Александр Операй
Девора
Трупные яды.
Их названия звучат, словно лекарства.
Плита над могилой – древняя защита от смерти. От человека, который умер из-за инфекции или вируса. Менингит. Пневмония. Туберкулез. Сибирская язва. Чума.
От того дерьма, которое может выбраться наружу.
Люди пишут на плитах имена своих мертвецов. Думают, что так будет проще их отыскать. Но там, на глубине, только кости и волосы. И больше нет ничего и никого.
Чужак бродит среди могил.
Еще один призрак.
Мертвец.
Он приехал сюда для разговора.
Приберег пару слов для Отца.
С последней их встречи прошли тысячи лет.
Но чужак помнит.
Словно это было вчера.
______________
В то утро – туман.
Город – призрак.
Машина тащится с окраины, пробираясь к центру.
Грязные улицы, забитые канализации, проститутки на углу церкви, огромные лужи и ямы.
Но вот многоэтажные дома сменяются особняками и виллами. Вместо мусора на обочинах зеленеет трава. В асфальте дороги нет трещин. Все прекрасно. Идеальный район.
Чужак глотает черный кофе из пластикового стаканчика и прикуривает сигарету. У него плохое настроение. Встреча с Отцом не сулит ничего хорошего. Очередное выяснение отношений.
Старик бросил Мать. Оставил ее умирать в дешевой больнице.
Тут не о чем говорить. Только кричать друг на друга.
И так каждый раз.
Нет в мире никого хуже, чем родственники.
Чужак тормозит рядом с особняком в самом центре квартала.
Всюду деревья.
Дорожка из желтого кирпича тянется от ворот к дому, исчезает в аллее из кипарисов. Там каркают птицы. Фамильяры Отца кричат в след чужаку. Пророчат несчастье.
Мрачные тени бродят по стенам и окнам особняка.
Чужак какое-то время стоит на пороге. Потом делает глубокий вдох и открывает входную дверь.
Старинная мебель. Потертая и уродливая. Русский барокко во всей своей красоте. Все нужно выбросить и сжечь на заднем дворе. В гостиной огромный камин, который никто никогда не разжигал. Со стен, выкрашенных в зеленый, якобы успокаивающий цвет, смотрят портреты Отца. Их штук десять. Все из разного времени. Древний Рим. Средневековье. Эпоха бесконечной войны.
Дальше Макс Эрнст. Арнольд Беклин.
«Искушение святого Антония» и следом «Остров мертвых».
Черный рояль у окна.
Чужак открывает крышку и наигрывает «The Unforgiven».
– Герой этой песни зовет себя «Непрощенный». Глупец, который всю жизнь слушал других. Обреченный на поражение в своем бунте. Не в силах простить этого ни себе, ни окружающим.
Голос Отца звучит в старом доме, как отклик демона с другой стороны бездны.
Страж пустоты. Он стоит в проеме кухни и смотрит на Сына.
– Обнимешь меня?
– Что тебе нужно?
– Поверни голову так, чтобы я видел.
Чужак отходит к стене.
Отец рассматривает шрамы на левом виске Сына.
Тишина невыносима. Старый, умирающий дом скрипит под порывами ветра. Любое движение в здешнем воздухе, кажется нарушением запрета врача, пациент которого остро нуждается в абсолютном покое.
– Это все твоя Мать. Она научила тебя только плохому. Вся эта музыка. Книги. Стихи. Не этого я хотел для тебя.
– Когда-то давно ты читал мне Есенина.
– Я теперь другой человек.
Старик роется в кармане халата, достает пистолет и наводит на Сына.
Пушка старая. Времен Второй мировой. Пуля, выпущенная на расстоянии десяти метров, пробивает стальную каску.
Отец говорит:
– Это хорошая вещь. Удобная форма рукояти, малый разброс и отдача. Точность и кучность стрельбы. Настоящее совершенство для своего времени.
Чужак пожимает плечами. Старье, да и только. На войне он видал и покруче.
Он хочет курить, но не решается достать сигарету в присутствии отца.
Старик снимает пистолет с предохранителя.
– Хочешь я закончу то, что ты начал?
Руки Отца перестали дрожать, морщины на лице разгладились, мутный кисель в глазах исчез, уступив место их истинному голубому цвету.
– Из всего, что ты совершил, – Отец тычет дулом пистолета в шрамы на голове Чужака, – это самое глупое.
– Мне тогда было четырнадцать лет.
– Ну и прекрасно, что все теперь в прошлом.
Старик кладет пистолет на стол у камина.
– Я купил новый дом на побережье. Этот теперь будет твой.
– Мне он не нужен.
– Я не буду врать и говорить, что любил твою мать всю жизнь. Может год или два.
– Срок годности всех твоих чувств.
– Нам было хорошо вместе, а потом родился ты. Не думай, что ты что-то испортил, просто многое поменял. Теперь я хочу изменить твою жизнь. И так круг замкнется.
– Все эти годы ты был безразличен ко мне.
– Я старался на тебя не влиять.
– Зачем тогда быть Отцом?
– Люди плодятся. Так устроена жизнь.
Чужак сжимает и разжимает кулаки.
Злоба – воробьиное слово. Копится в карманах пальто.
– Я встретил женщину. Она не такая, как современные дамы. Все они давно превратились в мужчин. Проникли повсюду: алкоголь, наркотики, деньги, власть, футбол. Но им не хватает одной важной детали. Они все еще не пришили себе член… но основательно его приручили.
– Избавь меня от мизогинии.
– Анат разделяет мои взгляды на жизнь, сынок. Такое редко бывает. Она хороший психолог. И помогла мне измениться. Ты должен с ней познакомиться. Я буду рад, если ты придешь к нам на свадьбу.
Чужак слетает с катушек.
Он смеется.
Из него рвется лай. Вой.
В глазах стоят слезы.
Он догадался.
Кусочки пазла встают на места.
Лицо Отца становится бледным.
– Я сказал что-то смешное?
– Нет. Просто вспомнил свой последний визит к психиатру.
Отец разводит руки в стороны.
– Я родился с искривленным носом.
– Никогда этого не замечал.
– Ты же не Мать, – чужак пятится назад, ближе к выходу, – это обнаружилось на медкомиссии перед тем, как я попал в армию. Я почти не дышу левой ноздрей.
– И как это связано с психологией?
– Мой лечащий врач говорил, что из-за этого в легкие поступает меньше кислорода, как и во все другие органы, в том числе в мозг. Это приводит к постоянным депрессиям, которые не вылечить групповой терапией.
– Так почему ты не сделал операцию?
Чужак снова смеется.
– Он сказал, что я не похож на человека, который страдает депрессией.
______________
Могила Отца.
Плита на земле.
На самом краю кладбища.
Забор рухнул, и теперь она вроде как в чистом поле.
Одинокая. Укрытая ржавой травой.
Чужак прилег рядом. На самом краю.
Глянул в небо и громко сказал:
– Я всегда тебя ненавидел.
Что-то сдвинулось там. Под землей.
Он почувствовал это.
Но не дал ему выбраться из могилы.
Не хотел, чтобы Отец снова вернулся.
Глава 7
Вот он.
Предел человеческой цивилизации.
Высшая точка в развитии.
Мегаполис, в котором проживает более половины населения планеты.
На фасадах домов светятся сотни экранов. Телевизионные и интернет-каналы жаждут внимания: экстренные выпуски новостей, ток-шоу, легкое порно и бесконечные сериалы. На каждом шагу рестораны еды и магазины одежды.
За внешним благоустройством скрывается внутренний упадок.
На въезде в центр руины. Там была церковь. Над ее вратами золотыми буквами написаны слова из Откровения: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни».
Толпы на улицах в поисках смысла. Их лозунги говорят: «Люби Бога», «Люби людей», «Служи миру», но вместо этого выражение их лиц показывает: «Тебе здесь не место».
Гуманизм, материализм и упадок христианских ценностей.
Но самые популярные вещи со скидкой.
Девушка думает о смерти.
Она прочитала гору книг и посмотрела слишком много фильмов о конце света. И теперь ей очевидно, что это худшее место для встречи зомби-апокалипсиса. Здесь тысячи кладбищ и миллионы живых. Маленький вирус. Инфекция. И уже не спастись. Лабиринт. Мышеловка.
Она прошлась по улицам и ничего не почувствовала.
Умрет здесь и не сможет воскреснуть.
Она темная, злая сущность, которая мечется в поисках выхода из кошмара. Порно-театры зазывают на виртуальные представления. Ночные клубы и бары предлагают забыться под музыку, танцы и алкоголь. За каждым углом шоу-программы, тематические мероприятия, выступления звёзд. Обрывки слов, сигналы машин, удары дверей, топот шагов и лай сумасшедших собак сливаются в единый и непрерывный гул, которым город пугает девушку.
Она прижимается к стене дома и закрывает глаза.
Тошнота и удушье.
Приступ длится целую вечность.
Было утро, а теперь уже полдень.
Где-то далеко-далеко шумит океан.
Волны бьются о берег.
И этот звук дарит надежду. Зовет ее к себе. За край этого мира.
Она идет на встречу приливу. Покидает центр и спускается к побережью. Никто не видит ее. Она призрак.
Город живой. Но совсем некрасивый. Огромный, каменный и пластмассовый.
Он скоро умрет.
______________
Ее план был простым.
Мать оставила после себя кучу денег. И теперь она могла потратить их. Нанять яхту. Купить место на корабле. И уплыть за край света. Она никогда не вернется. Ее ждет огромный мир, в котором девушка затеряется и перестанет быть собой. Тонкой. Изломанной. Мертвой. Там все будет новое. И она начнет жить под другим именем.
Назовет себя Алиса.
Или Даутцен.
Ольга, Александра, Ленура.
Не все ли равно. Лишь забыть мерзкое прошлое. Для этого любое имя сойдет.
Едва спустившись к воде, она почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Яхтенная марина располагалась в естественной бухте, выгнутой полумесяцем в сторону юга. В ста метрах от берега, параллельно набережной, шел бетонный мол с двумя башенками сигнальных огней. Его старые бока, поросшие водорослями и мидиями, сливались с ландшафтом.
От берега в океан тянулись три швартовочных пирса, вдоль которых стояли яхты и катера.
Ближе всех к подъездной дороге горделиво покачивались роскошные океанические красавицы с блестящими хромированными леерами, зачехленными спутниковыми антеннами, тонированными стеклами мостика, гидроциклами на корме и прочими атрибутами шика. Даже кнехты, к которым от этих морских королев тянулись белоснежные канаты, сияли бронзовым блеском.
Катера и яхты попроще располагались чуть дальше, словно боялись показаться уродинами на фоне старших сестер. Здесь было все: невероятное количество слоёв краски, наваренные кустарные мангалы и держатели для удочек, пластиковые столы и стулья на единственной полуоткрытой палубе и шапки изношенных двигателей, куски брезента, гидрокостюмы и сотни баллонов с воздухом, пустые бутылки и кучи мусора.
Рядом с чудовищами Франкенштейна покачивались старенькие, но ухоженные спортивные девятиметровые яхты с полным килем. Их железные мачты без намёка на ржавчину, тянулись вверх как придорожные кипарисы. Потёртый, но целый такелаж еле слышно поскрипывал на блоках.
К среднему пирсу шел рельс тельфера от эллингов, плавно огибающий ремонтный сухой док, на стенах которого, как портреты в музее, висели старые покрышки с всклокоченным ржавым кортом. Там же находилась небольшая наблюдательная рубка.
Все остальное пространство гавани облепили моторные катера. Дюралевые плоскодонки, пригодные лишь для несерьёзной рыбалки и спортивные монстры с футуристической геометрией корпуса и линией из четырёх, а иногда и шести двигателей.
Игривая волна качала все это, как нежная мать. Бухта казалась живым существом.
______________
Она обошла каждый пирс.
Большая часть яхт пустовала. Остальные катали туристов вдоль побережья. Никто здесь не собирался в длительное плавание по открытому морю. Жизнь и так хороша.
В паре мест девушке отказали. Слишком мала. Никому не нужны проблемы со сбежавшими из дома подростками. Кто-то принял ее за блаженную и прогнал с матюками.
Были и те, кто смотрел на нее странным взглядом. Их глаза бегали по худющему телу девушки туда и сюда. Ноги, бедра, грудь, рот. Словно там прилип ценник.
– У тебя красивые губы, – сказал ей мужчина с толстым грубым лицом. На нем был поношенный, пропыленный костюм. От него несло алкоголем.
Уставшая. Разочарованная.
Она села на край пирса и свесила ноги.
В воде плавала рыбка. Блуждала между девушкой и ближайшим катамараном. Казалось, что она искала друзей и подруг. Но тени с поверхности держали ее здесь. Пугали. Не давали уплыть.
Девушка пересела в другое место, и рыбка юркнула в сторону мола и дальше на выход из бухты. Она помахала ей в след и вытерла слезы. День на исходе. Пора возвращаться домой.
Кто-то окликнул ее:
– Эй. Хватит реветь.
Блондинка стояла на корме старенькой яхты и улыбалась ей. Крупные белые зубы. Жилистая. Сильная. С фигурой борца. Слишком взрослая, чтобы заинтересовать девушку.
Она не ответила на ее улыбку.
– Извините. Я уже ухожу.
Блондинка пожала плечами и зашла с другой стороны:
– Эта красотка моя. И на ней есть свободное место.
Девушка критически оглядела посудину.
Яхта будто вчера вынырнула из преисподней, преодолев тысячи световых лет. И на этом пути, разбиваясь о волны, она потеряла былое величие, пережила сотни невзгод и стала чем-то другим. Здесь она сохла на солнце, словно труп неизвестного зверя, выброшенного прибоем на берег.
На такой развалюхе вряд ли можно куда-то добраться.
Но девушка ничего не сказала. У каждого корабля есть душа. Зачем обижать?
Блондинка заметила ее разочарование и поспешила объяснить:
– Это классика жанра. Корпус с длинным килем, транец кормы скошен… Она для тех, кто ищет романтики. Ветра под парусом. Здесь нет роскоши и комфорта, только стихия.
– Выбор настоящего моряка?
Хозяйка яхты хрюкнула и рассмеялась. Но вдруг осеклась и взглянула на девушку холодным, расчетливым взглядом.
– Деньги у тебя есть?
Океан бьется о берег.
Его ропот угрожающе мрачный.
Он шумит, как стиральная машина.
Девушка достает из-под платья потрепанный кошелек и показывает блондинке толстую пачку крупных купюр.
– Ты ограбила банк?
– Нет. Это наследство.
– Везет. Вот говорят, деньги дарят свободу. Можно уплыть на край света. Начать новую жизнь. Слышала про такое? Полная чушь. От себя не спастись.
Блондинка задрала футболку, обнажив накачанный пресс и часть груди. На левом боку у нее была татуировка. Некрасивая. Грубая надпись.
– Omnia mea mecum porto. Мое дерьмо всегда со мной.
Девушка улыбнулась.
– Ты плохой человек?
– Как и все здесь, подружка.
Блондинка спрыгнула с яхты на пирс. Вытерла грязные руки о шорты.
– В шестнадцать лет я родила мальчика. И отдала его чужим людям. Он теперь их, а мое всегда при мне.
Она ткнула большим пальцем в грудь. Так словно гордилась собой. И ей не было никакого дела до того, что о ней могли подумать другие люди. Весь ее вид говорил: «Я знаю себя».
– Можешь звать меня Линдеманн.
– Алиса, – соврала девушка и, чтобы скрыть смущение, пожала блондинке руку.
– Любишь светлое пиво?
– Я никогда не пила алкоголь.
– Это проще простого.
Линдеманн потащила ее в сторону набережной. И дальше. Мимо туристов и зазывал. На край гавани, где у самой воды стоял бар-ресторан. Двухэтажное здание с видом на всю бухту.
______________
Они сидели за круглым столиком, высоко над водой, и Линдеманн небрежно швыряла остатки креветок и жаренные красные картофельные дольки в набегающий океан. Она вся перемазалась чесночным маслом, но так и ни разу не ополоснула руки в миске с водой и лимоном, которая по-сиротски одиноко стояла на краю столика.
– Креветки трудно испортить, – сказала Линдеманн и отправила в рот целых три, – давно я так вкусно не ела.
Девушка кивнула. Она кое-как справилась с бутылкой светлого пива и теперь чувствовала себя нехорошо. Время будто замедлилось. Солнце никак не хотело упасть в океан. И вечер застыл.
– Мой папаша любил средневековые замки. Все эти стены, ворота и рвы. Вот и назвал меня Линдеманн. В честь какого-то старого лорда.
– Ты могла бы взять себе новое имя.
– Мне все равно. Вставь перо в задницу – птицей не станешь.
– Так говорил мой отец.
– И куда это его привело?
– Он убил человека.
Линдеманн отрыгнула.
Она повертела в руках бутылку пива и ткнула ей в девушку.
– Я помню речь шла о каком-то наследстве. Ты сирота? Или как?
– Мать умерла.
– Хочешь забыть эту суку?
Девушка вздрогнула. Она уставилась на Линдеманн испуганным взглядом, словно перед ней сидела злая ведьма из сказок, которая видит скрытое и знает тайное.
Блондинка улыбнулась.
– Не пялься. Это ведь просто. Видишь мужчину – значит проблемы с отцом. Встретила женщину – там все испортила мать. Я психологии не заканчивала, но кое-что понимаю. Сама из дома сбежала в четырнадцать лет. С тех пор болтаюсь по свету.
– Возьмешь меня на корабль?
– Это яхта, подружка.
Линдеманн кивнула в сторону швартовочных пирсов. Там, в бронзовом свете заходящего солнца, качались мачты. И было в этом что-то тревожное. Уходящее. Словно завтра уже не наступит. И вот последний день на Земле.
С гор сорвался Борей и принес первый по-настоящему холодный поцелуй грядущей зимы.
Мир изменился.
Девушке стало не по себе. Она огляделась по сторонам, словно очнулась от долгого сна и теперь не понимала куда ее занесло. Все стало бледным, кривым. Стены, мебель, пляж, океан. Но никто не кричал в ужасе и не вызывал полицию. Люди в ресторане сидели за столиками как ни в чем не бывало.
Где-то далеко под землей шел поезд метро. Призрачный свет мертвых звезд заливал побережье. Лодки качались. Мачты молчали. Только шорохи, скрипы.
– Что-то случится.
Линдеманн хмыкнула.
– Плевать. Скоро мы отправимся в кругосветку. Настоящее приключение. Вокруг света, подружка. И ничто нас не остановит. Мы свалим отсюда.
Девушка отставила пиво в сторону и положила на стол все свои деньги.
– Мой задаток за место на яхте. Завтра я привезу еще больше.
– Твой отец сейчас в городе?
– Нет.
– Хорошо.
Линдеманн сгребла деньги и спрятала их под футболку.
Девушка спохватилась.
– У меня ничего не осталось, чтобы добраться домой.
Блондинка пожала плечами.
– Ничего. Аарон тебя подвезет.
Она кивнула на парня, который только что вошел в бар-ресторан и оглядывался по сторонам.
– Он наш капитан. Сейчас я вас познакомлю.
Линдеманн заложила пальцы в рот и как следует свистнула.
______________
Аарон высокий и стройный.
Широкие плечи. Сильные руки. Накачанная грудь.
Он не красавец, как в кино или на обложках журналов. Но на него приятно смотреть. Он словно скульптура. Без малейшего изъяна. Глаза ровно посажены, лоб не слишком высокий. Волевой подбородок.
В его внешности присутствует некая грубая мужественность. И он кажется скрытым, недоступным. Девушка чувствовала рядом с ним неудержимую силу, которая могла схватить ее и потянуть за собой.
Он ведет автомобиль спокойно, без лишней суеты. Никаких обгонов и превышения скорости. Машина тяжелая. Она не спорт-кар или какой-нибудь дутый, пластмассовый универсал.
– Это Land Rover Defender 1983 года.
Голос у Аарона низкий с намеком на хрипотцу.
– Больше не выпускают. Он последний такой – с лестничной рамой, всеядным дизелем, неразрезными мостами. И совсем молодой старичок. Четыреста тысяч набегал. Распредвал приводится цепью, мир раздолбится, а эта шутка будет все там же.
Она никогда не интересовалась автомобилями, но слушает внимательно. Аарон говорит увлеченно. Она могла бы полюбить его только за голос. Лежать в темноте. И слушать об устройстве двигателя внутреннего сгорания. О масле в агрегатах трансмиссии и ШРУСах моста.
– Я не люблю быстрой езды. Иначе придется «ловить», постоянно подруливать. Этот пацан для другого. Он для души. Владеют им настоящие мужики. Те, кто на природе живет и вкалывает, работает в поте и грязи.
Он постучал по рулю.
Она улыбнулась. И почувствовала себя дурой.
Аарон ничего такого не говорил. Никаких шуток. Сальностей или подколов. Он все время болтал о внедорожнике. По сути мальчишка, который влюблен в свои игрушки и еще долго не будет замечать того взгляда, которым смотрела на него девушка.
Она захотела рассказать ему что-нибудь важное. Такое же ценное, как для него Land Rover Defender 1983 года.
Пришлось подождать. Но где-то на полпути к маяку парень наконец-то умолк.
И она, набравшись смелости, кинула ему пробный шар:
– В детстве у меня была змея. Ее звали Хатира.
Аарон посмотрел на нее долгим немигающим взглядом и едва не вырулил на встречную полосу. Там никого не было. Но машина вильнула, и девушку кинуло к парню. Она почувствовала его кожу; вдохнула запах.
В глазах потемнело. Берег и океан. Горы и хвойный лес. Все кружилось. Мелькало.
Когда она заговорила, ее голос дрожал:
– Теперь на побережье нет птиц. Все улетели. Хатира ела их яйца. Ничем другим она не питалась. Вскрывала скорлупу, словно консервный нож. По утрам она пряталась в рукаве моего платья. Обвивала руку от кисти до плеча. Холодная. Сонная. Иногда она просыпалась и к шепоту океана присоединялся шуршащий звук трущихся друг о друга чешуек. Так она пела. Потом выглядывала наружу и, убедившись, что на берегу нет птиц, уползала обратно в рукав. Черный ручеек. Моя скользкая ночь, которой нет никакого дела до света дня. Хатира не любила океан. Он слишком мокрый.
Девушка погладила себя по руке.
Там никого не было.
– Ты чего любишь змей?
Этот вопрос застал ее врасплох. Он был глупым. Как диалог в скабрезном романе из тех, что читала Анат.
– Они все ядовитые. Вроде. У моего братана была ручная одна. Типа мы как-то привязали к ней петарду. Так ее разорвало на две равные части. Шесть сантиметров. Два раза. Мы посчитали.
Машина свернула на узкую грунтовую дорогу, ведущую к скалам и дальше на холм к маяку. Аарон нажал на тормоз. Он выключил двигатель и некоторое время просто сидел, глядя вперед на старый дом.
– Алиса. Какой красивое имя. Тебя когда-нибудь целовали?
Она покачала головой.
Аарон потянулся к ней. Его лицо стало ближе. Оно закрыло собой океан и песок. Словно весь мир исчез. Они остались вдвоем. Еще чуть-чуть и их губы коснутся.
Делать было нечего.
Девушка нащупала ручку двери и вышла из машины, оставив Аарона и его влажные губы двигаться на встречу боковому окну.
Он какое-то время смотрел ей в след. Затем завел двигатель и уехал ни с чем.
Она ни разу не обернулась. И хорошо. А то бы Аарон увидел, как она смеется. Она не хотела обижать его еще больше. Он бы мог пожаловаться Линдеманн, и кто знает, чем бы оно обернулось. Прощай место на яхте? О таком даже страшно подумать.
Девушка пошла через сад к дому.
Трава и цветы захватили каждый клочок плодородной земли. Дикое поле. Россыпь зеленого, синего, желтого, красного. Маргаритки, георгина, лилии, олеандры, пионы. Все живет, тянется к солнцу, наполняет мир красками.
Нет и следа присутствия человека.
Здесь так было всегда. И никогда не изменится.
Анат говорила, что дом на маяке – странное место.
Он находится вне времени. Существует в разных мирах.
Сюда приходят призраки и мертвецы. Ищут способ начать все сначала. В другой Вселенной. Там. Может быть. Они все еще живы.
Девушка никогда в это не верила.
Но сегодня что-то не так.
Она замерла по среди сада и не может сдвинуться с места.
На пороге дома чужак. Он стучит в дверь. Просит впустить. Просит выйти наружу.
Он проделал долгий путь и добрался до края мира.
Он – это смерть.
Судный день.
Бледный. В черных одеждах.
Ему пора на тот свет.
Но зло существует.
Оно живет в этом доме.
И должно умереть.
Вот он.
Предел человеческой цивилизации.
Высшая точка в развитии.
Мегаполис, в котором проживает более половины населения планеты.
На фасадах домов светятся сотни экранов. Телевизионные и интернет-каналы жаждут внимания: экстренные выпуски новостей, ток-шоу, легкое порно и бесконечные сериалы. На каждом шагу рестораны еды и магазины одежды.
За внешним благоустройством скрывается внутренний упадок.
На въезде в центр руины. Там была церковь. Над ее вратами золотыми буквами написаны слова из Откровения: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни».
Толпы на улицах в поисках смысла. Их лозунги говорят: «Люби Бога», «Люби людей», «Служи миру», но вместо этого выражение их лиц показывает: «Тебе здесь не место».
Гуманизм, материализм и упадок христианских ценностей.
Но самые популярные вещи со скидкой.
Девушка думает о смерти.
Она прочитала гору книг и посмотрела слишком много фильмов о конце света. И теперь ей очевидно, что это худшее место для встречи зомби-апокалипсиса. Здесь тысячи кладбищ и миллионы живых. Маленький вирус. Инфекция. И уже не спастись. Лабиринт. Мышеловка.
Она прошлась по улицам и ничего не почувствовала.
Умрет здесь и не сможет воскреснуть.
Она темная, злая сущность, которая мечется в поисках выхода из кошмара. Порно-театры зазывают на виртуальные представления. Ночные клубы и бары предлагают забыться под музыку, танцы и алкоголь. За каждым углом шоу-программы, тематические мероприятия, выступления звёзд. Обрывки слов, сигналы машин, удары дверей, топот шагов и лай сумасшедших собак сливаются в единый и непрерывный гул, которым город пугает девушку.
Она прижимается к стене дома и закрывает глаза.
Тошнота и удушье.
Приступ длится целую вечность.
Было утро, а теперь уже полдень.
Где-то далеко-далеко шумит океан.
Волны бьются о берег.
И этот звук дарит надежду. Зовет ее к себе. За край этого мира.
Она идет на встречу приливу. Покидает центр и спускается к побережью. Никто не видит ее. Она призрак.
Город живой. Но совсем некрасивый. Огромный, каменный и пластмассовый.
Он скоро умрет.
______________
Ее план был простым.
Мать оставила после себя кучу денег. И теперь она могла потратить их. Нанять яхту. Купить место на корабле. И уплыть за край света. Она никогда не вернется. Ее ждет огромный мир, в котором девушка затеряется и перестанет быть собой. Тонкой. Изломанной. Мертвой. Там все будет новое. И она начнет жить под другим именем.
Назовет себя Ксения.
Или Даутцен.
Ольга, Александра, Ленура.
Не все ли равно. Лишь забыть мерзкое прошлое. Для этого любое имя сойдет.
Едва спустившись к воде, она почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Яхтенная марина располагалась в естественной бухте, выгнутой полумесяцем в сторону юга. В ста метрах от берега, параллельно набережной, шел бетонный мол с двумя башенками сигнальных огней. Его старые бока, поросшие водорослями и мидиями, сливались с ландшафтом.
От берега в океан тянулись три швартовочных пирса, вдоль которых стояли яхты и катера.
Ближе всех к подъездной дороге горделиво покачивались роскошные океанические красавицы с блестящими хромированными леерами, зачехленными спутниковыми антеннами, тонированными стеклами мостика, гидроциклами на корме и прочими атрибутами шика. Даже кнехты, к которым от этих морских королев тянулись белоснежные канаты, сияли бронзовым блеском.
Катера и яхты попроще располагались чуть дальше, словно боялись показаться уродинами на фоне старших сестер. Здесь было все: невероятное количество слоёв краски, наваренные кустарные мангалы и держатели для удочек, пластиковые столы и стулья на единственной полуоткрытой палубе и шапки изношенных двигателей, куски брезента, гидрокостюмы и сотни баллонов с воздухом, пустые бутылки и кучи мусора.
Рядом с чудовищами Франкенштейна покачивались старенькие, но ухоженные спортивные девятиметровые яхты с полным килем. Их железные мачты без намёка на ржавчину, тянулись вверх как придорожные кипарисы. Потёртый, но целый такелаж еле слышно поскрипывал на блоках.
К среднему пирсу шел рельс тельфера от эллингов, плавно огибающий ремонтный сухой док, на стенах которого, как портреты в музее, висели старые покрышки с всклокоченным ржавым кортом. Там же находилась небольшая наблюдательная рубка.
Все остальное пространство гавани облепили моторные катера. Дюралевые плоскодонки, пригодные лишь для несерьёзной рыбалки и спортивные монстры с футуристической геометрией корпуса и линией из четырёх, а иногда и шести двигателей.
Игривая волна качала все это, как нежная мать. Бухта казалась живым существом.
______________
Она обошла каждый пирс.
Большая часть яхт пустовала. Остальные катали туристов вдоль побережья. Никто здесь не собирался в длительное плавание по открытому морю. Жизнь и так хороша.
В паре мест девушке отказали. Слишком мала. Никому не нужны проблемы со сбежавшими из дома подростками. Кто-то принял ее за блаженную и прогнал с матюками.
Были и те, кто смотрел на нее странным взглядом. Их глаза бегали по худющему телу девушки туда и сюда. Ноги, бедра, грудь, рот. Словно там прилип ценник.
– У тебя красивые губы, – сказал ей мужчина с толстым грубым лицом. На нем был поношенный, пропыленный костюм. От него несло алкоголем.
Уставшая. Разочарованная.
Она села на край пирса и свесила ноги.
В воде плавала рыбка. Блуждала между девушкой и ближайшим катамараном. Казалось, что она искала друзей и подруг. Но тени с поверхности держали ее здесь. Пугали. Не давали уплыть.
Девушка пересела в другое место, и рыбка юркнула в сторону мола и дальше на выход из бухты. Она помахала ей в след и вытерла слезы. День на исходе. Пора возвращаться домой.
Кто-то окликнул ее:
– Эй. Хватит реветь.
Блондинка стояла на корме старенькой яхты и улыбалась ей. Крупные белые зубы. Жилистая. Сильная. С фигурой борца. Слишком взрослая, чтобы заинтересовать девушку.
Она не ответила на ее улыбку.
– Извините. Я уже ухожу.
Блондинка пожала плечами и зашла с другой стороны:
– Эта красотка моя. И на ней есть свободное место.
Девушка критически оглядела посудину.
Яхта будто вчера вынырнула из преисподней, преодолев тысячи световых лет. И на этом пути, разбиваясь о волны, она потеряла былое величие, пережила сотни невзгод и стала чем-то другим. Здесь она сохла на солнце, словно труп неизвестного зверя, выброшенного прибоем на берег.
На такой развалюхе вряд ли можно куда-то добраться.
Но девушка ничего не сказала. У каждого корабля есть душа. Зачем обижать?
Блондинка заметила ее разочарование и поспешила объяснить:
– Это классика жанра. Корпус с длинным килем, транец кормы скошен… Она для тех, кто ищет романтики. Ветра под парусом. Здесь нет роскоши и комфорта, только стихия.
– Выбор настоящего моряка?
Хозяйка яхты хрюкнула и рассмеялась. Но вдруг осеклась и взглянула на девушку холодным, расчетливым взглядом.
– Деньги у тебя есть?
Океан бьется о берег.
Его ропот угрожающе мрачный.
Он шумит, как стиральная машина.
Девушка достает из-под платья потрепанный кошелек и показывает блондинке толстую пачку крупных купюр.
– Ты ограбила банк?
– Нет. Это наследство.
– Везет. Вот говорят, деньги дарят свободу. Можно уплыть на край света. Начать новую жизнь. Слышала про такое? Полная чушь. От себя не спастись.
Блондинка задрала футболку, обнажив накачанный пресс и часть груди. На левом боку у нее была татуировка. Некрасивая. Грубая надпись.
– Omnia mea mecum porto. Мое дерьмо всегда со мной.
Девушка улыбнулась.
– Ты плохой человек?
– Как и все здесь, подружка.
Блондинка спрыгнула с яхты на пирс. Вытерла грязные руки о шорты.
– В шестнадцать лет я родила мальчика. И отдала его чужим людям. Он теперь их, а мое всегда при мне.
Она ткнула большим пальцем в грудь. Так словно гордилась собой. И ей не было никакого дела до того, что о ней могли подумать другие люди. Весь ее вид говорил: «Я знаю себя».
