Александр Станиславович Малиновский
Голоса на обочине
…Мои доводы строятся не на том, чтобы мне желательно было, а на том, что есть и всегда было… Я только смотрю на то, что есть, стараюсь понять, для чего оно есть…
Л. Толстой, 1870 г.
* * *
Портрет России
Читал и не мог оторваться от цикла рассказов «Голоса на обочине». Давно не испытываемое чувство боязни, что чтение скоро закончится, а я ещё не вполне насытился им, посетило меня при чтении новых трудов Александра Малиновского. А, казалось бы, что особенного: маленькие рассказы, истории из своей жизни и из жизни встреченных людей.
А ещё до этого читал его совершенно замечательную повесть «За тучами чистое небо», она о том, как Россия после страшных потрясений первой трети двадцатого века не просто выжила, но и смогла победить главную чуму земного шара – фашизм. И теперь, когда вновь непрерывно идут нападки на Россию, хочется напомнить всем не любящим её: Россия никогда и никем не была побеждена. Россия не Советский Союз, не Российская федерация – это наша Родина, Отечество, Русская Держава, Дом Пресвятой Богородицы, Иерусалим Нового Завета.
И это чувство сродни мистическому, оно живёт в тех, кто любит Россию на генном уровне, оно уже составная часть нашей души. Сколько было всего несправедливого по отношению к народу, сколько погибало безвинных людей, а любовь к России не уменьшалась. У меня оба деда – и по отцу, и по маме – пострадали в 30-е годы, но разве они хоть раз что-то плохое сказали о нашей Родине? Да, тосковали по царскому времени, но как-то переживали времена и большевиков, и коммунистов, как мы сейчас переживаем время демократов, но Россия как была, так и остаётся единственной и любимой. Это оттого, что в ней есть великая инерция тех жизненных установок, по которым жили многие поколения, оставившие нам и свои могилы, и свои, во многом нами забытые, имена.
И лучше всего это понимается не при чтении общих рассуждений, а при показе конкретных человеческих судеб.
Малиновский начинал с обычных очерков, но уже в них проглядывало его стремление – видеть в отдельной судьбе вписанность в историю России. Много раз переиздавалась его книга о художнике-иконописце из крестьян Григории Журавлёве. Благодаря писателю известность о нём сейчас повсеместна. Вот образец служения Богу, Царю и Отечеству: безрукий человек пишет духоносные иконы. Да, безрукий, движимый желанием оправдать данный от Бога талант.
Чем для меня дорог писатель Малиновский – тем, что о самых тяжёлых страданиях людей он пишет предельно правдиво и при этом старается всех оправдать, всех как-то пожалеть. Это христианское чувство высветляет даже самые грустные страницы его прозы.
Привёл отец на ночлег случайного человека, а тот их обокрал подчистую. И пошёл мальчишка босиком в училище. Но и учительница, и одноклассники помогли его горю, собрали кто сколько мог и купили ему ботинки. И как он потом старается всем отдать деньги, как ему не хочется, чтобы его считали нищим. Человек стремится в небо, рвётся в армию, но для страны нужно, чтобы он работал на железной дороге. И он не просто работает, он любит свою работу. Но небо уже навсегда живёт в его душе, в его памяти. И замирает сердце, когда его друга – укладчика парашютов – заставляют прыгать с парашютом, который только что не раскрылся. Жестокая проверка! Нет, не виноват укладчик. Парашютист погиб ещё до выброса из самолёта.
С какой болью и страданием помнит автор о друзьях детства, юности, армии, как трогательно описывает деточек. Голод, холод, сиротство, бараки, коммуналки – всё описывается с таким мастерством, что кажется, ты входишь в эти жилища, знакомишься с описанными людьми, и они становятся родными тебе. Кратко, но выразительно показаны врач Екатерина Михайловна, учительница Вера Михайловна, учлёт Коля Рябов и всех объединяющий герой, от имени которого идёт повествование. Фактически короткая повесть «За тучами чистое небо» охватывает историю страны с начала века по настоящее время. Читатель видит нашу любимую Россию от востока да запада, проходит вместе с автором огромный путь тяжелейших испытаний тридцатых годов, войны, послевоенной нищеты и голода, трясучки перестройки и… и проникается ещё большей любовью к Отечеству, в которое мы, несмотря ни на что, верим, которому остаёмся верны.
И нигде не найдёшь у Малиновского того, чтобы люди упрекали в своих бедах свою страну. Более того, они безропотно переносят испытания: если тяжело стране, почему должно быть хорошо мне?
Моё поколение обязательно найдёт в книгах Малиновского отклики своей судьбы, когда мы могли планировать свою судьбу только по призванию и одновременно по потребностям своего Отечества. Хотелось быть моряком, а тебя посылают в артиллерию. И ты не рассуждаешь, ибо это назначение становится и твоим выбором. Молодёжи нынешней нас трудно понять: они выбирают профессию выгодную, денежную, а девушки, страшно молвить, могут выходить замуж не по любви, а по расчёту. Какие неумные, не понимают, что готовят себе несчастие всей жизни.
И особые страницы рассказов А. Малиновского о страшных ударах по России в конце двадцатого века. Смело можно сказать, что никакое бы государство не выжило после такого нашествия на оборону, на школу, на культуру, на народное хозяйство, после такого бандитского ограбления российских богатств, после вывоза их за границу. Именно трагедия России спасла Соединённые Штаты от окончательного кризиса. Да и Бог с ними, с этими Штатами, нам самим для себя важно, что конец двадцатого и начало двадцать первого века показал, что Россия по-прежнему единственная и последняя страна в этом мире, хранящая Веру Православную. Книги Александра Малиновского показывают огромные запасы духовных сил и душевной щедрости нашего народа.
Может, кому покажется, что громко сказано о трудах писателя, что они живописуют портрет России, но, думаю, тут нет ни претензии, ни преувеличения. Именно портрет души. Его трудно нарисовать, но почувствовать можно.
Владимир Крупин,
член Союза писателей России,
г. Москва
Голоса на обочине
Голоса
…Совсем седой старик. Сидит, как и в прошлый наш разговор, на разлапистом пне. У ног – широченная Волга. Мы уже несколько раз с ним говорили. Образование у него, как он сказал, ниже среднего. Мыслит всерьёз и сосредоточенно. Может, как раз благодаря отсутствию этого самого среднего образования…
– Тебе самому-то сколько? Седой уж… – встретил он меня вопросом, будто мы и не прерывали вчерашний наш разговор.
– За шестьдесят, – отвечаю.
– Вот так! Тожа, значит, маешься! Попал в тот круг, где вопросов больше, чем ответов… Говоришь, что хотел бы пройти с каким-то своим зеркалом по увечной нашей дороге?.. По которой бредём все мы… И услышать отразившиеся голоса и мысли?.. Что ж… Каждому своё… Что это за зеркало такое?.. Мне внук, когда последний раз из города приезжал, сказывал, что где-то читал, мол, человеку отпущено для жизни по норме шестьдесят лет. Так мудрецы на Памире считают! Не все. В одном месте где-то, высоко в горах.
– Что-то маловато, – засомневался я, присаживаясь рядом на массивный, вывернутый из песка корень.
– И я сказал ему, что больно уж вобрез. Я слышал другое. Он разъяснил: до шестидесяти лет человек должон успеть всё, что положено ему в жизни. Понять всё, разложить по полочкам…
– Не скучно ли тем, кто всё понял? До дна исчерпал. Интерес исчезнет!.. И сколько тех, кому за шестьдесят лет! Тут как? – вырвалось у меня.
– Как?! Всё определено, – отвечает бодро и, кажется, не лукавя. – Вот таким как мы с тобой – им отведено, кому сколько дополнительно ещё годков! Чтоб попыхтели ночами на подушке. Помучались, раз вовремя-то не осмыслили. Мне вот уже за восемьдесят. Как я маюсь! И не только по ночам… Думаешь, что седые волосы только от мудрости? Чуток ошибаешься…
Я намеренно молчу. Мне интересны слова старика – не мои.
Он продолжает:
– Вот ты сам – наглядный пример! Что-то понять хочешь, а всё вдогонку! Чтоб оправдаться?.. Хочешь, а не торопишься… Время тянешь? Выбираешь, с какой скоростью двигаться?.. Хитришь?! Чтоб ещё добавили?.. Знаешь про этих горцев?
Говорит так – и не взять в толк: намеренно меня морочит? Либо так простодушен? Лица не видать – одни глаза. Остальное – седые космы волос. И глаза-то! Словно растворены синью волжского водного и небесного простора. Теряешься в них… И этот его голос…
…Отойду от старика, в сторонку от скрипучего голоса по кромке влажного волжского бережка… Чтоб помолчать… подумать одному. Отдохнуть от нависших вопросов… А не получается… Звучат голоса! Из всей моей жизни. И прошлой, и настоящей… Голоса тех, кого знал. Кого обидел ненароком, кто меня не понял… Во мне ли в одном такое многоголосье? Каждому в свой час… И своё… И нет разницы: в степи ли, в горах ли ты бредёшь… Или, как я, – по берегу великой, притихшей в осеннем ознобе реки…
Грешница
Она говорит, будто причитает:
– И что же я наделала?… Не знаю, зачем вам всё это говорю, для чего? Я в храме сколько раз уж молилась… И прощения просила. А легче не делается… И куда мне податься теперь? С такой-то моей бедой… Всё было устраивалось у моего сына. Про себя-то уж не говорю… Про себя перестала и думать… Но нет, на втором курсе медицинского училища сын заерепенился: «Не по мне это! Нищая профессия! Уйду в строительный техникум!» Ушёл. Не учился, а делал только вид. Не знал, чем заняться.
А тут пособили: сел на иглу. Колоться стал. Наркоман! Мой Владька – наркоман! Всё казалось, что эта напасть хоть и рядом, но где-то в стороне, а тут…
Ума не приложу. И так, и эдак: ни в какую… Учёбу забросил окончательно.
Когда муж спивался, а потом отравился палёной водкой – я прозевала. Винила себя… А тут! Развила деятельность!.. У меня военком знакомый. Несколько раз пиявки ему ставила.
– Помогите, Юрий Петрович, – завопила безудержно, – пропадает парень! Знаю, что непутёвый! Год уж не учится, только числится студентом, и вас обманывает. В армии одно спасение!
А ему уж двадцатый год, Владиславу-то. Забрали! Год прослужил. Слава Богу, как все! Выправился.
Я настояла, чтоб оставили служить контрактником. Успокоилась! А тут: хлоп! Избил он молоденького солдатика. Да так, что суд будет теперь. Инвалидность получил солдатик этот. От наркоты сына увела, а в тюрьму толкнула…
Не грешница я, а преступница… На себя по-другому взглянула. Я-то?.. Сама-то?.. От меня идёт всё!.. Я три аборта сделала, муж жив был, думала, знаю, что делаю, к чему нищету плодить… А слепой оказалась… Тяжело было в девяностых: муж совсем остался без работы. А я врач – хоть плачь! Безденежье… Но как-то надо было… Что наделала!
Как прижало, тогда только и поняла… Этого тяну из трясины, а сама три невинные души загубила по глупости своей…
Если хоть один бы из них хорошим человеком стал, мне бы оправдание было за то, что живу! Глядишь, было бы к кому прислониться. А так… кому я нужна?..
…На мне всё висит это! На одной… И не замолить мне грех свой…
Рай в отдельно взятой семье
Вылет самолёта рейсом «Москва-Самара» откладывался несколько раз. Непогода!
Уже четвёртый час маюсь в зале ожидания аэропорта «Внуково». Рядом семейная чета. Тоже самарские, точнее из области. Она – солидная, крепко поначалу видно скроенная дама. Теперь ходит с палкой, подволакивая левую ногу. Директор сельской школы. Зовут Зинаидой Васильевной.
Он – худощавый, подвижный. Как подросток, в отличии от своей жены всё куда-то готов сорваться. Но жизненное пространство в зале ожидания ограничено. Компенсирует этот недостаток говором. Сбивчивым, непоследовательным, но простодушно-доверительным. Жена включается в разговор вескими короткими фразами. То ли они соскучились по землякам, то ли так устроены оба.
Возвращаются из Марианских Лазней после лечения. Обоим за пятьдесят. Про болячки мы, кажется, уже наговорились. И Дмитрий как-то было даже заскучал, исчерпав тему.
Но встрепенулся, когда я спросил:
– Часто бываете в Лазнях? Недёшево.
– Часто! – удивился Дмитрий. – Первый раз!
…Жили в Казахстане. Пришла пора ехать в Россию. А куда?
На голое место. Ни работы, ни жилья. Хотел к себе на родину, в Казань, но жена вот в свою рязань утянула – в Самару. Первые два года челночничал. Торговал часами, чем только не торговал… Вымотался… Желудок я тогда посадил. Мотался с часами этими…
…Уехали в район к дяде моей Зины. Нашли халупу, где жить.
Кроликов разводили, потом свиней… Выращивал капусту, морковь, картошку. Морока.
Как повезло мне механиком устроиться к одному местному предпринимателю, легче стало дышать… Вся автотранспортная техника на мне теперь. А Зина стала директором школы.
– Вы же говорили, что она бухгалтер по образованию?
– Ну да. Сначала бухгалтером в школе, а потом школой командовать стала. Ну, шеф мой, он авторитет в районе, помог, конечно… А что вообще-то? В школе главное: учёт, бухгалтерию поставить как надо. А учителя своё дело знают!
– Если б не Ася, был бы ты здесь во Внуково? Механик, директор!
– Да, да, – с готовностью подхватил Дмитрий, – дочь удачно вышла замуж! Она окончила школу с отличием, потом плановый институт с красным дипломом. Но это бы ничего! Поехала когда на практику в Швейцарию, познакомилась с немцем. Поженились. Теперь она живёт в Швейцарии. Два языка знает – немецкий и английский. Это заслуга Зины вот. Немец – активный такой! Купили нам путёвки в Чехию. Такое увидеть! Заграница! – кивнул на сумку. – Она приезжала к нам туда, Ася. Привезла компьютер. Себе новый купила. Это, конечно, всё благодаря Зине. Она тянула её на золотую медаль в школе. Всё положили и для учёбы в городе… Снимали квартиру ей. Я через два дня за 150 километров ездил, возил ей еду: мать готовила. Только учись! И вот результат! Живёт теперь в собственной квартире в Швейцарии. Это после нашей деревни! Нам повезло! Жизнь удалась, можно сказать! Взлёт! За дочерью и сын потянулся. Такая же методика. В школе мать держала в руках руль. Потом я! А кто, окромя нас самих? От армии я его отмазал. В аспирантуру заочную оформили. Выложился, конечно. Всё удачно! А что? Он и в институте отличник. Уже съездил на стажировку в Германию. Предлагают остаться работать. Они оба, и дочь, и сын, учили немецкий ещё в школе.
Заметив, очевидно, некоторую мою раздумчивость при таком его рассказе, повторил вновь с напором:
– А что? Если государство так к кадрам относится, то кто должен? Он отличник! Ему дорогу надо давать!..
– Дмитрий, а помнишь? – говорю я. – В наше время, в 60-70- х годах ещё, если в армию не брали, как бы дефектным считался. И девчонки на таких по-другому смотрели!..
– Помню, как же не помню. Сам на флот рвался безудержно!
На море хотелось после наших степей. Но – не судьба!..
Он было воодушевился, начав вспоминать о службе, но… вдруг смолк. Прошёлся туда-сюда вдоль ряда кресел неровной своей походкой, видно, борясь с чем-то в себе. Произнёс, остановившись:
– Это раньше! Так было. А ещё как было? Подзабыли!.. Вот Карловы Вары… Я их, только когда служил, видел. Возили нас, солдатиков, на экскурсию. И всю жизнь потом их вспоминал, как чудо! Когда б мне такое ещё увидеть?! А тут мы с Зиной сели в Лазнях на поезд, и через тридцать минут вот они – Карловы Вары! Жизнь удалась! Натерпелись! Намыкались, но удалась! Когда бы я мог махнуть за границу?! И дети мои когда?!
В этом его «когда» было и удивление, и досада, и… сразу не скажешь, что ещё…
– Рай в отдельно взятой семье? – невольно вырвалось у меня. Он вперился в меня жгучим взглядом. Видно было, что механизмы в голове заработали ускоренно, но жена опередила:
– А что? В отдельной семье? В каждой семье упираться надо!
Тогда и толк… Кто мешает?
«Какой толк? О чём она? Если так, то надо всем упереться и… всем уехать?! – язвил во мне мой маленький язычок. – А кто останется?»
А большим языком сказал, не имея никакого желания обидеть своих собеседников, может, даже наоборот:
– Не каждый так может, как в вашей семье…
– Ну тогда какие претензии? – развёл руками Дмитрий.
Я молчал. «Претензии!» Действительно: какие претензии?..
…Радоваться бы безоглядно за них, за такую слаженную семью. Да что-то, что не сразу выразить словом, удерживает…
Мстительница
Унылое это дело – сидеть перед кабинами пенсионного фонда и ждать своей очереди. Чисто, уютно. Электронное табло высвечивает номер очередного посетителя. Всё чинно и упорядочено. Но народу…
…Рядом две старушки. Совсем пожилые. Ведут беседу. Ближняя ко мне, остроносенькая, лет за восемьдесят, божий одуванчик, рассказывает:
– Теперь, когда моих всех давно нет уже, даже внучки, взялась я изучать и восстанавливать свою родословную. Много чего интересного! Как мы умудрялись ничего не знать! Прислали на мой запрос из Перми, что прадед мой, Михаил Леонтьевич, был крупный предприниматель и купец. В революцию отобрали у него много чего. Лошадей только около сотни. Коров, овец, имущества – на двух листах перечень. А в конце, представляешь, указано, что забрали пуд золота.
– И что? – её собеседница, крупная, с мясистым носом, с трудом умещающаяся в кресле женщина, смотрит через толстые стёкла очков иронично. – Обещали пару гнедых с тарантасом вернуть? И грамм сто золота?
– Я об этом и не помышляю, – говорит «одуванчик». – Другое придумала! Я отомщу! Стыд! Сижу на такой пенсии!
Собеседница её повернулась к говорившей всем корпусом. Да так, что кресло под ней колыхнулось из стороны в сторону. Поинтересовалась:
– Как же ты отомстишь?
– А вот так! Возьму три миллиона рублей в кредит в государственном банке. И раздам студентам. Они у соседки моей живут. Насмотрелась. Без ничевошеньки маются.
– А дальше?
– Что дальше? Возьму – отдам студентам! И помру. Взятки с меня гладки!
Соседка громко удивилась:
– Голубка дряхлая моя, кто ж тебе даст-то? Три миллиона!
У тебя ж поручителей нет! Это раз! Кто поручится? Второе: нужен залог! А твоя однокомнатная хрущёвка – кому нужна?
– Не дадут? – спокойно удивилась «голубка».
– Не дадут! – последовал уверенный ответ.
Наступила было значительная пауза, но «голубка» встрепенулась и пролепетала, будто прошелестела маленькими и лёгкими крылышками:
– Тогда я приму свои категорические меры! Отомщу всё равно! За всех!
– Какие такие меры?
– Буду как можно дольше жить! И пусть маются со мной – платят мне мою законную пенсию. Для меня оскорбительно маленькую, а для них – сверхнепосильную!
– Не надорвались бы, – скороговоркой отреагировала соседка и забегала суетливо взглядом по ряду светящихся электронных табло, боясь пропустить свою очередь.
«Голубка» сидела неподвижно. Глядя остановившимся взглядом поверх голов рядом сидящих.
Что она видела? И о чём думала? Наверняка не о злосчастном пуде золота печалилась. Скорее, о том, чему нет цены, нет измерения: о загубленных в лихие годины жизнях печалилась…
Петька-здвездочёт
На носу учебный год. Начали съезжаться в интернат его шумные воспитанники. Среди них неприметный четвероклассник Петька. Новенький.
Вечером – отбой. А Петьки нет! Ушёл из интерната? Куда ушёл?
ЧП! Обыскали все помещения. Нет Петьки! Слышу какой-то шум на верху здания интерната. Я – к пожарной лестнице! По лестнице – наверх, к потолку! Вот он – люк! Не закрыт. Я – на чердак! С чердака – на крышу! А там, вот он: сидит на шифере Петька. И смотрит…
– Ты чего тут?
– Марь Ивановна, какая тут красота! Интересно так! Вот, посмотрите, – и тычет пальцем в небо.
У него и в голове нет мыслей о том, в каком я состоянии.
– Смотрите! Вон лес, а за ним горы… А за ними что? И что за горизонтом? Это ж так интересно!
Я вытянула шею, смотрю.
– В нашем посёлке все дома одноэтажные, а здесь! Как здорово! Я не ожидал такого… Думал, скукота будет в интернате.
Встал, схватил меня за руку:
– Смотрите, одна звезда за другой гонится!
Смотрю. И правда: две таких крупных звезды на небе! Летят вместе вниз. Гляжу и не могу оторваться: завораживает.
– Марь Ивановна, темно ведь как! Они, наверное, разбились?
Их не стало… А осколки куда подевались? Марь Ивановна? Их кто-то там за горами подберёт? Уже четыре звезды так упали. Как вы думаете, у нас что-то похожее на тунгусский метеорит может пролететь? Вот бы!
Вопросы сыплются, как горох. У меня вся злость пропала.
Вместе с ним смотрю на небо, как впервые вижу… Стыдно стало отчего-то, будто стала взрослой и предала что-то в себе, а он… обезоружил меня, поставил на место.
…Посидели мы, посмотрели. Прижавшись ко мне, согрелся под боком Петька. Стал сонным.
…Начали спускаться вниз. Спустились. Народ нас ждёт. Успокоились, пошли спать.
На другой день я распорядилась закрыть лаз на замок. Петя такими грустными глазами стал на меня смотреть. И я сдалась… Полезет ещё по пожарной лестнице.
Вместе с ним украдкой несколько раз потом поднимались на крышу. Я трубу раздобыла… Наблюдали за звёздами, за небом. Он так много хотел знать! Я ему помогала книжки по астрономии доставать. А он несколько раз доклады делал для ребят. Важный такой… Поход с ребятами на крышу делали. Его все так и звали – звездочёт.
…Родители его переехали в Ульяновск, и наш звездочёт вместе с ними.
…А мне грустно так стало, будто во второй раз с детством своим простилась.
