Алексей Сухаров
Могильщик
Яма вырыта, и я, по опыту, могу сказать, что Джеку она будет впору. Я подхожу к нему, наклоняюсь и дергаю за щеки:
– Просыпайся, приятель. Пора заснуть вечным сном.
Джек, по всей видимости, немного протрезвел. Я понял это по ужасу в его стеклянных глазах – он вперся взглядом в человека и его шляпу, о которых слышал так много невеселых слухов. Его спиртное дыхание начинает панически ускоряться и прибавлять в громкости.
Я цепляюсь за его шиворот и тяну к яме; Джек орет как резаный и упирается ногами о землю. Я заталкиваю его избитое, пьяное, кричащее и плачущее тело в могилу, он хватается руками за мои штаны; я дотягиваюсь до лопаты и бью его черенком прямо в губу. Джек валится на дно ямы и оттуда визжит, разбрызгивая, выплевывая кровь из покалеченного рта по сторонам.
Когда парень-сирота, который подрабатывает почтальоном, привезет мне пятничную газету, я знаю, что в ней будет написано. Что хороший парень Джек, работавший на рыболовном судне, пропал без вести в одну из недавних ночей. Вышел из трактира, и больше его никто не видел. Что всех тех, кто распознает грязную рубаху Джека в толпе, попросят сообщать о его местоположении родным и близким. Но я так же знаю, что его тут же начнут оплакивать как мертвого. Так делали со всеми, кто пропадал без вести последние годы. Никто из них так и не вернулся назад.
Я закидываю орущую тушку Джека землей, а он отчаянно сопротивляется. Каждый раз, когда он пытается привстать в могиле, я бью его острием лопаты прямо в морду. С каждой новой порцией земли он кричит и ревет все громче и громче, но чем больше лопат я сую ему в рожу, тем меньше у него остается сил на борьбу. Устав от его бесконечных предсмертных причитаний, я прицеливаюсь в его покрытый грязью и кровью рот и резким рубящим движением попадаю между зубов: кусок языка Джека пулей вылетает из могилы, а самая прозорливая ворона подхватывает его, еще дергающийся, прямо в воздухе и уносит подальше от своих товарок; те, беснуясь, бросаются за ней в погоню с каркающим свистом. Агония Джека продолжается недолго – земля сдавливает его пружинящую, как батут, грудь непосильным грузом, забивает нос и рот, и совсем скоро его тело перестает издавать звуки, а затем пропадает из виду.
Я заканчиваю ближе к полуночи. Отряхиваюсь, прислоняю лопату к дереву и разминаю руки. На обратном пути к каморке я прислушиваюсь к обгоняющему меня ветру – он пересчитывает количество могил. Сообщает: уже двадцать восемь. Я останавливаюсь и окидываю потерявшим с годами остроту взором все то, чего мы достигли с ним вместе.
Ах, мое маленькое и уютное кладбище…
