три захода. Мерзкая каша. Будто снова вернулся в детство. Со всеми «полезными» завтраками, которыми его пичкала мать.
Свет дня угасал.
На горизонте то и дело мерцали молнии.
Гнев и ярость.
______________
Он постоял на пороге.
В доме грязно и пусто.
Хаотическое, убогое окружение. Мебель разломана и валяется под ногами. Книги, картины и фотографии разодраны в клочья. Разбитые зеркала. На полу трещины и разломы.
И этот ужас. Кошмар и разруха. Они натолкнули чужака на странную мысль.
Все здесь ад.
Наказание за грехи прошлой жизни.
И он – единственный грешник, ради которого существует этот дурдом.
Чужак давно умер.
Еще до встречи с девчонкой.
Непрощенный. Жестокий. Злой демон.
Мертвец.
Она вернула его из небытия. Призвала с помощью древних рун на побережье.
Завершила обряд. Произнесла заклинание. Вырвала его душу из бездны. И он откликнулся на ее зов.
И теперь чужак здесь.
Бесцельный. Бессмысленный.
Обреченный возвращаться в дом на берегу океана снова и снова. Совершать один и тот же маршрут. Убивать все тех же людей. Потому что все они тоже грешники.
Вот предел известного мира.
Вот он ад.
______________
Мать стояла на берегу океана.
Мертвая. В самой лучшей одежде.
Он помнит каждую вещь. Потому что сам выбрал этот наряд. Чтобы она была в гробу, как живая. Никто не должен думать иначе. Мать не могла уйти. Бросить ребенка. Оставить его умирать в одиночестве.
Покойница звала в другой мир. Это длилось целую вечность.
Океан высох. Дно потрескалось. И там, в разломах, светился ад.
Мать брела в этом безжизненном пространстве, пересекая черту.
Ее силуэт медленно таял. Она стала тенью. Исчезла.
Чужак проснулся и лежал в темноте.
______________
Утром снег.
Странная вещь на побережье.
Черные камни торчат из-под белой пыли. Будто после пожара. Все сгорело, а сверху костная пыль. Останки людей и животных. Пожухлые водоросли торчат отовсюду длинными, кучерявыми париками.
Остов лодки. Ребра китов. Ржавые корабли. Перья птиц. Брошенные машины. Пустые раковины и банки из-под диетической колы.
Всему тысячи лет.
Он хозяин этих сокровищ.
Бродит вдоль линии прибоя. Туда и обратно. Остановится, глянет на океан. И тот швырнет в него пену. Брызнет волной. Гонит прочь. Назад. В глубь мертвого континента. Возвращайся в свой мир, дурачок.
Человек на морском берегу никак не найдет себе место.
Бескрайняя даль океана смотрит в него. И впервые чужак замечает взгляд этой бездны.
Здесь нет ничего.
Только маяк.
______________
Он поднимается по ржавой лестнице.
Среди скал и бушующих волн.
Он слышит ропот. Песнь моряка. Одинокая дума о возвращении к жизни на берегу. Но больше нет ориентиров. Навигации. Ни днем, ни ночью.
Сооружение разрушается. Еще чуть-чуть и все рухнет.
В вечной борьбе с неизбежностью свет чистого разума меркнет. И в этой глубокой, непроглядной пучине, чужаку не найти вход и выход.
Лампа давно не горит. Все корабли на побережье разбились о скалы. Сели на мель и гниют.
Бледный рассвет ничего не скрывает.
В полой башне на верху маяка лежит ужас.
Желтое платье треплется на ветру.
Оно нисколько не изменилось.
Все эти годы так и валяется на полу рядом с лампой.
Дешевое. Выцветшее. Кое-где видны следы многочисленных стирок. Пятна крови. Рваная ткань на груди.
Девчонка носила его.
Красивая. Молодая.
Юбка была слегка чересчур. Открывала чужаку на показ длинные, стройные ноги.
Она ему нравилась.
Ее ступни, колена и бедра.
Остальное забыл. Не хотел помнить.
Ее голос и мысли.
Он бы мог взять девчонку. Поступить также, как сделал Отец.
Но оставил. Дал умереть.
Теперь только ветер прикасается к платью. Он хороший любовник. Поднимается вверх, опускается вниз. Ничего не упустит. Будет гладить ее целую вечность. Пока этот мир все еще здесь.
Чужак обходит платье стороной и какое-то время стоит на краю башни.
Там океан виден лучше. Волны идут от самого горизонта. На глубине, вода темная, будто под ней скрывается огромная туша. Нечто мрачное, первобытное скрыто от глаз. Он знает. Девчонка ему рассказала. Там спят Туннану и Латану. Огромные змеи. Драконы, порожденные водами великой бездны. Чудовища с удлиненным, вытянутым телом и с раздвоенным хвостом.
Она хотела быть чем-то таким.
Могучим и страшным.
Он смеется.
Один в пустоте.
Кашляет кровью.
И хочет, чтобы сердце наконец-то сорвалась с насеста. Вылезло наружу через рот. И зажгло свет на маяке.
Чужак опускается на колени. Он тянется к желтому платью. Его пальцы в крови.
Капли падают вниз.
Старая, истлевшая ткань становится красной и вдруг превращается в пепел. Рассыпается в пыль.
Ветер врывается в башню.
Он подбрасывает останки девушки в воздух и несет к океану.
Прах летит над волной.
И там исчезает.
В ярком всполохе Солнца.
Огромное. Белое.
Прорвавшееся через облака.
Оно никогда не погаснет.
______________
Океан знал его имя.
Звал к себе.
На берегу лежат древние руны. Они шепчут:
– Abyssum invoco. Vaal invoco. Padre mea, invoco.
Чужак слышит эти слова сквозь пространство и время.
Он заносит ногу и со всей силы бьет по кругу призыва.
Старые, потрескавшиеся от времени камни разлетаются по всему побережью.
Больше он никогда сюда не вернется.
Это место потеряло над ним всякую силу.
Чужак уходит на юг.
Прочь от города и океана.
Где-то там за перевалом пустыня. Она тянется во всех направленьях. Но все же не целую вечность.
Люди виновные в смерти Отца прячутся в руинах столицы.
Он найдет их.
Закончит последнее дело.
Глава 9
Лодка уходила от берега все дальше и дальше.
Быстро. Легко.
Вот пересечет черту подводного течения и уже никогда не вернется обратно.
Было бы здорово наконец-то покинуть маяк и чертов дом на побережье. Написать историю о чем-то другом. Отправиться за горизонт. О чудо! Какое множество прекрасных лиц! Как род людской красив! И как хорош тот новый мир, где есть такие люди!
Девушка бросила взгляд на чужака.
Этот другой.
Огромный и сильный.
Словно всю жизнь держал в руках молот и лупил себя им по лицу. Квадратный во всех смыслах этого слова. Сплошные углы. Стена или шкаф. Она еще не решила.
Молчаливый.
Смотрит на нее сразу. Целиком. Так, словно она человек-Солнце. Или звездное небо. Нечто, для всеобъемлющего взгляда. В его голубых глазах – тоска всех философов, начитавшихся раннего Ницше.
Он хотел увидеть Анат.
И вот теперь лупит веслами по воде.
Скоро встретятся.
Жаль, что телевизор утонул вместе с трупом матери. Мог бы служить ориентиром.
Она зачерпнула океан ладонью и набрала его в рот.
Холодный и мокрый.
И от этого ей стало радостно.
Она улыбнулась.
Чужак бросил на нее странный взгляд.
Девушка подняла глаза и прочитала по памяти:
Непокорная голубая волна
все бежит, все бежит, не кончается.
Море Черное, словно чаша вина,
на ладони моей все качается.
Я все думаю об одном, об одном,
словно берег надежды покинувши.
Море Черное, словно чашу с вином,
пью во имя твое, запрокинувши.
Неизменное среди многих морей,
как расстаться с тобой, не отчаяться?
Море Черное на ладони моей,
как баркас уходящий, качается.
– Красиво.
– Анат говорила – поэзия грузит.
Чужак пожал плечами. Словно сдвинулись и опустились две скалы.
– Она курила сигареты с ментолом. Отец говорил такие нравятся только шлюхам.
Девушка помолчала. Потом добавила в голос спеси:
– Много он знал. Твой отец.
Чужак поднял весла.
– Долго еще?
Девушка обвела океан взглядом.
Вот. Кладбище для Анат.
– Она где-то здесь.
– Что ты имеешь ввиду?
– Прыгни на дно. Сам все узнаешь.
Он заглянул через борт в глубину.
Там была тень. Черная. Огромная. Будто нечто скрывалось в пучине от мира.
Девушка решила сказать ему то, о чем никогда никому не говорила. Это было что-то вроде проверки. В конце концов он ведь тоже мог оказаться еще одним Аароном.
– Здесь спят драконы. Туннану и Латану. Огромные, извивающиеся змеи.
– Я вижу.
Она открыла рот. Потом закрыла.
Чужак все смотрел на дно океана.
– Они ее съели, – сказала девушка, – от Анат ничего не осталось.
– Ну и плевать.
Он встал и принялся расстегивать джинсы.
– Отвернись.
Потом, не дожидаясь ее реакции, вынул член и принялся мочиться на могилу Анат.
У него был здоровенный шланг. Как и все в нем. И потому, казалось, этому не будет конца.
Он писал в океан целую вечность.
______________
Готовить она не умела.
И просто сидела на кухне рассматривая чужака.
Он управлялся с ножом ловко и яростно. Резал овощи и мясо так, будто участвовал в очередном шоу для домохозяек. Сковорода слушалась его беспрекословно.
– Я веган, – сказала девушка.
И ничего.
Никаких лекций на тему вреда для здоровья. Рассказов о том, что она слишком худая и уже стала похожа на вешалку для одежды. Такую замуж никто не возьмет. Ну ведь правда. Это же важно.
Чужак не стал заставлять ее попробовать хотя бы кусочек. Молча поставил рядом с девушкой тарелку с салатом и ломоть черного хлеба. Она поковырялась там ради приличия. В то время, как он накинулся на мясо с завидным аппетитом.
Впрочем, салат был неплох. Чужак добавил туда немного горчицы и ростки молодого гороха. Помидоры, огурцы, ялтинский лук и вездесущее авокадо.
Он съездил в город. Забил холодильник продуктами и водой.
Целый праздник.
Ее день рождения.
– Спасибо.
Он не ответил.
Вилка и нож на секунду замерли над мясом. Потом вновь занялись делом.
Она редко видела мужчин так близко.
Наедине.
Обычно они были где-то там. На безопасном расстоянии. В сериалах по телевизору или в машинах на дороге.
Но до встречи с чужаком она никогда не задумывалась над тем, какие мужчины ей нравятся.
Болтливые, как Аарон или этот.
Молчаливый.
Слегка ненормальный.
Он даже имя у нее не спросил.
Какое-то время она раздумывала над тем, что скорее всего в такой ситуации нужно позвонить в полицию или в дурдом, а лучше всем сразу. Но отбросила эту мысль. Она была скучной и слишком правильной.
– Ты с ней спал?
Чужак уронил вилку.
Она звонко стукнулась об пол и полетела куда-то под раковину.
Он не стал поднимать.
Смотрел на девушку. Никакой злости или обиды. Просто оценил ее. Внешность и что-то еще. Понятное только ему.
Чужак отодвинул тарелку, будто она мешала ему говорить или броситься через стол чтобы схватить девушку за волосы и как следует стукнуть.
Он сжал руки в кулак и спросил:
– Хочешь знать правду?
И вот теперь она увидела это.
Мужчина не считал ее взрослой. Нашел здесь глупую девчонку, которая ничего не понимает. Она для него ребенок, которого нужно учить. А это ему уже давно надоело. Он слишком часто встречал таких женщин. Привык. И ничего другого не ждал.
Было обидно.
Она разозлилась.
С чего вдруг ему так легко удалось зацепить ее?
Девушка откинулась на спинку стула и улыбнулась. Развела руки в стороны.
– Давай. Расскажи. Вот будет смеху. Еще один мужчина объяснит женщине смысл числа 42. Всем лицам ростом больше версты надлежит покинуть зал суда.
Взгляд чужака помрачнел.
Тень побежала за окном кухни.
Деревья качнулись. Грохнул прилив.
– Анат трахалась со всеми подряд.
– Это не новость.
– Тогда ты знаешь каких мужчин она выбирала.
Девушка помолчала.
Мать приводила домой только сильных. Физически развитых. Огромных, как чужак, который сидит сейчас на кухне с таким видом, будто поел дерьма, а не мяса с тушёными овощами.
– Наверное, ей нравились шланги, как у тебя.
Он пропустил дурацкое замечание мимо ушей.
Смотрел на нее. Напряженный. Готовый сорваться с места.
– Мой Отец познакомился с Анат через приложение в телефоне. Эта женщина отправила своего бывшего мужа в тюрьму за изнасилование. Он поклялся убить Анат, как только выйдет из тюрьмы. Все это время она искала самого сильного человека, которого только можно найти. И мой Отец соответствовал описанию. Пару лет назад бывший муж Анат вышел на свободу, выследил моего Отца и застрелил его на пороге собственного дома. Потом облил тело бензином и сжег по среди улицы на глазах у соседей.
Он помолчал и продолжил:
– Анат говорила. Она предупреждала меня. Искала защиты, но я оказался придурком. Не слышал ее. Я виноват.
Все слова раздельно.
Никаких эмоций. Здесь только факты.
Голос ни разу не дрогнул.
Чужак прекрасно владел собой. Но она заметила, как что-то в нем изменилось. Он постарел. Его кожа сморщилась и стала бледной.
Она молчала.
Ей было о чем вспомнить.
То письмо.
Единственное, которое она написала своему отцу в тюрьму.
Чужак встал и вымыл посуду.
______________
Она всегда хотела умереть в чем-нибудь красивом.
Платье Шанель. То самое. Маленькое. Черное. Из 1926 года.
Революция.
Символ независимости и сексуальности. Бунт против навязчивой моды.
Образ Одри Хепберн от Givenchy.
Идеальный фон для экспериментов с аксессуарами.
Но у нее ничего такого не было.
И потому она носила вещи Анат.
Желтое платье. Старое. Выцветшее. Давно вышедшее из моды. Вот в чем он ее похоронит. Прямо там. Под деревьями в саду за домом.
Чужак возился с травой и цветами полдня, а потом, когда сорняков не осталось, принялся за покосившийся забор. Поменял гнилые доски и поправил несколько старых столбов.
Он где-то нашел инструменты. Гвозди. Молоток. Пилу. Может притащил их с собой в «Ниве» или купил в городе, когда ездил туда за продуктами для обеда.
Что-то в нем было от железного дровосека.
Словно он потерял свое сердце и теперь искал его в пожухлой траве, под забором, среди корней деревьев. Он выгреб старую листву со двора и теперь собирал ее в мусорные пакеты.
Угрюмый. И одинокий.
Она принесла ему стакан холодной воды и спросила:
– Хочешь знать правду?
Он царапнул ее взглядом и отошел в сторону.
Воду не взял.
Глянул на океан.
– Говорят, в первом браке ищешь совершенство, а во втором хочется правды.
– Я не была замужем. Откуда мне знать.
– И все же хочешь быть честной.
– Это я.
Он не понял.
Так и стоял. Прятал взгляд. Не хотел ее видеть. Может быть, считал ее глупой или совсем некрасивой.
Она вздохнула. Не любила все объяснять. Он бы мог и сам догадаться. Если бы взглянул на нее. Посмотрел прямо в глаза. Увидел в ней женщину.
– Твой отец умер из-за меня.
Чужак дернулся. Но усилием воли остался на месте. Его руки повисли вдоль тела. И болтались туда и сюда. Но ветра не было.
Она говорила долго.
Там была вся история.
Изнасилование. Аборт. И странное. Жестокое письмо.
Солнце успело упасть в океан.
Тени деревьев уползли в сторону дома и там замерли под порогом в ожидании ночи.
В конце. Когда она сказала чужаку, что была счастлива только один раз в жизни, в тот самый день, когда его отец сдох, он ударил ее.
Мог убить.
Но ушел к океану.
И бродил там до темноты.
______________
Позже.
Она показала ему комнату своей матери.
Стояла в дверях, не решаясь войти.
На кровати, в складках одеяла лежал морской змей. Мертвый ручей. Может быть ночью он оживет. Убьет чужака. Прогонит его из этого дома. Мира. Вселенной.
След от удара ладонью наотмашь все еще горел болью на щеке и переносице.
Она видела аспида так же четко, как лицо чужака.
Мужчина обвел комнату взглядом и ничего не сказал.
Он подошел к окну и смахнул пыль с печатной машинки.
Пустой белый лист давным-давно пожелтел. И, казалось, рассыпится в прах от малейшего прикосновения. Но этого не случилось. Будто некая волшебная сила вновь скрепила бумагу, сгладила неровности, вдохнула в нее новую жизнь.
Чужак нажал несколько клавиш и сдвинул каретку налево.
Старая печатная машинка, в которой буква "м" похожа на "п", стучит по пропитанной чернилами ленте, оставляя на листе отпечаток мысли. Образ. Картинку. Нечто, пришедшее сюда из другого мира, невидимого для глаз девушки.
Она оставила чужака на едине с призраками прошлого и спустилась на первый этаж.
Какое-то время она сидела на диване в гостиной и смотрела на свое отражение в экране телевизора.
Некрасивая.
Верно?
Чужак ни разу не посмотрел на нее, как на женщину.
Она знала, как это бывает. Словно искра. Яркий всполох взрыва на Солнце. Но между ними ничего такого не было. Он бы убил ее. Там в саду. Но удержался.
Почему?
Девушка пожала плечами.
Ну и черт с ним.
Пусть идет на хер.
Завтра она поедет в город. Отдаст Линдеманн все деньги Анат и отправится в другие миры. Это был путь на свободу, который она наконец-то нашла. Выход из лабиринта прежних событий.
Где-то в гараже есть канистра с бензином.
И это неплохо. Можно сжечь все мосты.
Пусть так и будет.
Пусть.
______________
Она проснулась ночью.
Что-то было не так.
В скрипучем, холодном доме. Сквозь гул океана. Через стены и коридоры.
Она слышала это.
Стук печатной машинки. И едва уловимый «дзинь», когда строка заполнялась, и каретка возвращалась назад.
Но было что-то еще.
Шипение змей.
Анат снова жива? Или то был ее призрак, вошедший в дом под покровом ночи, преодолев все защитные руны и охранные знаки? Нужно было сжечь старую ведьму, а не топить в океане. Огонь очищает. Сжигает даже самое сильное зло.
Девушка отбросила одеяло.
Кошмарные тени деревьев ползли по стенам комнаты.
Затонувший лес качался на холодном ветру.
Но за окном ничего не было.
Белая линия пляжа и океан.
Высоко в темном небе светила Луна. Кусок застывшего камня. Огромный и мертвый. Труп, прикованный гравитацией к старухе Земле. Ее мертвая дочь. Сегодня она не была прекрасной и поэтичной. Была лживой. Кошмарной. Уродом.
