Алина Аркади
Жестокие принципы
Глава 23
– Здесь Воронов, – произношу, рассматривая меню.
– Я в курсе. Они с мэром ужинают здесь три раза в неделю. Постоянные клиенты, так сказать, ресторана и его негласная реклама.
– А девушка? – искоса посматриваю на яркую блондинку в брючном костюме цвета спелой вишни. Помада в тон и лодочки на высокой шпильке. Обувь не по погоде, но, вероятно, она мало передвигается пешком.
– Рита. Папина принцесса, – ёрничает Костя, – которая влюбилась в его помощника и, конечно же, выскочила за него замуж. Вариантов отказать у Шакала не было, хотя на тот момент он готовился к свадьбе с другой. А теперь дышать рядом с ней боится, потому что одно слово дочурки – и полетит кубарем в канаву, лишившись всего. Вот и прислуживает семейству Зарецких, ублажая всех поочерёдно.
– Яркая девушка…
– Наркоманка, – уничтожает моё восхищение Островский. – На пару с Шакалом нюхают. Именно он контролирует поток дерьма, который проходит через наш город. Монополист, так сказать. Его дилер поставлял порошок, от которого умер мой сын. Элитная школа – дорогие развлечения подростков, у которых карманные расходы больше твоего заработка за несколько месяцев. Никиту пригласил в компанию младший брат Воронова. Учились в одном классе. Два раза попробовал, на третий передозировка. Подростки испугались и бросили его. Нашли через два дня, как ты понимаешь, мёртвым.
Костя рассказывает всё это будничным тоном, словно передаёт историю, которая лично его не касается, но в голосе отчётливо слышатся хриплые нотки. Накрываю его ладонь своей, слегка сжимая, выражаю тем самым поддержку и получаю в ответ взгляд, наполненный благодарностью. Ему нелегко делиться, но он, пересилив себя, всё же рассказывает, по какой причине желает уничтожить Воронова и мэра. Повторно окидываю взглядом Риту, а затем Воронова.
– Не смотри так, – одёргивает Островский. – А то ещё решит, что ты слюни пускаешь на её мужа, и плеснёт кислотой в лицо. Уже двоих так остудила, потому что слишком открыто выражали симпатию Шакалу.
– Вы серьёзно?
– Более чем. Выбрала?
Костя вызывает официанта, который принимает заказ. Я остановила свой выбор на лёгком салате и чае, а вот Островский пожелал мясо, но отказался от десерта.
– Давно спросить хотела: почему панна-котта?
– Этот десерт любила моя жена.
– Это дань памяти или же ваши предпочтения?
– Первое.
– Не думали разнообразить свой завтрак?
– Не думал, – упирается рукой в подбородок, не сводя с меня взгляда. – Но мне понравился слоёный десерт, который ты приготовила для первого ужина в доме Алика.
Рассматриваю его лицо, на которое падает дневной свет, признавая, что он красив, даже несмотря на глубокий шрам. Необычный цвет глаз и сейчас вызывает моё восхищение. Осознаю, что тону, не имея возможности выбраться. Что бы он ни говорил, всё моё существо тянется к нему, не желая принимать наступление дня, когда Кости в моей жизни не станет. Если бы он только загорелся желанием жить, я бы помогла подняться и двигаться дальше.
– Смотришь так, будто мы настоящие супруги, – улыбается в ответ Островский. – Со стороны выглядим счастливой парой, которая насмотреться друг на друга не может.
– Ч-что? – Погружённая в собственные мысли, не сразу реагирую на слова Кости.
– Опасался, что ты не сможешь правдоподобно сыграть. Ошибался. Актриса из тебя отменная.
Отвожу взгляд, чтобы Костя не понял – я не играю. Всё, что он сейчас видит, – настоящее, живое и приносящее боль. Я знаю, ничего подобного в ответ увидеть мне не суждено.
– Лена? – негромко окликает, и я переключаюсь на него.
Ничего не говорит, лишь внимательно смотрит. Прямой, испытывающий взгляд пронзает насквозь открытостью и честностью. Если то, что сейчас вижу, – игра, то я не желала бы выходить из неё. Грудную клетку распирает от эмоций, сковавших меня, но официант, который приносит заказ, отвлекает нас друг от друга.
– Смотри.
Костя протягивает телефон. Статья о нас, вернее, о том, что Островский Константин Сергеевич женился и обзавёлся дочкой четырёх лет. Далее наш совместный снимок с приёма в доме Аронова, где мы стоим обнявшись. У меня ошеломлённое выражение лица, а Парето выглядит спокойным и контролирующим ситуацию. Как и всегда. Затем следует несколько вопросов о личной жизни Кости. Ответы изумляют, потому что Островский рассказывает о случайной встрече, глубоких чувствах и ребёнке, о котором не знал долгое время.
«Так вышло, что с матерью моего ребёнка мы когда-то пересеклись, а после непродолжительных отношений наши пути разошлись. О дочери я узнал не так давно, но теперь всё правильно, и она носит мою фамилию», – следует ответ Парето.
– Чего?! – поднимаю глаза, готовая ударить улыбающегося Костю.
– Это экспромт, – разводит руками. – Придумывал на ходу. Получилось эффектно, согласись.
– А мой муж, получается, неродного ребёнка воспитывал?
– Получается, – соглашается Костя, уплетая мясо. – Подобных случаев миллион, если не больше. Я тоже не своего ребёнка воспитывал.
– Ну знаете… – возмущена настолько, что готова прямо здесь выплеснуть на Островского своё негодование. – Вам нужно было немного времени, а из этого всего, – машу перед его носом телефоном, – получается, у вас долгоиграющие планы на нас.
– Планы немного скорректированы, Лена, – становится серьёзным и сосредоточенным. – Снова. Мне нужно несколько месяцев.
– Несколько? – сглатываю подступающий ком и пытаюсь дышать. И два-то приведут к ужасным последствиям. Для меня. Островский равнодушно через меня перешагнёт и исполнит задуманное, а мне лишь останется оплакивать погибшего мужа. – Я на такое не подписывалась.
– Подписывалась, – указывает на безымянный палец с кольцом. – Причём многократно и на каждой странице.
– Если бы я могла, сию же секунду аннулировала бы договор, – шиплю, тем самым доставляя Косте удовольствие.
– Если бы, – улыбается. Вообще, сегодняшний день перенасыщен отличным настроением Островского. – Но теперь тебе придётся принять любые условия, выставленные мною. Напоминаю, на кону безопасность твоей дочки. Нашей дочки, – уточняет.
– Всё это неправильно.
– Заканчивай быть моралисткой и превращайся в Островскую. Фамилия обязывает. Кстати, на следующей неделе День города. В центре будет праздник: концерт, развлечения, в особенности для детей. Мы должны появиться. С Таисией, как ты понимаешь. И она должна называть меня папой.
– Она не будет, – мотаю головой, уверенная, что он не сможет приказать Тасе.
– Будет. Сама спросила разрешения. Я дал добро.
– Когда?
– Сегодня утром.
– Прекратите обрабатывать моего ребёнка! – повышаю голос, обращая на нас внимание соседних столиков.
– Нашего. Я просто напоминаю.
– Вы… вы… – задыхаюсь от негодования.
– Сволочь? – Костя скалится, ожидая от меня оскорблений в свой адрес.
– Непробиваемый! – вспоминаю характеристику, озвученную Гришей.
– Это общеизвестный факт. Придумай что-нибудь новенькое, – с аппетитом поглощает мясо, опустошая тарелку. – Знала, за кого выходила замуж.
– Не знала, потому что была участником вашей игры с того самого момента, как переступила порог дома Аронова. Более того, находилась в неведении до вчерашнего дня, когда вы наконец соизволили ввести меня в курс дела.
– Перестань «выкать». Я твой муж.
– Не могу, – растерянно смотрю на Островского.
Мысленно повторяю: «Костя, Костя, Костя…» А язык не желает произносить.
– Почему?
– Просто не могу, – ухожу от ответа.
Как только я произнесу «Костя», выстроенная мною стена, отделяющая от чувств к Парето, рухнет, сделав уязвимой. Таким способом я абстрагируюсь, чётко обозначив границы дозволенного по отношению к нему. Секс – это ещё не любовь, фиктивный брак не семья, а роли, которые мы исполняем, искусственно созданы. Сдержать себя, не рухнув в Островского, – моя основная задача. Иначе, оставшись без него, не выберусь.
– Константин Сергеевич, поздравляю с прекрасным событием в жизни! – От неожиданности шарахаюсь в сторону, потому что, зациклившись на Косте, не сразу замечаю подошедшего мэра.
Островский поднимается и пожимает ему руку. Скупой жест благодарности. И даже представить не могу, насколько Парето внутри выворачивает. Правила приличия, не позволяющие прямо сейчас свернуть шею Зарецкому.
– Благодарю, – сухо, в стиле Парето.
– Познакомьте с новоиспечённой Островской, – игнорирует Костю, переключая внимание на меня.
– Елена, моя жена, – поднимаюсь, и Костя слегка подталкивает меня в спину, выставляя на первый план.
– Антон, знакомься.
За спиной мэра вырастает Воронов. Проходится по мне оценивающим взглядом, слегка теряется и посматривает на жену. Уверена, он помнит неприятную сцену в торговом центре. В памяти тут же всплывает его омерзительное поведение. А когда представляю, что именно он планировал причинить вред Тасе, эмоции рвутся наружу.
– А мы знакомы, – растягиваю губы в улыбке. – Так ведь, Антон Олегович? Виделись на приёме у Аронова, а потом в торговом центре. Встреча была неожиданной. И кстати, не совсем приятной. А вы жена? – обращаюсь к Рите, которая тут же кивает. – О, даже так? А мне показалось, когда вы выражали мне свою искреннюю симпатию и надежду на более тесные отношения, позиционировали себя как свободный мужчина.
Воронов даже на секунду прикрывает глаза, видимо мысленно склоняя меня во всех падежах. И уже в следующую секунду готов провалиться сквозь землю под гнётом двух пар глаз: жены и тестя.
– Я неправильно выразился, Елена, – делает попытку оправдаться.
– Нет-нет, – обрываю Антона, – вы точно и очень навязчиво, предлагали мне себя. У меня отличная память, – расплываюсь в самой милой из возможных улыбок. – Подтверди, дорогой.
– Однозначно, – поддакивает Островский. – Она у меня всё помнит. Невероятная женщина, – ласково целует меня в висок.
На секунду трое перед нами растерянно косятся друг на друга, и я понимаю: Воронову предстоит объясниться, в первую очередь перед Ритой.
– Вот интересно, Лена. По моим сведениям, вы ещё недавно были замужем за другим человеком. И в свидетельстве о рождении отцом ребёнка значился именно он. Ошибка или вы обманывали мужа долгое время? – Взгляд Шакала загорается в предвкушении удачной провокации.
И точно – Шакал. Прав Островский. Но сейчас во мне кипит обида, и я не против, чтобы Воронов передал Роме подробности сегодняшней беседы. К родному ребёнку он относился не лучше, чем к посторонним.
– Ни то, ни другое, – не сразу нахожусь, что ответить. – У нас с Костей глубокая и драматичная история любви. Но теперь мы вместе, а дочка находится рядом с настоящим отцом.
– Семья воссоединилась, – показная радость Парето умиляет, но я знаю, для чего это представление.
– Что ж, надеюсь, что теперь, Константин Сергеевич, вы будете посвящать всё свободное время семье. Есть проблемы, которые не стоят вашего внимания. Сосредоточьтесь на прекрасной жене и дочке, – скалится мэр, обращаясь к Косте. – Ведь близкие всегда страдают в первую очередь… от недостатка внимания. – Хищный оскал и интонация определяют скрытый подтекст паузы в предложении. Явная угроза Островскому. Если он ошибётся, пострадаем мы с Тасей.
– Анатолий Владимирович, непременно воспользуюсь вашим советом.
Разговор тухнет. Зарецкий в сопровождении зятя и дочери покидает ресторан. Смотрю в окно, где Рита активно жестикулирует перед лицом Воронова. Вероятно, настолько вспыльчива, что её терпения хватило только на то, чтобы выйти за дверь.
– Ты маленькая язва, – обнимает меня Костя.
– Не могу создать ему крупных проблем, как вы, но, если жена спустит на него всех собак, припоминая мои слова, а тесть добавит, я получу удовлетворение.
– И нам пора.
Островский оплачивает счёт, оставляя хорошие чаевые. Своими выпадами я немного повысила градус его настроения. Сегодня он такой, завтра всё может измениться, вернув привычного Парето.
– Кстати, кто это был?
– Воронов, – уверенно отвечаю. – У мужа другой голос. Отличия практически незаметны для того, кто не знает. Кое-что не даёт мне покоя после рассказа о ревности Риты. Допустим, Рома встанет на место Воронова, сядет за него в тюрьму, а Зарецкая?
– Здесь всё проще простого. Незадолго до финального акта Шакал исчезнет. Возможно, изменит внешность с помощью пластики. Другое имя, правдивая история, подтверждённая фактами, список заслуг, и вот уже у мэра новый помощник, а у Риты новая любовь. Скорбящая вдова, выдержав положенный траур, выйдет замуж.
– Вдова? Вы намерены убить и Рому?
– Нет. Он-то мне как раз и не нужен. Но таких свидетелей, как правило, в живых не оставляют. Где гарантия, что спустя год или два Орлов не проговорится? Где гарантия, что я его не расколю, подослав своего человека в тюрьме? Если бы Воронов исчез и осел в другой стране, плевать на твоего мужа. Но с такой кормушки не соскакивают. Только не Шакал. Слишком жадный.
– Почему всё так сложно? – откидываюсь на сиденье и закрываю глаза, не в силах разобраться в замысловатых хитросплетениях.
– Потому что одни желают мести. Другие – выжить во что бы то ни стало.
Внутри мучительно щемит. Понимаю, что затеянная Островским игра завершится независимо от появления в его жизни нас с Тасей. Не знаю, что сказать Косте, чтобы он изменил планы и хотя бы попытался наладить свою жизнь без оглядки на прошлое. Но ему откровенно плевать на мои желания. Будь я на его месте, давно бы махнула рукой и создала что-то новое. Мне так кажется. Легко рассуждать, когда это не твои страхи. Поворачиваю голову, внимательно его рассматривая. Мысли о будущем волнуют, и хотелось бы, чтобы и Костя в нём был.
– Месть любой ценой?
– Да, – молниеносный ответ.
– Даже если цена я и Тася?
Островский делает глубокий вдох и молчит, отказавшись от комментариев. Но чем больше я думаю о том, во что ввязалась не по своей воле, тем больше переживаю за дочку. В горле стоит противный ком, а перед глазами пелена. Въезжаем на просторную парковку многоэтажного дома, больше похожего на комплекс. Костя останавливается, глушит двигатель, но не выходит из машины.
– В случае проблем у таких людей, как вы, первыми под раздачу попадают близкие. Они средство давления для достижения нужного результата, – начинаю неуверенно, высказывая свои страхи. – Намёк Зарецкого был предельно понятен.
– Я не совершаю ошибок, Лена.
– Просто хочу, чтобы вы помнили: ваша ошибка может стоить нам жизни. Знаю, вас мало трогает моя судьба, но помните, пожалуйста, о Тасе. Ей всего четыре, – не сразу понимаю, что плачу, небрежно смахиваю слёзы ладонью, но упорно хочу достучаться до Островского. – Она слишком маленькая, чтобы понять суть ситуации, в которой мы оказались. Дочка прониклась к вам симпатией с первого дня. Она верит. Почему – не знаю.
Костя наконец покидает машину, открывает передо мной дверь. Выхожу, не спрашивая, где мы и с какой целью приехали. Следую за ним, оказываясь в лифте. Едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Выдержка подводит.
– Лена…
– Тася – самое дорогое, что у меня есть, – продолжаю, не дожидаясь его объяснений. – Ради неё я готова на всё. Даже на то, что считаю аморальным и неприемлемым. Только скажите, Константин Сергеевич, – поднимаю заплаканные глаза, сталкиваясь с пустым взглядом. Его не трогают женские слёзы. Сомневаюсь, что Парето вообще способен на чувства из разряда сострадания и жалости. Но я упорно бьюсь головой о стену. – Только скажите… – шепчу, глотая слёзы трясущимися губами.
Островский вталкивает меня в квартиру и закрывает дверь, погружая нас обоих в темноту. Не в силах больше сдерживаться, утыкаюсь лбом в его грудь и отпускаю себя, сотрясаясь в рыданиях. Какое-то время Костя остаётся безучастным, но затем обнимает, прижимая к себе, и гладит по голове. Не могу остановиться. События последних дней сметают эмоциональной лавиной, которая не поддаётся контролю. Он снимает с меня пальто, пиджак, подхватывает на руки и куда-то несёт. Оказываюсь на кровати, Костя ложится рядом, оплетает руками и ногами. Проваливаюсь в безмятежность, продолжая всхлипывать на его груди, а, почувствовав себя в безопасности, через какое-то время засыпаю.
Глава 24
Просыпаюсь от звука будильника, который не желает замолкать. Противная трель раздаётся с правой стороны, и я шарю рукой, чтобы отключить раздражающую мелодию. Погружаясь в тишину, открываю глаза и осматриваю комнату. Большая спальня в серых тонах. На стуле одежда Островского, в которой он был вчера, а рядом мой костюм. Я в одном нижнем белье, вероятно Костя меня раздел, чего я не почувствовала. Поднимаюсь и выхожу из комнаты, сразу попадая в нужную дверь – ванная.
В зеркале меня встречает женщина с опухшим лицом и красными глазами. Нещадно болит голова, и я массирую виски, чтобы хоть немного унять боль. Привожу себя в порядок и натягиваю мужской халат, который висит здесь же. Иду по коридору, заглядывая в каждую комнату и надеясь увидеть Островского. Нахожу его на кухне сидящим за столом с кружкой кофе. Уловив движение, поднимает голову, изучая меня.
– Где мы?
– У меня. В моей квартире. В последнее время редко здесь ночую, да и живу набегами.
– Ну да, – усмехаюсь, – сюда я точно не приду по первому зову. Далековато от моего коттеджа.
Опускаюсь на стул и подвигаю к себе кружку, нагло присваивая его кофе. Безумно вкусно, наверное, потому что его сварил Костя. Прямо передо мной прозрачный контейнер с кусочками десерта. Беру один из них и с жадностью уплетаю, запивая кофе.
– Вкусно?
– Сносно, – разглядываю кусочек, пытаясь определить состав начинки.
– Заказал несколько видов сладкой лазаньи, но ни один из них не похож на твой.
– У меня свой рецепт. В кондитерской так не приготовят. В кафе, где я работала, мои десерты хорошо продавались. Одно время Армен предлагал купить рецепт, но я отказала. Сейчас жалею. Были бы у меня деньги, ушла бы от Ромы, сняла жильё и никогда бы не встретила вас, – задумчиво смотрю на Парето, доедая кусочек и облизывая пальцы.
– Лена, как я и говорил, мне нужно время. Возникли сложности с выводом оставшихся активов за границу. Но я решаю этот вопрос. К тому же пока не понял, в какой момент Воронов сольётся, представив на всеобщее обозрение Рому. Что касается твоего бывшего мужа, то он исчез с моих радаров. Телефон, с которого Орлов тебе звонил, выключен, и местоположение не отслеживается. Человек, который работает в команде Зарецкого и поставляет мне сведения, не выходит на связь несколько дней. Полный информационный вакуум и отсутствие предположений: где, кто и когда. Зарецкий надеется, что примитивными угрозами остановит меня, и сомневается, что я пойду до конца, не желая понести наказание. Пусть так и думает. Таисия останется на территории под присмотром Григория. Я увеличил охрану вдвое. Алику тоже не помешает, потому что он всё это время активно принимал участие в организации моей мести. Он давно ушёл из политики, но это не отменяет его высокого положения и уровня влияния на некоторые структуры. Осталось немного. Скоро всё закончится, и ты получишь всё, что заслужила.
– И вас?
– Всё, что прописано в брачном договоре.
– Я не хочу денег. Я хочу вас, Константин Сергеевич. В качестве настоящего мужа.
– Ты не понимаешь, о чём просишь, Лена, – произносит с ледяным спокойствием, разрушая остатки моего самообладания.
Плевать, что он думает обо мне. Как бы я ни старалась относиться к Островскому равнодушно, глупое сердце рвётся к нему, надеясь на невозможное. Я медленно, но верно влюбляюсь в человека, который этой самой любви не заслужил. Но разве можно заставить себя ничего не чувствовать? В секундном порыве снимаю с пальца кольцо и швыряю в него. Не дожидаясь реакции, иду обратно в спальню, забираюсь прямо в халате под одеяло, накрывшись с головой, и вновь засыпаю, мечтая проснуться, когда всё закончится.
Открываю глаза и сразу понимаю, что одна. Не в комнате – в квартире. Всегда остро чувствую присутствие Островского. Смотрю на часы, понимая, что проспала несколько часов. Набираю Ларису Петровну, от которой узнаю, что Тася в порядке. Вчера Парето предупредил, что мы останемся в городе, а женщина заботливо уложила дочку спать. Ребёнок лишь интересуется, купит ли ей Костя карету, которую обещал. Эти двое вновь за моей спиной решают всё между собой, не учитывая иного мнения. Раздражает, что Костя подобрался к моему ребёнку так близко, потому что Тася будет страдать, когда он исчезнет из нашей жизни.
Плетусь на кухню и, открыв холодильник, поражаюсь обилию продуктов. Островский почти всё время проводит в доме Аронова, но несмотря на это, о своей квартире не забывает. Или же здесь на постоянной основе проживает кто-то другой? Женщина? Из разряда Гронской, например.
Откинув удручающие мысли, принимаю решение приготовить фруктовую лазанью, о которой говорил Костя. Хочется сладкого, но собственного приготовления. Это не для него – для меня. Готовка всегда перенаправляла мою энергию в другое русло. Когда я создаю десерт, откидываю тяжёлые мысли, стараясь думать исключительно о светлом и тёплом. Например, о Тасе. Прикидываю, кем бы она могла стать, когда вырастет, и как сложится её жизнь. Но сейчас отчего-то не меньше заботит собственная и место Кости в ней.
Разрезаю лазанью на небольшие кусочки и завариваю чай, вдыхая аромат барбариса, который разносится по кухне. А обернувшись, вижу за столом Островского. Его способности появляться неожиданно можно лишь позавидовать. Ставлю перед ним тарелку и наливаю горячий напиток, подвигая ближе. Следующие двадцать минут проходят в полной тишине в диалоге взглядами. Возможно, Костя ждёт от меня первого шага. Не сейчас. Не готова к разговорам в любом формате. Поднимаюсь, чтобы убрать посуду и поставить остатки десерта в холодильник.
– Через два часа мы должны быть на приёме у мэра, – последнее, что я слышу, когда покидаю кухню.
В спальне нахожу пакеты с вещами, которые приобрели вчера. Перебираю варианты, пока не останавливаюсь на длинном платье цвета красного вина с прозрачными рукавами и глубоким декольте, скреплённым тонкой цепочкой. Смотрится великолепно в сочетании со светлой кожей и медовыми волосами. Непривычно, не в моём стиле, но идеально отражает моё эмоциональное состояние в данный момент. Высокая причёска, лёгкий макияж глаз и помада в тон платью довершают образ. Кручусь перед напольным зеркалом, когда за спиной вырастает Островский в смокинге. Цепляемся взглядами в отражении, оценивая друг друга. Ему однозначно нравится то, что он видит. Я знаю этот взгляд: изучающий, цепкий, голодный. Невербальные сигналы, исходящие от Кости, громче слов. Если бы люди не отворачивались при виде него, он не казался бы таким загадочным. Право доступа имеют лишь единицы. Хочется верить, что я в их числе. Хотя бы временно.
Уже в машине закрываю глаза, мечтая оказаться в коттедже без Островского, накрывшись с головой одеялом. Не желаю находиться среди множества людей, нацепив дежурную улыбку. Ещё меньше хочется беседовать с мэром или Вороновым. Но, видимо, придётся, раз Костя настоял на нашей поездке. Останавливаемся перед огромным особняком, в сравнении с которым дом Аронова кажется незначительным. Много дорогих авто и людей.
Собираюсь выйти, но Костя останавливает, берёт мою правую руку и надевает обручальное кольцо.
– Ещё раз посмеешь снять, приколочу намертво. – Стальные нотки в голове пробирают до костей.
– Вы относитесь слишком серьёзно к несерьёзным вещам. Напоминаю – наш брак фиктивный.
– Ещё утром ты требовала, чтобы он стал настоящим.
– Это было давно и неправда, – вздёргиваю с вызовом подбородок. – Женщинам свойственна перемена настроения в зависимости от условий, в которых они оказываются. Вы поставили меня не в самые лучшие, именно поэтому моё настроение в данный момент по шкале от одного до десяти примерно на уровне минус два. Там, – указываю на дом, – надеюсь встретить Викторию как единственного приятного собеседника за последние два дня.
– А я, значит, неприятный собеседник, Лена? – приблизившись, дышит мне в губы.
– Зачем задавать вопрос, на который вы знаете ответ. Слишком умны для того, чтобы выставлять себя идиотом. Тем более передо мной.
– Ты быстро учишься, что радует и огорчает одновременно. Глупая женщина проста в управлении, умная же возбуждает тем фактом, что может оттрахать ещё и мозг.
– А вот на секс сегодня не рассчитывайте, – фыркаю, собираясь выйти.
– Даже спрашивать не буду.
– Возьмёте меня силой?
– Сама попросишь.
– Ещё чего!
И я бы продолжила марафон возмущений, если бы не Костя, который, скользнув рукой в разрез платья, оказывается между моих ног. Пальцы ласкают плоть через тонкую ткань трусиков, вызывая мгновенный пожар. Надавливает сильнее и массирует клитор, вырывая мой протяжный стон. Оставляет на шее поцелуи, прикусывая кожу в такт нажатиям на возбуждённый бугорок, а я выгибаюсь на сиденье, разводя ноги шире. Пробирается под кромку белья и скользит по складкам, врываясь в текущую от возбуждения узость. Несколько толчков внутри, а я готова скулить от приятных волн, концентрирующихся между ног. На грани контроля и реальности прошу Костю не останавливаться, и когда почти срываюсь с обрыва в бесконечность, всё прекращается. Открываю глаза, желая возмутиться неоконченным порывом, наблюдая дьявольски довольное лицо Островского. Демонстративно облизывает пальцы, смакуя мою влагу. Это так же порочно, как в прошлый раз, только сейчас я готова сама засунуть его руку между своих ног и завершить начатое.
– Попросишь. – Обволакивающий шёпот и голодный взгляд обдают жаром.
Выходит из машины и ждёт, когда я последую его примеру. Чёртов Парето! Неудовлетворённость уничтожает остатки позитивного настроя. Видимо, сегодняшний вечер обещает быть омерзительным во всех смыслах.
– Возьми меня под локоть и улыбайся.
– Если бы вы закончили начатое, я бы сейчас улыбалась во все тридцать два совершенно искренне.
– Обещаю сегодня порадовать тебя. Как минимум пару раз.
– Не помню, чтобы я об этом просила, – закатываю глаза.
Откровенные провокации с моей стороны бьются о бетонные преграды самообладания Островского. Вряд ли я способна задеть того, кто не способен на эмоции.
Дом нас встречает множеством лиц, часть из которых знакома с приёма в доме Аронова, но в большинстве своём я с открытым ртом рассматриваю мужчин и изысканных женщин рядом с ними. Несмотря на образ, вряд ли я способна составить конкуренцию кому-то из них.
Но Островский представляет меня каждому, кто задерживается в приветствии. Люди недоумённо рассматривают меня, как нечто нереальное. Вероятно, все настолько привыкли к Косте в единственном экземпляре, что сейчас шокированы его скорой женитьбой и неожиданным отцовством. Лишь потом понимаю: они удивлены моему присутствию рядом с Парето. Но его это ничуть не смущает, и сейчас рядом со мной Костя, каким предстал в ресторане перед мэром.
– Поздравлять с «радостным событием» не стану. Потому как не с чем, – салютует бокалом Виктория, появившаяся рядом.
– Спасибо, – улыбаюсь, – честно – спасибо вам.
– Давай на «ты». – Киваю, успев ухватить бокал с шампанским с подноса официанта. – Я как никто понимаю, что Островский просто так ничего не делает, тем более не женится и не объявляет о наличии официального наследника.
– Альберт Витальевич сказал?
– Нет. От объяснений отказался. Да и не нужны они, Лен. Лишь обронил недовольное из серии данного Островскому шанса, которым он категорически не желает воспользоваться. Насколько я понимаю, шанс – это ты.
Нечто подобное Аронов бросил Парето в споре, свидетелем которого я стала, скрываясь в гардеробной. Аналогичную претензию получил в ответ. Но на безымянном пальце Виктории и сейчас отсутствует кольцо, что означает – мужчины делать первый шаг не желают, упиваясь привязкой к прошлому.
– У Парето есть цель, я лишь одно из множества средств на пути к её достижению. Банально, но правда.
– Мой тебе совет, Лена: беги при первой же возможности, иначе пойдёшь ко дну вместе с ним.
Смотрю на Вику понимающим взглядом, одновременно ловлю себя на мысли, что бежать не хочется. Только если к нему.
От количества мелькающих лиц рябит в глазах. Прихватив второй бокал, иду к выходу в дальней части холла, предварительно отметив, как из дверей появляются парочки. Попадаю в оранжерею, длинную, метров пятнадцать, которая заставлена растениями в больших кадках. Их стволы несколько метров высотой, а листья нависают сверху. Создаётся впечатление, что ты оказался в тропическом раю, где поют птицы и слух ласкает шум воды. Так и есть: фонтан со статуей мальчика, который на плече держит кувшин посредине чаши, где журчит вода. Присаживаюсь на край фонтана и провожу пальцами по воде, которая оказывается прохладной, но достаточно комфортной. Сюда бы Костю, чтобы насладиться тишиной и уединением.
– Добрый вечер, – слышится рядом знакомый голос. Слишком знакомый. – Не стоит Константину Сергеевичу оставлять красавицу-жену в одиночестве.
Поворачиваюсь к собеседнику и цепенею на миг. Рома. Любой другой скажет, что Воронов. Так и происходит, когда мимо нас проскальзывают гости, приветствуя мужчину. Но для меня различия настолько очевидны, что последние сомнения улетучиваются, когда вижу едва заметный шрам над левой бровью. В прошлом году муж, не устояв на ногах после принятия значительной дозы спиртного, скатился с лестницы и разбил лицо. В травмпункте наложили три шва.
– Знаешь, – уверенно начинаю, – в моей голове крутился с десяток вопросов, на которые я желала получить ответ. А сейчас хочу сказать лишь одно: какая же ты сволочь, Рома!
Дёргается в сторону от неожиданности сказанного, но останавливается, впиваясь в меня взглядом. С самообладанием у него всегда было не очень, и любой непредвиденный выпад мгновенно дезориентировал.
– Это вы у Парето научились видеть то, чего на самом деле нет? – Попытка улыбнуться проваливается, когда Рома нервно перебирает пуговицы на рубашке.
– Я не идиотка, более того, не слепая. Общалась с Вороновым. Настоящим. А тебя знаю восемь долгих лет. Невозможно быть тем, кем ты не был изначально. В твоём случае. Так что прямо сейчас я бы хотела знать, по какой причине я и дочь оказались на улице? Так боялся за свою задницу, что не предоставил нам шанса выжить? Или на это и был расчёт?
Несколько минут тишины, а затем Рома поясняет:
– Захотелось другой жизни. Без твоего нытья, детских визгов и стонов бабки. – Его лицо искажается в презрительной улыбке.
– Она была твоей бабушкой.
– Не была! Нашла меня мелкого на улице. Кто и откуда, сам не знал, даже имени не помнил. Назвала Ромой, а всем сказала, что неожиданно объявившийся внук, хотя детей у неё не было. Договорилась, бумажки сделала. Тогда с этим не так строго было, никто не выяснял, откуда взялся ребёнок. Заботилась, кормила, растила, даже любила, – горько усмехается и смотрит поверх меня, вспоминая что-то своё. – Я был благодарен, но особой любви к ней не испытывал. Всё надеялся, что откинется и квартира моей будет, но и тут облом: взъелась за синьку и на тебя завещание написала. Рвал и метал, желая избавиться от тебя. А тут мужик подкатил какой-то в мастерскую: колесо пробил, а запаски не было. В любом другом случае у нас не оказался бы. Внимательно меня рассматривал, а через пару дней вернулся с предложением. Согласился. За такие бабки любой бы согласился. Зря оружие в дом притащил, конечно, – потирает подбородок, прохаживаясь из стороны в сторону. – Но я его отыскал, – подмигивает, – нужно было подальше от дома выбрасывать. Он же риелтора нашёл и помог от тебя избавиться. Надеялся, что сгинешь, но нет, выползла. – Каждое слово произнесено с ненавистью, презрением, сквозит омерзением и каплями яда.