Александра Созонова
Аррей, вырастающий из имен
– Бедная девочка, рассудок ее совсем помутился! Потерять жениха, а теперь еще эта нелепая смерть… Но я попробую ее исцелить. Не отчаивайся, моя маленькая… – скрипел сладкий голосок, в то время как Найя продолжала кричать, вырываясь из рук рассерженных женщин.
Дью слышал, как ее силой уводили вниз по склону горы.
Наступило самое страшное. Один за другим соплеменники возвращались в селение, покидая его. Сын Огдая напрягся в последнем неимоверном усилии, чтобы выкрикнуть: «Не оставляйте меня! Я живой!!!» – но даже слабый шепот не мог пробиться из застылых губ.
Пронзительный вой Чарра пронесся над скалами, заставив многих вздрогнуть. Мальчику казалось, что щенок слышит его и пытается, как может, вызволить из небытия. Вой сменился захлебывающимся лаем, потом утих: как видно, щенка унесли с места упокоения насильно.
Последней спустилась вниз Грунн. Двое мужчин шли позади нее, следя, чтобы она не побежала обратно к телу сына, освобожденному от ткани – дабы хищные птицы разглядели подношение.
* * *
– О, непокорный камень! Погоди же, я сумею тебя укротить…
Сын Огдая выплыл из темного забытья от громкого шепота. Он открыл глаза и тут же зажмурился: тысячи разноцветных искр переливались прямо над ним, и вынести их сияние было невозможно.
– Я все-таки заставлю тебя работать на меня, мой чистенький, мой благородненький камушек…
Голос Дью узнал сразу.
– Проклятый колдун…
Язык и губы снова его слушались, и слова прозвучали вполне отчетливо.
– Очнулся, очнулся, мой мальчик! – радостно хихикнул Вьюхо. – Открой же свои светлые глазки, не бойся!
Дью приоткрыл веки и повернул голову, чтобы искры не слепили зрачки. Веки, губы и шея ему повиновались. Но как он ни напрягал мускулы спины, рук и ног, встать или хотя бы приподняться не получалось.
– Не дергайся, не дергайся! – заметив его усилия, весело прикрикнул старик. – Пока что ты мне нужен спокойненьким. Неподвижным, как камушек. Этакий большой теплый камушек, смирно лежащий там, куда его положили. Совсем скоро ты забегаешь, можешь мне поверить! И не на двух, а на целых шести ножках! Ведь правда, это будет здорово, мой мальчик? Шесть замечательных мохнатеньких ножек вместо двух неуклюжих столбов.
Судя по затхлому воздуху и пылающим вдоль стен факелам, Дью находился в подземелье. Но как отличалось это помещение от сырой и грязной шахты, где долбили землю изможденные полулюди! Низкий потолок был сплошь выложен прозрачными, как вода в источнике, кристаллами. В их гранях дробился и умножался до бесконечности свет факелов, создавая ощущение подземного дворца. Пол и стены из темного отполированного камня посверкивали сине-зелеными переливчатыми вкраплениями, похожими на перья павлина. Из того же камня был сделан и длинный стол, на котором лежал на спине сын Огдая.
На расстоянии локтя от его головы сидел Вьюхо, склонившись, как индюк над горстью зерна, над россыпью разноцветных камней. Он как будто что-то искал, передвигая камни узловатыми пальцами.
– Ты ловкий, ты сильный, ты бесстрашный… – бормотал колдун. – Ты будешь отлично служить мне…
Старик ухватил один из камней и поднял над столом, прицокивая языком от восхищения. Отшлифованный изумруд, прозрачный и чистый, мерцал в сморщенных пальцах. Он был того же оттенка, что первая майская поросль.
– Вот ты-то мне и нужен, мой чистенький камушек! Мой ясноглазый, мой искристый… Отправляйся-ка на свое место рядом с рубином и жди, пока я буду подбирать тебе лунноликого соседа…
Но зеленый камень треснул в сморщенных пальцах, просыпавшись на стол мелкими осколками.
– О, гордец! – огорчился старик. – Впрочем, сам виноват, старый олух, забыл принять меры, – вздохнув, поведал он Дью. – Изумруд – редкий камень. Он сильный и светоносный, он талисман весеннего месяца Новолиственя, и без него не сделать настоящее Звездное ожерелье. Но! Вот незадача: не найти в мире больших гордецов и чистюль, чем изумруды. Они, видишь ли, не желают служить темным и грязным замыслам. Кончают с собой в руках человека, который кажется им колдуном, лжецом или убийцей. Гордый, гордый камушек! Но я перехитрю его. Когда я делал Звездное ожерелье для Шеуда, погибло два прекрасных камня, но потом я придумал, как справиться с ними. Справлюсь и сейчас!
Вьюхо поднялся из-за стола и похлопал Дью по застылому плечу.
– Побудь немного один, мой мальчик. Я скоро вернусь – только подберу в своей кладовой несколько стражников. Знаешь, какие камни сторожат лучше всех? Алмазы! Ох, и крепкие это ребята! Они помогут мне справиться с зелеными неженками и гордецами. Семь-восемь алмазов – и дело пойдет на лад.
Старик толкнул обшитую медью массивную дверь и вышел. Дью остался один. Он опять попробовал приподняться, но тщетно. Тогда решил подать голос: быть может, Шеуд услышит и догадается, что он тоже отныне пленник проклятого колдуна.
– Я зде-е-есь! Я – Дью-у-у!!!
Получилось, впрочем, не слишком громко. Надежда, что крик, больше похожий на вздох умирающего, выплеснется за пределы закрытой двери, была крохотной. Но дверь приоткрылась! Правда, то был не Шеуд, и даже не Вьюхо, возвратившийся раньше времени. В мерцающую тысячью бликов комнату, испуганно пригнувшись, проскользнула легкая фигурка.
– Найя! Откуда ты здесь?!
Появление девушки потрясло настолько, что Дью оторвал от стола голову и взмахнул руками. Найя кинулась к нему. Она прерывисто дышала и моргала так часто, что глаза казались подернутыми дымкой.
– О, Дью! Наконец-то я нашла тебя!.. Попробуй встать! Я не могу унести тебя на своих плечах, но буду поддерживать и помогать идти. Только встань! Скорее!..
– Ты думаешь, я не пробую это сделать с тех самых пор, как пришел в себя? – Дью еще раз взмахнул руками и пошевелил шеей. – Он стал слабее, тот яд, которым опоил меня проклятый колдун. Но еще действует. Я могу разговаривать, могу шевелиться. Но не встать! Туловище и ноги не слушаются.
– Их надо просто растереть! Они застыли, закоченели! – Девушка принялась растирать Дью мышцы плеч и груди. Приятное тепло заструилось под кожей. – Ты ведь пробыл на холодном камне немалое время… Ты встанешь сейчас, ты сможешь!
– Но ты-то, ты откуда взялась здесь?! – Мальчик пошевелил шеей и оттаивавшим левым плечом. – Ты соображаешь, куда попала? Вьюхо ушел ненадолго. Если он увидит тебя здесь, то уничтожит. Хуже, чем уничтожит! – добавил Дью, вспомнив зловещие слова о «шести ножках».
– Я вернулась в место упокоения, когда стало смеркаться, – торопливо принялась рассказывать девушка, в то время как ее руки продолжали оживлять мускулы пленника. – Я догадалась, что задумал Вьюхо. Если он оживил Крея и других погибших мужчин, что ему стоит сделать то же с тобой? Тем более что у тебя даже ран не было. Только исполосованная спина. Наверное, он захотел еще одного раба, совсем молоденького… Я стала ждать. О, как же мне было страшно, Дью!.. Я спряталась за камнями и чуть не умерла от ужаса. Он пришел, как только стемнело. Он нес факел, и с ним был еще кто-то, огромный, как зубр. О, Дью, он показался мне похожим на Брагу! Вьюхо приказывал ему, как рабу, и тот слушался. Когда он взял тебя и понес вниз со скалы, мне стало еще страшнее. Я всё время ждала, что разгневанные духи мертвых набросятся на них, и на меня заодно. К счастью, духи не появились… Они спускались, Брагу тащил тебя на плечах. Вьюхо всё время бубнил, что ему очень повезло и теперь у него есть мальчишка… что ему пригодится твоя отвага и ловкость… что какой-то жук не боится ожогов подземного огня… Он хихикал и прищелкивал языком, и оттого, наверное, они не слышали моих шагов за своими спинами. Потом они залезли в пещеру. И я за ними. Сначала было темно, света от факела Брагу не хватало, и я всё время спотыкалась, и один раз даже упала. Хвала Рургу, они не слышали, потому что похожий на Брагу тоже спотыкался и шаркал подошвами, как глубокий старик… Потом появились факелы на стенах, стало светлее. Если б они оглянулись и увидели меня, я умерла бы от ужаса! Вьюхо даже не пришлось бы убивать меня своими руками. Но они не оглядывались, хвала великому Рургу! Они дошли до медной двери и вошли в нее. Я осталась снаружи. Я погасила факел над дверью и затаилась в тени. Потом раб вышел. Тело его было в заживших шрамах и блестело, как живое. Мне хотелось окликнуть его и убедиться точно, Брагу это или нет, но я не решилась, потому что помнила, как он слушался Вьюхо, каждого его слова… Он ушел, а я затаилась вблизи от двери. Если б не ужас, я бы заснула… Я прислушивалась, но было тихо, только глухие удары доносились издалека. Потом Вьюхо вышел и куда-то пошел. Он не разглядел меня, к счастью! Мне показалось, что ты зовешь на помощь, и я вошла… Ты еще не можешь подняться, Дью?
Усилия ее рук не прошли даром. Мышцы оттаивали и теплели. Напрягшись, превозмогая боль в иссеченной спине, Дью выбросил вперед ладонь, ухватился за плечо девушки и сел. Затем согнул колено.
– О, ты совсем выздоровел, Дью! – обрадовалась Найя.
Скрипнула открываемая дверь. Мальчик толкнул девушку под прикрытие длинной плиты стола и хотел принять прежнее положение, но успел только упасть навзничь, больно ударившись затылком о полированный камень.
Вошедший старик окинул быстрым взглядом его тело с раскинутыми руками и полусогнутой ногой, но не рассердился, а понимающе покивал головой.
– Скучно лежать без движения? Потерпи, мой мальчик. Скоро ты задвигаешься, забегаешь, заползаешь. Уже завтра наступит для тебя новая и такая увлекательная жизнь, мой славный звереныш! Если б ты знал, как нужна мне твоя отвага, твоя дерзость, волчий твой блеск в прозрачных глазенках!
– И для чего же тебе всё это? – поинтересовался Дью, потихоньку принимая прежнее положение.
Он решил поддерживать разговор с колдуном, ставшим не в меру словоохотливым и слащавым. Вьюхо мог выболтать нечто важное, что пригодилось бы для спасения себя и остальных. К тому же, болтая без остановки, старик не расслышит шорохи и вздохи, которые неминуемо будет издавать безрассудная девчонка, сжавшаяся в комок под столом.
– А для того, чтобы добывать мне самые чистые, самые бесстрастные камушки! – охотно ответил Вьюхо. – За ними нужно спускаться в глубины гор, а там может быть очень жарко, если гора молодая и чрево ее живородящее. Шеуд рассказывал мне, что видел однажды целое скопление голубых кристаллов, похожих на сапфиры, но подобраться к ним не мог: кожа на его лице и шее чуть не полопалась от жара. Твое же лицо, мой мальчик, будет столь же неуязвимым, как спина и подбрюшье. Уж я постараюсь! Придумаю что-нибудь. Глаза защищу линзами из горного хрусталя. Ты ведь уже познакомился со своей будущей спинкой и ножками, верно? Даже прокатился, опробовал, можно сказать, в деле. Я думаю, они понравились тебе, эти прочные и красивые доспехи, которые не проткнут ни меч, ни копье. Скоро они будут твоими, радуйся!
От мысли, что старик не шутит и не пугает, а действительно собирается превратить его в одно целое с гигантским жуком, голова Дью закружилась и к горлу подступила тошнота. Он едва не потерял сознание. Но молчать и, тем более, валяться в обмороке было не ко времени, и, преодолев ужас и отвращение, он отозвался слабым, но заинтересованным голосом:
– Интересно, как это у тебя получится?
– А так же, как получилось с Шеудом! – воскликнул Вьюхо. В голосе его слышалась гордость. – Главное – сделать Звездное ожерелье. Для этого нужно подобрать двенадцать разбуженных камней и выстроить их в цепь, согласно знакам, зажигающимся на ночном небосводе. Знаки эти вырезали на твердом небесном камне боги в незапамятные времена. Только мудрые умеют читать их и руководствоваться их советами в жизни. Звездная цепь из разбуженных камней может удержать вместе самые несовместимые вещи: скажем, голову человека и туловище гигантского насекомого. Если снять с Шеуда ожерелье, он тут же умрет, потому что человеческая плоть не может срастись с плотью более низкой твари. Разбуженные камни творят чудеса! Соединенные в ожерелье кристаллы заставляют кровь человека струиться по телу ползучей твари и наоборот.
– А кто их будит? И как? – Дью спрашивал с неподдельным интересом. – И вообще, разве камни живые?
– А как же? Не менее живые, чем люди. Яйо и в них вдохнул свои искры.
– Такие же, как и люди? – засомневался сын Огдая.
– Ну, не совсем такие, конечно. Камни – первенцы земли, самые древние обитатели нашего мира. Они появились еще до того, как возникло разделение на свет и тьму, доблесть и низость, радость и боль. Люди, по сравнению с ними, неразумные младенцы. Камням неизвестны смешные страсти, трясущие человека, словно грудное дитя – свою погремушку. Не знают они ни ненависти, ни зависти, ни вожделения, ни обиды. А разбудить их могут стихийные души.
– Кто-кто?…
– Стихийные души, мой мальчик. Или духи природы. Скажи, когда ты купаешься в горном ручье, ты разве не чувствуешь, как рядом плещется и смеется кто-то невидимый?
Дью, подумав, отрицательно повел головой.
– А когда лежишь на траве, задрав голову к небу, не слышишь, как кто-то шепчется вместе с ветром, переговаривается с шумом листвы на деревьях?
– Хвала Рургу, никаких голосов и перешептываний я не слышу, – буркнул сын Огдая. – Вот когда злобные духи скатывают камни с вершин – это да, еще бы не слышать!
– Ты слишком толстокожий, малыш, – улыбнулся старик. – Может, это и к лучшему: крепче спишь, меньше задумываешься. Так вот, только стихийные души могут разбудить камни. Но заставить их это сделать насильно нельзя. Они не подчиняются человеку. Зато с ними можно играть, и в игре, увлекшись, они сделают то, что тебе нужно. Мой прадед умел замечательно играть со стихийными душами! У меня получается хуже, – Вьюхо вздохнул. – Не любят они меня почему-то.
«Еще бы! За что тебя любить?!» Озвучивать эту реплику Дью благоразумно не стал.
– И чем же разбуженные камни отличаются от всех прочих? – подумав, задал он нейтральный вопрос.
– Они становятся во много раз сильнее. Как вода сильнее льда. Их любовь обретает мощь, способную творить чудеса.
– Ты же говорил, что камням неведомы страсти!
– Любовь – это не страсть, – назидательно протянул старик. – Это то, что существовало предвечно. Предвечней и превыше Любви только Бесстрастие. Как покой превыше движения. Как ноль могущественнее любого числа, а белый цвет властвует над всеми остальными цветами. Но любят камни, конечно, не так, как люди. Никакого сравнения. Людская любовь – блик. Прочерк падающей звезды в ночном небе. Пшик – и погасла! У камней же всё накрепко, если не навечно. И они не нуждаются в разделении на два пола, чтобы любить. О нет! Любящий камень просто любит, и всё. Как солнце – просто светит и греет.
За разговором Вьюхо продолжал перебирать камушки, низко склонившись над столом и прищурившись. На этот раз он не прикасался к ним голыми руками. На кончиках пальцев было что-то вроде кожаных чехлов с вделанными в них небольшими алмазами.
– Смотри, смотри. Таращи свои пронзительные глазенки! Вижу, как тебе интересно. Твои зрачки искрятся не хуже моих камушков! Если тебя по-настоящему увлекут камни, я могу поведать немало секретов. Наверное, Вьюхо состарился: так и тянет передать кому-то свои знания. Они тяготят меня, как дойную козу ее молоко, накопленное на лугах к исходу дня. Охо-хо, мой мальчик! Боги сурово обошлись со мной: ни одна из моих трех жен не принесла мне сына. Дочери, впрочем, тоже. Видно, на мне суждено закончиться нашему роду. Впрочем, я уж постараюсь, чтобы он не кончался как можно дольше!.. Нет у меня сына, мой мальчик, мой острозубый волчонок, а так порой хочется видеть рядом пытливые и внимательные глаза и чуткие благодарные уши. Ты не глуп, Дью. Ты многое мог бы перенять у меня. Впрочем, – спохватился старик, – в твоем новом положении вряд ли ты сможешь работать с камушками. Лишь бы удержать их в лапках – славных мохнатеньких лапках. Но это ничего! Знание тебе не помешает. Ты будешь разбираться, какие камни чего стоят и имеет ли смысл ради них лезть в раскаленные расщелины. Шеуд ничего не понимает в камнях. Да и рук у него нет – может лишь отыскивать, но не добывать. Ты будешь намного полезней.
Вьюхо выбрал из разноцветной россыпи продолговатый зеленый кристалл и долго разглядывал. Сухие губы удовлетворенно подергивались.
– Смотри, какой красавец чистой воды! Это гость издалека. В наших краях изумруды не водятся. Здешние горы вынашивают в своих чревах хрусталь, гранаты и аметисты. Да еще – хвала Яйо! – богаты они лабрадором. Изумруды же, как и опалы, топазы и огненные рубины, достались мне от отца, а ему от его отца и деда, и так далее. Издавна все заболевшие в нашем племени расплачиваются со знахарем цветными камнями. Все раненые, все рожающие… Да ты и сам знаешь! У кого нет камней, выменивают на шкуры или стрелы у соседа, более добычливого. С убитых врагов в первую очередь снимают драгоценности, а уж потом оружие. Так приучил всех еще мой прадед. К сожалению, племя наше становится все малочисленнее. Мой запас изумрудов перестал пополняться со времен моего отца. А тут еще эти гордецы то и дело кончают с собой!.. – Вьюхо вздохнул горестно. Но тут же, пошевелив пальцами разноцветную россыпь, вновь забормотал горделиво: – Зато растет, растет запас тех, что водятся в здешних горах! Мои славные мускулистые ребятки, мои новенькие рабы целыми днями трудятся, добывая их, а по ночам шлифуют. Как хорошо, что они почти не нуждаются в отдыхе и могут шлифовать, шлифовать, шлифовать, не разгибая спин… А ты заметил, мой мальчик, как я перехитрил зеленых гордецов? Я не касаюсь их пальцами, но только алмазами. Сквозь крепкую алмазную плоть зеленые неженки не почувствуют ничего. Они не узнают, грязны мои помыслы или чисты. Я перехитрил их! Больше не будут рассыпаться в прах самые ценные мои камушки. Будут смирненько стоять в ожерелье, в ряду разноцветных собратьев…
Речи старика заворожили Дью, равно как и блеск камней, с которых он не сводил любопытного взора. Он увидел, как нежно-зеленый изумруд лег рядом с алым, как свежая кровь, камнем.
– Жаль, что камни не умеют ненавидеть, – заметил сын Огдая, щурясь от мерцания отполированных граней. – Иначе их можно было бы вставлять в наконечники стрел и копий.
– Прекрасная мысль! – хохотнул старик. – Действительно, жаль. Но, знаешь, хоть камни и не умеют ненавидеть, ибо ненависть намного младше их, они могут прекрасно хранить чужую, доверенную им ненависть. Держать крепко-крепко! Особенно хороши для этой цели гранаты. Можно сделать колечко из мрачно-багровых гранатов и доверить им свою ненависть. Совсем крохотное колечко! – Вьюхо показал пальцами величину и хитро улыбнулся. – Ты ринулся искать искры жизни, о которых сдуру выболтал Шеуд, у меня в хижине – смешной, глупый звереныш! Искры эти всегда при мне. Я не прячу их в хижине или где-то еще. Маленькое колечко из темных гранатов, скрепленное моей ненавистью, служит отличной ловушкой для того, что невидимо глазом и неуловимо руками. Колечко темных, сурово насупленных гранатов – надежнейший страж! Своей ненавистью я сцепил камни намертво. Они не разожмут зубов, покуда не распадется их цепь или пока не умрут.
– Разве камни умирают? – удивился Дью.
– Камни умирают, еще как! Разве не на твоих глазах покончил с собой, рассыпавшись в прах, прекрасный изумруд? Правда, обычно они живут долго, тысячи тысяч лет. Разбуженные камни растут и увеличиваются в размерах. Те, что висят на шее у Шеуда, выросли почти на полногтя, я измерял. Спаянные же чужой ненавистью – уменьшаются. Если их не разъединить, не разорвать цепочки, они умирают через какое-то время. Но я уверен, что за это время успею раздобыть всё, что мне нужно. Успею создать Венец Освобождения, пока мои верные гранаты не зачахнут и не разожмут своих зубов, отпустив на волю то, что им доверено.
Вьюхо замолчал. Казалось, он выдохся от долгого разговора. Старик сосредоточенно выкладывал на гладкой поверхности стола окружность из разноцветных кристаллов.
Под столом послышался шорох. Оторвавшись от работы, Вьюхо настороженно поднял глаза. Дью шумно зевнул и почесался, показывая, что источник подозрительных звуков – он, и никто больше.
– А что это за Венец и от чего он освобождает? – спросил он громко и бодро.
– От всего! Впрочем, это уже не твоего ума дело, мой мальчик, – сухо отозвался старик.
Переход от возбужденной разговорчивости к сосредоточенному молчанию был слишком резким, и сын Огдая слегка растерялся. Он предпринял еще одну попытку нарушить опасную тишину:
– Мне очень любопытно еще вот что: где ты берешь этих гигантских жуков? Или ты их откармливаешь, как индюков, до таких размеров?
– Откармливаю, – буркнул старик.
Кажется, что-то не ладилось в его ожерелье: Вьюхо хмурился и покусывал губы. Он менял камни местами, двигал и переворачивал, сердито и невнятно бубнил, ругая то неженку-изумруд, то неуступчивый аметист, то слишком ленивую и вялую бирюзу. Наконец, удовлетворенно вздохнул, потер пальцы и посмотрел на мальчика.
– Конечно же, откармливаю. Но не только. Вырастить таких дивных зверей мне помогают мои камушки. Опалы! В разбуженном состоянии они не выносят скуки и вечно что-то придумывают, что-то творят. От деда и отца мне досталось немало таких камней – и маленьких, и величиной с яйцо. (Дикари-нурриши любят носить их на счастье и дарить своим женщинам.) У меня есть особая пещерка, выложенная опалами. Помещенные туда насекомые не только растут с невероятной быстротой, они еще и меняются. Предугадать, во что они превратятся по воле камней, совершенно невозможно! Он очень большой выдумщик, опал. Жук, на котором ты так ловко проехался в прошлый раз, был маленьким невзрачным жучком, безмозглым, как все насекомые. И в какого красавца вымахал! Всего-то за три луны. А тот дракон, который пошел на туловище для весельчака-Шеуда? Уверен, ты ни за что не догадаешься, из какой крохи он вырос. Чешуйчатый червь! Довольно редкая, надо сказать, козявка, и я немало повозился, прежде чем ее нашел, зато результат превзошел все ожидания. Помимо всего прочего, покровы насекомых в моей волшебной пещерке становятся почти каменными, не проницаемыми ни для меча, ни для стрелы. Почище доспехов! Шеуда теперь нелегко убить – ха-ха! – уже за одно это он должен быть мне благодарен. Но лучше всех, конечно, моя медведка. Ты ахнешь, когда ее увидишь. Она свирепа и всегда голодна – не то что жук, спокойный, как старая черепаха. Челюсти ее уже сейчас могут перегрызть полено, а мощные лапы роют землю быстрее, чем трое рабов вместе взятых. Конечно, учитывая твой дерзкий и необузданный нрав, тебя следовало бы соединить с медведкой, а не с жуком. Вот это было бы чудище: мощное, отважное и сообразительное! Но медведка еще растет. Опалы еще фантазируют над ней, и мне не хотелось бы раньше времени прерывать их.
Вьюхо полюбовался на мерцающую разноцветную окружность, выложенную на столе, затем принялся скреплять камни гибкой металлической нитью.
– Медь, – объяснил он. – Металл богини любви Илайи.
Какое-то время он работал молча. Дью пытался придумать вопрос, который вновь потянул бы старика за язык, но в голову ничего не приходило. К счастью, Найя больше не шуршала. Может, окаменела от страха?
Неожиданно колдун поднялся с места и хлопнул в ладоши. Звук, оттолкнувшись от каменных стен, вышел звонким и громким.
– Готово! – радостно объявил он. – Ну, разве старый Вьюхо не молодец? Сотворить Звездное Ожерелье всего за полночи!
Он подпрыгнул, прозвенев амулетами – ну просто расшалившийся мальчишка, а не старик.
От неожиданности Дью расхохотался.
– Смейся, смейся! – разрешил Вьюхо. – Я хорошо поработал и сейчас я счастливый, ласковый и покладистый.
Он скорчил мальчику рожу, и тот отметил, что белесые глазки смотрели вполне по-человечески. Радость растопила в них всегдашний яд и подозрительность.
Вьюхо провел ладонью по искристо-черной поверхности стола.
– Спасибо, дружище. Мы славно с тобой поработали! – Он обернулся к Дью. – Знаешь, что это за камень?
Тот отрицательно повел головой.
– Это лабрадор, – торжественно объяснил старик. – Мой любимый камень. Его много здесь, целые залежи. Будь благословен тот день, когда моему прадеду пришло в голову вырубить в его толще помещение для своих опытов! (Вырубал, конечно, не он – рабы-нурриши, которых он выпросил у племени и заставил работать на себя, вместо того чтобы умертвить.) Чтобы его разбудить, потребовались усилия множества стихийных душ – травы, деревьев, подземных источников. Что за игрища, верно, устраивал этот народец, вдохновленный хитростью моего прадеда! Жаль, я не мог этого видеть, еще не будучи рожденным. Разбуженная душа лабрадора глубока, как бездонная пропасть, и высока, как звезды. Он до смерти предан мне, этот камушек. Он дает мне силу. Вернее, увеличивает собственную мою силу во много раз.
Вьюхо наклонился над мальчиком и вперил в него глаза, вновь ставшие острыми и пронзительными.
– Встань! – неожиданно приказал он.
– Зачем? – удивился Дью.
– Встань! Повелеваю тебе!!!
Сын Огдая почувствовал, что его так и тянет подняться. Он едва не вскочил, словно послушный раб или малый ребенок. Ему вспомнилось, как мать, Грунн Осенняя Буря, гневно сверкнув глазами, отшвырнула плеть после второго удара. Побелев от напряжения, Дью остался на месте.
– Но я не могу, – пробормотал он, как мог жалобно. – Меня слушаются только шея и руки…
Вьюхо взглянул на него с подозрением, затем покивал головой.
– Да-да. Мой яд хорошо действует. Если б не он, ты сейчас вскочил бы, как верная собачонка на зов хозяина.
Дью благоразумно промолчал. Повернув голову, он уткнулся лицом в камень стола, так как глаза устали от бликов. Заметив это, старик горделиво усмехнулся.
– Да, хорошо светят мои хрустали! Не хуже солнца. С самой кропотливой работой могут справиться мои старческие зрачки под их светом. Посмотри, как оно получилось!
Он бросил на грудь мальчика новенькое ожерелье. Камни внушительно ударили по ребрам, и Дью вздрогнул.
– Смотри, смотри! Любуйся.
Мальчик дотронулся до прохладных камней, заигравших под его пальцами. Вьюхо склонился над ним, показывая и объясняя усталым ласковым голосом:
– Вот твой камень, Дью, камень неистовых и отважных – рубин. Ты будешь носить ожерелье так, чтобы он всегда находился в ямке у основания горла. Тогда твое мужество и твой воинственный дух никогда не иссякнут. Люди говорят, что это застывшая кровь драконов, пролитая ими в жестоких схватках друг с другом на заре времен. Глупцы! Камни намного древнее драконов, и кровь не может застывать кристаллами. Если на пирушке тебя обнесут вином, погляди на рубин – и ты захмелеешь от одного его вида и станешь веселее прочих. Рядом с ним изумруд, к которому мне нельзя прикасаться. Зеленые неженки не слишком ладят с рубинами, им не по нутру страсти, что пробуждают алые камушки в людях. Но я поставил между ними алмаз, видишь? И все остальные камни перемежаются стражниками-алмазами. Ожерелье от дюжины алмазов стало больше в два раза и свободно налезет теперь на твою шейку…
Старик склонялся всё ниже, бормотание становилось всё неразборчивей. От его душного дыхания у Дью запершило в носу, и он громко чихнул.
Вьюхо выпрямился.
– А ну-ка, привстань, – велел он. – Я надену его на тебя.
Дью потянулся вперед, но, вовремя сообразив, застонал:
– Нет… Не могу.
– Крепкий, крепкий мой яд, – прищелкнув самодовольно языком, старик приподнял затылок мальчика и обвил шею ожерельем, закрепив под волосами медной нитью. – Это хорошо. Это и для тебя хорошо, мой мальчик: значит, ты не почувствуешь боли. Почти не почувствуешь боли. Будет немного страшно, немного неприятно, но не более того. Носи же эти дивные камушки, не снимая. В них теперь твоя жизнь.
Вьюхо двинулся к двери. Прежде чем открыть ее, обернулся.
– Я отлучусь ненадолго: пришла пора поискать твоего приятеля. Твои будущие ножки – шесть проворных мохнатеньких ножек. Твою будущую спинку с прочным доспехом. Пожалуй, отдыхать я буду потом, когда всё сделаю. Не скучай без меня, мой мальчик.
* * *
Лишь только старик вышел, Дью соскочил со стола. Руки и ноги слушались, хотя и не так споро и ловко, как прежде. Пожалуй, бежать или драться он еще не мог, но вот идти быстрым шагом – вполне. Нащупав висящий на поясе нож, мальчик возликовал: его оружие с ним! Колдун не сообразил его отобрать!
Сын Огдая осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, в какую сторону удаляется спина Вьюхо. Затем вытащил за руку Найю из ее ненадежного убежища и подтолкнул к выходу. Бедная девушка ковыляла на полусогнутых: мышцы онемели от долгого сидения скорчившись.
– Скорее! Сейчас он явится обратно вместе с жуком!
Дью тянул за собой невесту Крея, громким шепотом кляня за неуклюжесть и неповоротливость, пока они не свернули в один из неосвещенных тупиков. Здесь он позволил ей и себе остановиться и перевести дух.
– Я так боялся, что ты чихнешь или зашебуршишься! Проклятый старик – моя голова чуть не лопнула от его разговоров.
– О Дью! – выдохнула Найя, и словно теплый ветерок пронесся по его волосам. – Мне было так страшно! Под столом совсем негде было спрятаться, я безумно боялась, что торчит моя нога или локоть… Если б ему вздумалось обойти вокруг, я бы пропала! Но какое счастье, что ты можешь ходить! Теперь только бы нам разыскать Крея…
– Крей нам пока не нужен, – возразил Дью. – Ты что, забыла, что он слушается каждого слова Вьюхо? Шеуд – вот кого надо разыскать. Он проведет нас к расщелине наверху, той самой, в которую я пролезал два раза. Без него я запутаюсь в этих ходах.
– Как?! – Найя заморгала часто-часто. – Ты хочешь уйти отсюда без Крея? И это сейчас, когда мы знаем, где прячет Вьюхо их искры? Он сказал, что они в кольце из гранатов, а кольцо где-то на нем. Мы должны найти это кольцо и спасти Крея и всех остальных!
– О, Рург! – вздохнул мальчик. – Хотел бы я посмотреть, как ты станешь обшаривать Вьюхо! Думаешь, он будет при этом ласково улыбаться и поворачиваться во все стороны, чтобы тебе было удобнее? Лучше не спорь, а иди за мной молча, как полагается женщине.
Он вышел из прикрытия и, озираясь, двинулся вперед. Помешкав, Найя скользнула следом. Она шла бесшумно, но глубоко и прерывисто дышала, чтобы справиться с обидой. Девушка больше не спорила, но ее вздохи, шелестевшие укором за спиной, действовали Дью на нервы.
– А ну-ка, затихни! – велел он, останавливаясь. – Не сопи и не всхлипывай! Нужно прислушаться. Оттуда, где они работают, будут доноситься стуки.
Оба затаили дыхание, но вокруг было тихо. Только потрескивали факелы, да шуршали осыпающиеся сверху мелкие камни.
– Сейчас ночь, – прошептала Найя. – Все они спят, а не работают.
