Естественно, были те, кто со своим страхом справиться не мог. Они становились пятисотыми или официальными дезертирами. Люди, которые отказывались ехать на войну. Пока ты на учебке, это последний шанс вернуться домой живым и целым. На войне такого варианта нет. На войне есть расстрел.
Пятисотые презираемы коллективом, они часто презирают сами себя, и они, опустив голову стоят возле старшины, который пытается внушить им, что лучше вперёд, чем назад. Некоторые возвращаются в казармы-палатки. Некоторые нет. Их отправляют работать на кухне, в столовой, в хозвзвода, грузить трупы. Им платят копейки, пока они не отработают затраты конторы на выданную амуницию, и отправляют домой.
В какой-то момент, слухи и не слухи о бойне за небольшой городок, рассказы инструкторов и ветеранов, вернувшихся обратно в строй, породили такое количество пятисотых, что они стали составлять реальный процент. Пятисотым становился каждый десятый. Хотя это не достоверно, но в любом случае их количество стало катастрофичным.
К ним же присоединялись больные и симулянты, желающие соскочить с темы. Замечательный военврач выстраивал их строем со словами: все на войну, никого не выпущу – отправлял обратно в лагерь.
Один парень кавказской наружности, видимо, пришёл рубануть бабла по-быстрому, регулярно сидел на шконке, натянув капюшон на глаза и покачиваясь, бормотал ни к кому не обращаясь:
– Я пришёл денег заработать, а тут в штурма. Я же могу на мину наступить, зачем мне это? Зачем мне без ноги? А если убьют? Я пришёл денег заработать, а тут сплошной обман.
Нужно было принимать меры, тогда начальство повесило в лагере листочки с надписью: Пятисотых нет!
Логично, что это как-то спасало положение, и народ умудрялся бежать из лагеря, несмотря на охрану и колючку. Типовым вариантом было свалить, если выехал в город. Но это было крайне сложно. Хотя возможно.
Самый курьёзный случай произошёл с один пареньком, которого все называли молодым и уговаривали запятисотиться.
Росточка он был небольшого. Светленький. Черты лица мелкие. Косынку одень – девка-девкой.
– Я в Москве сто пятьдесят тысяч зарабатывал, – рассказывал он, стреляя очередную сигарету. – Подруге моей семнадцать лет. Она ребёнка ждёт.
Про большие заработки отдельных лиц наслышано было много. Кого не ткни, каждый минимум сотку поднимал, но почему-то решил пойти торжественно помереть среди куч мусора и битого стекла. Гарик такие слова потом научился мимо ушей пропускать.
– Зачем же ты, молодой, на войну пошёл? Зарплата хорошая. Жена тебя ждёт.
– Никакая она мне не жена, подруга.
– Какая же она тебе подруга? Ты с ней живёшь. Она тебе сына родить должна, и не жена? Или тебе обязательно в паспорте штамп нужен? Тебя в деревне за такие слова прибили бы.
– Ну, не знаю. А на войну я пошёл, потому что у меня лучший друг здесь погиб. В танке сгорел. Я хочу за него отомстить.
– Ты думаешь, если тоже в танке сгоришь, твоей жене веселее будет? А если без ножек домой приползёшь, сын рад будет? Как ты его потом поднимешь? У нас сегодня капитализм. Человек человеку волк, шакал и вор. Такая концепция. Родина тебе немного подкинет на лечение, а дальше сам. А без ножек деньги зарабатывать сложно, а без ручек ещё сложнее. Домой собирайся. Сына в руках подержишь, отцом себя почувствуешь, на ноги его поставишь, тогда шуруй куда хочешь. Войны на тебя хватит. Я уже жизнь пожил, из-за денег сюда пришёл, а тебе с твоими заработками здесь делать нечего.
– Нет. Я всё решил.
– Действительно, если бы я столько зарабатывал, то меня бы здесь не было, – заметил циник. – Юношеский адреналин, помноженный на плохо развитый мозг.
Уговаривали молодого всем колхозом, почти каждый свои пять копеек вставил, но он был упорен. В итоге, молодой заболел пневмонией. Неделю его в лагере продержали, потом на больничку отправили, в город.
– Это хорошо, может судьба его сберегла.
– Подлечат и обратно пришлют. Он упёртый.
Через несколько дней пришла весть, что молодой сбежал из больницы. А ещё через несколько дней пришла ещё одна весть. Выяснилось, что молодой был в розыске за мошенничество. Когда его в городе в больничку положили, то появился шанс, что за ним придут парни в погонах. Он и сдриснул, прихватив с собой целых девять тысяч, которые ему пацаны на сигареты дали, т.к. думали, что он быстро вернётся. Не вернулся.
– Заключительной фазой вашего обучения будет марш-бросок, с полным бк, в броне. В конце вас ждёт укрепрайон, который нужно взять штурмом.
Псы войны внимательно слушали инструктора. Автоматы привычно и правильно висели на шее на полной вытяжке ремня. Контроль пальца, контроль ствола – эти правила вбили в мозг. Броники всё же были непривычно тяжёлые, но и они стали частью работы, которую надо будет делать.
– Кто считает, что он не выдержит марш-бросок, может идти в лагерь. Никаких претензий не будет. Побежите вы или нет, дело ваше. Всё равно всех отправят туда. Без вариантов.
У Гарика сразу заныло колено, которое он подушатал на занятиях. Он знал, что после этой экзекуции колено точно разбухнет, и хотел выйти из строя вместе с теми, кто уже сдавал автоматы, чтобы идти в лагерь. Но тут его осенила надежда. Гарик не был трусом. Только за последнее время всем стало понятно, что вернуться домой светит очень немногим. И не то чтобы Гарик сильно держался за жизнь. Нет. Но логика наёмника заключается не в гибели за какого-то лорда или конторку, как в данном случае. Наёмник, такой же наёмник, как и любой наёмный рабочий на гражданке, просто работа опасная, поэтому платят больше. Наёмник приходит на войну не умереть, а заработать денег, и не просто заработать, а потратить самому.
Гарик побежал.
Вечером он пришёл к медикам и снял штаны.
– Так, и что нам с тобой делать? Завтра отправка. Может быть, тебя списать?
– Нет, списывать не надо. Дайте справку на пару дней, попробую перевестись.
– Ладно, как лечить тебя я не знаю. У нас военно-полевая медицина, а не терапевтическое отделение. Дам справку на три дня. Или переведёшься, или спишу, или так пойдёшь.
Мужики порадовались за Гарика.
– Молодец, – как всегда тихо сказал Рим. – В спецах шанса больше, переводись.
Ночью, обязательно ночью отправляют следующую партию, чтобы не спалили при пересечении границы. Три автобуса. Колонна парней с новенькими, ещё в заводской смазке автоматами, в полной амуниции, с рюкзаками. Лёгкий ветерок. Луна освещает площадь отправки. В её свете тихо идёт погрузка. Раздаются редкие команды. Почти никто не шумит, не кричит. Все речи сказаны накануне. Глупые речи. Хотя что можно сказать? Кто-то из начальства придумал кричать приветствие гладиаторов:
– Идущие на смерть, приветствуют тебя!
Потом, видимо, из соображений, что это слишком тоскливо, его заменили.
– Идущие на бой, приветствуют тебя!
Именно «на бой». Почему не понятно. Надо бы «в бой», но кричали «на бой». Парни шутили, что надо добавить букву «у». Тогда получается логичнее: идущие на убой. Поржали.
Гарик видел не одну такую погрузку, после отбоя. Её видели все, всем предстояло погрузиться в автобус. Он не пошёл провожать своих.
– Не могу, Серёга. Боюсь расплачусь.
– Ладно ты. Постарайся выжить.
– Постараюсь.
Гарик помогал Машинисту, который сильно повредил палец, паковаться, старательно всё подвязывал. Рядом стоял в нетерпении земляк Машиниста Димка. Они оба были тёмные, коренастые, невысокие, жили в одном районе, но познакомились только здесь.
– Видишь, Димка, я его как родную дочь в поход собираю. Береги его.
Димка одобрительно улыбался. Он побежит впереди Сереги, выскочит прямо на пулемёт и свалится в приямок у пятиэтажки. Это будет на второй день, после их прибытия. Он проживёт те двое суток, которые по статистике отводят на жизнь штурма. Всё, как положено. Прощайте, хлопцы!
Следующие сутки Гарик проявлял чудеса дипломатии: договаривался, просил, врал. В итоге его перевели, хотя вариант был на уровне нуля.
– Ты меня подвел! – распекал Гарика молодой паренёк, отвечавший за набор. – За день до отправки перевод! Ещё двое заболели, один сбежал!
Он подошёл к шконке, на которой валялась кучка медалей.
– Вот, как надо воевать! – паренёк поднимал медали, читал и бросал обратно. – За отвагу, за доблесть, за отвагу!
Гарик молчал, глядя на бряцающие, падающие на шконку награды. Эта куча была похожа на братскую могилу. Может быть добавить: «Посмертно?». Но не рискнул, смолчал.
На фильтре, где он переоформлял документы, столкнулся с потоком раненных. Гарик рассказал им пару анекдотов и пошёл на выход. По дороге встретил несколько молодых женщин в чёрных платках. За мужьями, точнее за телами.
Теперь Гарику предстояло пройти дополнительное обучение. Он познакомился с новой командой. Это были молодые парни, до тридцати лет. Они совершенно не напрягались, по поводу войны. Для них это была командировка, они так и говорили: после командировки, когда командировка закончится, чем заняться после командировки. Они часто обсуждали, где и как они напьются после командировки. В штурмах этого никто не обсуждал. Как-то не принято было планировать.
Сдружиться с ними Гарик не успел. Они относились к нему с осторожностью, точнее не знали, как себя вести. Гарик так прямо и спросил, мол чего так.
– Да, просто всё. У меня батя твоего возраста, вот и не получается по-братски.
«Блин, да я же старый». – подумал Гарик, но расстраиваться не стал.
Главное освоить специалюгу. Он старался, грыз, как умел, но у молодых получалось лучше, тем более что пара человек имела практику в других частях.
Однако бюрократическая машина всё неожиданно перевернула.
– Набор закончен, кто не успел пройти, переводятся в другие части, – объявил старший. – Завтра отправятся те, кто по времени должен закончить обучение. Только не надо паниковать и убегать. Я постараюсь, чтобы вы не попали в штурма! Кто, попробует откосить, точно в пехоту!
«Обалденная речь командира. Солдатики не разбегайтесь! Ну, пожалуйста! Я вас отправлю туда, где не стреляют. Хорошо знал своих подопечных, знал и общий настрой».
Чисто по бумагам Гарик уже сидел в лагере лишнее, поэтому его назвали самым первым. Конечно, он был рад. Но лица его новых сослуживцев, не дотянувшим всего одного дня, выражали полную растерянность. Слово «командировка», теперь качественно изменила своё название на «войну». Гарик не испытывал чувство злорадства, но какое-то внутренне удовлетворение было. Они же смотрели на него с определённой завистью и непониманием, почему так распорядилась судьба.
Завтра автобус. Пора паковаться.
Три автобуса, сто пятьдесят с лишним рож с автоматами. Как обычно, ночь. Сигарет опять не было три дня, поэтому на остановках все друг у друга стреляли. Пожрать тоже толком не успели, и запасливый Гарик делился со своим соседом.
Шмурдяк Гарика ехал в соседнем автобусе, куда его по глупости перед самой отправкой запихал один боец. Гарик очень волновался по этому поводу, т.к. остаться без шмоток очень не хотелось. А порядок движения он не знал, вдруг в разные сторону рванут? Тогда ищи ветра в поле.
На границе их тормознули. В автобус зашёл таможенник.
– Наркотики, оружие, запрещённые предметы?
Пятьдесят стволов мгновенно поднимаются над головами.
– Извините, – таможенник выскочил из автобуса под всеобщий гогот и улюлюканье.
Настроение немного улучшилось. Почти сразу после пересечения границы автобусы остановились. Всем раздали боевые патроны, прозвучала команда:
– Снарядить магазины!
Гарик сидел на одном колене на обочине в темноте и загонял в магазин патрон за патроном.
– Проверить предохранители! По машинам!
С этого места начиналась другая земля, другая жизнь. Здесь начиналась война.
Военная конторка, в которой оказался Гарик была самой настоящей конторкой со всеми вытекающими, только побольше остальных. Овеянные ореолом славы, базирующейся на военной пропаганде, любые военные организации рождены обществом и той системой, в которой живёт общество. Значит, на лицо было всё, что присуще обычной гражданской конторке: бесправные работяги в грязи и говне, жополизы и подлецы поближе к начальству и тёплым местам, откаты, распилы, договорняки, сплетни и интриги – всё, что вы можете знать и видеть, можете сюда добавить.
Единственное, что давало внутреннее превосходство парням, которые здесь служили и воевали – это грань, за которую могут перейти далеко не все. Хотя, для тёплых мест, эта грань была очень условна, хотя и тёплые места были очень условны, т.к. в зоне поражения находились все, так или иначе.
Гарик ночевал в доме, около которого постоянно разворачивалась артиллерия, различные ракетные установки, летали самолёты. Просыпаясь по ночам в трясущихся от залпов стенах, Гарик радовался, что это лупят не по нему. Однако, арта отстрелявшись, быстро сворачивалась, а в ответ всегда могло что-то прилететь с той стороны.
Утро могло начаться наблюдением поднятого взрывом облака пыли и тонн земли невдалеке, что означало, что палили не в них или промазали, значит, утро удалось, и пора идти на работу. Поэтому, для обычного гражданского, Гарик был на войне, а для матёрых, прошедших самую мясорубку штурмов, он был тыловой крысой.
Условно штабные, и сразу отметим, что не все, но всё же, всегда выделялись от пехоты. Прически, гражданские штанишки, запах парфюма. Этот запах настолько резанул Гарика на общем сборе, что захотелось смачно плюнуть и уйти в пехоту. Один из старших, регулярно бегал по казарме и нюхал, чьи же ботинки воняют, угрожая выкинуть на улицу, если найдёт. Бесспорно, что вонь не является приятной штукой, но вы просто не были в штурмах, где немного не хватает времени, подстригать ноготочки, поправлять бакенбарды и таскать с собой парфюм. Обычно, они таскают с собой патроны.
При этом, бравые тыловики, обычно, были обвешаны, как самые настоящие «рэмбы». Не все! Но попадались совершенно уникальные экземпляры, единственной проблемой которых, когда однажды припёрло командира подразделения:
– Мы же ни разу не были в бою.
«Вот это новость!»
Зато эти парни расходовали в свободное время такое количество боеприпасов, что не каждый стрелок за всю войну настрелял.
Ещё одним неприятным моментом, было постоянное самоутверждение, этих парней, как важного составляющего боевых действий. Спорить с этим бесполезно, т.к. здесь есть железная правда войны. Каждое подразделение, какую бы задачу оно не выполняло, очень нужно. Если оно не нужно, то его нет. Без специалистов, пехота не выполнит свою задачу или выполнит с очень большими потерями. Но всё же специалист – это помощник пехоты. Штурма могут обойтись без него, он без штурмов ноль.
Именно в такой атмосфере Гарик начал свою трудовую деятельность на фронте.
Карты боевых действий Гарику были недоступны. Поэтому информация у него была непроверенная. Однако, выходило, что единого фронта не было. Подразделения были разные с разным уровнем подчинения.
По флангам от их конторы располагались части военного министерства. На них у командования конторы надежды не было. Относились к ним презрительно – воевать не умеют, на самом деле не хотели. Учитывая, что там регулярно употребляли крепкие напитки, дело в этих частях прилично усугублялось. Конфликты между конторой и министерством случались регулярно, вплоть до перестрелок.
Где-то стояли местные добровольцы. Платили им мало, но они выезжали на кровной мести, т.к. воевали давно и к местным с той стороны у них было много претензий. Хотя, у той стороны претензий тоже хватало. Поэтому они друг друга любили особо. Про их бухару тоже все были наслышаны.
Где-то тусовались другие военные конторки. Каждая сама по себе, у каждой своё начальство, и каждый воевал, как умел.
Министерские также решили привлечь к себе бывших заключённых, но при уровне тамошней дисциплины, толку от этих частей не было. Воевать они, понятное дело, не спешили. Поэтому бывали случаи, когда вместо вперёд в атаку, парни расстреливали своих командиров и сваливали. Об этом регулярно сообщали в сводках, чтобы быть на стороже.
При высоком авторитете конторы, где находился Гарик, туда стекались все. Железная дисциплина, утверждавшаяся на самых жёстких наказаниях вплоть до расстрела, никаких пьянок, точно расстрел, никакой наркоты. Плюс качественное снабжение.
За войсками двигалась курьерская компания, которая занималась отправкой грузов домой без всяких документов. Проще сказать, вывозили мародёрку, которую отправляли рюкзаками и чемоданами, которые, в свою очередь, наполнялись в брошенных беженцами населённых пунктах. Жажда наживы, стандартное чувство наёмника, так уж повелось с древних времён.
В целом, получался слабоуправляемый винегрет. Единственный плюс, что с той стороны бардак был не меньше, поэтому всё уравновешивалось.
Жил Гарик в двухэтажном коттедже, изрешечённом пулями и осколками, часть которого обвалилась. Вдоль стен были свалены детские игрушки, коляски, предметы быта, раздолбанная стиральная машина и телевизор, и прочее, прочее, прочее, что не смогли уволочь на себе.
Противник держал около этого дома оборону. Рядом находился блиндаж, куча неразорвавшихся или неиспользованных мин, масса целых и использованных боеприпасов, отстрелянные системы поражения танков, кусками и целая амуниция.
Вид из домика был шикарный. Огромное зелёное поле, переходящее в покрытые травой и цветами холмы, небольшие домики вдали, утопающие в зелени садов. Огромное голубое небо и сказочный воздух, наполненный ароматами трав и цветов. Более благодатной земли сложно себе представить.
Ходить по полю было не рекомендовано – мины. Отходить от домика тоже не рекомендовано – мины. Постоянно ожидали прорыва диверсионных групп. Страх – регулярное чувство.
Ходить по открытой местности вообще было нельзя, т.е. можно, но недолго. С появлением в небе железных, управляемых за многие километры птичек, война стала крысиная. Выйти из дома, пройтись по дорожке, постоять в поле – спалиться. Спалился – жди прилёта. Поэтому все сидели по подвалам, в домах с наглухо заделанными окнами, исключительно при электрическом свете. Конечно, мёрзли, т.к. в подвалах холодно и сыро и зимой, и летом.
С глухой стороны дома Гарик обнаружил металлическую дверь. Как нормальный наёмник, он не мог пройти мимо неё. А вдруг там чего есть ценного! В свободное время, посоветовавшись с соседями по дому, Гарик решил эту дверь вскрыть. Для этого он использовал лом, небольшую кувалду, пару подручных железяк для упора. Дверь не поддавалась. Гарик пыхтел, старался, долбил, но выломать дверь не получалось. Он передохнул и с новыми силами приступил к работе.
Через некоторое время к нему подошёл весёлый сосед по коммуналке и сообщил важную новость:
– Слышь, Гарик. Мы вычислили, куда ведёт эта дверь.
– Куда?
– В комнату к твоему командиру, он там уже два часа спать пытается. Думает, что это мы тут чего-то устанавливаем.
– Во те раз, но с той стороны входа нет.
– Конечно, есть. Его ковром заделали, чтобы не дуло.
– Да, уж, – Гарик быстро свернул своё неудачное грабёжное мероприятие. – А чего мой командарм у вас не поинтересовался, что вы тут делаете? Я ему в ухо два часа кувалдой долблю.
– Собирайся быстрее, пока он тебя не спалил. А спрашивать он не умеет, ты же знаешь, – хихикая ответил сосед, помогая с кувалдой.