Алина Аркади
Жестокие принципы
Глава 9
– Мы прекрасно справились, Лена. Всё успели, оформили, остальное не наша забота. Фуршет обслуживают официанты. Пойдём, что-то покажу. – Петровна тянет меня за руку, увлекая в свою комнату, откуда прекрасно видны подъезжающие автомобили.
Вереница дорогих машин останавливается у входа, являя мужчин в смокингах и женщин в потрясающих вечерних платьях. Меха и украшения, дополняющие образ этих дам, стоят наверняка целое состояние.
Из очередного лимузина появляется высокий, красивый мужчина, резким движением головы откидывает пепельную прядь волос и идёт к входу, не заботясь о своей спутнице, шагающей следом.
– Это Ладыгин, – шепчет Петровна, хотя здесь мы вдвоём и вряд ли кто-то нас услышит. – Телеведущий, общественный деятель и просто неприятный человек, – кривится.
– Неприятный?
– Невероятно. Заносчивый, самовлюблённый индюк, который вечно всем недоволен: закуски не такие, пирожные слишком сладкие, а в шампанском мало пузырьков, – закатывает глаза, вероятно припоминая неприятные моменты. – После каждого такого приёма он составляет Аронову список претензий и настоятельно просит их устранить. Завтра нас ждёт очередной, но не расстраивайся, если твои десерты придутся ему не по вкусу. Это не тот человек, к мнению которого необходимо прислушаться.
– Правда?
– Это слова Аронова, – тихонько хихикает, зажимая рот ладонью, и становится понятно, что Альберт Витальевич тоже не в восторге от такого гостя.
– Зачем же тогда он его приглашает?
– Ладыгин – человек известный, узнаваемый и, несмотря на его отвратительные манеры, необходим Аронову для продвижения его проектов.
– Ясно. А это кто? – прилипаю к окну, засмотревшись на грациозную блондинку в ярко-алом платье.
На плечи накинуто белое меховое манто, которое она небрежным движением спускает по плечам, открывая глубокое декольте со значительной грудью. Идеальная причёска и красная помада довершают образ, и в этот момент я немного завидую, желая хотя бы раз оказаться в подобном наряде.
– Янина Гронская, фотомодель. Снимается для модных журналов, участвует в показах и выставках современных художников. Частый гость на подобных мероприятиях.
– А как она относится к деятельности Аронова?
– Никак. Такие… дамы, – прокашливается Петровна, – зачастую сопровождают влиятельных мужчин, являясь своего рода прекрасным дополнением и показателем статуса. Гронская – женщина дорогая, и не каждый может похвастаться её расположением, но сегодня она, похоже, одна, – всматриваемся и не видим, чтобы из машины показался кто-то ещё. – Значит, снова одинока. Такие мероприятия – прекрасная возможность заинтересовать статусного покровителя.
– Она ищет мужа?
– Лена, такие замуж не выходят. Они, словно пчёлки, перелетают с цветка на цветок, наслаждаясь жизнью и ища новых впечатлений. А вот и Виктория. – Женщина Аронова тоже в вечернем платье, но выглядит изысканно и тонко по сравнению с бросающейся в глаза Гронской.
– Значит, сегодня останется с Ароновым?
– Да. Отложи ей сладостей, а то завтра утром вновь будут драться с Островским за панна-котту.
Теперь уже вместе хохочем, но, следуя совету Петровны, возвращаюсь на кухню и откладываю для Виктории профитроли и птифуры нескольких видов. Две порции панна-котты для Парето приготовлены и оставлены застывать до утра. Проверяю наличие вишни для соуса, когда за спиной с громким хлопком закрывается дверь, но я не оборачиваюсь, уверенная, что вернулась Петровна.
– Почему ты ещё не готова? – подскакиваю на месте и, обернувшись, сталкиваюсь с Островским.
– Всё готово, Константин Сергеевич. Мы всё сделали, оформили, даже завтрак для вас…
– Почему ты не в платье?
– Каком?..
– Неделю назад мы купили тебе платье, помнишь? – Киваю. – Так вот, сейчас ты должна быть в нём и топать туда, – указывает на дверь, которая ведёт в большой хозяйский холл.
– Зачем? – нервно сглатываю, не понимая, чего добивается Парето. Отдельные предложения лишены смысла, и в моей голове не складывается картинка. – Я ведь работаю на кухне, а там есть официанты. Я там не нужна.
– Я что, тебе не сказал?
– Что именно?
– Лена, прямо сейчас ты направляешься в коттедж, надеваешь платье, туфли и идёшь со мной на приём.
Медленно поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в толстую двустворчатую дверь, за которой слышатся приглушённые голоса, музыка и звон бокалов. Солнечное сплетение горит огнём от неожиданной новости и перспективы провести вечер среди незнакомых людей.
– Я не хочу, – мотаю головой, отступая назад. – И зачем? Я же никто, просто прислуга.
– Я не спрашивал твоего мнения, соответственно, ответа «нет» быть не может. Приказываю – ты выполняешь. Принцип понятен? – Неуверенно киваю. – У тебя полчаса на сборы. Время пошло, – рычит, и я, словно проснувшись, срываюсь с места в направлении выхода из дома, едва не сбив Ларису Петровну, которая провожает меня сочувственным взглядом.
Уже дойдя до коттеджа, вспоминаю, что неделю назад пакет с платьем остался в машине Островского. Я принципиально его не взяла, посчитав приобретение насмешкой, но уже тогда он знал, что мне всё же придётся его надеть. Вхожу и наблюдаю Тасю сидящей на полу в окружении незнакомых мне игрушек.
– Мам, смотри, – машет куклой в одной руке и каким-то блестящим лоскутом ткани в другой.
Опускаюсь перед ней, перебирая кукол, одежду для них и множество аксессуаров. Это те самые дорогие куклы, которые так хотела дочка.
– Тасенька, а ты где это взяла?
– Мне Костя принёс.
– Костя? Когда?
– Ещё светло было, – указывает на окно, за которым темноту освещают уличные фонари. – Он пришёл и сказал, что купил для меня. Я же такие хотела. – В магазине игрушек Островского с нами не было, и о желании Таси он знать не мог. – А ещё тебе вон то принёс, – показывает на пакет в углу, и я узнаю логотип магазина, в котором мы купили платье.
– Ты ему спасибо сказала?
– Да. Много раз, мам. А потом Костя сделал так, – стучит пальчиком по пухлой щёчке, – и я его поцеловала. Он улыбался, – хихикает, смешно сжимаясь, будто поделилась самым сокровенным секретом. – Костя хороший.
– Тась, а почему он хороший?
– Он добрый, не кричит, и от него не пахнет, как от папы. А ещё он мне кукол купил.
– А ты скучаешь по папе? – задаю вопрос, который крутится в голове не один день.
– Нет, мам. Давай будем жить здесь всегда?
И я не удивлена ответом ребёнка, который последние два года скорее боялся папу, чем испытывал к нему нежные чувства.
– А тебе не скучно? По будням ты в садике, а все выходные одна, пока я работаю.
– У меня есть мультики, пластилин, краски, а теперь вот, – крутит в руках куклу, – и они есть. Я тебя слушаюсь и веду себя хорошо. Хорошо ведь?
– Хорошо, – целую светлую макушку, прижимая к себе Тасю. – Ты у меня умница. Я сейчас уйду ненадолго с Костей, а тебя уложит спать Лариса Петровна, хорошо?
– Да. Если с Костей, то иди.
Островский странно воздействует на моего ребёнка, вызывая в Тасе тотальное доверие. Но не угрозами и жёсткими приказами, а заботой и хорошим отношением. Зачем ему это? Мы лишь временный момент в жизни этого дома и людей, которые появились на нашем с дочкой пути.
Закрываюсь в ванной и быстро привожу себя в порядок, насколько это возможно в рамках отведённого мне времени. Надеваю платье, распускаю светлые волосы по плечам, не имея вариантов самостоятельно сделать причёску, и наношу лёгкий макияж, подчеркнув серые глаза стрелками и выделив губы персиковым блеском. Отражение в зеркале меня не удовлетворяет, даёт понять, что, какое бы брендовое платье я ни надела, никогда не стану одной из тех девушек, которые сейчас расхаживают по холлу дома Аронова. Вот только ослушаться Островского нет возможности, и мне придётся подчиниться указаниям.
– Какая ты красивая! – Тася с открытым ртом осматривает меня снизу вверх. – Мамочка, ты принцесса!
– Чуть-чуть, – улыбаюсь.
– А принцессе нужен принц!
– У меня был принц – папа. А теперь его нет.
– Значит, нам нужен новый принц! – взвизгивает и кружится по комнате. – А пусть твоим принцем будет Костя!
Ну да, Островский скорее злая мачеха, которая не моргнув подсунет отравленное яблоко, а затем с удовольствием будет упиваться моими предсмертными хрипами.
– Я спрошу у него, – соскакиваю с темы, которая мне не нравится даже в варианте дочери. – Веди себя хорошо, ладно? Лариса Петровна позже придёт и почитает тебе сказку.
– Пока, мам. – Тася машет ручкой и вновь концентрирует внимание на новых игрушках.
Иду обратно, и, чем ближе дом, тем сильнее тело потряхивает, а ладони холодеют. Прошу Петровну через час проверить Тасю, надеясь, что максимум через полтора смогу тихо улизнуть с банкета, на котором мне не место. Несколько раз мою руки на кухне и вытираю полотенцем, тут же забывая, вымыла ли я их, и повторяю действие.
– Лен, ты кого-то оперировать собралась? Пятый раз моешь руки.
– А? Да… – растерянно застываю посреди помещения, не решаясь пойти в холл.
Есть ли надежда, что Парето забыл обо мне и вовсю занят гостями и обеспечением безопасности Аронова?
– Я сказал тридцать минут. Прошло сорок пять.
Не забыл. И об этом мне сейчас сигнализируют яростный потемневший взгляд и перекошенное лицо Островского. Когда он взбешён, шрам, пересекающий правую щёку, становится темнее, заметно выделяясь.
Молча прохожу мимо него и направляюсь к двери, замирая перед ней и не решаясь открыть. Может, это всего лишь очередная насмешка Парето, желающего унизить меня более низким положением, и прямо сейчас он рассмеётся мне в лицо, упиваясь моей растерянностью и обидой. Но нет, Островский отворяет передо мной дверь и подталкивает в холл, где много света, приятно пахнет и ненавязчивая инструментальная музыка разливается среди неспешно прохаживающихся состоятельных людей.
Константин Сергеевич успевает схватить бокал с шампанским у проходящего рядом с нами официанта и вручает мне.
– Я не пью.
– Пить не обязательно, Лена. Просто держи в руках, неторопливо прохаживайся и делай вид, что тебе интересно. Можешь улыбнуться?
Натягиваю дежурную улыбку, со стороны себя не вижу, но по реакции Островского понимаю, что выглядит неправдоподобно и наигранно.
– И так сойдёт. Для убедительности пообщайся с кем-то из гостей, расспроси, чем занимаются, и смотри по сторонам, вдруг увидишь кого-то знакомого.
Очередная колкость слетает с губ Островского. Кого я могу здесь знать?
– Не умею общаться с такими людьми. И что говорить, если они начнут интересоваться, кто я такая?
– Просто отвечай, что ты со мной, и вопросы отпадут сами собой.
– Константин Сергеевич, так зачем я здесь? – Парето делает шаг в сторону, но успеваю схватить его под локоть, останавливая и обращая на себя внимание. – Если вам было необходимо женское сопровождение, вы с лёгкостью могли найти кого-то более подходящего из вашего круга. На роль прекрасного дополнения я не гожусь.
– Знаешь, Лена, – наклоняется к моему уху, – мы так привыкаем к своему отражению в зеркале, что даже не представляем, насколько прекрасны в глазах других людей. Как ты понимаешь, я не о себе. Уродство и я неразрывны. – Улыбка с болью во взгляде и желанием опровержения его слов настолько явная, что я почти готова шептать слова утешения.
Он смирился со своим отражением в зеркале, не испытывая иллюзий и не ожидая понимания.
– Мы так привыкаем к своему отражению в зеркале, что даже не представляем, насколько прекрасны в глазах других людей, – возвращаю его же слова, сказанные минутой назад, и вижу растерянность, которая сменяется язвительной улыбкой.
– Хорошая попытка, Лена, я бы даже сказал успешная, если бы не одно но: каждый, на кого я смотрю в этом зале, опускает глаза, чтобы не лицезреть мою «прекрасную» физиономию или же чтобы не показывать явного отвращения. Так что заканчивай с комплиментами и развлекайся. Вперёд.
Подталкивает меня в спину, направляя в другой конец зала, где я замечаю выход в соседнее помещение, и смешивается с толпой, пропадая из вида.
Глава 10
За всё то время, что я работаю в этом доме, холл – единственное, что мне было позволено рассмотреть. Практически каждый вечер я готовлю кофе, выставляю на небольшой круглый поднос и иду в кабинет Аронова, где всегда компанию ему составляет Островский. И так как не только по внешнему периметру, но и внутри дома висят камеры, не позволяю себе задерживаться на хозяйской территории, быстро пересекая холл и возвращаясь на кухню.
Но сейчас тот самый момент, когда я на законных основаниях могу с открытым ртом прохаживаться по комнатам и не стесняясь осматривать каждый уголок. Соседний зал оказывается огромной гостиной с мягкими диванчиками на двоих, обитыми шёлком, на которых устроились преимущественно парочки; столиками с напитками и закусками, приготовленными мной и Петровной; резным камином, рядом с которым стоит Альберт Витальевич, разговаривая с Викторией. Она цепляет меня взглядом – мельком и продолжает беседу с Ароновым, но затем возвращается ко мне, распахивая глаза от удивления. Мне понятны её эмоции, и я лишь пожимаю плечами, что даёт понять – я здесь не по собственной воле. Она что-то шепчет хозяину, и он, повернувшись, пробегает по мне глазами, кажется не удивившись. Он в курсе, и моё присутствие здесь согласовано с ним.
Двигаюсь дальше, протискиваясь между людьми, и попадаю в комнату, которая погружена в полумрак, и лишь конусные лампы над бильярдными столами освещают присутствующих здесь мужчин. Алкоголь и смех, разговоры о делах и финансах для меня пустой звук. Задерживаюсь ненадолго, наблюдая за игрой. Лишь однажды Рома брал меня с собой в бильярдный клуб, где мы в компании друзей отмечали день рождения его коллеги. Муж даже пытался научить меня держать правильно кий и попадать по треугольнику из разноцветных шаров, но увы – это не моя игра.
– Нравится бильярд? – Рядом возникает Виктория, вырывая из приятных воспоминаний.
– Нравится, – подтверждаю, – но играть, увы, не умею. С наслаждением наблюдаю за людьми, которые в этом профи.
– Всему можно научиться.
– Меня учили, но, видимо, я плохая ученица, потому что даже по куче шаров попасть не смогла, не говоря уже об одном, который нужно загнать в определённую лузу.
– Меня Альберт научил, – улыбается, отпивая из бокала шампанское. – Иногда мы спускаемся сюда и разыгрываем партию на двоих. Нужно и тебя научить.
– Нет-нет, в обычные дни мне запрещено появляться в этой части дома. Только сегодня можно.
– Я была слегка удивлена, когда увидела тебя среди гостей.
– Это не моя прихоть, – оправдываюсь, услышав в голосе Виктории нотки возмущения. – Константин Сергеевич приказал надеть платье и стать гостьей. Я лишь подчиняюсь, и только.
– Островский… – произносит на выдохе и ухмыляется, словно поняла то, что я увидеть не способна. – Почти всегда он совершает действия, которые непонятны и нелогичны, кажутся лишними и бессмысленными. Но только видятся таковыми, потому что в итоге, когда картинка складывается, подобно пазлу из трёх тысяч фрагментов, понимаешь всю сложность многоходового плана. Он из тех людей, которые никогда ничего не делают просто так, для галочки или же примитивного удовлетворения. И если сейчас ты стоишь здесь в дорогом платье с бокалом в руке – ты уже часть его игры.
– А можно выйти из игры?
– Нет, Лена. – Блондинка заливисто смеётся, привлекая к нам внимание мужчин. – Войти в игру и выйти из неё ты можешь только с разрешения Парето.
– Я бы не хотела участвовать в игре, правил которой не знаю.
– Правила он создаёт сам. Спроси его о них.
– И вряд ли получу ответ, – разочарованно вздыхаю, провожая взглядом Островского, который беседует с каким-то мужчиной в другом конце зала. Чувствует, что я смотрю на него, и оборачивается, застыв на секунду, а затем возвращает внимание собеседнику. – Он всегда был таким? – задаю вопрос Виктории, не отрываясь от Парето.
– Умным – да, обезображенным – нет.
– Вы его знали до того, как он стал…
– Нет. Видела на фотографиях. Мы с Альбертом познакомились четыре года назад на одном из приёмов. Знаешь, я ведь из провинции, окончила журфак и приехала покорять большой город. Довольно быстро нашла работу на одном из телеканалов и поскакала вверх по карьерной лестнице. Одно время даже вела утреннюю передачу, являясь основным ведущим. Может, видела «Доброе утро в большом городе»?
– Нет, увы. Последнюю пару лет редко смотрела телевизор.
– Ладно, не важно, – тепло улыбается. – Затем мне доверили пятничное шоу, идею которого я разработала сама и теперь являюсь его режиссёром. На его презентации и познакомились с Альбертом. И с Островским, конечно же. Он тогда вообще только рычал на всех, заставляя опускать глаза в пол.
– Откуда эти шрамы? Я видела и у Альберта Витальевича подобный.
Вика делает несколько жадных глотков, опустошая бокал, и ставит на поднос проходящего мимо официанта, заменяя новым.
– У Кости жена была Надя и сын Никита. Не его, но он мальчика как своего воспитывал с трёх лет и считал родным. Островский же довольно состоятельный человек, а работа у Альберта так, для души, можно сказать. И бизнес имеется, и капитал немалый, но он никогда не останавливался, стремился приумножить в разы то, что имел. Так закрутился, что не заметил, как мальчик с плохой компанией связался, и в итоге умер от передозировки наркотиков, а Надя, не смирившись с утратой сына, покончила с собой. Островский в этот момент не в городе был, Альберт её нашёл, но поздно было. Позвонил Косте, тот прилетел ближайшим рейсом, мчались из аэропорта как ошалелые… – Виктория залпом выпивает шампанское, а я, кажется, не дышу, ожидая продолжения истории. – Водитель не справился с управлением, и их вынесло с трассы, перевернув автомобиль несколько раз. Парень за рулём погиб на месте, Альберт получил множественные переломы – с трудом врачи собрали, а Костя серьёзные травмы. На похороны он, конечно же, не попал, пролежав месяц на больничной койке.
Каждое слово Вики откликается во мне горечью и сочувствием к человеку, который лишился всего в один момент. Даже не знаю, через что мне пришлось бы пройти, потеряй я Тасю. После рассказа девушки иначе смотрю на сурового человека, который продолжает разговор в другом конце комнаты, и отчасти понимаю, как он стал таким, каким встретился на моём пути несколько недель назад.
– Через пару лет Альберт избавился от множества шрамов, прибегнув к помощи пластической хирургии. Остался лишь самый глубокий, часть его ты видела, а вот Островский избавляться от них не пожелал. Мне кажется, это его личное напоминание, которое не позволяет разорвать связь с прошлым и пойти дальше, построив что-то новое. Многие помнят его другим, но с обезображенным лицом он тот самый Парето, перед которым все тушуются.
– Я не считаю его безобразным, – говорю открыто, не стесняясь своего мнения, чем противоречу, вероятно, общепринятому. – И они тоже, – киваю в сторону Островского, к которому подплывают две женщины.
– Это чайки, – зло усмехается Вика.
– Кто?..
– Так я называю девушек, которые обхаживают состоятельных мужчин в надежде на привилегии и деньги. Чего только не сделаешь ради сытой жизни, даже Островскому будешь улыбаться. Вероятно, все уже заняты, и они пошли по остаточным вариантам.
– А Альберта Витальевича тоже такие обхаживают?
– Ещё как! – взвизгивает, повышая голос и обращая на нас внимание всех присутствующих, заставляя повернуться даже Островского. – Несмотря на то что ему за пятьдесят, поверь, он пользуется популярностью. К тому же вдовец, дети взрослые – идеальный вариант.
– А почему вы не поженитесь?
Улыбка сползает с лица девушки, являя мне женщину, стыдливо опускающую в пол глаза.
– Он не предлагал. А напрашиваться самой не по мне. Не желаю быть похожей на одну из этих чаек.
– Простите, если мой вопрос был неприятным.
– Нормально всё, – берёт следующий бокал с подноса официанта. – Ещё пара бокалов, и настроение взлетит до небес. Кстати, я ещё не пробовала твои десерты. Вот чёрт, – смотрит на пустые подставки, – и когда успели всё слопать?
– Я вам там оставила немного. На завтрак, – шепчу, придвинувшись ближе. – В холодильнике, левая дверца.
– Вот это я понимаю предусмотрительность! – Звонкий смех вызывает и мою улыбку. – Спасибо. Почему не пьёшь?
– Не хочу. – В руке тот же самый бокал, который мне вручил Островский.
– Ты слишком зажата, сделай пару глотков. Не обязательно, как я, – намекает, что пьёт далеко не первый и, предполагаю, не последний, – но немного расслабишься, и будет легче общаться.
– Я не знаю, о чём с ними говорить, – обвожу взглядом людей вокруг – незнакомые лица, не расположенные к диалогу со мной.
– Со мной же общаешься. Кстати, – внимательно меня осматривает оценивающим взглядом, – прекрасно выглядишь и вписываешься в обстановку.
– Хочется верить, что скоро Константин Сергеевич позволит мне уйти на кухню, которая привычнее и роднее.
В который раз, пробежавшись по лицам людей, осознаю всю комичность ситуации. Чужой, непривычный мир отталкивает, совершенно не привлекая. Ощущаю себя белой вороной, ярко выделяющейся среди общей массы чёрных и знакомых друг другу. Кажется, что все смотрят на меня, выискивая недочёты и огрехи, на которые стремительно укажут, не простив ошибку.
Следую совету Виктории и делаю пару глотков шампанского, отмечая приятный вкус и лёгкость напитка.
– Уже лучше, – кивает она на бокал. – А если допьёшь до дна, то все присутствующие покажутся тебе очень приятными людьми, – подмигивает, но Вику окликает какая-то девушка, и она оставляет меня, удалившись.
Островского уже нет там, где он находился ещё несколько минут назад, и я иду в следующий зал на поиски. Внимание привлекает компания мужчин, а точнее, один, который стоит ко мне спиной. Не вижу лица, но всем существом отмечаю что-то знакомое, а когда он поворачивается, отвечая кому-то, теряю дар речи, потому что передо мной Рома. Только сейчас это жгучий брюнет с карими глазами, густой аккуратной щетиной, модной стрижкой и в дорогом костюме. Зажмуриваюсь на несколько секунд, а затем открываю, чтобы вновь увидеть своего мужа, который спокойно стоит посреди большой комнаты, громко общаясь с мужчинами.
Обман зрения? Ошибка? Нет и ещё раз нет: невозможно не узнать того, с кем провёл восемь лет. В порыве эмоций делаю шаг, желая подойти к мужчине, но резко останавливаюсь, когда слышу:
– Антон Олегович, поговорить нужно.
И якобы Рома привычно откликается на это имя, удаляясь в компании неизвестного мужчины в комнату с бильярдом, куда направляюсь и я, пока меня не перехватывает чья-то рука, разворачивая в другую сторону.
– Лена, отомри уже.
Фокусируюсь на лице передо мной, различая Парето, который смотрит на меня с явной тревогой.
– Мне туда… надо… – указываю на дверь, делаю шаг, но мужчина слишком крепко меня держит, не ослабляя хватку.
– Что ты увидела, Лена? Или кого. Кого, Лена? – трясёт меня в попытке расшевелить, а я, словно чумная, не могу собраться и дать адекватный ответ.
– Рому. Только это не Рома, а какой-то мужчина, который очень похож на моего мужа.
– Кто из них?
– Тот, – кручу головой, но не вижу мужчину, которого приняла за Романа. – Его позвали по имени, и он ушёл.
– Как позвали?
– Антон Олегович.
– Уверена? – не унимается Островский, стискивая всё сильнее и оттесняя меня в сторону балкона, на котором мы оказываемся через несколько секунд. – Лена, ты не ошиблась?
– Как можно не узнать того, с кем жил в одной квартире и спал в одной постели? Даже если его переоденут в женщину, всё равно узнаю.
Головная боль возникает из ниоткуда, и я тянусь пальцами к правому виску, массируя и мечтая принять лошадиную дозу обезболивающего. Дрожу, но не сразу понимаю, что стою рядом с Островским на балконе в довольно открытом платье при минусовой температуре. Он снимает пиджак и накидывает на мои плечи небрежным движением, стягивая спереди. Становится теплее, но внутри бушуют эмоции, а лицо Ромы маячит перед глазами, не отпуская.
– Вы знаете этого человека? – поднимаю глаза и жду хоть каких-то объяснений.
– Воронов Антон Олегович, правая рука Зарецкого, нашего мэра. Знаешь такого?
– Нет, – пожимаю плечами, уверенная, что даже такой фамилии никогда не слышала. – Давно не смотрела телевизор, а если кто-то и обсуждал новости, не вслушивалась.
– Ну что же ты, Лена. Сильных мира сего нужно знать в лицо или хотя бы по фамилии. Воронов работает на мэра давно – жёсткий, хитрый и бездушный.
– Как вы? – вырывается неосознанно, и через секунду на лице Островского появляется довольная улыбка. – Я много о вас слышала, – оправдываюсь, – от других людей.
– Всё, что ты обо мне слышала, – неправда. Я намного хуже.
– Казаться и быть – вещи разные.
Мне кажется или наша перепалка доставляет ему наслаждение? Привычная напряжённость схлынула, и Парето в состоянии полной расслабленности стоит напротив, гипнотизируя потемневшей синевой. Пара минут тишины, похожих на вечность, и он протягивает мне полный бокал, взявшийся из ниоткуда.
– Пей. До дна.
– Я не хочу, – отнекиваюсь, но всё же беру бокал.
– Выпей и немного расслабься.
Прикасаюсь губами, а Островский подталкивает пальцем длинную ножку, заставляя меня делать большие глотки. Колючие пузырьки приятно щекочут ноздри, и я морщусь, получая довольную улыбку мужчины. На секунду кажется, что его эмоция искренняя и настоящая и у нас вполне бы мог получиться человеческий диалог.
– Я быстро пьянею даже от слабоалкогольных напитков. Больше нельзя, – отдаю пустой фужер, закутываясь в его пиджак, улавливая едва ощутимый аромат женских духов. Наверное, одна из чаек всё же получила доступ к его телу, чем-то заинтересовав.
Даже не знаю, почему меня задевает этот момент, но хочется сказать, что все эти девушки смотрят на него исключительно как на толстую пачку купюр.
– Больше и не дам. А теперь вернёмся в зал, и, если Воронов подойдёт к тебе, не нужно бросаться на него и выяснять подробности того, что тебе привиделось. Договорились?
– Мне не привиделось. Это Рома, только другой и незнакомый мне.
– Вот именно. Незнакомый. Будь паинькой, Лена. Ты же приветливая, воспитанная девушка и при знакомстве должна соблюсти элементарные нормы приличия.
Согласно киваю, и Островский стягивает с меня пиджак. Мгновенно становится зябко, и, пока я не околела, возвращаемся к гостям. На балконе был полумрак, и теперь яркий свет бьёт по глазам.
– Константин Сергеевич, позволите один снимок? – Молоденькая девушка тянет за собой фотографа, который уже направляет на Парето объектив.
– Позволю, – спокойное согласие, и его ладонь ложится на мою талию, притягивая к себе.
Собираюсь возмутиться, но вовремя вспоминаю, что в случае Островского это бессмысленно, и жду, что произойдёт дальше. Застываем в такой позе, пока раздаётся несколько щелчков, а затем девушка расплывается в благодарностях и переключает своё внимание на следующего гостя.
– Зачем вы это сделали? – говорю почти шёпотом.
– Не мог отказать себе в удовольствии быть запечатлённым с красивой женщиной.
– Здесь таких много, – осматриваюсь и нахожу в толпе двух девиц, которые полчаса назад вились около Парето.
– Ошибаешься, – бросает через плечо, удаляясь от меня.