Александра Созонова
Аррей, вырастающий из имен
– Они не спят по ночам – шлифуют камни. Имеет смысл разыскать хотя бы Крея. Он должен знать, где сейчас Шеуд.
– Да-да, разыщем Крея! – радостно согласилась девушка.
Ход, по которому они шли, становился уже и ниже. Светильники попадались всё реже. Дью снял со стены два факела, один предусмотрительно погасив.
– Мы прошли много боковых ответвлений. Придется заглянуть в каждое. Шеуд или Крей могут оказаться в любом. Впереди мы вряд ли найдем их: дальше становится очень низко и очень сыро.
Во всех мальчишечьих играх Дью, как правило, брал на себя роль вожака. Потому и здесь, в душной полутьме подземелья, где так легко заблудиться или попасть под обвал, голос его звучал с решительными и властными интонациями. Найе ничего не оставалось, как покорно подчиняться.
Едва они свернули в ближайший боковой ход, как волной нахлынула вонь гниющего мяса.
– Прошу тебя, Дью, давай вернемся! – закашлявшись и зажимая нос, взмолилась девушка. – Здесь не может быть Крея. Да и Шеуд – вряд ли…
Но Дью, не слушая ее, шел вперед. Помимо вони он различал еще шорохи, поскрипывания и костяной скрежет. Вскоре факел осветил железную решетку с толстыми прутьями. За ней шевелилось что-то большое и бесформенное.
– Дью! – пискнула Найя за его спиной. Пальцы ее, ставшие от страха ледяными и твердыми, как сосульки, впились в плечо.
– О, Рург!.. – прошептал мальчик, но в голосе было больше восхищения, чем ужаса.
За решеткой, дробя блики факела, переливалась и искрилась каменная нора. Праздничное великолепие камней странно и дико контрастировало с ворочающимся чудовищем и смрадом гниющего мяса. Должно быть, то была та самая медведка, о которой, захлебываясь от гордости, вещал Вьюхо.
Когда прошел спазм первого потрясения, Дью шагнул вплотную к решетке и, поводя факелом, осветил медведку спереди и с боков.
– Ты только посмотри! – выдохнул он зачарованно. – Ты посмотри, какая у нее броня! А челюсти!..
– Я не хочу смотреть, Дью! – жалко донеслось из тьмы за его спиной. – Я не могу смотреть на такое. Заклинаю тебя, уйдем отсюда!..
– Подожди-подожди!
Вьюхо не соврал: его любимое детище было похлеще жука. Сыну Огдая не раз доводилось находить в земле медведок. Мало кто из мальчишек осмеливался брать их в руки – обычно с брезгливыми криками забрасывали камнями. Круглые глаза без зрачков, напоминавшие рыбью икру, выдающиеся вперед челюсти, массивные ноги, похожие одновременно на лопаты и на щетки, длинное членистое брюшко – всё вызывало бессознательный страх и отвращение. Каково же было видеть эти прелести увеличенными в сотни раз!
Но в то же время размеры и мощь подземного чудовища не могли не вызывать уважительного восхищения.
Найя прижалась к спине Дью, и от крупной дрожи, сотрясавшей ее, мальчик невольно покачивался.
– Прекрати, Найя! – прикрикнул он. – Разве ты не видишь, какая прочная здесь решетка? Она не вырвется.
У основания решетки стоял деревянный ящик. Именно от него исходило зловоние. Наклонив факел, Дью осветил тушки крыс и сурков. Видимо, медведка предпочитала гниющее мясо свежему.
Преодолевая брезгливость, сын Огдая подцепил ножом одну из тушек и просунул сквозь прутья. Костяные челюсти раскрылись и захлопнулись. Дью с трудом выдернул лезвие, защелкнутое рядом квадратных зубов.
– Голодная зверюга… Вечноголодная и вечносвирепая, как говорил колдун.
– Пойдем же, Дью!.. – судя по голосу, Найя была близка к обмороку.
– Сейчас мы пойдем, – пообещал он. – Но какая ты странная! В тебе, должно быть, два сердца: сердце кролика и сердце рыси. То ты остаешься в месте упокоения ночью и лезешь следом за колдуном в его подземелье, то падаешь в обморок от вида забавной зверюшки…
– Во мне одно сердце – сердце кролика, – вздохнула девушка. – Вчера вечером оно едва не выскочило у меня из груди, а уж сейчас – тем более…
Дью снова повернулся к чудовищу. Что-то притягивало к ужасному творению опалов и не давало расстаться так сразу.
– Послушай-ка, Найя! Мне пришла в голову отличная мысль. А что если мы выпустим эту красавицу из клетки и усядемся ей на спину? Я серьезно! Не смотри на меня так, иначе твои глаза выпадут из-под бровей и покатятся на пол. Тому, кто сидит на ее спине, она ничего не сможет сделать. Я знаю, я ездил на таком же жуке, целых два раза! Ни Вьюхо, ни его рабы не посмеют приблизиться к этому страшилищу, и мы свободно выберемся отсюда. Ну же, Найя! Смотри, какая длинная у нее спина – на двоих там вполне хватит места!
Девушка не могла даже вымолвить: «О нет, Дью!». Она лишь крупно дрожала, забыв и моргать, и дышать.
Воодушевленный идеей, сын Огдая горячо продолжал:
– Это совсем просто, смотри! Я залезу на самый верх решетки, ты отодвинешь засов, а потом выбежишь и спрячешься за поворотом. Когда она проползет подо мной, я вскочу ей на спину. Она такая длинная, что не сможет развернуться и будет ползти лишь в одном направлении. Ты догонишь ее сзади, и я подтяну тебя наверх. Найя! Это единственная наша возможность вырваться отсюда! Она выползет наружу, и мы поедем на ней, как… как подземные короли!
Поняв наконец бесполезность уговоров, Дью в сердцах сплюнул.
– Девчонка, что с тебя взять! Навязалась на мою голову…
Впрочем, он тут же вспомнил, что, не будь Найи, голова его лежала бы сейчас на холодной плите лабрадора, сочлененная с чужим и ужасным туловищем. Дикой душе Дью было ведомо чувство справедливости, поэтому, насупившись, он взял девушку за руку и вывел из зловонного тупика.
* * *
Пройдя шагов тридцать, подземные пленники свернули в следующий боковой проход. Оттуда не доносилось ни шорохов, ни запахов, но высокие своды давали надежду, что впереди может оказаться выход наружу.
Дью поднял факел в вытянутой руке и огляделся. Пламя осветило просторную пещеру – естественную, а не выдолбленную кирками и лопатами. В высоту она уходила локтей на двадцать. Причудливые складки породы вдоль стен создавали впечатление барельефов и статуй. Мальчик подошел поближе к одному из таких «изваяний», и то же сделала его спутница.
– О! – На этот раз Найя издала совсем короткий возглас. Сдавленно-изумленный. – Это же статуя, Дью, – прошептала она после паузы. – Статуя старика. Какой страшный…
Действительно, из стены выступала высоченная каменная статуя. Игра природы тут была не при чем: такое могло возникнуть только от рук человека, при том весьма искусного в камнерезном мастерстве. Худой костлявый старик со спутанными волосами и бородой ниже колен упирался макушкой в свод пещеры. Верхняя часть головы, начиная с переносицы, расплющилась, растеклась, словно статуя росла и пыталась пробиться наружу.
Черты лица показались Дью смутно знакомыми. Хотя растекшаяся макушка говорила о бессильной попытке пробить свод и выглянуть на вольный воздух, морщинистое лицо источало покой. Незрячие глаза без зрачков были полуприкрыты веками, губы сложились в подобие улыбки.
Дью дотронулся до холодного колена, находившегося на уровне его глаз. Камень выглядел самым обыкновенным, не драгоценным и не самоцветным. Неведомый скульптор, видимо, был большим чудаком: мало того, что высек огромную статую в таком месте, где ее никто не увидит, кроме разве что чудовищных насекомых, так еще и материал взял простой и некрасивый, хотя вокруг полным-полно всяческих лабрадоров.
– Хотел бы я знать, кто этот сумасшедший, – пробормотал Дью, разглядывая пещерное диво.
– Он не сумасшедший, – откликнулась Найя. – Он только в первый момент кажется страшным. Но если всмотреться в его лицо, страх пропадает.
– Я говорю о том безумце, что высек здесь это чучело! Неужели работа Вьюхо? Да нет, вряд ли: камень нужно было долбить много лет. И главное, зачем? Летучих мышей пугать?
– Вьюхо… ни при чем… – раздалось позади них.
Неожиданные звуки не были человеческим голосом, хотя и произносили людские слова.
Найя охнула. Дью резко обернулся.
За их спинами напротив первой статуи высилась другая. Гулкие звуки исходили от головы с чуть приоткрытыми губами. Новое изваяние было пониже, но тоже внушительно – локтей двенадцать в вышину. Тоже старик, схожий обликом с первым, с длинными волосами и бородой, спускавшейся, впрочем, не до колен, но до пояса. Главное отличие было в глазах: они имели подобие зрачков и оттого казались живыми.
– Эй, ты! – громко крикнул сын Огдая, чтобы звуками собственного голоса взбодрить себя и прогнать холодок страха. – Это ты разговариваешь со мной, гранитная кукла?!
Он почувствовал живое тепло за спиной: Найя придвинулась ближе, стараясь унять дрожь и не стучать зубами.
– Это… я… – пророкотал каменный старик.
При этом губы его, на которые Дью смотрел очень внимательно, не шевельнулись. Казалось, говорит кто-то спрятавшийся в чреве статуи.
– А кто ты такой?! – снова крикнул мальчик. – Если ты прячешься за этой каменной глыбой, то лучше выходи! Так нам будет удобнее разговаривать.
– Я… не прячусь. Я перед тобой.
– Кто ты? – повторил Дью, на этот раз тише, так как изваяние не делало никаких угрожающих движений и холодок страха под сердцем рассосался.
– Я… Бохоу.
– Бохоу? – переспросил мальчик. – Никогда о таком не слышал. А ты? – обернулся он к девушке. – Ты слыхала когда-нибудь это имя?
Найя кивнула. Ей удалось справиться со спазмом в гортани и выдавить:
– Я слышала о Бохоу. Так звали знаменитого знахаря, отца Вьюхо. Он умер очень давно, когда меня еще не было.
– Ты хочешь сказать, ты отец Вьюхо? – Дью вновь повернулся к статуе и сурово нахмурился.
– Да… – откликнулся резной камень.
– Но ведь ты давно умер!
– Умер… для всех вас…
Сын Огдая осветил его факелом с головы до ног.
– Пожалуй, ты не врешь, – заключил он. – Ты и впрямь смахиваешь на своего сыночка. А этот? – он махнул в сторону первого изваяния. – Надо понимать, его дедушка?
– Да… Это мой отец, Бошши…
– Он не такой разговорчивый, как ты! – хмыкнул мальчик.
– Он не может говорить… Он стал каменным полностью… Весь…
– А ты, выходит, не полностью?
– Приложи ухо… к запястью… Послушай…
Дью с готовностью привстал на цыпочки и прижался ухом к огромной холодной руке, висевшей вдоль каменного тела.
– Ого! – удивился он. – Кажется, у тебя есть сердце! И оно бьется. Правда, еле-еле.
Найя, чье любопытство превозмогло страх, проделала то же самое.
– Бьется! – прозвенел изумленный голосок. – В холодном камне бьется что-то живое!..
– Сердце… – подтвердил Бохоу. – Когда-нибудь оно перестанет биться… И я стану таким же, как Бошши, отец… Как дед, Вохобато…
– А что с вами случилось? – поинтересовался Дью. Чтобы смотреть каменному собеседнику в лицо, приходилось задирать подбородок, и оттого в голосе против воли проскальзывали запальчивые и дерзкие нотки. – Наверное, это проделки Вьюхо, мерзкого твоего сыночка?!
– Вьюхо, мой сын… ни при чем. Мой дед, Вохобато… когда-то давно нашел вблизи от селения залежи самоцветных камней… Он шлифовал их… постигал их тайны. Приучил стихийные души скал и земли помогать ему… Чтобы никто не мешал, наложил строгий запрет появляться в этих местах… Сказал: духи умерших гневаются, если их беспокоят… Он познал секрет бессмертия. Камни рассказали ему… Чтобы жить вечно, нужно срастись с камнем… стать с ним одним целым. Он научил всему, что знал и умел, моего отца, а затем перебрался сюда. Он был очень мудр, мой дед, Вохобато…
Дью громко фыркнул, прервав гулко-неживую речь.
– Это вовсе не мудрость, а безумие! Срастись с камнем! Тысячи каменных лет не стоят и одного года в нормальном живом теле! – Он огляделся вокруг. – И где он, этот твой безумный дедушка?
Третья статуя обнаружилась не сразу: человеческие черты проступали в ней совсем смутно. Гораздо больше она напоминала причудливую игру природы. Голова с непропорционально растянутым лбом и искаженными чертами растеклась по своду пещеры. Борода, напротив, срослась с полом. Ни пальцев рук, ни мышц тела было не разобрать – лишь бесформенные гранитные складки вились вдоль стены во всех направлениях.
– Да… Это уже не дедушка, а просто каменное нагромождение! – заключил Дью, оглядев прадеда Вьюхо. – Воистину, он выжил из ума, твой предок Вохобато. А следом за ним и твой отец, и ты. Ну и семейка!
– Он был мудр… – бесстрастно возразил Бохоу. – Он получил то, что хотел. Он познал вселенскую мудрость, какую ведают одни лишь камни, первенцы нашей земли… Он обрел покой. Нерушимый, вечный… То же сделал и мой отец, и я…
– Неужели это не жутко – превратиться в камень? – взволнованно подала голос Найя. – Стать недвижным и холодным на тысячи тысяч лет?
– Это не жутко… Это самое мудрое, что может сделать человек, чтобы избегнуть объятий смерти и обрести покой…
– Вьюхо говорил мне, что камни тоже умирают! – возразил Дью.
– Умирают, да… Но у них нет страха смерти… Они не знают, что такое боль или ужас. Умерев, камень не замечает, что умер…
– Вообще-то, сынок твой говорил иное! Говорил, что камни могут любить, могут покончить с собой.
– Могут, да… Те, которые разбужены. Чей дух растет и меняется, переходя в иное бытие… Но человек, сросшийся с камнем, поворачивает назад… Он замыкает кольцо. Растет лишь каменная плоть. Не дух… И оттого – покой…
– Почему же тогда твой сынок не пристроится тут у вас четвертым? А вместо этого превращает мертвых воинов в своих рабов и выращивает чудовищ? Лучше бы ему навеки закаменеть вместе с вами! Для всех было бы лучше.
Бохоу какое-то время молчал.
– Вьюхо… не такой, – прогудел он медленнее и тише, чем прежде. – Я научил его всему, что знал. Но он не хочет покоя… Он продолжает добывать камни. Он что-то ищет…
– Он хочет сделать какой-то Венец Освобождения. Кстати, что это такое?
– Не знаю…
Сын Огдая расхохотался.
– Вот так так! А как же твоя вселенская мудрость?!
– Мудрость не в том, чтобы знать всё… Мудрый знает самое важное… Мой сын Вьюхо не хочет мудрости. Не хочет покоя…
– А ты не знаешь случайно, где прячет Вьюхо гранатовое колечко? – спросила Найя.
– Не знаю… Я сам хотел спросить у вас о Вьюхо. Никто никогда не тревожил нас. Но теперь раздаются шумы, стуки… Люди заходят сюда. Вы зашли… Разве запрет появляться в месте упокоения больше не действует?…
В двух словах Дью поведал каменному старику всё, что знал о планах и замыслах Вьюхо.
– Если мы не найдем выхода из-под земли, нам крышка! И еще нам позарез нужно узнать, где прячет Вьюхо колечко с искрами жизни. Как нам быть? Подскажи!
Бохоу молчал. Холодное мертвенное молчание тянулось столь долго, что сын Огдая забеспокоился.
– Эй! Ты заснул, что ли?! Или окончательно сросся с гранитом?
– А что говорить?… – откликнулся старик. – Я узнал, что хотел. Мой сын не хочет мудрости и покоя. Он безумец… Я заговорил с вами, только чтобы узнать…
– Так ты ничего не посоветуешь?! Не скажешь ничего полезного? Ведь это твой сынок, между прочим! Твой прямой потомок творит всякие мерзости, а ты молчишь!
– К чему говорить?… – голос был бесстрастнее горсти камней, пересыпаемых из ладони в ладонь. – Теперь я знаю. А вы – уходите. В этом месте нельзя шуметь…
Дью взбесила бесстрастность каменного истукана. Он почувствовал себя обманутым. Стоило терять драгоценное время, выкладывая подробности о деяниях Вьюхо, чтобы в итоге не услышать даже совета, даже пары добрых слов в напутствие!
– Мы уйдем отсюда, если захотим! – запальчиво выкрикнул он. – И будем шуметь, если захотим! Я начну сейчас вопить так, что ваши каменные бороды отвалятся, а животы потрескаются!
– Дью! – Найя схватила его за рукав. – Будь благоразумен! Если твои вопли услышит Вьюхо, мы пропали! Лучше пойдем отсюда. Ведь он нас просит уйти.
– Послушайся девушку… – прогудел Бохоу. – Уходите. Мой отец и дед не проснутся, что бы тут ни творилось. Их покой вечен и нерушим… Я еще не полностью камень и что-то чувствую и слышу… Но это пройдет… Каких-нибудь тридцать или сорок лет – и мой покой тоже станет нерушимым… Уходите.
Если б не горячие уговоры Найи, сын Огдая обязательно исполнил бы свою угрозу – пощекотал каменных предков Вьюхо, покричал, проверил, насколько нерушим их покой. Но здравый смысл – вкупе с мольбами девушки – требовал вести себя как можно тише. А также – уходить как можно скорее. В этой пещере с глупыми каменными стариками они потеряли бестолку уйму времени!
Напоследок Дью все-таки не удержался и, подняв с пола камушек, послал его метким броском прямо в нос папаше Вьюхо. Найя укоризненно охнула. Камушек отскочил, высеча синюю искру. Мальчик надеялся, что нос у старика отколется или хотя бы даст трещину, но окаменевшая плоть оказалась прочной. На ней не появилось даже царапины.
– О, Дью! – сокрушенно шептала Найя, увлекая его к выходу из пещеры. – Ну, зачем ты так? Разве отец виноват, что его сын злой и мерзкий? Тем более что он давно уже умер! Разве может мертвый отец отвечать за подлые дела своего сына?…
– Если б он умер! – с раздражением откликнулся сын Огдая. – Я б его и пальцем не тронул тогда! А он, видишь ли, погрузился в вечный покой! И мы ему мешаем, видишь ли, мельтешим под ногами, словно букашки со своими мелкими напастями…
* * *
Решив немного передохнуть, Дью посветил под ногами факелом и выбрал относительно сухое и ровное место.
– Посидим, – велел он, опускаясь на землю и ставя факел вертикально. – Переведем дух. Проклятый яд еще остался во мне… Но недолго. Долго рассиживаться нельзя.
Найя послушно присела рядом. Она оперлась затылком о стену и закрыла глаза. Впрочем, они недолго были закрытыми. Едва лишь сын Огдая тоже прикрыл веки и устроил поудобнее больную спину, как почувствовал на шее прикосновение теплых пальцев.
– О, Дью!.. – Найя перебирала Звездное ожерелье, и глаза ее искрились не хуже камней. – Неужели Вьюхо насовсем подарил тебе это чудо? И ему не жалко?…
– Подарил! Да еще сказал, что теперь в нем будет моя жизнь. Ведь эти камни должны были держать мою голову на теле жука!
– На теле жука?!..
– Ты что, разве ничего не слышала, когда сидела под столом?
– Я слышала очень много, Дью. Он так интересно рассказывал о камнях. Но, наверное, не всё поняла, потому что думала только о том, как бы не пошевелиться. Я даже сердце свое уговаривала стучать потише, чтобы не услышал Вьюхо…
Дью усмехнулся.
– О, глупая! – Впрочем, тут же вспомнил, что зря упрекает девушку: он не рассказывал ей о Шеуде, и догадаться, что затеял сотворить с ним колдун, Найя не могла. – Ну, ладно. Что ты так уставилась на эти камни? Бери их себе, раз они тебе нравятся!
– Правда, Дью?! – Найя вспыхнула от радости. – И тебе не жалко отдавать такое чудо?
– Разве воину подобает носить украшения? Это только Вьюхо может обвешивать себя блестящими побрякушками, да глупые женщины. Да еще нурриши.
Мальчик попытался снять ожерелье через голову, но оно не пролезало.
– Ладно, потом. Когда выберемся отсюда.
– Наверное, я очень глупая, Дью… Но мне трудно отвести от них глаза. Они светятся. Они живые… И они растут, он сказал. Через несколько лет они будут совсем большие. Я буду надевать их на шею своему сыну перед битвой, чтобы изумруд хранил его от зла, а рубин поддерживал мужество…
Внезапно Дью насторожился и отстранился.
– Тсс!
Найя стихла. Слева, из одного из боковых ответвлений доносился слабый ритмичный гул. Не говоря ни слова, сын Огдая поднялся на ноги и двинулся в ту сторону. Девушка поспешила следом.
Пройдя шагов семьдесят, они увидели провал в каменной толще, светившийся багровыми отблесками горевших внизу факелов. Оттуда доносился глухой напев. Сделав Найе знак молчать и не трогаться с места, Дью подобрался к краю провала, опустился на колени и заглянул вниз. Глазам его предстало большое помещение. Такие же прозрачные кристаллы на своде и стенах, что и в мастерской Вьюхо, умножали свет факелов, дробили на тысячи веселых искр.
На полу, не подстеливдажешкур, сидели на корточках трое полуголых рабов. Пальцы их монотонно шлифовали кристаллы, а губы выводили столь же монотонную песню. Головы мерно покачивались, как у пашущих в ярме волов.
Поддайся, камень, рукам упорным,
поддайся, камень, зубам алмазов,
поддайся, камень, ночам бессонным…
Ты будешь, камень, как слезы, чистым,
ты будешь, камень, как звезды, светлым,
ты будешь, камень, как вера, твердым…
Крей пел и работал вместе со всеми. Голова была низко опущена, из глаз струились слезы – от яркого сияния хрусталей, от острых искр голубого камня, который он, шлифуя, медленно перекатывал в пальцах.
В обмен на камень – верни мне душу,
на жесткий камень – верни мне сердце,
на стылыйкамень – верни мне солнце…
– Что там, Дью? – Найя изнывала от волнения.
Мальчик подвинулся и дал ей заглянуть в проем, предварительно смерив строгим взглядом и прижав к губам палец.
– Там Крей! – Невзирая на предостережения Дью, девушка громко окликнула:– Крей! Крей!..
Дью заткнул ей ладонью рот, но было поздно. Крей оторвал голову от своего камушка. Сквозь пелену слез и чад факелов он пытался рассмотреть, откуда донесся зов. Заметив пролом в углу потолка, медленно поднялся с корточек, подошел и задрал голову.
– Это ты, Дью? Я плохо вижу.
– Это я, я! – откликнулся сын Огдая. – Скажи мне, только поскорее, где твой отец? Где Шеуд?
– Крей! – снова подала голос девушка, вырвавшись от Дью. – А разве меня ты не видишь?… Это я, Найя!
– Найя? – Крей протер воспаленные веки. – Зачем ты здесь? – В голосе не было ни радости, ни удивления. – Зачем ты привел ее, Дью?
– Как бы не так! «Привел!» Она сама залезла сюда следом за Вьюхо, – сердито отозвался сын Огдая. – Теперь, если мы не найдем Шеуда, мы пропали. Без него я не смогу отыскать ту свою расщелину. Я бы попросил об этом тебя, Крей, но, сам понимаешь, ты уже два раза здорово подводил меня. Третьего я не хочу!
– Шеуд вам не поможет. Вьюхо завалил расщелину. Огромным камнем. Есть только один выход отсюда. Но его сторожит Брагу. Он не выпустит, Вьюхо приказал ему. Вьюхо приказал нам тоже – поймать тебя, как только увидим.
– Ты ловил меня уже целых два раза! – рассмеялся Дью. – Попробуй еще разок!
Он спустил в провал левую ногу и, дразня, покачал ею. Крей выбросил вверх руки, но нога мгновенно убралась. Дью снова расхохотался.
– О Крей!.. – воскликнула Найя с горечью.
– Ты не забыл, Крей, что Найя была когда-то твоей невестой? Ее ты тоже хочешь схватить и услужливо притащить к колдуну?
– Про Найю он не говорил. Он не знает, что Найя здесь. Пусть она уходит.
– Крей! – ворвалась в их разговор девушка. Голос ее дрожал. – Не говори обо мне так! Это же я, Крей! Вспомни меня!..
– Я помню, – ответил Крей – словно один песчаный холм отозвался другому.
Дью не успел пошевелиться, как Найя проскользнула худым и гибким телом в проем и спрыгнула. Она обхватила Крея за плечи и затрясла.
– Вспомни, вспомни меня, Крей! Очнись!.. Вспомни сейчас же, иначе я рассержусь!..
– Я помню, помню, помню, – тоскливо повторял Крей, пытаясь высвободиться из ее рук.
– Вспомни по-настоящему! Иначе я побью тебя, Крей!!! – Она не отпускала, вцепившись вплечи побелевшими пальцами и отчаянно заклиная: – Ты должен, должен увидеть меня! Вспомнить! Проснуться!..
– Да перестань же ты! – не выдержал Дью. Он предусмотрительно оставался наверху, готовый в любой момент вскочить и унестись прочь. – Я ведь говорил: тебя не обрадует встреча с ним! Ты мне не верила. Любуйся теперь! Пойми же, глупая девчонка: это не Крей! Это всего лишь его тело, его голос. Крея больше нет. Крей не стал бы ловить меня по приказу Вьюхо! Зачем ты трясешь его и целуешь? Он не проснется!
– Неправда! – повторяла Найя. – Он плачет! Он вспомнил меня!..
– Он плачет, потому что камни слепят ему глаза! – не унимался Дью. – Ты и не так заплачешь, если будешь шлифовать их всю ночь. Оставь его, Найя!
– Оставь меня, Найя, – повторил за ним Крей. – Я помню, помню. Уходи, Найя. Скоро придет Вьюхо. Уходи, пока он не увидел тебя.
– Да-да, уходи скорее! – поддержал его сверху Дью. – Брагу пропустит тебя. Ведь Вьюхо велел ему изловить меня – про тебя он не знает! Ты проводишь ее до выхода, Крей?
– Я провожу ее, – отозвался Крей.
Он взял девушку за руку и потянул за собой.
Двое рабов, Ичуи и Сангур, лишь на миг оторвались от шлифовки, скользнув слезящимися глазами по худенькой фигурке, упиравшейся и вырывавшей руку. И все так же тоскливо гудела не имеющая конца песня:
Кричите, камни – ведь мы вас режем,
звените, камни, от нашей пытки,
молите, камни, вернуть нам волю…
– Но ведь я не для того сюда!.. Но ведь искры жизни… Крей, мы знаем, где они!.. – сопротивлялась девушка. – Не тащи меня, Крей!..
Не глядя на невесту, Крей продолжал тянуть ее к выходу. Справиться с ним Найя не могла и только жалобно оглядывалась на Дью, который делал ей отчаянные знаки, чтобы она не шумела.
«О, четырежды глупая девчонка!!! Отчего она так вопит?! – сокрушался про себя сын Огдая. – Вьюхо сейчас выползет на ее крики, и она пропала. Где была моя голова, когда я доверил ее Крею?…» Он в досаде ударил себя по колену. Придется, видимо, бежать за ними. Только бы не опоздать!
Дью спрыгнул в пролом и проскользнул мимо Сангура и Ичуи, стараясь быть как можно незаметнее. Те не расслышали за своей песней его шагов и не повернули голов, продолжая перекатывать в пальцах прозрачно-голубые кристаллы.
Будите, камни, подземных духов,
будите, камни, чудовищ бездны,
Будите, камни, пусть всё погибнет,
рухнет, рухнет, рухнет…
Дью выскочил в подземный проход, уже знакомый ему, с факелами по стенам. Впереди маячили спины Найи и Крея. Девушка продолжала вырываться и убеждать бывшего жениха, и каждое ее слово отчетливо звенело в каменных сводах. В десятый раз помянув про себя недобрым словом ее глупость, Дью рванулся за ними, но тут же осадил себя. Поздно! Проклятый старик услышал-таки девчоночьи вопли и, приоткрыв обитую медью дверь, всматривался в приближающиеся фигуры.
Пока Вьюхо не успел его заметить, мальчик отбежал назад и затаился в одном из тупиковых поворотов, покусывая кулаки от досады.
Разглядев, кого тащил к выходу Крей, колдун расхохотался. Безудержно, приседая и хлопая ладонями по коленям, словно ему выпала совсем уж немыслимая удача.
– Неужели мои старые глаза не врут?! Ты ли это, Найя? Вот так подарок! Такая нежная, такая чудная девочка решилась меня навестить. Давно мне не улыбалась так широко богиня везения Юлдуза!
Найя молчала и лишь переводила глаза с неподвижного лица Крея на кривляющееся личико колдуна.
– Ты смелая, моя девочка! Ты – отважная маленькая зверюшка! Неужели ты выследила меня? Ты самая отважная из всех хорошеньких зверюшек, которых я только знаю! А мне очень нужны отважные и смелые. Ах, что за подарок вручаешь ты мне, друг мой Крей!
– Я не вручаю. Я провожаю ее до выхода, – отозвался Крей, и Дью почудилось что-то человеческое в его голосе.
– Провожаешь? – удивился старик. – Но кто тебе велел ее провожать?
– Мне велел Дью. Пропусти нас, Вьюхо. Она не найдет без меня выхода.
– С каких пор ты слушаешься приказов Дью?! – еще больше удивился старик. – Я приказываю тебе, слышишь? Я и только я. Я велел тебе найти и схватить мальчишку. Если он не дастся живым, убить его! Ты меня понял? Если понял, то выполняй, живо! А девушку проведи ко мне и оставь ее там.
– О, Крей!.. Умоляю тебя! – отчаянно взмолилась Найя.
Дью в своем укрытии скрипнул зубами и ударил кулаком о стену.
– Найя хочет домой, – тоскливо возразил Крей. – Ей страшно. Я провожу ее к выходу.
Наступило молчание. Такое гнетущее и тягостное, какое бывает только перед чем-то ужасным.
– Ты будешь слушаться меня, Крей, – повторил Вьюхо, размеренно и отчетливо. – Меня, и только меня. Ты отведешь девушку ко мне и поможешь связать ей руки и ноги. Потом изловишь мальчишку. Выполняй же!
Послышались звуки шагов и стук закрывшейся двери.
Спустя недолгое время дверь снова открылась, и Крей, едва отрывая ноги от земли, прошел обратно. В ту сторону, где тянули бесконечную песню его неживые товарищи. Он едва не задел плечом Дью, высунувшегося неосторожно из своего укрытия, но был так погружен в пустоту в собственной грудной клетке, что ничего не заметил.
Времени на раздумья у сына Огдая не оставалось. Да и выбирать особо было не из чего. Идти вперед, к выходу – нельзя. Выход сторожит Брагу, человек-гора. Это не Крей и даже не Сангур, из его мощных лап не вырвешься. Расщелина, манящая голубым небом, завалена камнями. С Найей, глупой, как все девчонки, и отчаянной, как ни одна из них, в скором времени случится что-то совсем нехорошее. Даже думать не хочется о том, что именно собирается сделать со своей пленницей Вьюхо.
Подождав, пока стихнут звуки стариковских шагов Крея, мальчик помчался назад, в сырость и тьму сужающихся подземных ходов. Он хорошо запомнил поворот в тот тупик, где шуршало и скрежетало членистым брюхом выращенное опалами чудище. Ударившее в нос зловоние поведало, что он не ошибся и свернул в нужном месте.
Одной рукой зажав себе нос, мальчик вытащил из ящика ножом гниющие тушки и разбросал на расстоянии нескольких шагов одна от другой по направлению к выходу. Затем вытер нож о стены и подошел к решетке. Морда медведки, словно выплывшая из кошмарного сна, застыла прямо перед ним, но смотрела ли она в упор, либо не видела вовсе, понять было невозможно: глаза-икринки, сидящие на двух стебельках, как у рака, не имели зрачков. Челюсти, похожие на сооружение из нескольких ржавых лопат, дернулись с жестяным треском.
– Ну что, красавица? – Дью старался говорить громко и звонко, чтобы медведка не заподозрила, что он трусит, а также, чтобы дать ей почувствовать, кто здесь властелин и хозяин. – Застоялась?
Мальчик отодвинул засов и открыл тяжелую решетчатую дверь. Помедлив, словно прикидывая, стоит ли покидать свою красивую искрящуюся клетку, чудовище двинулось вперед. Когти на огромных передних лапах царапали каменный пол, хитиновые покровы на боках, задевая о стены, грохотали, словно костяные. Нагнувшись, медведка, подобрала первую тушку. Челюсти клацнули и задвигались.
Не сводя с нее глаз, Дью пятился назад, в одной руке держа факел, другой нащупывая на поясе нож. Почувствовав за спиной поворот, он прошел несколько шагов вглубь подземелья и прижался к стене.
Насекомое было таким громоздким, что, дойдя до выхода из тупика, не могло развернуться. Нижняя часть туловища застревала в проходе, хитиновые доспехи скрежетали, высекая от трения о камень синие искры. Отвратительно запахло паленым. От тщетных усилий протиснуться и дотянуться до соблазнительной тушки медведка издала нечто среднее между мычанием и воем. От этих звуков у Дью по спине прокатилась ледяная волна.
– Ну, давай же! – прикрикнул он, разозлившись за свой испуг. – Ну, протискивай свое толстое брюхо! Поднажми! Постарайся!..
Брюхо у медведки было вовсе не толстым, скорее, обвислым и волочащимся по земле. Как видно, Вьюхо не слишком сытно кормил «любимого зверька». Мешало пролезть не брюхо, членистое и подвижное, но жесткие хитиновые надкрылья.
