Подстаканникам звонко от ложек, просвистели весну поезда, вот и женщина, или моложе, так и стелется рифмой сюда —
из разряда потерянных Катек торговавших в обозе едой, если пиво с портвейном не катит, бабье лето разводит водой,
словно мухи, друзья ошалели, каждый враг – сам себе санитар, ей бы пятой бутылку «Шанели», а не «Красной Москвы» скипидар,
божье слово остыло как будто, небольшой поворот позвонка превращает людей в сухофрукты, подобревших к своим сорока,
это время не требует веры, осыпаемся с места в карьер, где дымится тряпьё блогосферы под названием СССР,
у нужды каждый прыщ на примете, каждый возглас в объятьях бухих, от тревоги рождаются дети за дальнейшее прошлое их,
за обманутых предков в обиде, отрубая хвосты паханам — мы ещё поживём и увидим, что мерещится в сумерках нам.
Система ниппель
Налево – созвездий пасущийся скот, направо – Вселенная лезет в бутылку, с Венеры на Землю смотрю в телескоп и всякую тварь узнаю по затылку,
когда-то стремительных гор буруны в огне и дыму уходящих под воду, ловлю очертанья родной стороны по люрексу рек и руинам заводов,
где каждый голыш Евтушенко воспет, и даже немого поймают на слове, сквозь дыры от запуска новых ракет протянуты тросы в озоновом слое —
гудят по ночам, за струною струна, как в шахте устройство её стволовое, луны хачапури, и чайник слона, и плащ каракатицы над головою,
любая успешка мечтает ферзём, воюет надежда с мучительным страхом, и космос, блестящий его чернозём, фантазией Гаррисона перепахан,
как дождь из лягушек, и это пройдёт, но вечность запомнит мои позывные, где ландыш на старте ушами прядёт и ноют от сладкого пни коренные.
Двухфакторная идентификация
Просвечивают шторы, как физалис, фиалки загибаются, ничьи, и некого спросить, куда девались от ящика почтового ключи,
за окнами весна идёт курсивом, сирень из каждой щели пролита, и некому крестить затылок сына, расчёсывать безмозглого кота,
без устали в груди воркуют гули, в горячем горле плещется минтай, болтай ногами, ёрзая на стуле, и, лёжа, до полуночи читай,
скачи глубокой осенью по льдинам, не отступай от плана своего, когда родные люди двуедины и виноваты все до одного,
быть бодрячком на финише неловко, сбивать стрекоз, в салаты резать сныть, пора бы пионерской газировкой все косточки у смерти перемыть,
чтоб, раздвигая сумерки упрямо, пока Вселенной катится трамвай, шептать не в пустоту: ты слышишь, мама, живи и там, меня не забывай.
Новая история
Отмычкой становиться не спеши, застряв у жизни в скважине замочной, пока не прогремел в сырой глуши сухой закон, как выстрел одиночный,
быть паинькой старайся на износ, пробив по базе сердце комсомольца, в ломбард за воротник заложен нос, зубам на верхней полке не жуётся,
немудрено убиться об заклад, когда поёт труба в одной из комнат, очередной по телеку парад, а почему – давно никто не помнит,
пройдёт ещё каких-то двести лет, тупой потомок, выскочка и плакса, найдёт в своём шкафу экзоскелет, прикрытый бородою Карла Маркса,
задумавшись о самом дорогом, пшено перебираешь с рожей постной — такая вот отрава для врагов, Америки, Ирана или поздно,
день разошёлся вроде, но – свинцов, закатом пробавляется помалу, где каждый попадёт, в конце концов, как муравей – в янтарь или опалу,
гуляет дождь, от счастья окосев, а воздух так свободой искалечен, что над собой работа не для всех, а бить баклуши незачем и нечем.
На шее ноги
Попробуй задержаться в обозримом наедине со взломанной программой — насупленный пацан проедет мимо себя на взрослом велике под рамой,
сварганит штабик он из бумазейки, с карбидом обойдётся без контузий, гитаре перетянет на скамейке басовые царапины на пузе,
со струнами чего-то там лукавит, прохожих раздражая перепонки, вот в рукавах запутался руками, наощупь заряжая фотоплёнки,
с подружкой возмутительно рассеян, рассовывает рифмы по карманам, и к двадцати семи – почти Есенин, прослывший у бакланов хулиганом,
где под залог успеха выпускают таких пинком под зад обыкновенно, и сучья власть с гранитными сосками сама себя карает за измену,
где любят второпях, прощают сухо, найдётся альпеншток – пробьют по базе изба-старуха с челюстью Боруха и чёрный человек, застрявший в джазе.
Правильный настрой
Возвратясь домой со службы, день минувший подытожь, вдоль по улице Подлужной языком процокал дождь, разбросал по лужам сушки, дёрнул месяц за серьгу, где вы, девушки-подвушке, дозвониться не могу,
воробьём скачу проворно в птичнике глухих тетерь, лучше некогда, чем порно, лучше поздно, чем теперь, то ли дело, после баньки, с первым снегом на паях, выпив с горя, таньку-встаньку извалять бы в сухарях,
жадным взором воздух плавя, дышишь счастьем игрока — скорость мысли гасит пламя оптимизма, а пока понимаешь, скоро в космос кошек запускать начнём, и очередная косность нашу палубу качнёт,
слышишь, бас глухой и сиплый — об обсценном и святом говорит и крошки сыплет облако с набитым ртом — сам себе не накукуешь, но пока не стал травой, по поганкам маршируешь в роще сосен строевой.
