Алена Никитина
Белая нить
Чёрная нить
Редко Эсфирь теперь встречалась с Олеандром. Но точно знала: где бы он ни был, куда бы ни ступал, везде и всюду его сопровождали разноцветные глаза, цепкие и холодные, как острия стилетов. Глендауэр, его названный брат, бродил за ним бесшумной, а порой и незримой тенью.
Сознаться, океанид пугал Эсфирь. Он странно ходил. Странно говорил. Странно смотрел – она знала, ведь когда он не глядел на Олеандра, он глядел на неё. И от взглядов тех, подёрнутых морозной дымкой, в жилах стыла кровь. Она долго наблюдала за тем, как Глендауэр наблюдает за ней. И вдруг поняла, что он оценивает её с той же дотошностью, с какой следит за братом.
Верно, тоже думает, что я выродок, – решила тогда она и повела себя умно, как показалось – перестала обращать на океанида внимание. Все равно он не горел желанием вести с ней беседы. Только смотрел. Странно смотрел. Бр-р!
Дни сменяли друг друга, словно спицы в колесах. И вот лесные земли, где еще недавно суетились поселенцы, омертвели. Парились в серой духоте покинутые дома, хозяйственные постройки и лавки торговцев. Качались на лозах брошенные шаровары и рубахи – оглядев их, можно было угадать, сколько дриад жило в семье. Непрерывно отражался в ушах шелест металла: у Вечного Древа хранители проверяли и обтачивали мечи и копья для земляных ям.
Неподалеку от лекарни, где спала Эсфирь, за листвой и крышами тут и там виднелись коконы-качели – лиственные шарики, сплетенные из прутьев, полые внутри, с дверцей. Они висели на длинных веревках, привязанных к ветвям. Изредка покачивались, толкаемые ветром.
Той ночью Эсфирь выпорхнула во двор. Заползла в ближайший кокон и прикрыла дверцу. Вперед-назад, вперед-назад: она раскачивалась, попутно расшатывая укрытие, силясь развеять скуку и тревоги.
Эсфирь хватило дурости вернуться к дриадам. В кого она превратилась? Не считая океанида, больше никто не оглядывал её с толикой подозрения. Для дриад она стала доброй девочкой, призывающей целительные чары. Доброй девочкой, которая всегда поможет. Она и правда помогала. Помогала и надеялась, что браслеты не разрушатся. Она отжимала у жизни мгновения покоя и только во тьме ночи, томясь в одиночестве, возрождала в памяти картину боя – того самого, у курганов, когда внутри бушевало пламя неодолимости.
Стрела зелёных чар пролетела над деревьями, и Эсфирь вздрогнула. Ворох искр с щелчками пронесся следом, и всё стихло. Остались только погруженная в полумрак улочка и бредущий по ней юноша, белокожий, словно неживой. Вокруг него прыгали крохотные кристаллики льда.
Глендауэр ступал к коконам и казался куда менее настоящим, чем все вокруг. Он не растворялся в воздухе. Просто выглядел, как призрак. Как светлое пятно на цветастой картине, которое хочется залить красками.
– Хм-м… – Эсфирь открыла дверцу кокона, спустила ноги на землю.
В тот же миг перед ней застыл океанид. Левую руку он отвел за спину, правую приложил к груди и учтиво поклонился.
– Прошу прощения, милая Эсфирь, – произнес он тихо, но четко. – Я потревожил ваш покой.
– Нестрашно, – с запинкой отозвалась она. – Как вы там говорите… М-м… Чем обязана?
– Клинки помыслов моих яд злокозненных умыслов не оскверняет, – нараспев вымолвил Глендауэр. – Как воды рек, намерения мои чисты. Бродил я по лесу, снедаемым вопросом странным. Он рвался с уст моих, оковы плоти сокрушая. И вот я перед вами. Стою. Гляжу на звезды, ожидая, что леди до ответа снизойдет.
– Красиво. – Эсфирь не могла не заметить, что за поясом у него висит изогнутое лезвие. – Вы хотите что-то спросить? Я верно вас поняла?
– Верно.
– Спрашивайте.
– Мы не встречались прежде?
Она моргнула и отвела взор. Задумалась. Потом снова посмотрела на океанида. Разномастные глаза, прорезанные вертикальными зрачками, глядели на нее почти в упор, отражая свет.
Эсфирь вдруг увидела, как от её запястья к Глену протянулась чёрная нить. Но видение тут же сгинуло.
Показалось? Нет! Вряд ли.
С тобой я тоже чувствую связь, – поняла Эсфирь, глядя на океанида.
– Я ничего не помню. – Она тряхнула головой. – Но… нет, не думаю. Мне кажется, вас я не забыла бы.
– Истинно, я тоже, – прошептал Глен, и печаль льдинками притаилась на дне его зрачков.
Почему он задал столь странный вопрос? Тоже увидел чёрную нить? Что-то ощутил? Эсфирь не посмела прояснить всё ни тогда, ни позже. Душа Глендауэра дышала болью, подавленной, сжатой-пережатой. Но все равно до того сильной, что по коже бегали мурашки.
Что-то тревожило его, выгрызало изнутри, отравляя и подавляя силу духа.
– Отпусти всё, что можешь отпустить. – Белесый огонек чар вспыхнул на ладони, и Эсфирь сдула его к океаниду. – Помоги всем, кому можешь помочь. Держись, пока можешь держаться. Дыши, пока можешь дышать. Не ведаю, какие тяготы тебя гложут. Но не смей сдаваться, слышишь?
Целительный свет впитался в его грудь, и он сглотнул. Зачерпнул ртом воздух и облегченно выдохнул.
Глендауэр взирал на Эсфирь в молчаливой тревоге. Взирал – и в уголках его век скатывалась влага. В ускользающем свете среди бродящих теней чудилось, будто он снова обернулся бесчувственной оболочкой.
Но нет. Ныне в нём теплилась жизнь, проступившая на устах улыбкой, сползшая по щеке капелькой слез.
– Мне нужно поспать, – пискнула Эсфирь, и океанид снова ей поклонился.
– Да. Мне тоже.
***
Проснувшись утром, Эсфирь выглянула в окно. Громыхая, последние повозки катились по улочке – катились в облаках пыльцы и топоте копыт и терялись в дорожной пыли. Детей, женщин и юнцов, не познавших хлада оружия, Олеандр уже спровадил в Вальтос – клан лимнад, откликнувшийся на призыв о помощи и направивший в Барклей вооруженный отряд стражников.
В лесу остались только старцы. Но теперь и они пропали из виду – вестимо, скоро главные врата минуют.
Наследник и Эсфирь хотел загнать к лимнадам, но она уперлась рогами: не уйдет – и всё! Еще чего! Разве она настолько бесполезна? Разве не она вылечила отравленных дриад и Фрезию?
– Старайся не высовываться, – в конце концов сдался Олеандр, и Эсфирь победно захихикала.
Через пару дней он вдруг спросил, чего она страшится? И она, поразмыслив, ответила, что боится озлобиться.
– До кровожадности опуститься? – уточнил он. – До беспричинных убийств?
– Угу, – подтвердила Эсфирь и даже не соврала.
Двукровным ведь так просто пасть до жестокости. Так просто решить, что иные существа – грязь на пути.
– Незаурядный ответ, удивила, – хмыкнул Олеандр и, подмигнув ей, в который раз выскользнул из лекарни.
– Да уж…
Только дверь хлопнула, Эсфирь упала на ложе и заворчала, ругая себя и используя хлесткие словечки, которые подхватила от Зефа. В голове вспухали темные мысли. Они толстели, прыгали туда-сюда, опутывая мозг. А когда тот перестал думать, в груди вспыхнуло пламя гнева.
Удивила! Ведал бы Олеандр, что она двукровная, наверное, прикончил бы её.
Интересно, исказится ли его лицо, мелькнет ли в глазах ненависть, когда он поймет, что она вырожденка?
– Нет-нет-нет! – Эсфирь зажмурилась.
И отмела пугающие думы. Зарылась умом в лежавшие у окна фолианты – всяко лучше, чем злиться и размышлять, как ты звереешь и превращаешься в чудовище.
Часть книг уцелела в пожаре, и наследник завалил ими лекарню. Теперь они выстраивались у стен стопками, наваливались друг на друга на полках, теснились на подоконниках. Чтобы пробраться на второй этаж, приходилось ступать по раскиданным по ступенькам фолиантам – можно сказать, они второй лестницей строились, уложенной поверх первой.
Эсфирь не жаловалась. Книги отвлекали, даруя почти воздушное облегчение. Правда, с десяток она отложила, едва открыв – уж больно мудрено выражались сочинители. Но фолиант со сказками прочла от корки до корки. Одна история рассказывала о девушке-цветке. День ото дня она раздаривала свои лепестки приятелю-сорняку, который не мог похвастаться красочной шляпкой. Сперва они ладили. Но когда она облысела, он бросил её и отыскал другую спутницу, покрасивее, с нераспустившимся бутоном.
Полудурок! И она дурочка! На кой она пожертвовала лепестками ради тупого сорняка?!
Другая книга, которую вечером доставил наследнику посыльный, тоже оказалась страшно интересной. Сперва Эсфирь не решалась её трогать. Во-первых, принесли её Олеандру. Во-вторых, она едва ли не рассыпалась в руках – настолько долго, видимо, жила на свете. Все страницы были разрезаны на три части. Они переворачивались отдельно друг от друга. С каждого листка на мир глядели различные существа, населяющие землю.
Так Эсфирь собрала неведомое создание с алыми крыльями, рыжей чешуей на предплечьях и мшистыми ногами.
– Феникс, дракайн, лимнад, – прочитала она приписки к каждому из кусочков и усмехнулась. – Интересно.
Задор вдруг охватил разум. Пыль страницы укрывала до того плотно, что от пальцев оставались следы. Уголки листков едва ли не крошились, но Эсфирь неотрывно листала книгу, складывая все новых и новых существ. Листала до тех пор, пока не собрала существо, заставившее сердце подпрыгнуть к горлу. На голове его красовались угольные рога-волны, затерянные в смоляной шевелюре. За спиной стелились белоснежные крылья – её крылья!
– Кто это? – Руки и губы Эсфирь дрожали, когда она сощурилась и вгляделась в подписи на обрезках страниц. – Ой-ой-ой! Кто это… Кто?!
Рога-волны украшали существо, нарекаемое эребом. Внизу шла сноска, подсказывающая, что он древний исчезнувший. На втором обрывке листа, где художник нарисовал крылья, темнела иная сноска – они украшали гемера, тоже древнего исчезнувшего.
– Гемер. – Эсфирь нашла все его «кусочки». Помимо перьевых крыльев, он ничем по сути не выделялся.
Тогда она собрала эреба. Рога-волны, кожистые крылья, копыта, увенчанный грузным лезвием хвост. Такое существо она видела. Она сама лепила из чар схожих созданий и пускала их в бой, приказывая навлекать боль.
Перед глазами, как наяву, встала драка с Аспарагусом и Каладиумом. Встали хороводом эребы – эребы!
В тот миг Эсфирь не понимала, что творит. Думала, что воплотила первую картинку, нарисовавшуюся в уме. Но ныне… Боги, картинка-то, как видно, неспроста в голове возникла!
Хлопок двери чуть не подбросил Эсфирь к потолку. Она сунула книгу под плед, для надежности еще и уселась на неё, уложила ногу на ногу и судорожно выдохнула, уловив запах серы.
– Мрак! – Друг проник в лекарню вместе с рыжеватой пыльцой и дымным ветром. – Иди сюда!
Она вызволила книгу из заточения. Перелистнула нужные листки, складывая эреба-гемера. Ткнула когтем в рисунок. И костяной череп хина – невероятно! – склонился в кивке, подтверждая выводы.
– Погоди-ка, – вымолвила она, повернувшись к приятелю. – Хины! Олеандр говорил, что вы тоже древние. Еще он упоминал, что звери чувствуют близкие сущности. Чувствую тех, с кем дружили или соседствовали. Он говорил, что раз-два в год твоя стая подступает к Морионовым скалам. Зачем, Мрак? Твои предки дружили с эребами? Это ведь они там жили, верно? Поэтому вы навещаете эти места, верно? Поэтому твои сородичи помогают мне! Ох!..
Вскрик затерялся в сложенных ладонях. В уме заколотилась одна-единственная мысль: «Больше, нужно больше сведений». Эсфирь снова принялись листать книгу. На последнем листке значились краткие пояснения к каждому существу.
После названий «эребы» и «гемеры» шли почти одинаковые слова, кое-где обесцвеченные и затертые временем:
«Эребы.
Подданные Умбры, считаются исчезнувшими. Их народ существовал задолго до пришествия ныне живущих. Бытует мнение, что они были наказаны за нескончаемые войны и разрушения и низвергнуты создателем под землю.
Место обитания – Морионовые скалы».
«Гемеры.
Подданные Тофоса, считаются исчезнувшими. Их народ существовал задолго до пришествия ныне живущих. Бытует мнение, что они были наказаны за нескончаемые войны и разрушения и подняты создателем к небесному светилу.
Место обитания – Хрустальные скалы».
Эсфирь захотелось отпрыгнуть от книги, но тело будто прилипло к ложу. Она только отклониться сумела, как если бы перед ней обнажила клыки змея.
– Я помесь исчезнувших древних?! – вскрикнула она и захлопнула фолиант, чихнув от взвихрившейся пыли. – Морионовые скалы! Они казались мне родными, понимаешь? Это правда? Я… Куда их там сослали? Как мне найти их дом? Мрак!.. Я… А почему я тогда не исчезла? Сколько лет прошло? Сколько мне лет? Я должна быть… Где? Под землей? У солнца? Где я живу? Или они изгнали меня, как двукровную? Или… Олеандр! Олеандр!..
Книга жгла ладони, как проклятое сокровище. Она словно доносила забытые голоса исчезнувших, они звенели в ушах колоколами – безумным смехом сотен собратьев. Эсфирь осязала века, грузом упавшие на плечи. Чувствовала жизнь, по-прежнему стучавшую в сердцах эребов и гемеров.
Они жили! Жили где-то там, низко и высоко, под толщами земли, у небесного светила.
– Олеандр!
Он знает! Он умный! Он разберется и поможет! Эсфирь будто волной подхватило. Она вскочила. Ринулась к двери, но тут же застыла. Страх сковал плоть, не давая продохнуть. Осознание, что она двукровная, пусть и древняя, горькой отравой разлилось в сердце.
Нет! Нельзя оповещать наследника! Она метнулась к подоконнику. Несколько фолиантов попадали, когда она выскользнула в распахнутые ставни и спрыгнула на траву. С одной стороны её прикрывала стена лекарни, с другой – ограда поселения, обрывавшаяся у древесных верхушек.
Костяная морда хина, испуская дым, выглянула из окна. В алых глазах-звездах читался вопрос.
– Упаси Боги, кто-то найдет эту книгу, – пояснила Эсфирь. – Я поняла достаточно, дриадам этого понимать не нужно. Олеандру тоже! Не могу, Мрак! Не могу! Знаю, что должна ему рассказать, но… Ведаю я, как он на меня посмотрит, ежели я сознаюсь. Ведаю, что будет! Ни за что! Не сейчас! Я спрячу книгу, ладно? Зарою, наверное, да? А ты помалкивай!
Последний вопрос она задала, подколотая страхом. Вообще-то не собиралась, и так понимая — хин не выдаст. Просто не сумеет.
Замысел правителя
С приходом лимнад давление ослабло. Жаль, не исчезло. Но теперь Олеандр мог дышать глубже.
Ряды бойцов пополнили пятьдесят воинов – преимущественно женщины, вооруженные мечами и копьями. Со стороны казалось, будто они не на войну собрались, а надумали в грязи побороться для увеселения толпы. Ни брони, ни доспехов. Предплечья лимнад укрывали мшистые рукава. Рваные юбки едва прикрывали смуглые ноги, тонувшие в сапогах на завязках. Нагрудники из варёной кожи обтягивали лишь верхние части туловищ, оголяя полоски кожи на животе. То тут, то там в волосах, заплетенных в мелкие косицы, торчали висюльки с нанизанными монетками, перья, веточки, амулеты.
Дриады никогда не жаловали женщин-воинов. И все же никто не посмел бы усомниться в боевых умениях лимнад.
Поговаривали, что сражаются они, как звери. И не при каких условиях – как существа, которым ведом страх.
– Сын владыки Антуриума. – Одна из девушек, высокая и поджарая, вышла из строя. Бусины и монеты, вплетенные в шевелюру, звякнули, когда она преклонила колено. – Мое имя Айон. Я архихранительница Вальтос. Премного о вас наслышана. И счастлива встрече.
Айон протянула ладонь. Олеандр пожал её, оглядел выстроившихся в линейку воительниц.
– Взаимно. – И горячо кивнул. – Вы пришли, невзирая на опасность. От имени владыки клана дриад я благодарю вас. Ныне всё тихо. Для вас освободили хижины. Прошу, располагайтесь, мы удовлетворим ваши нужды. И оповестим вас, ежели враг подберется к Барклей. Предупреждаю, в поселении ныне пребывают хины. Но они под надзором, не тревожьтесь.
– Поняла.
Архихранительница встала и щелкнула пальцами. Строй лимнад двинулся за ней вдоль улочки, стиснутой домами. Двое воинов-дриад поравнялись с Айон, чтобы вручить ей связки ключей на кольцах.
Олеандр превратился в натянутую струну. В последующие дни расслабиться не помогали ни чары, ни тепло Эсфирь. Он всё хотел поговорить с ней о ночи, которую они провели вместе. Знал – она переживает из-за Фрезии. Вроде и себя не осуждает, вроде и его не осуждает – во всяком случае, вслух. Но все-таки размышляет о правильности того порыва, приведшего к разделу ложа.
Да что там! Олеандр и сам об этом думал. Пытался. А разум обрезал мысли на корню, не дозволяя прорасти, и твердил: «Ты что, рехнулся? Возможно, вы скоро погибнете. О битве думай, о тетке и выродках». И он запирал рот на замок. Запирал, хотя Эсфирь мрачнела всё пуще и пуще. Запирал, потому что вступать в сражения нужно с холодной головой.
Барклей застыл в ожидании. Жизнь, чудилось, больше не текла по венам дриад. Не только Олеандр – многие страшились думать о будущем, потому как оно виделось туманным. Маячило вдали. Но чтобы подступиться к нему, существам надлежало перепрыгнуть пропасть, утыканную кольями.
Чем больше дней терялось во времени, тем сильнее маялся Олеандр. Ночами он толком век не смыкал – то терзался мыслями, верно ли расставил воинов, то из угла в угол бегал, чтобы просто отдышаться. К чему скрывать, привык он, что плечо и совет отца всегда рядом.
За себя решать несложно: ошибешься – сам пострадаешь. Иное дело, когда нужно решать за клан. И гадать, к чему приведут свершенные выборы. На чьих шеях ненароком затянулись петли.
Олеандру хотелось закрыть глаза. Сосчитать до десяти и понять, что никакие выродки и чокнутая тетка по душу не грядут. Хотелось осознать, что все опасения – страшный сон, плод воображения. Но куда там! Рассветный ветерок тронул уши вместе с воем конха.
Трубное оповещение прокатывалось по улицам, сметало воинов с кроватей и выгоняло во дворы.
– А?.. – Эсфирь как лежала, так и вскочила, завертелась вокруг себя, что-то выискивая.
Сбежал по лестнице Сапфир, на ходу цепляя за пояс ножны с мечом. Проплыл мимо него Глен, одергивая кожаный нагрудник. Спустя миг Зеф заколошматил в дверь лекарни, надрывно вопя, что небо озарили вспышки чар – знак, что дозорные у Морионовых скал заприметили в небе подозрительное движение.
– Сколько? – спросил Олеандр, когда приятель прорвался в лекарню вихревым потоком.
– Поди сосчитай всех! – прогорланил Зефирантес. – Много! Больше пятидесяти! Феникс среди них!
Твою ж!.. Еще и огонь! Плохо дело!
– Идем навстречу? – Голос Зефа дрогнул. Уголки век задрожали. – Ждут все твоего приказа.
– Боги!
Олеандр сглотнул. Первая же мысль, что бой вот-вот грянет, отозвалась в груди жжением. Страхом за чужие жизни. Осознанием, что его воинские навыки оставляют желать лучшего.
Он оглядел друзей. Они поочередно кивнули, вдыхая в него спокойствие и уверенность.
– Вперед, Листочек. – А улыбка Эсфирь и вовсе обнадежила и подтолкнула его ко двору.
Зелёное свечение окаймило Олеандра. Колдовство растеклось по листве на предплечьях. Он вышел на крыльцо. Вскинул руки, намереваясь пустить в небо сигнал, дать хранителям понять, что пора запрягать скакунов.
Как вдруг в уши вторгся трубный вой. Из будки, восседавшей на ветви дерева, выскользнул юный дозорный.
– Правитель Антуриум! – прокричал он. – Владыка вернулся! Велит не нападать!
– Что?! – воскликнул Олеандр.
– Что?! – выкрикнул за его спиной хор голосов.
Местом встречи дозорный назначил главную площадь, где раскидывало корни и ветви Вечное Древо. Туда Олеандр и рванул, чувствуя, что на предплечьях от радости того гляди бутоны проклюнутся. В боку кололо. Он едва не врезался в двух хинов. Звери отпрыгнули от него, как от полоумного. Друзья что-то кричали вслед, догоняя. Но он лишь отмахивался.
А корни Древа уже прошивали дорогу. Олеандр обогнул один. Нагнувшись, нырнул под другой, изогнутый кривой аркой. Нырнул – и сердце ударилось о ребра, растревоженное радостью встречи.
Отец! Его отец, живой и невредимый, уже спешился. Хлопал загнанного элафия по боку, подавая хранителям ладонь для рукопожатий. Все такой же. Ни капли не изменившийся. С короткостриженой бородой, обступавшей губы плотным квадратом. С темно-каштановыми волосами, небрежно зализанными к затылку. И золотыми глазами, которые пронзали насквозь, глядели в самую душу.
– Мой сын, моё сердце, – произнёс отец, и Олеандр встретил его золотой взгляд. – Иди ко мне!
Олеандр храбрился. Старался не выдавать чувств. Но тщетно. Слезы застелили взор, поэтому шагал он, ничего не видя. Ступал на голос до тех пор, пока лицо не уткнулось в ткань походной накидки, пропахшей пылью дорог. Пока горячие руки не обняли его, не прижали к груди.
Устал Олеандр быть сильным. Здесь и сейчас, рыдая в объятиях отца, он чувствовал себя ребёнком, который выставлял колючки из страха уколоться о чужие. Глупцом, которого впервые затянуло в круговерть интриг. И по итогу он совершал ошибку за ошибкой, раз за разом терпел поражение.
– Ведаю, что подвел вас, – шептал отец, пока хранители обступали его ободом. – Ведаю, что обманул. И все же прошу о доверии. Я знаю о смуте. Пускай сестра моя подходит к Древу. Обращать лес пеплом она не жаждет, поверьте. Она не нападет, ежели не нападем мы.
– Где ты был? – Олеандр вскинул голову и посмотрел на него. – Почему так долго, Боги?!
– Неважно, – шепнул ему на ухо отец. – Одно скажу: я многое видел, очень многое. Доверься мне, сынок. Ты молодец, слышишь? Ты достойно сражался. И всё сделал правильно – не сомневайся. Расставил хранителей, защитил поселение, призвал лимнад. Я горжусь тобой и хочу помочь. Позволишь? В конце концов, это моё прошлое и мои выборы.
– Я верю тебе, – вымолвил Олеандр. – Всегда верил…
Свет золотых глаз ускользнул. Устремился к хранителям, по чьим рядам поползли шепотки.
– Мы верим вам, владыка, – прозвучало за спиной Олеандра. – Ежели дозволите, сообщим о вашем решении стражам в лесу.
– Поторопитесь.
Сквозь складки ткани Олеандр услышал, как сердце отца ускоряет бег, долбит по ребрам все сильнее и сильнее. Отец глядел куда-то вперед, не мигая взирал на кого-то, кто источал холод.
Глендауэр! Олеандр медленно обернулся. Друзья догнали его: Сапфир тут же пожал его отцу руку. Эсфирь, окруженная хинами, замерла неподалеку у корня. А Глен припал на колено, и белые волосы скатились ему на плечо, словно оголяя полоску кожу – для меча, которому должно отсечь её от тела.
– Боги милостивые, – прошелестел отец. – Вставай, Глендауэр. Вставай и сражайся за тех, кто тебе дорог. А прошлое… – Он тяжело вздохнул. – Оставим прошлое на суд времени.
Его взор переметнулся к Эсфирь и хинам.
– Рад знакомству, господа.
– Здравствуйте, я Эсфирь, – произнесла она, и Олеандр усмехнулся. – Я слышала о вас много хорошего.
– Отрадно. Но потом, все потом!
Отец хлопнул в ладоши.
Пошла суматоха. За считанные мгновения дриады обратились в одно целое. Не слышалось ни ругани, ни споров. Невзирая на ложь правителя, никто ему не перечил. А оставшаяся в поселении Сталь вообще не сводила с него глаз.
Только Олеандр и выбился из стаи. Вопросы варились в мозгу и раздирали на куски. Он не понимал, почему молчит, в тот миг как отец творит невесть что – позволяет Азалии подступить к Древу в сопровождении двукровных.
Никаких бесед с узурпаторами! Никаких снисхождений! Отец что, запамятовал писаные уставы? На кой ему сдался разговор с сестрой? Снова жалеет? Думает, есть шанс примириться?
С той, кто ведет в Барклей полчища выродков?
Бред! Олеандр прицокнул языком и перемялся с ноги с ногу, уверенный, что скоро либо загорится, либо взорвется. Его потряхивало. Но он все еще держал язык за зубами – отец явно что-то замыслил.
Часть воинов выстроилась у Древа, чтобы оберегать владыку. Другие разбрелась по поселению и лесу. Очертания Эсфирь терялись в сизом дыму, хины стискивали её с боков. Чуть поодаль, рядом с ниспавшей на землю ветвью-громадиной, маячили Сапфир и Зеф. Глен углядывался на сучке над ними – оцепенел там с таким видом, будто внизу вот-вот пробежит злоумышленник, и он спрыгнет ему на шею, за чем последует влажный хруст, с которым сворачивают шею.
Лишь правитель стоял близко-близко к Древу, у трона, будто главная мишень.
Даже Олеандра он отослал подальше – к Рипсалису и парочке лимнад, которые сидели на корточках и разве что орехами не щелкали.
Что поделать, клан клану – не двойник. К противостояниям и сражениям везде относятся по-разному.
Ждали долго. Даже очень долго. Скучившиеся над головой ветви не дозволяли углядеть и клочка неба, что уж и говорить о двукровных летунах. Свет златоцветов, заливший площадь, не помогал.
Но в какой-то миг вой конха прокатился по улочкам и стих. В сгустившейся тишине скрип главных врат звучал поистине угрожающе.
Началось…
***
Вторжение откликнулось в груди Олеандра протестом. Желанием броситься в бой и вымести вырожденцев из поселения и леса. Чем больше двукровных приземлялись на крыши и тропы, тем отчаяннее рвалось из груди сердце, тем крепче Олеандр стискивал рукоять меча.
Бойня у моря не раз преследовала его в кошмарах. Тогда Гера и Вия забрали жизни многих дриад. Вдвоем. А что натворит стая вырожденцев? Да они и прутика от поселения не оставят! Разобьют всё в труху!
Капля пота скользнула за шиворот, и Олеандр поежился. Не сразу, но приливший к лицу жар ударил в голову. Колесики разума завертелись, подсчитывая угрозу. Найры, гарпии, стемфы, сирены, лимнады, элиады. Кого только Азалия не пригрела под листвой! Со стороны казалось, что она собрала всех существ мира, чистокровных тоже – по-видимому, таких же изгнанников.
Они подлетали и подступали со всех сторон, заполоняя улицы. И большинство из них посматривало на Азалию с благоговением, как на божество. Они следили за ней, медленно поворачивая головы. Следили, как она ступает к площади твердым шагом, скрываясь за телами иных вырожденок, словно за прутьями клетки.
Оцепленная живыми щитами, Азалия нырнула во тьму ветвей, и златоцветы на стволах и оградах вспыхнули. Замерла в тридцати-сорока шагах от трона. Вскинула подбородок выше, чем положено. Скрестила руки на груди, и ветер качнул её локоны, оголил пересекший щеку шрам.
Золотой свет мигнул и снова озарил площадь. Отразился от эфесов мечей, заиграл на вздымавшихся корнях и листве.
Каладиум нашелся по левую руку от Азалии. По правую – чтоб ему поперхнуться! – пристроился Аспарагус.
А подле него…
– Рубин? – придушено пискнул Сапфир.
Олеандр полагал, что зрение его подводит. Всё ждал, когда юноша с алыми крыльями сгинет. Но нет. Рубин не расплылся видением. Так и шаркал каблуком сапога по земле. Пряжки его сапог клацали, умерщвляя тишину.
– Ты с горы рухнул? – Восклик ореада прозвенел в воздухе, оборвавшись на самой высокой ноте.
– Сапфир! – воскликнул Олеандр.
Но его голос потонул в отцовском:
– Сын Цитрина, попрошу вас! – Отец вскинул ладонь, пресекая дальнейшие вопросы.
– М-м-м, – протянул Каладиум с лукавой улыбкой. С губ его сорвался тяжелый вздох, когда он посмотрел на Эсфирь. – Гляжу, не сильно вы от нас отличаетесь. Тоже к двукровной обратились? Антуриум?.. В жизни не поверю, что ты счел эту девушку чистокровной. Или?.. Или что? Не понимаю. Дайте угадаю… она не рассказала вам, что у курганов учудила?
– Помолчи, Каладиум, – раздался женский голос, от которого у Олеандра листва встала дыбом.
Вырожденки расступились по щелчку пальцев. Азалия шагнула вперед, и рукава её алой рубахи, стянутой на талии кожаным поясом, на миг раздулись. Слухи и портреты не лгали – уродилась она красавицей. Хотя ныне лицо её несло печать отчуждения, словно взирала она на чужака – не на родного брата.
– Здравствуй, Антуриум. – Она тоже покосилась на Эсфирь и усмехнулась уголком губ. – Думаю, ты понимаешь, чего я хочу? Думаю, сознаешь, что долгие беседы меня не возрадуют?
Олеандр посмотрел на отца. Тот не повёл и бровью. Его черная накидка отчетливо выделялась среди зелёных – двое хранителей стиснули его с боков.
– Уверен, переубедить тебя мне неподвластно, – вымолвил он, изучая то сестру, то Аспарагуса. – Ненависть твоя глубока. Но разрушения и жертвы ни тебе, ни мне чести не сделают.
– Дозволив нам войти, ты поступил разумно, – произнесла Азалия и сомкнула зубы, будто запирая рвавшиеся на волю проклятия. – Но что дальше? Возвратишь меня в род, вверишь бразды правления?
– Истинно.
Тишина грозила растянуться на целую вечность. Нечасто владыка раскидывался пустыми словами. Да что там! Он никогда не выпускал в мир решения, прежде не взвесив «за» и «против». Перешептывания стёрлись – мало кто предвосхищал столь дрянное развитие событий.
– Я не вчера родилась, Антуриум. – Голос Азалии заскрежетал, как клинок по металлу. – Где подвох?
– Нет подвоха. – Отец пожал плечами. – Я просто хочу разрешить спор малой кровью. Ужель это тебя изумляет?
Олеандр едва дышал. Отец что, и правда хочет передать сестре правление? Это не сон? Не шутка?
– Докажи, – бросила Азалия.
Отец мазнул ладонью по воздуху. Зеленая дымка соскользнула с его пальцев. Закружилась и развеялась, являя взорам собравшихся посох правителя. Его древесную рукоять венчал опутанный лианами стеклянный шар. Внутри шара качал ветвями миниатюрный близнец Древа.
– Изволь. – Отец подхватил посох и прижал к стволу.
Не прошло и мгновения, как Древо начисто его поглотило. Каждую ветвь охватило свечение, тут же погасшее.
Вечное Древо признало нынешнего владыку, поняло, кто посмел воззвать и обратиться к нему.
– Что он творит, Боги?! – прохрипел Олеандр, чувствуя, как трясутся пальцы и поджилки.
– Сердце наше, – между тем бормотал отец. – Защитник наш и прародитель, я взываю к тебе и молю: прими в род старшее дитя моего отца. Доверь ему бразды правления, напитай силой…
Невзрачная тень отделилась от отца, нырнула в ствол. Древо вспыхнуло пуще прежнего. Замахало ветвями, рассыпая листву. Корни дрогнули, извиваясь и раскачивая почву.
Старшее дитя! Азалию! Нет-нет-нет! Олеандр пожелал остановить это безумие. Но изо рта вырвался невнятный писк. Он поглядел на Аспарагуса. Бывший архихранитель скрестил пальцы у бедра и улыбнулся в усы.
Молчать просит? А не пойти бы ему!.. В груди разгорелся пожар. Но Олеандр умолк, сам не ведая почему.
Желанный дар преподнесли Азалии на блюдечке. По её лицу пробежала тень сомнения. И все же жажда власти победила. Она тронула свисавший у щеки прут.
Аспарагус вдруг отступил от неё и скрылся за спинами вырожденцев, взвихряя пыль.
Свечение растеклось по коре Вечного Древа. Загуляло по ветвистой крыше, стелясь к Азалии, будущей владычице Барклей.
Влево-вправо, влево-вправо. Олеандр не верил. Отказывался верить узримому. Он снова открыл рот, намереваясь окликнуть отца – прокричать, что тот, верно, с ума сошел. Как вдруг свечение, подлетев к Азалии совсем близко, резко устремился вбок, приковывая взоры.
Сотни существ синхронно повернули головы, следя за чарами. Огонёк метнулся вниз по скрученной лозе, угодил за вздымающийся корень и сгинул. Кровь загромыхала в ушах, когда Олеандр понял, кто ступил к ним, охваченный светом, кого правитель принял в род.
