Алиса Андрианова
Алисины сказки для взрослых детей
Будем знакомы?
В морозный январский день в старинном городке на Волге-реке появилась на свет девочка. И дали ей родители довольно редкое для середины восьмидесятых имя Алиса, поскольку папа девочки научной фантастикой увлекался и книгами Кира Булычева зачитывался. Не по годам взрослая Алиса с четырех лет размышляла над тем, для чего родилась. С пяти – самостоятельно вела дневник. Обрывочные, короткие записи огроменными кособокими печатными буквами:
«В сентябре и октябре мы с мамой ходили на ритмику. Липы за окном голые».
«Сегодня был самый счастливый день в моей жизни. Мы с папой ходили на Речной вокзал».
Алиса выросла, но, к счастью, окончательно не повзрослела, и стала писать книги для таких же, как она, взрослых детей
– для людей, которые, как в детстве, каждый день открывают для себя что-то новое, умеют радоваться мелочам, знакомиться, играть, дружить, творить, искренне веселиться и так же искренне грустить.
Так вот, Алиса – это я. И я могу припомнить миллион таких счастливых дней, как в моем детском дневнике, и каждый казался мне самым-самым. И день моего первого бракосочетания, и день, когда я встречала в аэропорту любимого человека после долгой разлуки. Всё это я ношу в своем сердце, ничего не забываю, ничего-ничего (такова особенность моей памяти). Порой этот багаж воспоминаний кажется мне слишком тяжелым, неподъемным. Каждая улица моего родного Ярославля для меня – нагромождение временных слоев. Наслоение эмоций, событий, моих любимых людей, рабочих моментов. Зато из этой вереницы воспоминаний можно выцепить немало идей для прозы, стихов, постов в соцсетях.
Я человек-прошлое, человек-копилка. Я помню всё. Помню почти каждый день из жизни, и от этого порой страшно, а порой вкусно. Душа у меня большая-пребольшая, я крайне эмоциональна: плачу, заслышав первые ноты гимна любой страны. Жалею носочек, потерявший пару, пристраиваю больных уличных голубей, тащу домой мышек и улиток, рыдаю над фильмами про собак и интернет-историями о кошках без лапки. Чтобы я окончательно не превратилась в «гордую и независимую», численность зверюшек в доме контролирует мой сын Гоша, который подчас взрослее и ответственнее матери.
Сначала я писала сказки и другие интересные истории для маленького Гоши – например, про Странного котика, потом для мужа, а теперь пишу их для вас. Первую книгу я решилась написать восемь лет назад, когда переживала одну из самых страшных своих потерь – от меня ушел любимый человек, с которым мы прожили десять лет. И знаете, помогло, отпустило. Как видите, я снова жива.
Пишу я чаще всего о себе, в жанре автофикшн, то есть в моей прозе элементы биографии пересекаются с художественным вымыслом. Меня частенько предостерегают: «Ты всем-то всё не рассказывай», это, дескать, тебе боком выйдет. А я все равно рассказываю, и мне нечего от вас скрывать. И боком мне это, кстати, ни разу не вышло.
Я рада быть вашим вдохновителем, утешителем, аниматором и даже порой реаниматором, потому что слово действительно лечит и поднимает боевой дух (проверено на себе). Порой мне, как и всем нам, бывает очень хреново. Но я не отчаиваюсь и не сдаюсь, потому что у меня есть вы – мои читатели. Потому что несу ответственность за ваше настроение и ваш боевой дух, дорогие мои люди. Унывать нам с вами ну никак нельзя. Мир нам этого не простит.
Последний полёт
Солнечное сентябрьское утро. Алиса в белой футболке с котиком и в черной испанской юбке в пол сидит за столом в гостиной и второй час делает домашку по немецкому. Девушке за тридцать, но она вечная ученица: посещает курсы в Гёте-Институте, хочет походить на выпускницу института благородных девиц, чтобы семья ею гордилась. Сегодня она пишет сочинение на тему «Квартира мечты». Для Алисы квартира мечты – это пространство, где нет ничего лишнего и где легко прибираться с учётом двух кошек-сфинксов. Гостиная в их доме напоминает операционную. Белые стены, белый кафельный пол, на стене – черная Алисина гитара, посередине комнаты квадратный деревянный стол-великан на пузатых ногах. Стол многофункционален. Между семейными трапезами Алиса за ним работает, учится и творит. Если не заглядывать в комнаты сына и мужа (оба шопоголики), чем не квартира мечты?
«Та-а-ак. Der Balkon или das Balkon?» – девушка заглядывает в словарик. С этими немецкими артиклями вечно путаница. У Алисы, кстати, балкончик замечательный! Муж с сыном хотели его застеклить – Алиса отстояла. Она считает, что балкон в городской квартире – единственный портал в природу. Алиса не позволит складировать там всякий хлам и развешивать белье. Балкон – для того, чтобы нежиться на солнышке, чтобы ветер ласкал длинные Алисины волосы, чтобы можно было любоваться по ночам звёздами и мигающими маячками самолётов.
«Балкончик мой, родненький», – девушка отрывается от тетрадки и бросает нежный взгляд на балконную дверь. А что там за здоровое пятно?! На днях же окна помыла?! Бросается к стеклу. «Блин, птица нагадила! Ну, это отмоем, а перья-то почему к стеклу прилипли?» – играет в детектива Алиса. Она почему-то панически боится любых птиц, кроме уток в водоёмах и куриных грудок на сковородке, а мертвые пернатые пугают ее еще больше, чем живые.
А ведь птицы иногда в стекла врезаются! Посмотреть вниз за стекло жутко – вдруг там бездыханное тельце. Боженьки, интуиция не подвела – вон она, птица, лежит на балконном полу. По окрасу воробья напоминает, только крупнее раза в три. Самое печальное, что убирать её, очевидно, придется Алисе. Домашние не раз ругали творческую хозяюшку за незастеклённый балкон: во-первых, это непрактично, во-вторых, негигиенично – от соседей сверху прилетает мусор, окурки и собачья шерсть. А теперь вот птицу нелёгкая принесла… Ладно, попробуем всё-таки привлечь к зачистке территории сына.
– Сыну-у-ль, там птичка мертвая на балконе, в стекло врезалась! Что с ней делать? Поможешь убрать? Мне страшно-страшно-страшно! Я не смогу! Я сама умру!
Сын проводит осмотр места преступления:
– Твой балкон, мам, ты и убирай! Мне тоже страшно, я тоже не могу. На дрозда, кстати, птичка похожа, смотри, что Гугл выдает.
Алисе не до того, что выдает Гугл. Её дело труба. Муж скажет то же, что и сын, к гадалке не ходи, и снова предложит застеклить балкон. Глаза котика из Шрека здесь не помогут. Ну, давай, подруга, вспоминай криминальные фильмы. Как избавляются от трупов? Сначала выясним, действительно ли товарищ мёртв. Алиса сидит на корточках рядом с крылатым бедолагой минут пятнадцать, визуально проверяет его на предмет совместимости с жизнью – не-е, он окоченел уже: на боку лежит, клюв раскрыт, лапки поджал. Девушка сидит и пытается примирить себя с мыслью, что избавляться от тела её, Алисина, миссия. Сын будет издеваться над матерью до последнего и не подойдет к птице, муж тоже. Балкон в их доме – вечное яблоко раздора.
Надо каким-то образом поместить птичку в коробочку, не прикасаясь к ней, и выкинуть из этой коробочки с балкона. На большее смелости не хватит. Да и на эту операцию Алиса настраивается где-то с час. Её тошнит, она рыдает, выскакивает с коробкой на балкон и вновь залетает в квартиру с мыслью «мне не справиться». На Алисиных руках резиновые желтые перчатки, а в голове вопрос, что будет с телом, если не избавиться от него прямо сейчас.
– Может, там ее оставить? – мозг девушки в поиске решения.
– А как ты на балкон-то свой любимый будешь выходить? Если ты ее сейчас не уберешь, она у тебя там в мумию превратится, – подливает масла в огонь сын.
Верно. Заботливый сынуля забивает в Гугл запрос «что будет с трупом птицы под снегом». Видимо, абсолютно не верит в решительность матери. Поисковик выдает ему рассказ Пришвина «Птицы под снегом»… И (о чудо!) сыновнее неверие мобилизует мать. Не лежать этому пилоту-смертнику на Алискином балконе до первых снегов.
Была не была! Девушка решительно подходит к птичке. Воображает, что это утка, которую муж-добытчик принес с охоты (в реальности никто из их семьи сроду ружья в руках не держал). Дичь – это ведь уже не совсем труп? Алиса двумя пальчиками в желтых перчатках поднимает товарища за хвост и за долю секунды перекладывает с пола в коробку. Людей под балконом нет? Прощай, героическая птица, ты отправляешься в последний полёт! Прости, что так вышло.
Пару бессонных ночей Алиса отчетливо слышит стук дрозда в балконную дверь.
– Надо было похоронить тебя, смертник. Сможешь простить? У меня реально не хватило смелости…
Крым. История одной любви
Мой папа последние семнадцать лет каждый свой отпуск проводит в крымском поселке Новоозёрное. Не пропускал ни единого лета. «Вот как можно каждый год отдыхать в одном и том же месте? Это же скучно!» – фыркала я. А в две тысячи девятом году папа предложил поехать в Новоозёрное всей семьей (он, я и мой семилетний сынишка). Добыли билеты на поезд, собрали рюкзаки – и в путь, знакомить меня с Крымом.
Вода – моя стихия. Не по гороскопам, а по притяжению души. В детстве я часами не вылезала из ванны, на даче меня невозможно было оттащить от бочки с дождевой водой, где мои игрушки катались на пенопластовых «лодках-кораблях». Потом родители научили меня плавать, и выманить девочку-русалочку из дачной речушки, чтобы погрелась на берегу, было непросто. За двадцать шесть лет моей жизни я успела искупаться в реках, озерах, прудах, карьерах и водохранилищах, а на море так и не побывала, не сложилось (учеба, работа, домашние дела). Видела его только на картинках, в фильмах и снах.
И вот за окном на подъезде к Евпатории – оно, море-морюшко! Длинная нежно-голубая полоса вся в слепящих бликах утреннего солнца. У меня даже дыхание перехватило, а сын (в свои семь он успел объехать с бабушкой все Турции-Египты и русский юг), помнится, недоумевал, чему я, взрослая тетенька, так радуюсь. Ну, море и море… Так что в Крыму многое для меня было внове, впервые. Одно свидание с морем – и закрутился настоящий роман с морской водой, в Новоозёрном и за его пределами.
Мое первое ночное купание – в озере Донузла́в. Идешь на ощупь в южной темноте по берегу на папин голос. Страшновато, ибо невозможно угадать, когда закончится суша. Но как только погружаешься в теплую ласковую воду, страх уходит. Плывешь, и от каждого взмаха рук под водой – сказочное разноцветное свечение. Я не желаю знать, что причиной этому мелкие обитатели озера, ночесветки, особенно активные в августе-сентябре. Мне хочется верить в сказку.
Первое купание в Черном море
–
в Попо́вке. С восторгом наблюдала, как сын впервые самостоятельно поплыл. Первое погружение с аквалангом, на мысе Тарханкут. Призна́юсь, было дико страшно. Я специально записалась в последнюю тургруппу на погружение, чтобы «надышаться перед смертью», и несколько часов просидела на скалах в ожидании своей очереди. Меня трясло, хотелось сбежать, но ради папы-дайвера я решилась на этот шаг – натягивала водолазный костюм и пыталась улыбаться. Опытный инструктор по дайвингу Владимир Тульченко по моей просьбе держал меня за руку всё наше подводное путешествие. Вел, как старшеклассник первоклассницу – в первый раз в первый подводный класс.
Кроме моря, были и другие открытия, которым я радовалась как ребенок. Первое знакомство с крымскими деликатесами. Как подсела на мидий тем первым крымским летом, так и не могу слезть до сих пор: салат, жюльен, шашлычок, даже пицца – и та с моллюсками. Стыдливо краснеющие вареные крабы, которых я впервые попробовала в гостях у папиной знакомой – Валентины Новосад, ее фирменные фаршированные перцы, драники, душистое сальцо под бокальчик вина.
Первая встреча с ушастым ежиком на заросших аллеях новоозёрновского парка. «Вон-вон бежит, смотри!» – шепчу я, светя фонариком, и сынишка не может сдержать радости, хотя изо всех сил пытается казаться взрослым и серьезным.
Вечерняя прогулка по бесконечной набережной Евпатории с ее диковинными особняками, огоньками, колоритными музыкантами и пестрыми сувенирными камушками-тарелочками-ракушками. Наша спутница – Любовь Заре́мба, запросто могла бы работать гидом, настолько увлекательны ее импровизированные евпаторийские экскурсии. В воздухе смешались запахи моря, цветов, жареной рыбы, румяных чебуреков и чего-то еще, еле уловимого, загадочного.
Мой первый воздушный змей, парящий в синеве над степью. Сынишка визжит от счастья, я тоже визжу…
Но только ли из-за новых впечатлений я влюбилась в Крым? Не только. С той первой поездки прошло двенадцать лет, за эти годы я успела несколько раз побывать в Новоозёрном и могу сказать вот что: там многое не меняется или повторяется из года в год, но при этом почему-то не приедается.
Традиционные семейные ужины в кафе у Арама Давидовича, когда три поколения собираются за столом в уютном ламповом свечении деревянных домиков-беседок. И полосатые местечковые коты, что дежурят на каменных оградах кафе и провожают взглядом каждый кусочек. «Кис-кис, держи мяско! Вкусно тебе? А завтра придешь?»
Любимая книга «Кафка на пляже», которую я всегда беру с собой в отпуск, ее страницы насквозь пропитаны солью. Неизменный пакет с сухим кошачьим кормом в рюкзачке, чтобы угощать поджарых, но при этом весьма степенных новоозёрновских котов и заботливых кошек-мамочек с их диковатыми, вечно голодными малышами, что прячутся от крымского солнца в арках и придомовых клумбах.
Семейное фото на память на ступеньках автостанции в день отъезда. Сидя в автобусе, пытаешься напоследок окинуть взглядом весь-весь посёлок, чтобы забрать с собой побольше воспоминаний…
Знаете, бывают такие места, которые не забываются, не отпускают, даже если ты родился за тысячи километров оттуда, куда непременно хочется вернуться.
«Папуль, у тебя в этом году когда отпуск?»
Аида здесь…
Знакомство с родителями
– Алиса-джан, проходи, проходи в дом, на пороге не стой, хорошая моя, будем знакомиться! – Мама моего возлюбленного ни на секунду не переставала улыбаться и вне всяких сомнений абсолютно искренне радовалась нашему приезду. – Можешь меня тетей Аидой называть. Вай, Карен, какая же она красивая! А почему говорил, что не армянка?
– Потому что Алиса русская, мам, – устало возразил мой жених. – Какая вообще разница, армянка она, не армянка? Главное, чтобы человек хороший был, не так?
– Так, так, сынок, всё ты правильно говоришь. – затараторила тётя Аида, но тут же снова засомневалась, даже сделала шаг назад, чтобы получше меня разглядеть. – Нет, все равно вылитая армянка. Смотри, волосы какие, и глаза наши, э? Ну-ка повернись, девочка. Видишь, Карен, у нее даже нос с горбинкой?
И тут же запричитала:
– Только худенькая очень. Ну, ничего, Алиса-джан, мы тебя откормим.
Я, признаться, не горела желанием стать обладательницей пышных армянских форм и с опаской поглядела на Карена в поиске его поддержки.
– Мам, не нужно никого откармливать, что ты пристала к человеку?
– Хорошо-хорошо, Карен, как скажешь. Прости, Алиса-джан, – однако заговорщически подмигнула мне за спиной у сына, когда Карен прошёл из прихожей в гостиную.
Как только я увидела посреди огромной, квадратов в тридцать, комнаты столь же огромный стол, подтекст подмигиваний и план тёти Аиды были мной раскрыты. На столе красовалось большущее синее блюдо с долмой (голубцы в виноградных листьях), нарезка из домашних сыров с соблазнительными капельками рассола на поверхности, манящая, нарезанная тончайшими ломтиками бастурма; маринованные помидоры и перцы. Лаваш-матнакаш, похожий по форме на русскую лепешку, и обычный листовой лаваш, а рядом – тарелка свежайшей ажурной кинзы.
– Карен-джан, хотела еще сегодня твой любимый хаш1 приготовить, но утром отец не очень себя чувствовал, не успела.
– Не переживай, мам, в следующий раз. А почему мне не сказала, что отцу плохо, когда звонила? Мы бы пораньше приехали.
– Не хотела вас волновать, сынок. Ему получше уже. Сейчас с нами обедать сядет, – и тетя Аида поспешила в соседнюю комнату за мужем.
– А вот и моя «недви́жимость». Знакомься, Алис-джан. Это отец Карена – Володя. – Тетя Аида вела мужа под руку, а в другой руке он держал тросточку. Рослый мужчина с большим трудом переставлял ноги и при этом опирался всем весом на жену. Папу Карена частично парализовало после инсульта пятнадцать лет назад, в возрасте всего лишь сорока пяти лет. Я осторожно взглянула на Карена, шокированная черным юмором его мамы по поводу ее «недвижимости», но тот в ответ кивнул, дескать, не беспокойся, для нас это нормально.
– Здравствуйте, Владимир, приятно познакомиться, – робко и с большим уважением произнесла я.
– Вай! Не Владимир, Володя, – по-доброму поправила меня тетя Аида, – у него и в паспорте так написано.
– Здрав-ствуй-те, – скрипучим надломленным голосом выдавил из себя отец Карена. Это приветствие было одним из немногих слов, которые он знал на русском.
Мы прошли за стол. Я сидела напротив тети Аиды и не сводила с нее глаз. Очень необычная женщина с необычной судьбой и звучным, запоминающимся, величавым именем. Аида, Аида… В памяти всплыл потрепанный, пахнущий старой бумагой нотный сборник, доставшийся мне по наследству от мамы, утративший за долгие годы обложку, с пожелтевшими нитками на корешке, а в нем – «Марш из оперы «Аида».
– Тетя Аида, а что означает ваше имя? Оно армянское?
– Да даже не задумывалась, Алиса-джан, мама так назвала, – улыбнулась она в ответ.
После вкуснейшей долмы и закусок тетя Аида неожиданно спросила: «Куришь, Алис-джан?» Я, опасаясь, что моя потенциальная свекровь проверяет меня на вредные привычки как гипотетическую мать ее будущих внуков, поспешила ответить: «Что вы, конечно, не курю, тетя Аида». Но Карен приобнял меня сзади за плечи и шутливо сказал: «От мамы прятаться незачем, она у нас всю жизнь курит». Я в очередной раз за наш визит была шокирована. Никогда не могла представить себе армянскую женщину с сигаретой в руке.