bannerbannerbanner
Избранное. Том 1

Александр Станиславович Малиновский
Избранное. Том 1

Полная версия

Май

В этом году бывший День солидарности трудящихся совпал с празднованием Пасхи Христовой. И, может быть, поэтому все как-то настроены на то, что праздники этого года будут более спокойными, более миролюбивыми, хотя и планируются массовые манифестации и демонстрации в Москве. У нас в городе не будет демонстраций политического характера. Это ясно. Очевидно, все-таки мы вступаем в цивилизованное русло развития политических событий. Хотелось бы в это верить.

У меня в руках открыточка: «Христос Воскресе, Уважаемый Виктор Сергеевич! Примите сердечные поздравления с праздником святой Пасхи. Воистину Воскресе! С молитвенными пожеланиями, епископ Самарский, Сызранский – отец Сергий».

Нельзя было представить года два-три тому назад такого проникновения Церкви в повседневный быт российского гражданина. И это уже знаменательно. Я не верующий, но я приветствую такой образ мышления и образ жизни.

С отцом Сергием мы познакомились в доме отдыха в прошлом году. Интеллигентный, спокойный, воспитанный человек. Мы сыграли несколько партий в бильярд. Он мне подарил две духовные книги. А недавно обратился с просьбой изготовить два десятка подсвечников для церквей области. На прошлой неделе мы просьбу выполнили.

Областные газеты пестрят заголовками статей о приезде Гайдара. Сам Егор Тимурович говорил, что цель – встреча с избирателями. Но, конечно, – и организационная работа по созданию партии «Выбор России». Меня прежде всего интересует его высказывание в газетах и по телевидению о финансово-экономическом состоянии нашего общества.

В газете «Дело» за 22 апреля 1994 года читаю: «Погашение взаимозадолженности и вообще любые меры по урегулированию проблемы за счет ослабления кредитно-денежной политики, как показывает богатый опыт, приводит прежде всего к результату строго обратному ожидаемому. Если финансовая ответственность низкая, то неплатежи всегда высоки. В общем-то если можно не платить, то зачем платить? Ведь можно деньги пустить в дело и получить прибыль. Там, где жесткое законодательство о банкротстве, там, где жесткая финансовая ответственность, там нет неплатежей. Есть одна проблема, в которой вина Правительства огромная, это неплатежи самого Правительства. Правительство берет на себя крупные обязательства, а потом не выполняет, что, к сожалению, активно делалось в начале 1993 года. Это сильно мешает нормальной экономической работе и дискредитирует государственную власть… Оживление наступит примерно через год, после того, как инфляция упадет ниже 3 процентов в месяц. А вообще проблема большинства заводов, которые сейчас на грани остановки или уже остановлены, в их руководстве. Единственное, что может помочь большинству предприятий – смена руководства».

Что же получается? Самый большой неплательщик – государство. Оно не выполняет свои функции. В то же время обвинение с ходу бросается руководителям, которые не могут, якобы, руководить предприятиями, ибо они неплатежеспособны. У нас порочный круг неплатежеспособности. Вину валят то на Правительство, то на предпринимателей. Я не верю, что смена руководителей предприятий выведет страну из кризиса. Сам Гайдар утверждает, что кризис будет снижаться тогда, когда инфляция будет ниже трех процентов. Тогда при чем здесь руководители? Если пойдет смена руководителей, то это даст кредит времени нашим политикам от экономики. И больше ничего. Но ведь для предприятий смена руководителей будет носить явно нежелательный характер. Как у идеологов наших реформ, за которые, кстати говоря, и я голосовал, поднимается голос против всех руководителей огульно? Ведь это – громадная армия русских людей, которых скопом подводят под ранг недееспособных. Это их семьи, их родственники, их судьбы. И все одним росчерком, одним жестом. Начиная с ветеранов, участников войны, производственников, рабочих. Все становятся заложниками каких-то мистических ожидаемых результатов реформ, суть которых в общем плане понятна всем, но нет ни механизма, ни программ, согласованных с народом. Ошибок нет только у того, кто ничего не делает, у того, кто не работает. Кто занимается практической деятельностью, несомненно, может ошибаться. Но это же промахи, которые не определяют состояние нашей экономики в целом. Генеральный директор акционерного общества Авто-ВАЗ В. В. Каданников, очевидно в сердцах заявил со страниц областной газеты, что у него назрело желание выйти из этого государства. Интересно, куда?

Творится несуразное не только в нефтехимии и нефтепереработке, но и на многих промышленных гигантах. АЗЛК – второй крупный производитель автомобилей в России – работает по графику, установленному в январе: три дня в неделю, собирая по пятьсот машин в сутки. Последняя остановка главного конвейера АЗЛК в первой половине марта была связана с нехваткой финских двигателей на складах предприятия. Сейчас количество двигателей достаточно для нормального ритма производства в течение ближайших двух недель, но только сокращенными неделями.

На крупнейшем предприятии «Нижнекамскшина», где трудится 16 тысяч человек, средняя зарплата рабочего составляет 150 тысяч рублей. Путевка в Сочи стоит 550 тысяч рублей. Пожалуйста, бери отпуск, езжай в Сочи, отдыхай и потом три месяца сиди без денег, занимайся поиском подножного корма.

Земля всегда хоть как-то выручала. И сейчас может выручить. Поэтому резко возросла потребность в огородах, дачах, земельных участках. Выходные, праздники большинство работников нашего завода да и соседних предприятий проводят на дачных участках. Хорошо, что мы обеспечили землей всех желающих.

Двадцать дней, как родился мой внук. И все эти дни заполнены хлопотами вокруг нового человека, маленького, но такого могущественного, который сплотил вокруг себя всех нас. Много волнений, много хлопот. Сегодня у его матери температура. Моя жена, вернувшись с работы, побежала разбираться, в чем там дело.

Когда его привезли домой, такого трогательного, беспомощного, я, наивный, вдруг подумал, что люди, которые наблюдали, как рождается ребенок, которые были с ним с первых часов появления на свет и ощутили это трогательное, щемящее чувство к крохотному ростку незащищенной человеческой жизни, неповторимости ее, не могут в последующей своей жизни поднять руку вообще на человека, причинить физическую боль. У меня никак теперь не укладывается в сознании психология полководцев-завоевателей.

Его отец – студент пятого курса московского института – поехал в Москву продолжать учиться. Через день по приезде туда он позвонил мне и на вопрос, «как доехал?», ответил:

– Нормально, но с маленьким ЧП.

Оказывается, поезд был остановлен на станции «Жигули». Поступил звонок из ведомственной железнодорожной милиции о том, что в поезде заложена мина. Прибыли саперы. Подогнали запасной состав, перегрузили всех пассажиров. Четыре часа ушло на эту операцию. Как потом сообщило телевидение и местные газеты, мину не обнаружили. Какой-то умник вздумал позабавиться. Шутка, разумеется, дорого обошлась и железной дороге, и пассажирам. Курьезный случай: в одном из вагонов в сумке нашли деньги – около десяти миллионов рублей. А хозяин так и не объявился.

Идет резкое падение выпуска большинства видов продукции промышленного назначения и потребительских товаров. Ни экономисты, ни практики, никто не смог предугадать, какое будет снижение темпов общепромышленного производства. Увеличилось число простоев и полной остановки предприятий. Отпуск цен на энергоносители стал практически первым толчком к деградации нефтехимии в целом. Она была поставлена на грань катастрофы. Из наукоемкой, приоритетной нефтехимия превращается, пожалуй, в одну из самых бедствующих отраслей. В прошлом году нефтехимия в целом и наше акционерное общество еще как-то успевали реагировать на рост цен, но трехкратное их повышение на электроэнергию с начала нынешнего года привели к тому, что отрасль на внутреннем рынке потеряла платежеспособных потребителей из-за высокой цены своей продукции.

На внешнем рынке себестоимость стала выше мировых цен. В чем причина? Нефтехимия оказалась почти что самой уязвимой отраслью в нынешних условиях. Она всегда была энергозатратной, сегодня же практически становится энергорастратной. У нас в себестоимости продукции от 30 до 40 процентов составляют расходы на энергетику. Все заложено в технологии. Если не будут созданы новые технологии, не будут установлены временно льготные тарифы, отрасль сильно захромает. В Америке химическая отрасль составляет 14 процентов от общего промышленного производства, а потребности энергоресурсов на эти объемы не превышают 7 процентов. В России наоборот: 6 процентов объема производства и 13 процентов всех вырабатываемых энергоресурсов идут на эти объемы затрат. А ведь наша нефтехимия занимала когда-то второе место по выпуску продукции после США.

На этой неделе Борис Ельцин был в Германии с визитом. Основная цель: условия вывода российских войск из Германии. Визит сам по себе, как и предполагалось прессой, социологами и политологами, оказался бесконфликтным, все необходимые документы подписаны, оценка встречи обеими сторонами положительная. Внесены определенные изменения в условия вывода российских войск. Основные события будут развиваться в Берлине. Вчера Борис Николаевич и сопровождающие его лица вернулись в Россию.

Визит этот мог бы быть примечательным и для нашего завода. Я напряженно следил за посвященными ему телепередачами. Дело в том, что месяца за полтора до него мы послали Ельцину письмо с просьбой рассмотреть проблемы реконструкции, в частности, вопросы, связанные со строительством на заводе установки по производству полиэтилена. Я уже говорил об этом. Мы были готовы начать строительство. Ведется проектирование, уже затрачено два миллиона немецких марок. Но изменена система таможенных пошлин. Введен спецналог, НДС на ввозимое оборудование. В связи с этим выросла стоимость контракта на 47 миллионов немецких марок. Это усложнило нашу экономическую ситуацию, ибо денег мы не имеем. Мы попросили Бориса Николаевича оставить нам условия налогообложения и таможенных пошлин на период реконструкции – строительства нового завода те, которые действовали на момент заключения наших контрактов.

 

Наше письмо из администрации Президента пошло в Правительство, конкретно им занимались работники Минэкономики. Как нам заявили высокопоставленные чиновники, все эти документы министр экономики Шохин должен был взять с собой в Германию. Дело в том, что наши германские партнеры просили свое Правительство каким-то образом коснуться этого вопроса. Кроме того, немцы обратились к Шохину с письмом, в котором просили найти время встретиться с ними в Германии.

Делегация вернулась, и в последующие дни должно появиться какое-то отношение к нашему письму. Во всяком случае, готовлюсь к тому, чтобы докладывать в Правительстве, как в свое время это делал тогдашнему премьер-министру Лобову.

Кажется, Декарту принадлежат слова: «Пока живу – надеюсь, пока надеюсь – живу». Мой коллега, директор, который уже смирился с тем, что его предприятие банкрот, сказал мне:

– Смотри на это дело философски. Все пройдет!

Конечно, все пройдет, все перемелется. Но обидно работать непрофессионально, не на полную катушку. Досадно работать, не имея тех результатов, которые могли бы получать. Ему, может быть, так говорить и можно. От всех передряг он заболел сахарным диабетом, и это здорово повлияло на него; он смирился.

Кстати говоря, мне тоже пришлось в свое время пережить нечто подобное. Лет пять назад я перенес на ногах воспаление легких. Началось с легкой простуды, потом возник бронхит. Дело дошло до того, что на третий этаж до своей квартиры я не мог подниматься без отдыха. Обратился к врачам. Оказалось воспаление легких, попал в больницу. Пролежал там три недели. С заводом, конечно, связь держал, но было и интенсивное лечение. В этой ситуации, когда появилась возможность прислушаться к себе, я пожаловался врачам, сказав, что у меня какие-то странные боли в ногах. Инна Ивановна, терапевт, заставила сделать полный анализ крови и мочи на сахар и обнаружила у меня сахарный диабет.

Представление о диабете у меня сложилось из рассказов моей бабушки. Ее сын, мой дядька, в возрасте четырнадцати лет, пошел с ребятами весной за реку Самарку ловить сусликов. Было такое занятие раньше. Сусликов в деревнях многие ели. Мясо нежное, похожее на куриное, только несколько мягче… Увидев суслика на той стороне реки, они заскользили по тонкому весеннему льду, и Петя попал в полынью. Его еле вытащили. После этого, очевидно от испуга, у него открылся диабет в тяжелой, страшной форме… Когда мне поставили диагноз, я порылся в литературе и нашел: да, действительно диабет может открыться от сильного внутреннего потрясения, испуга или депрессии… Прожил Петя недолго.

Если уж я заговорил о болячках, то мне вспомнился один случай со мной, о котором я никому, кроме жены, не рассказывал. Года через полтора после воспаления легких я вновь оказался в больнице, но уже в хирургическом отделении. Насмотрелся всякого. Было и такое, когда люди умирали. Я лежал в палате, в которой, кроме меня, было пять человек. Кто после операции, кто до нее. Недели две с половиной – уже после операции – я пролежал более-менее спокойно, но однажды не спал всю ночь. Я был ходячий. Встал, перевязался в процедурной, и вдруг мне неудержимо захотелось уйти домой. Позвонил шоферу, он приехал, и я, будто подчиняясь какому-то зову, собрал вещи и тайком от врачей сбежал.

Я сам себе не мог объяснить, почему не спал. Стало не по себе. Приехал домой. Четко помню, хотя прошло уже четыре года, как вошел в подъезд. Поднимаясь на третий этаж, шел и озирался по сторонам. Я чего-то боялся, ждал или хотел скорее узнать. Шел вперед, но оглядывался назад. Открыл дверь мой сын. Я, совершенно не задумываясь, не понимая до конца, что я делаю, повинуясь чему-то, вдруг неожиданно для себя спросил:

– Кто у нас умер?

Сын ответил, что умер мой отчим. Он был у нас любимым человеком, мы его отчимом не звали, называли отцом, дедушкой. Сын держал в руках телеграмму. Отчим умер в ту ночь, которую я провел без сна в больнице. Это меня очень поразило. И заставило задуматься. И о том, кто мы есть на земле, и о том, какими нитями соединены, видимыми и невидимыми. О том, как мы связаны со всеми, кто ушел из этого мира и чьи души уже давно далеко. Мне и раньше часто казалось, что была какая-то необычная, не очень понятная, но устойчивая связь между мной и моим отчимом. Он меня сильно уважал. Мне кажется, он часто думал обо мне. Каким-то образом это все трансформировалось и в наши отношения.

Незадолго до смерти моего отчима я однажды, проснувшись утром, обнаружил у себя во рту нечто странное. Шарик, примерно одного сантиметра в диаметре. Надутый, красный, на щеке внутри рта. Мы с женой забеспокоились. Больно не было, но он мешал. Жена тут же настояла, чтобы я сходил к врачу. Зубной врач усадил меня в кресло и вяло обронил:

– Это пустяки, обычная киста.

И как-то очень ловко ее срезал. Она держалась на небольшом соединении. Я ушел на работу. Это было в среду.

В субботу поехал к родителям. Вечером отец отказался от ужина:

– У меня во рту какая-то несуразность. Настроение пасмурное.

Я попросил его показать. Открыв рот, он показал на левой щеке… круглый шарик.

– Опять рак вылез, теперь уж во рту. Надоел он мне.

Посмотрел на его лицо, оно было беспокойным. Тут же я с удовольствием широко разинул свой рот и показал свою левую щеку, пояснив, что и у меня такое же, но это не страшно. Надо сходить к зубному врачу. Обычная киста. Затем спросил:

– Пап, а когда у тебя это появилось?

– Да три дня назад, кажется…

Я не могу сказать, что это было, просто привожу факт: у нас одновременно, в один и тот же день, появилась киста во рту на левой стороне щеки. И у обоих было подозрение, что это рак.

Я вижу как многие писатели страдают от раннего профессионализма. Есть способность писать, но писать не о чем. Жизнь изнутри неощущаема. У меня сложилось впечатление, может быть, и спорное, но мне кажется, что человек сначала должен уметь делать конкретное дело, уметь делать жизнь. Для меня ценен тот человек, который что-то сделал, в чем-то участвовал, что-то изобрел, построил, решил, а потом еще и написал об этом. Это замечательно. Хотя я вижу и другую сторону медали. Когда человек занимается конкретным делом, которое его только и кормит, тогда места творчеству остается мало. Женщина чуть ли не все свое время занимается стиркой белья, стоянием в очередях, мытьем полов. От нее трудно ждать творчества. Рутинная работа губит творческие начала. Кроме того, ежедневное добывание куска хлеба – незавидная судьба. Скучная доля. Но это уже претензии к обществу. Мы не создали такие условия, чтобы самый нижний уровень жизни был приличным. Когда есть общий уровень достатка, то и низшая планка будет такая, что она обеспечит достойное человеческое существование. Общество потеряет свои агрессивные черты. Но сам я себя ловлю на мысли: ожиревшее сердце ничего настоящего в искусстве не создаст.

Когда 26 апреля у меня родился внук Виктор, мы на нашей даче, два деда и отец Вячеслав, упаковали, завернули в пленку пару бутылок: коньяк и болгарское сухое вино, написали на листке из записной книжки пожелание, заложили все в нержавеющую трубу и закопали. Договорились – через пятнадцать лет, на его день рождения, показать ему это место. И пусть сам достает и читает наше послание.

Когда я закапывал послание и вино, вдруг вспомнив о своем «черном ящике», в который сейчас говорю, подумал: было бы здорово, если бы и мои записи лет через пятнадцать оказались интересными хотя бы моему внуку. Когда он вскроет наше послание, мне будет шестьдесят пять лет. Конечно, если доживу. Пусть внук через пятнадцать лет услышит мой голос. И пусть вино не потеряет своей крепости, а, наоборот приобретет новые качества. Может быть, мой голос, мои суждения не утратят терпкости, донесут запах и дух нашего времени, его приметы. Ведь когда-нибудь к нам из будущего, издалека прислушаются и задумаются: кто мы были такие, почему мы такое наломали? Отчего не могли делать очевидные вещи, в силу каких причин? И наступит ли в России такое время, когда возможно станет побороть то, что мешает нам сейчас? Наверное, цивилизация будет на другом уровне. Сначала мы ходили пешком, потом начали ездить на машинах, летать на самолетах, ракетах. Это и есть цивилизация! Вполне возможно, люди будут жить по-другому. Не на таких, как сейчас, самолетах будут летать, а на каких-нибудь шарообразных, яйцеобразных. Передвижение будет с иной скоростью. А культура? А ум? Хотелось, чтобы культура, опережая цивилизацию, поднималась быстрее. Вперед, все выше, выше и выше. Вспомним, Лев Толстой ходил пешком, верхом на лошади в валенках ездил по Москве…

Пришла правительственная телеграмма за подписью руководителя департамента нашей отрасли с поздравлениями по поводу избрания меня членом-корреспондентом Российской инженерной Академии. Приятно, что помнят в общем хаосе… Но большой радости нет. Радость, возможно, и была бы, если б я не так часто сталкивался с жутко суровой нашей действительностью. А она такова: на сегодня нет и не могут быть изобретены и разработаны нашими учеными технологии в нефтехимии, которые могли бы вывести предприятие из экономического провала. Почему? Ответ ясен, он лежит не в сфере науки и технологии, а в сфере ценовой политики и вообще политики. Цены на сырье и энергоресурсы так высоки, что они самую эффективную технологию делают убыточной. Наука в этой ситуации не спасает производство. Науку саму спасать надо. Сегодня профессор в институте получает меньше, чем уборщица на нашем заводе.

Работа с первых дней в секции Академии подтвердила мою оценку ситуации: забота Академии на сегодняшнем этапе – найти возможность выжить науке. Впрочем, одна ли наука в таком положении? Прекрасные артисты областного академического театра оперы и балета (я это увидел собственными глазами) по-настоящему бедствуют, но переносят это достойно и с большой долей артистизма. Куда деваться?

Газеты пестрят заголовками типа «Правительство Черномырдина подготовило небольшую экономическую революцию». Как прежде в лексиконе и в сознании россиян: революции, революции… Неужели хотя бы журналисты не понимают всю вредность этого слова, пусть даже в соединении со словом экономическая? Вот текст из журнала «Слово» № 1–2 за 1993 год, показывающий, что же было у нас до всех наших революций:

«Интересно взглянуть на державу 1913 года сквозь призму цифр и фактов. Вот, пожалуй, основная цифра, отражающая суть экономики: за последние десять лет до первой мировой войны превышение государственных доходов над расходами выражалось в сумме 2400 миллионов рублей. Налоги в России до первой мировой войны были самыми низкими во всем мире: в четыре раза меньше, чем во Франции, более чем в четыре раза меньше, чем в Германии, и в 8,5 раз меньше, чем в Англии.

За период с 1890 по 1913 год русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. Обращает на себя внимание феноменальный объем экспорта зерна и муки. Например, в Англию в 1913 году вывезено 4 миллиарда пудов. Вот уж воистину: «откуда мы пришли, куда свой путь вершим»?

Если охватить взглядом весь путь, пройденный Россией в этом веке, пытаясь оценить его, начинаешь верить французскому политическому мыслителю Токвилю: «Нет хуже врагов прогресса, чем те, кого я бы назвал «профессиональными прогрессистами» – люди, которые думают, что миру ничего больше не требуется, как радикальное проведение их специальных программ».

До 1913 года и после него часть русской интеллигенции, состоящая из таких вот «профессиональных прогрессистов», очень многое сделала, чтобы нынешнее Правительство да и все наше общество оказались на краю экономической пропасти.

Найдут ли в страшных уроках прошлого наша интеллигенция да и все мы опору для созидания? Научимся ли мы каждый отдельно и все вместе эволюционному пути развития? Если нет, то средства разрушения в современном мире таковы, что мы рискуем всем человечеством сразу».

Итак, Солженицын возвращается на родину. Его приезд в Россию многими сопоставляется с уходом Толстого из Ясной Поляны, указывает на то, что два эти события, в начале века и в конце, не случайны для нас. Несомненно, и жизненные поступки, и само творчество Солженицына – это цепь подвигов. Обращенный ко всей России призыв его «жить не по лжи» так же, как и проповедь Льва Толстого, многое сделали для нашего Отечества. Но ведь он едет в страну со своими надеждами на здоровые силы общества, с верой в особую земскую демократию, в новое добровольное объединение государств, а реальность совсем не такова – огромная часть общества проголосовала за иные принципы…

Как все сложится? В своем отечестве пророков нет. А по достоинству мы ценим только ушедших, пример тому – Сахаров. Чем же станет для Солженицына его возврат? Его оружие – перо, а оно у него было отточено либо за колючей проволокой в своей стране, либо в далеком Вермонте. Ни опыта политической деятельности, ни опыта литературного общения в России последнего времени у него, к сожалению, нет. У него есть талант, но это другая категория. Порой поразительно беззащитная.

 

Боюсь, все, что скопилось в моем «черном ящике», представляет из себя длинный и скучный ряд рассуждений. Может, я перемудрил? Но любил же мой сельский дед разговаривать со своим четвероногим другом, добродушным дворнягой, подолгу выстраивая фразу и вслушиваясь в нее.

Зачем-то ему это было надо. Каких только собак у него не было! И имена он им придумывал неожиданные и забавные. Последнюю свою собаку он звал «Никак».

– Дяденька, как зовут вашу собаку?

– Никак!

Сижу в раздевалке бассейна. Сосед – рыжеватый улыбчивый парень лет двадцати пяти, сняв тренировочный костюм, вдруг очень легким и быстрым движением рук отстегивает протез и остается стоять на одной ноге, вторая, обрубленная чуть ниже колена, неестественно болтается в воздухе. Стараюсь не смотреть в его сторону. Привык в детстве. Тогда, после войны, безруких и безногих было много, и каждый раз это была трагедия. У меня отец тоже был инвалид войны, и мне часто приходилось вместо него работать в артелях на сенокосе, на заготовке дров. Насмотрелся, как косили и пилили безногие и безрукие…

Пацан лет десяти, раздевающийся рядом, в упор глядит на безногого и совершенно будничным голосом спрашивает:

– В Карабахе?

– Нет, не там.

– У Белого дома?

– Не угадал.

– В Приднестровье?

– Опять перелет. В детстве в Омске под машину попал, – ответил запросто с улыбкой.

– На гражданке, – разочарованно тянет пацан и лицо его тускнеет.

– Это с каждым может случиться.

Я глядел на пацана со смешанным чувством страха, тревоги, досады и думал: неужели в наше время рождаются ребятишки, которые растут с ожиданием места своего подвига в борьбе со своими же соотечественниками? Новые чапаевцы?

Моего друга еще в школьные годы забавляла в известной песне фраза: «Наш паровоз вперед лети. В коммуне – остановка». Он восклицал:

– Остановка? А дальше что?

Не сразу находил ответ и я.

Но нас обоих совершенно не заставляла тогда задуматься и ужаснуться другая фраза: «В руках у нас винтовка!» А ведь речь шла о винтовке, с помощью которой наши деды истребляли друг друга.

Таково было поколение. Мы на себя взглянули по-иному много позже, во время несуразной нашей перестройки и… ужаснулись.

Вспомнились слова Иосифа Бродского: «Одно стихотворение пишет другое».

Что-то похожее происходит и со мной. Предыдущий разговор толкает вернуться и говорить снова. Я как будто не могу выговориться, спешу это сделать. Видимо, понимая, что не могу добраться до истины, пытаюсь из раза в раз, вновь возвращаясь к своим мыслям, идти дальше и иногда вдруг спотыкаюсь о понимание того, что не могу ясно выразить, что же такое со мной и со всеми нами происходит. А кто сейчас может точно сказать, что творится с нами? Думаю, по большому счету это сможет определить кто-то лишь много лет спустя.

Я полагаю, что разуму человеческому дано некое ограничение. Некоторые вещи даже гениальные люди не способны сразу до конца понять. Так заложено природой. Иначе была бы сломлена воля к жизни. Ведь поиск смысла и истины – уже жизнь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40 
Рейтинг@Mail.ru