Алексей Тестон
Приключения бравого наёмника Гарика
Столовая
О столовой нельзя ни сказать хотя бы пару слов. Во-первых, она всех не вмещала, и около столовой образовывались огромные очереди. Стояли от получаса до полутора часов. Доходило до того, что в обед можно было постоять в очереди и пойти на построение голодным. На завтрак народ занимал очередь с пяти утра. Начальство пыталось решить эту проблему, но не всегда удачно. Например, одно время контролировать питание приходил непонятный дядя в коротком кожаном пиджачке поверх начавшего бурный рост пуза и орал:
– Не разговариваем! Едим быстро! Проходим! Не разговариваем – это не ресторан! Едим быстро!
Это не спасало, т.к. раздача не успевала. Бывало, что не хватало и жратвы. Последним раздавали всё, что осталось. Однако, надо заметить, что в целом, питание было на высоте.
– Сэр, не знаете, сегодня будут подавать жаренного гуся с холодным белым вином?
– Нет, друг мой. Перловка, только перловка!
Шутейно спрашивали столовских.
– А где котлета по-киевски?
Столовские подавали перловку и сообщали, что котлеты не предусмотрены. Хотя котлеты были предусмотрены, когда приезжало большое начальство.
Особых претензий предъявит было нельзя. Кормёжка вполне сносная. Стандартный набор: каша и суп. Мяса немного, но попадается. Хлеба, обычно, валом. Всегда можно раздобыть масло, печенье и вафли, временами, немного сыра.
– Держись меня, голодным не останешься, – Гарик всегда умудрялся чего-нибудь надыбать и подкармливал своих соседей.
Стены столовой были расписаны датами с указанием городов, имён, позывных и лозунговыми заявлениями за победу над скотами. Этим занимался в основном молодой состав, который решил, что таким образом останется в истории. Неплохо было бы сделать хоть пару фотографий этой стены. Но фотографировать было категорически запрещено и нечем. Теперь и столовой нет, и от большинства парней остались только надписи.
День первый. Завершение
После столовой построение всегда короткое. Быстрая перекличка и на учёбу.
– Держим спину, вырабатываем статику! К автомату надо привыкнуть! Контакт на три часа!
Вся толпа поворачивается направо. Но кто-то налево. Кто-то смотрит на соседей и поворачивается за ними.
– Контакт лёжа!
Толпа падет на землю, в грязь.
– Держу!
– Держу!
– Держу!
– Держу, – прокряхтел Гарик, устраиваясь поудобнее и рассматривая в прицел чью-то пятку.
– Контакт на три часа!
Все пытаются быстро изменить положение, тыкаясь друг в друга грязными берцами.
– Встали! Показываю ещё раз! Запоминаем движения.
Инструктор не брезгует, не выбирает место. Он падает, где стоит и в десятый раз показывает, как правильно переместиться в положении лёжа.
Спина уже отваливается. Автомат кажется слишком тяжёлым. Ремень натёр шею. Охота жрать, пить, спать.
– Контакт на двенадцать!
– Контакт сидя!
– Контакт стоя!
– Держим спину, воины! Оружие не опускать! Держим! Держим! Как стоишь? Ноги шире! Корпус вперёд! Понизил горизонт! Двигаемся быстрее.
– Контакт на три часа!
– Контакт лёжа!
– Контакт сидя!
Наконец долгожданная команда.
– Занятие окочено. Строимся. Выдвигаемся в лагерь на чистку и сдачу оружия.
Гарик очень старательно чистил автомат, поглядывая по сторонам, как это делают остальные. Он очень боялся, что его накажут или накажут его отделение. В конце концов он делал это в первый раз, но очень сосредоточился. Когда, по его мнению, всё достаточно блестело, он повернулся и поглядел по сторонам. Не найдя ни одной знакомой физиономии Гарик пошёл на плац. На плацу тоже никого не было. Недоумению нашего героя не было предела. Он потоптался на месте и пошёл искать знакомых по лагерю. Сделав неопределённые манёвры, Гарик вышел к столовой. Очень хотелось жрать. Жизненная мудрость подсказывала, что пожрать надо обязательно, с остальным можно разобраться потом. Он поел. На выходе из столовой он встретил инструктора.
– Простите, – обратился к нему Гарик. – Не могу никого найти. Автомат почистил, а куда его сдавать?
– Твою мать! Ты сегодня у меня занимался?
– Да.
– Вот дебилы! Почему не сдал оружие? Пьян?
– Никак нет. Потерял своих после чистки.
– Как это потерял? Башку ты свою не потерял?
– Никак нет. Башка на месте.
– Иди за мной.
Гарик поплёлся за инструктором, прикидывая какие кары его могут ожидать. Например, могут грудак пробить или карцер. Но к удивлению, инструктор просто принял у него автомат со словами:
– Башкой крути в следующий раз и думай. Соображать здесь надо быстрее. Не дома.
Добравшись да своих нар Гарик уже не видел ни неба, ни солнца – спать, только спать.
День второй
Всю ночь шёл дождь. Под утро Гарик задел головой брезентуху и сразу закапало.
– Доброе утро, – сказал сам себе Гарик и отполз на десять сантиметров в сторону. Казалось, прошло всего несколько минут, как кто-то у входа крикнул:
– Подъём!
С утра моросил противный дождь. Гарик пошёл искать своих, учебные подразделения жили отдельно по палаткам со своими будущими однополчанами. Завтрак заменил гематоген, коробку которого пёс войны удачно прихватил в казарме, в первую же ночь.
Два часа провели на свежем воздухе, дожидаясь начальства. Хорошо, что дождь прекратился. Солнце приступило к нещадному выпариванию подведомственной территории.
– Какие-то северные тропики. Утром дождь и дубак, к обеду жара и парилка.
– С обедом, это ты поспешил. Сейчас начало десятого.
– А у меня зубную пасту спёрли.
– Да ну, ты брось. Может быть сунул куда-то не туда.
– Не, точно спёрли.
Воровали в лагере много и всё, что не так лежит и всё, что лежит так. Гарик был вынужден сушить на себе тёплые носки или вешать их строго над собой на ночь, т.к. с общей верёвки у него пропала пара в первый же день. Воровали шампунь, мыло, футболки. Воровали с общей верёвки над печкой, со шконки, если что-то там оставил, даже из рюкзака. Однажды матёрый рецидивист Рим не выдержал и сообщил, что поломает крысёнышам ноги.
– Найду, реально ноги поломаю. Лучше завязывайте, гниды.
Но, определить воров было почти невозможно. Палатки стояли весь день без пригляда. В них мог зайти, кто угодно. Среди своих в палатках были больные, которые могли спать на своей шконке целый день, а могли и не спать. Устойчивого коллектива не было, т.к. постоянно кто-то приходил, и кто-то уходил. Больные, пятисотые, отставшие от своих групп, окончившие обучение – вся эта масса перемещалась по палаткам, создавая бесконечный бардак. При всём желании выправить ситуацию было невозможно, т.к. фронту нужно свежее топливо, нужно быстро и много. Разбираться было некогда. Однако попытка была предпринята.
– Сегодня вы распределяетесь по своим учебным подразделениям в свою палатку. Будете вместе жить и вместе учиться. На вас выделяется три палатки. Сейчас берёте свой шмурдяк, строитесь на плацу и вас разводят по новым палаткам. У вас тридцать минут.
Через тридцать минут сто двадцать с чем-то человек, обвешанные рюкзаками и сумками, стояли на плацу ожидая развода.
– В колонну по три, налево, шагом марш.
Гарику в этот раз свезло. Во-первых, в палатке были не нары, а двухъярусные кровати. Во-вторых, ему досталось место внизу. Рядом бросил свои кости коренастый темноволосый мужик, среднего роста, сразу над ним разместился сухощавый с бесцветными глазами Рим. Он так и сказал.
– Я буду здесь спать. Меня зовут Рим.
Над Гариком расположился интеллигенция-а-ля-геолог. Так вчетвером они проживут в этом лагере, ни разу не поругавшись, и поддерживая друг друга по мере возможности. Но сейчас они этого не знали.
– Машинист, – протянул руку коренастый мужик.
– Гарик.
– Ты зачем сюда пришёл?
Вопрос был немного неожиданный, для начала знакомства, но Гарик честно сообщил:
– Деньги, нужны.
– Да какие тут деньги! – возразил Машинист.
– Прошу прощения, но тогда зачем?
– Я, лично, пришёл умереть. Всё надоело, – усмехнулся Машинист. – Всё.
– Бывает, – кивнул Гарик.
Рим молча завернулся в одеяло.
После обеда они снова учили стойки, падали, крутились, потом чистили автоматы. Долго стояли на плацу, ожидая оружейника. Вечером потихоньку разгребали своё добро, т.к. у них появились тумбочки!
День третий
Интеллигенция-а-ля-геолог перегораживал проход в поисках чего-то важного. Гарик одним глазом смотрел на него, терпеливо дожидаясь, когда можно будет встать. Наконец, терпение закончилось.
– Ты долго?
– Ты сланцы мои не видел?
– Олежа, ты на них стоишь.
– Правда? – интеллигенция-а-ля-геолог убирает берц со сланца. – А я ищу.
– Олежа, давай быстрее, скоро построение.
– Сейчас, сейчас. Ты шапку мою не видел?
Бл и и и н! В этом весь Олежек. Он отдаст тебе последние сигареты, со словами: «Ничего, я у тебя потом возьму». Будет переживать из-за какой-то ерунды, потеряется на построении, с утра оденет разные тапки – один почему-то жмёт. Но всегда будет первый стоять в столовую, разминая в очереди шею по методике йогов. Йог – ещё одно его прозвище.
Небо с утра перекрыто серой пеленой, но к десяти солнце выжимает из земли всю влагу и, утренний холод сменяется тропиками. Здесь десять – это ближе к полудню, чем к утру – не как на гражданке.
Новый день, новые впечатления. Сегодня стрельбы из пулемёта. Гарик лежит, ожидая команды. Рядом инструктор орёт на щуплого паренька, который от страха, кажется, стал ещё меньше.
– Ты дебил, дебил, дебил, – инструктор поворачивается к Гарику. – Ну разве он не дебил?
– Это ученический эффект. Он не поймёт ошибку, пока вы будете на него орать.
Инструктор с удивлением взглянул на пса войны и повернулся к щуплому, что-то спокойно сказал, поправил.
– Короткими огонь!
Инструктора здесь почти всегда орут и кроют тебя разными любимыми словами. Единственный инструктор, который никого ни разу не обозвал, был чеченец. Из-за этой вылетающей изо рта погани Гарик впервые отделил себя от русских. Его дед был обрусевшим чеченцем. Восточный менталитет требует следить за языком. В родительском доме у Гарика никогда никого не обзывали бранным словом – не принято. Слова имеют вес. Здесь они были мусором.
Может быть эта черта – никого никогда не оскорблять, быть сдержанным в обращении, позволила Гарику легко сходиться с суровыми рецидивистами, вояками, прошедшими не одну мясорубку, и просто пожившими жизнь мужиками. Хотя Гарик сам давно был пожившим жизнь мужиком.
Другая сторона медали в поведении инструкторов объяснялась желанием научить, но отсутствием времени и педагогического опыта. Педагогика – слово какое-то гражданское, здесь не уместное.
Однажды, во время учебного штурма здания, молодой инструктор в панамке, устав называть всех дебилами, посмотрел на Гарика своими голубыми уставшими глазами.
– Что тут непонятного? Всё же просто. Я же хочу, чтобы вы выжили. Понимаете? Чтобы выжили, чтобы как можно больше вернулось, – он явно не ждал ответа, больше обращался к себе.
– Я в детстве танцами занимался. Месяц пять движений учишь, потом пять минут на сцене. Вы хотите, чтобы за три часа пять малознакомых мужиков, некоторые автомат в руках ни разу не держали, научились грамотно штурмовать дом. Нам многим за сорок, никто не халтурит, все стараются, но спецназ в своих пятёрках годами эти движения отрабатывает до рефлекса.
Голубоглазый инструктор внимательно посмотрел на Гарика, задумчиво почесал немного с горбинкой нос.
За всё оставшееся время он ни разу не повысил голоса.
– Колено убери с линии огня. Видишь, ты коленом за угол залез. Локоть прижми. Локоть не должен торчать, отстрелят. Спину ему прикрывай. Здесь и здесь опасные точки, ты должен их перекрыть. Не забывайте про окна. Если честно, ты я бы один весь ваш взвод здесь положил.
Вечером, как обычно, все еле волочили ноги. Молодые бурно обсуждали впечатления от пулемёта. Кто-то спросил Машиниста, как ему понравилось.
– Громко, очень громко, – устало ответил Машинист.
День четвёртый
Кончились сигареты. Для лагеря эта была целая проблема. Единственный чепок, ларёк для несведущих, не завозил сигареты несколько дней. Чепок этот был кладезем для владельца, наверное, круче, чем в московском метро. Открывался ближе к обеду. Работал до восьми вечера. К вечеру в чепке оставались только консервы, шоколад и кофе. Очередь в чепок занимала до двух часов. Очереди вообще были длительным и регулярным занятием. Очередь в столовую, очередь к медикам, очередь к старшинам, очередь за оружием – время улетает незаметно.
В чепке всё сметали часам к четырём. Сигареты покупали блоками по цене в три цены, как, впрочем, и всё остальное. Командовала в чепке женщина большой наружности. Вывеска на чепке гласила: Сигарет нет. Газировки нет. Поэтому два дня около чепка было пусто.
– Газировки нет, сигарет нет, – громко прочитал Гарик.
– Что будете?
– Литр водки и чего-нибудь закусить.
– Может быть, вам ещё потную женщину?
Ржач за спиной.
– Пожалуй, нет, – усмехнулся Гарик, взглянув на лицо, занимавшее половину окна.
– Смотри, Гарик. Ща она тебя в окно втянет, только сланцы останутся, – снова ржач.
В этот день Гарику посчастливилось по делу быть направленным в административно-приёмную часть, на местном жаргоне – фильтр, где он ночевал первую ночь. Там тоже был чепок, и справедливо считалось, что там есть сигареты.
– Пацаны, скидывайтесь на сигареты. После обеда иду на фильтр.
Парни полезли доставать свои заначки. Гражданские сигареты уже закончились, стало распространённым выражение: покурим. Это значит – покурить одну сигарету на двоих. У кого-то и «покурим» уже не было.
Однако на фильтре сигарет тоже не было. Закончив дела, расстроенный Гарик стрельнул сигарету у своего старшины и посетовал, что пацанам уже третий день курить нечего, т.к. не завозят. Старшина достал из тумбочки четыре пачки и молча протянул Гарику.
– Сколько должен?
– Пошёл на..
Гарик пошёл. Обратно. В лагерь. Довольный.
В лагере он вернул всем деньги. Всё расстроились. Закурить в этот момент было одно удовольствие, глядя на удивлённые небритые рожи.
– Ты где достал?
– Шамиль, я тебе не говорил, что у меня папа Рокфеллер. Он мне под заказ сигареты подгоняет.
– Нет, твой папа арабский шейх, – довольно затягиваясь сообщил Шамиль. – Теперь ты шейх.
– Точно, – согласился Рим. – Шейх.
С тех пор, Рим почти никогда по-другому Гарика не называл. Шамиль был пятым с этой дружной четвёркой, растянувшей четыре пачки на два дня.
В этот вечер молодые разошлись не на шутку.
– Я им сапёрной лопатой глаза выковыривать буду! Скоты!
– Пора уже в бой, чего мы тут сидим? Поубивать тварей, да мародёрку собрать!
Гарик не выдержал:
– Слышь, парни? Я понимаю, что средневековое зверство от нас далеко не ушло. Но, может быть не надо к этому стремиться? Во-первых, там братья-славяне, если для вас это не так, то это противник. Такой же человек. Чего вы там собрались у них мародёрить? Сигареты и пожрать? Во-вторых, если вы такие крутые, то можете дойти до инструкторов, там есть один чеченец. Встанете и крикните: мочи черножопых! Двадцать лет назад, это можно было сделать. Вы сейчас сделайте. Когда они наши союзники. Когда-то эта война закончиться. И там наши братья. Запомните.
День пятый
Машинист заболел. Гарик потрогал его лоб.
– Серёга, ты горячий. Таблетки есть?
– Чего-то было.
Машинист категорически отказался повалятся на больничке, взял у Рима какой-то суперантибиотик и пошёл на занятия по минному делу.
– Всё, что вам надо сделать, если вы обнаружили мину – не делать ничего! Только поставить отметку, что здесь мина. Для этого не надо писать табличку, вкапывать столб или выставлять охранение. Нужно воткнуть палочку и привязать к ней бинтик. Главное, дебилы, руками ничего не трогать. Вы не сапёры. Даже сапёр ошибается, но только один раз. Вопросы есть?
– Скажите, а правда, что свадьба сапёра ошибкой не считается?
– Молодец, боец, – улыбнулся инструктор. – Не считается. Бойцы внимание! Минируют всё. Все вы наёмники, любители помародёрить. Это знают скоты с той стороны. Они всегда оставляют вам сюрпризы. Их много, они разные. Например, лежит новенький бронежилет. Поднял умер. Под ним мина. Взрыватель может быть установлен на нагрузку – наступил ногой, и на снятие нагрузки – поднял предмет. Например, на коробочке стоит бутылка водки. Взял водочку, включил коробочку. Моменто море, что в переводе с латыни, мгновенная смерть. Виды мин мы изучили. Построение.
Вечером Машинист совсем слёг, наелся таблеток и ворочался на своей шконке. Им всем предстояло переболеть. Кашляли все. Ночью палатка больше напоминала госпиталь. Кашлять начинали в одном углу, заканчивали в другом, потом всё по кругу. Как лечиться никто не знал, поэтому ели всё подряд, что было. Говорили, что в лагере двое умерли от пневмонии. Ничего так, сгоняли хлопцы денег заработать, даже до войны не доехали.
Гарика, после короткого совещания, отправили к местному главврачу. Решение совещания было следующим: Если у докторов нет нужных лекарств, то пусть дадут список. Сами скинемся, зашлём в город бойца и всё закупим.
Гарик поплёлся к палатке медиков.
– Доктор, вы мне скажите, какие таблетки купить, мы сами купим.
– Достали вы меня. Записывай.
Гарик примостил бумажку на колено и приготовился писать.
– Аспирин.
– Аспирин.
– Витамин С.
– Витамин С.
Медик сделал паузу и насмешливо посмотрел на Гарика. Гарик посмотрел на медика.
– Всё.
– Как всё, доктор?
– А так, всё! В лагере эпидемия. Давно. Вы привозите всё со всей страны. Вирусы перемешались. Нужно выводить новый штамм. Нужно разворачивать полевую лабораторию. Нужно закрывать лагерь на карантин. Нужно взять у всех кровь на анализ. Нужно два месяца. Рапорт начальству я писал. Но! Нужно взять этот сраный городишко, а для этого нужно живое мясо. Срочно и много. Поэтому выздоравливать будешь там, а здесь будешь кашлять или сдохнешь.
Выбывающих было достаточно. Если самостоятельно организм не справлялся то, вывозили в город, в больничку. Главное, чтобы поражение лёгких не стало критическим. Некоторых подлечивали и возвращали, некоторых списывали. Больничных почти не давали, только в критическом случае. Ещё одной, вытекающей из первой проблемы, был недосып. Кашель не давал заснуть. Как свой, так и соседский.
Гарик порадовал мужиков в палатке новостью от доктора и завалился спать.
День шестой
Рыть окопы сапёрной лопаткой – занятие так себе.
– Быстрее, быстрее! Двадцать минут прошло, а окоп лёжа ещё не готов, – инструктор бурят, для Гарика он был странным бурятом, т.к. был слишком худой против, обычно отъетых на молоке раскосых парней с Байкала, прохаживался между потеющими псами войны.
Кстати, разило от них, как от самых настоящих псов. К семи-восьми вечера в лагере заканчивалась вода в душевых. Конечно, на войне это не самая большая проблема. Но людям, привыкшим к вольной гражданской жизни с ванной, баней и чистыми носками, было непривычно. Если сдача оружия затягивалась часиков до девяти, то даже рожу не сполоснёшь. Можно было использовать привозную питьевую, но с ней тоже был определённый напряг – не всегда была.
– Двое ко мне!
Два бойца, вытирая пот, подошли к буряту.
– Почему бросили автоматы?
– Для удобства.
– Для удобства автомат всегда должен быть на тебе. Срёшь, спишь, ешь – он рядом. Всегда с тобой. Ты копаешь окоп. Ухнуло рядом, тебя откинуло – где автомат? На шее автомат, ты с ним полетел. Очухался, отстреливаешься, а не автомат ищешь! Пятьдесят приседаний, поехали.
Раз, два, раз, два. Сели, встали, сели, встали – неразумные развлекаются как прикажут, а как умеют им нельзя. Обязательно чего-нибудь выдумают не то. Сели, встали, сели, встали.
– Вы наёмники, оккупанты, убийцы. Вы хуже проституток. Они тело своё для удовольствия других продают, а вы душу свою продали, чтобы других убивать. Вас все ненавидят. Там вам каждый ребёнок враг. Вы должны убивать всех, кого встретите: женщины, дети, старухи. Каждый из них может оставить маячок, по которому будет наводиться арта. Убил – спас всех, пожалел – сдох сам и других подставил. Копаем, быстрее копаем.
Они копали. Гарик пыхтел изо всех сил, поправляя вечно мешающийся автомат. Он не полюбил эту железку. Ощущение силы, которое даёт оружие на гражданке здесь не появлялось. Во-первых, когда такая штука есть у всех, ты вовсе не крутой парень, а как все. Во-вторых, ты точно знаешь, что есть парни, которые гораздо лучше тебя с ней управляются. В-третьих, с ней надо было срастись, как с частью себя, а этого пока не произошло. В-четвёртых, автомат перестал быть той силой, которая что-то решает на войне, т.к. дойти до контакта удаётся далеко не всем. Эта война сравняла спецназ и новобранцев, которые одинаково разлетались на куски под обстрелом. Снаряду было всё равно, как ты стреляешь, какой на тебе броник и какой у тебя боевой опыт. На хорошо пристреленной территории, особенно при большом наличии птичек, они же глаза, голову лишний раз не поднимешь, а каждый пройденный метр, может стоить тебе жизни. Каждый метр! В-пятых, Гарику не доставляла удовольствие штука, которая имеет единственное предназначение – делать дырки в других людях. Война – дело молодых. Это не пустая фраза. С возрастом люди должны мудреть, а убивать себе подобных не велика мудрость. В-шестых, эта железка постоянно мешала копать, сползая в разные стороны по спине. «Нет, я не вояка», – думал про себя Гарик, но думать надо было раньше.
– Построение. На сдачу оружия в лагерь. Что вы всё построиться не можете, как бараны? Шевелись. Разобрались по четверо. Твою мать! Сели все! Считаю по головам. Сели!
Колонна-толпа втягивалась в лагерь. Гарик задумчиво шагал, стараясь не залезать в грязь.
– Что такой хмурый? – рядом оказался Машинист.
– Знаешь, Серёга, я никак не могу себе представить, что я убиваю ребёнка. У меня сын растёт. Ему сейчас одиннадцать. Как я потом на сына смотреть буду?
– Тебе нельзя в штурм, уходи. Переведись куда-нибудь. Штурм из тебя никакой.
– Чего это никакой? Бегаю я нормально, молодым ещё фору дам.
– Да, бегаем мы нормально, странно, что не хуже контрактников молодых. Здоровые мы с тобой мужики, хотя нам за сорок. Только в штурм тебе нельзя из-за твоих мозгов – ты там свихнёшься.
– Ты же знаешь, что из штурмов не переводят. Мясо нужно, – усмехнулся Гарик.
– А ты постарайся, – улыбнулся Машинист.
Машинист, за эти дни изменился. Он приехал на войну, в отличии от многих не за деньгами. У него была не плохая, хоть и не лёгкая работа с приличной зарплатой. У него наступил кризис зрелого возраста. Вот такие бывают умные слова! Когда тебе за сорок, и жизнь твоя протекает ровно и без всяких перспектив в горизонте, становится скучно, тоскливо и всё бессмысленно. Дом, работа, жена, дети выросли. Скучно. Начинаешь много пить, потом ещё больше. Потом капельницы, капсула под лопатку и тоска до следующего запоя. Машинисту это всё надоело, и он приехал помереть.
В лагере от новых впечатлений и физ.нагрузок он немного преобразился. Мысль о том, что во-вот и в бой, бодрила всех без исключения, но бодрила неприятно, а рассказы инструкторов о том, как утром уходило четыреста человек, а возвращалось двадцать, как-то не воодушевляли. Наёмников готовили к смерти, им всё время внушали эту мысль. Машинист на этом фоне захотел жить. Он стал гораздо чаще улыбаться, чем в первые дни. Казалось, он снова почувствовал вкус к жизни, стоя на самой грани к смерти. Он вернётся домой раненный, но живой. Из всей учебной группы относительно целых останется около десяти человек. Среди них будет Машинист. Но пока он этого не знал.
