Из фонарей мороз палит вслепую, с ограды сквера сыплется мукой, высотке недостроенной зигует подъёмный кран негнущейся рукой,
пернатый грипп сегодня на смех курам, где оттепель с простудой – два в одном, у градусника вновь температура — допрыгался без шапки, за окном,
вышагиваешь призрачно и куце, чтоб выпить, озабоченному днесь, крутого кипятка луны из блюдца, мороженого воздуха поесть,
купить жене в подвальчике колечко и, сколько накануне ни потрать, последнюю надежду – брать, конечно, осталось пол-Европы – надо брать,
сто ящиков, а меньше не съедим мы, все мысли на закате так просты, что облакам, их спутанным сединам тлеть до утра в соломе красоты.
Безмятега
Пять копеек профукано в чику, и меня, перед тем как учить, посылает за мелом училка, задубевшую тряпку смочить,
третий класс, и такая же четверть — на верёвочке в космос хочу, в сквере девочки классики чертят, исполняется сто Ильичу,
всё вокруг высоко и киново, треплет волосы дождик кривой, не забыть бы буханку ржаного по дороге из школы домой.
Простая арифметика
Советской прессы нет в продаже, народ соскучился по догмам, и киоскёр считает так же, но пересчитывает долго,
вот воробьи, как стейки в стайке, а вот пацан от няньки юзом сбегает в трёхколёсном танке из катетов с гипотенузой,
его судьба покрыта тайной — в забое средней школы штольни, он деревянный, оловянный и по краям стеклянный, что ли,
тропой ньютоново-коперной за Келдышем с Капицей следом, учителям не портил нервы — война всё спишет у соседа,
силён, как терминатор жидкий, в плечах не суженный – саженный, кровавой галочкой ошибки отметил на полях сражений,
перетерпел развод на племя, где Русский мир – такая сводня, что не опережает время, а создаёт его сегодня,
менял одежду не однажды, давал врагу в мороз по роже, всё в жизни есть – такое даже, что и представить невозможно,
теперь, «Токаю» потакая в бутылке, сдавшейся без боя, гляди, как всё перетекает одно в другое.
Мимолётное видение
Вдруг такое найдётся в заначке — словно вечер, морозный до слёз, чистил зубы и окна залячкал разноцветными брызгами звёзд,
занесённый Вселенной в сироты, понимаю, мы с нею одне, только месяц-подлец подсуропил встретить образ любимой в окне —
будто лампа такого накала, что и в космосе станет светло, показалось – вослед помахала, а она протирала стекло.
ЗRЯ
Черенок от серпа или молота ослепительной травкой зарос у ворот Изумрудного города, долгожданного в детстве до слёз,
расписанье летающих домиков — из Казанса сплошной лоукост, где в долине непуганых гномиков обнаружен волшебный компост,
Урфин Джюс заигрался в солдатики — на лице властелина печать, заползает улитка Галактики на ромашку права покачать,
лопухи воробьями заласканы, позолочены башни репья, не хватает дыханья за лацканы, в кошельке – ни стрелы, ни копья,
сколько можно давиться кореньями, натерпевшись от всякой ботвы, в карамели увязла Карелия, тянет ворохом прелой Литвы,
тяжелы небеса облакадные перед новым парадом планет, вылетаем сегодня же, как бы не испугаться в последний момент,
там циркач, утирающий сопли вам, — этот Гудвин, ужасный, как мышь, изобрёл сверхдешёвое топливо, но опять получился гашиш.
Умываясь звёздами
Стога, махнув росы лишка и перекрикиваясь пьяно, по склону прыгают в мешках перебродившего бурьяна, в лощине дышится легко — из глубины её не всякий рискнёт сбежать, как молоко, туда, где не зимуют раки,
пока рассвета острия будили в облаках мессию, луну Аве Мари и я за танцплощадкой замесили, кого бы кто ни обманул, опасно по ночам шататься, ей девятнадцать – караул, а мне со вторника – шестнадцать,
цепляет сплетня бечевой, с насмешкой пялятся гвоздики — рассвет, и всё бы ничего в стране, когда б не запад дикий, жизнь – всё равно добро жерак, ополовинена эпоха, зато, в советском сене, как нам отвратительно неплохо.
Заполярье 1990
Кого-то на травку тянет, кого-то на авокадо, другой в Нарьян-Мар и Сыню мотался на отдых трижды, где в тундре совсем житья нет и почвы для адвоката, одни лишь грибы босые, и голос конвоя: «слышь, ты»,
постижное скоро лето подёрнуто пухом козьим, кислят сигареты «Вега», осока сечёт колени, стучит вертолёт-калека, и азбукой веди морзе от мошек спасают веки и так никакое зренье,
последний комар-зануда заходит по ветру справа, морошки ведро врачу я — горит от укусов кожа, а где-то пасёт верблюдов саудовская орава, а где-то Москва ночует, на тлеющий пень похожа,
набит вертолёт бичами — их пьяный базар тревожный, в Печоре муксун и нельма, скрипит свежим лыком лапоть, а втянешь живот с харчами — с хребта потрошит таможня, мешает работать сдельно, к горе Росомахе драпать,
не выйдет догнать подранка — вдруг с севера дунет-плюнет, по весям скользит никчёмным сияний полярных шёпот, а мне, отложив берданку, поскольку ни звёзд, ни лун нет — дыру во Вселенной чёрной на голой коленке штопать.
