Алиса Бастиан
Фредерик
12
Всё, чего ты не замечала до сих пор, начало медленно складываться в кровоточащую мозаику. Случайный комментарий. Небольшое опоздание. Уклончивый ответ. Реакция на новости. Избегание подробностей о своей жизни. Отсутствие телефона и соцсетей. По отдельности всё это не казалось тебе странным, к тому же ты была ослеплена его мрачным сиянием, видным тебе одной. Но теперь…
Говорят, в этом районе было совершено одно из тех ужасных убийств.
Ты закрыла морозилку, забыв, как дышать.
Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось.
Ты чувствовала его присутствие на кухне.
Дело не в тебе. Дело только во мне.
Ты заставила себя обернуться.
Растрепавшаяся чёлка закрывала ему один глаз, черты лица словно заострились, губы сжались в тонкую полоску. Это был совсем не тот человек, которого, как ты думала, ты знала. Ты так хотела остаться с ним наедине у него дома, но единственное, чего ты хотела сейчас, – выбраться отсюда живой.
Он ведь предупреждал.
Хотел, чтобы ты ушла. Хотел причинить тебе боль, чтобы ты не стала ближе. Чтобы ты не узнала, кто он на самом деле.
Ты не видела в его глазах желания тебя убить. Но знала, что он это сделает.
Он вытащил из подставки самый большой нож. Ты схватилась за пустую бутылку из-под тоника. Ничего другого под рукой не было. Ты представила, как он вонзает тебе в сердце нож, пока ты только собираешься замахнуться. Ничего страшного, ведь ты уже была мертва. Твоё сердце стало полым, так что его нож легко пройдёт сквозь твою пустоту. Легче, чем много раз до этого, с другими.
Здесь не свершалось правосудие, но чаши весов были уравновешены. Тело, трясущееся от осознания опасности, захлёбывающееся ужасом от того, что может произойти дальше, и душа, разбитая в стеклянную крошку, застывшая от холода, оставшаяся в той морозилке.
Почему. Именно. Он.
Вы не сказали друг другу ни слова. Слова были излишни. Они всё равно не смогли бы выразить то, что вы оба чувствовали. Он сделал шаг к тебе, ты инстинктивно сделала шаг назад. Он сделал второй, ты осталась стоять на месте. Сжала покрепче бутылку. Подумала, успеешь ли ты отбить ей дно, чтобы сделать из неё более опасное оружие. Подумала, что твоё резкое движение всё равно его спровоцирует.
Подумала, что не хочешь знать, что будет дальше.
Он сделал ещё шаг. Если бы ты побежала или попробовала обороняться, ему было бы легче. Но ты застыла, сжимая в руке бутылку, смотря на него и чувствуя, как к тебе приближается тьма. Ты была готова уступить ей. Дать ей тебя окружить. Ты смотрела на него и чувствовала, как всё быстрее бьётся сердце в этой сухой кухонной тишине, тишине морозильной камеры, смерти и отчаяния. Всё быстрее и быстрее.
Это был совсем не тот человек, которого, как ты думала, ты знала и в которого ты влюбилась без памяти.
И всё-таки это был он.
Потом ты постоянно прокручивала в голове эту сцену, пытаясь найти ей какие-то другие объяснения. Что-то, что могло бы заставить взять на себя ответственность за всё, происходящее потом. С того вечера и до этого самого дня. Но других объяснений не было. Это действительно было вне твоего контроля. За гранью твоей воли. И его тоже. Осязаемое магнитное притяжение, которому невозможно противиться. Ситуация, в которой вы оказались, обострила все ваши чувства. Тебе некуда было бежать.
Только вперёд.
Электрический ток. Бутылка, закатившаяся под стол. Гормональный всплеск. Нож, упавший на пол. Страх. Горечь, ощутимая на губах. Страсть. Холодная кожа, обжигающая кончики пальцев.
Это была химия, и вы ничего не могли с ней поделать. Если бы он действительно хотел тебя убить или ты по какой-то причине хотела умереть, это бы так не сработало. Но вы не хотели. Вы хотели отмотать время назад, но это было невозможно.
И тогда вы его остановили.
Он отнёс тебя в спальню, и ты не была уверена, переживёшь ли эту ночь.
Не была уверена, хочешь ли её пережить.
Желание на грани смерти, судорожное отчаяние, безрассудный ужас. Он стирал тебя с лица земли и возвращал обратно во мрак. Он заполнял твою горькую пустоту чёрной медовой сладостью и вырывал твоё сердце. Он сжигал тебя заживо, и ты не хотела, чтобы это когда-нибудь прекратилось. Потому что потом – потом будет лишь тьма.
Финальные аккорды – и невыносимая, непостижимая симфония модулируется в предрассветный реквием. Ты лежишь, потеряв счёт времени, не смея пошевелиться, не дыша, чувствуя, как замедляется кровь, как утихает сердце, и мечтаешь, чтобы оно успокоилось навсегда. Чтобы дальше не наступило.
Но оно наступает.
Он коснулся тебя, и тебя словно пронзило молнией. Чувствуя, что теряешь последние остатки рассудка, ты отбросила одеяло и рванула в ванную комнату, ближайшую к спальне. Опустилась на холодный кафель, забыв закрыть дверь на защёлку. И наконец позволила себе дышать.
Тебя не было довольно долго. И хотя он знал, что ты никуда оттуда не денешься, он встал с кровати, бесшумно приоткрыл дверь и увидел тебя на полу, беззвучно рыдающей и вцепившейся пальцами в висящую штору для ванны. Ты тянула её так сильно, что одно кольцо оторвалось.
Он закрыл дверь и вернулся в постель, а ты осталась метаться от боли в замкнутом пространстве колодца своей души. Вода в нём стала тёмной, а от брошенного острого камня по поверхности расходились болезненные круги, заставляя тебя срывать штору кольцо за кольцом, пока она не упала на пол. Тебе хотелось завернуться в неё и задохнуться. Тебе хотелось завернуть в неё его и задушить. Может быть, в неё стоило завернуть ту руку и остальное, что ещё может находиться в этом доме, и сделать вид, что этого никогда не было.
Когда у тебя не осталось сил ни плакать, ни думать, ты поднялась, умылась ледяной водой, вытерла лицо жёстким, царапающим кожу полотенцем и вышла из ванной. Ты уйдёшь или умрёшь – сейчас, немедленно. Тебя устроит любой вариант. Ты больше не останешься в этом доме. С ним.
Не после того, что произошло.
Ты собрала с пола спальни свои вещи и оделась, не смотря на него. Готовая в любой момент получить нож в спину. Ещё один.
Ты направилась к выходу. Он сел на кровати, и ты застыла. Повернулась к нему лицом. Его взгляд был ледяным, нечеловеческим, пригвождающим к месту. Ты всё-таки нашла в себе силы сделать маленький шажок назад, по направлению к двери. Он напрягся, словно готовый к прыжку хищник, и тебя бросило в холодный пот. Ты ясно увидела, как бежишь к двери, а он в два счёта хватает тебя. Ты сделала ещё шаг, не сводя с него глаз. Он молчал и не шевелился, лишь следил за тобой, выжидая, когда напасть. Слева от тебя, на тумбочке, лежали ключи от двери. Увидев их, ты вспомнила, что дверь действительно закрыта на ключ, а это лишние секунды промедления, легко могущие тебя убить. У тебя закружилась голова, ты налегла на стену. Он всё ещё не шевелился, и это пугало больше, чем если бы он пытался тебя остановить. Ты протянула руку к ключам. Он посмотрел на ключи, на тебя, на дверь. Впился пальцами в матрас. Ты сжала ключи в руке. По крайней мере, ты знала, какой нужно использовать. Но не знала, как заставить себя повернуться, добежать до двери и открыть её. Рука тряслась от ужаса, и ключи выскользнули на пол. Ты согнулась пополам, словно тебя ударили в живот. Это конец. Твой взгляд встретился с его. Ты наконец уловила в нём что-то человеческое, но это было неважно. Важно было умереть достойно. В попытке всё-таки сбежать. Ты схватила ключи, а когда подняла голову, не поверила своим глазам.
Это невозможно.
Он лёг, повернулся к стене и накрылся одеялом, словно собирался хорошенько выспаться. Словно его совсем не интересовало, что ты будешь делать дальше.
Ты попятилась к двери, не отрывая взгляда от кровати. Ничего. Ты упёрлась спиной в дверь. Ничего.
Он знал, что ты в ужасе помчишься в полицию.
Ты стала судорожно засовывать ключ в замочную скважину. Поворот. Ты оглянулась – ничего.
Он понимал, что тебя нужно убить.
Ещё поворот. Ты заставила себя больше не оборачиваться. Ты заставила себя собрать все оставшиеся силы, чтобы пробежать важнейший марафон в твоей жизни.
Ты заставила себя открыть дверь.
Он позволил тебе уйти.
13
Доктор Ч. изгрыз всю свою дорогую ручку, пока слушал тебя. Ты говорила какие-то слова, но сама их не слышала. Всё, что ты вспоминала, опять резало тебя по живому, но тебе нужно было как-то склеить себя и взять ситуацию под контроль. Ты хотела устроить краткий пересказ, но, очевидно, дала волю эмоциям. В голосе. На лице. В построении фраз. Очевидно – потому что доктор Ч. вовсе не выглядел как человек, услышавший сухое перечисление фактов, сплетённых в подобие истории вместе с невыдающейся ложью. Он выглядел как человек, которого зацепило то, что ты рассказывала.
Ну и отлично.
– Думаю, на сегодня достаточно, – сказал вдруг доктор Ч., записывая что-то под синюю кожаную обложку.
Тебе ужасно хотелось посмотреть, что именно. Ты поклялась, что рано или поздно прочитаешь всё, что доктор Ч. настрочит о тебе и твоей любви в своём поганом блокноте.
– Но мы же договаривались на три вопроса? – ты не могла поверить своему внезапному освобождению. – Разве мы не нарушим правила?
– Не больше трёх. Так что правил мы не нарушим.
Он посмотрел на тебя, и ты прочла в его взгляде неподдельный интерес. Ещё бы, такой эксклюзив. На этом можно не только блокнот, целую книгу настрочить.
Любовь психопатки и серийного убийцы.
– Хорошо, – ответила ты.
– Езжайте домой и отдохните, – посоветовал доктор Ч. – Похоже, всё это даётся вам нелегко. Вы выглядите измотанной.
Ещё бы.
– Да, я немного устала, – подтвердила ты, надеясь, что в следующую встречу ты сможешь лучше управлять собой.
Могу я его увидеть, вертелось у тебя на языке, но ты знала, что сейчас не время.
Вы договорились о завтрашней встрече, и ты уже выходила из кабинета, когда доктор Ч. сказал:
– Вы молодец.
– Я ничего не сделала, – ответила ты.
– Нет. Вы сделали первый шаг…
В пропасть.
– …к переосмыслению вашей ситуации.
Что ты должна переосмыслить? Он что, думает, после ваших бесед ты забудешь его и заживёшь прекрасной жизнью?
– Наверное, – неуверенно сказала ты.
Ты считала, что перед доктором Ч. надо выглядеть неуверенной. Слабой. Растерянной. Запутавшейся. Всё, с чем он захотел бы поработать.
– До завтра, – улыбнулся он, и эта фирменная белоснежная улыбка, сверкающая на фоне тёмной бородки, преследовала тебя до самого дома.
Ты скинула куртку и кеды, бросилась на кровать и осталась лежать, не шевелясь. У тебя действительно совершенно не было сил. А ведь это только начало.
Ты проснулась в шесть утра, в том же, в чём и легла. Ты даже не заметила, как отрубилась; ты ненавидела спать в одежде. Тем более той, что побывала в кабинете доктора Ч. Заснуть больше не получилось; ты приняла долгий душ, закинула вещи в стиральную машинку, заварила крепкий чай, позавтракала. До встречи с доктором Ч. всё ещё было достаточно много времени. Ты снова забралась под одеяло и уставилась в стенку. Ты знала, что он спросит. Есть возможность подумать над ответами.
***
Через два часа ты глубоко вздохнула и постучала в кабинет Ч.
Он вежливо пригласил тебя и предложил кофе или чай. Ты отказалась. Тебе не хотелось, чтобы доктор Ч. смотрел, как ты трясущейся от напряжения рукой подносишь чашку к губам, делаешь глоток и с дребезжанием ставишь её чуть мимо блюдца.
Он был в коричневом костюме, белой рубашке и бордовом галстуке в золотую полоску. Ты была в джинсах и толстовке с капюшоном, который очень хотелось натянуть, чтобы спрятаться от давящей обстановки проклятого тёмно-деревянного кабинета. Он сел за стол, ты села в одно из кресел.
– Выспались? – спросил доктор Ч.
– Да.
– Отлично. Готовы продолжать?
– Да. Но… – ты запнулась. Ты не собиралась спрашивать. Но иногда было сложно удержать слова внутри. Например, сейчас.
– Что? – заинтересовался доктор Ч.
– Нет, ничего.
– Наверное, вы хотели спросить, когда снова с ним увидитесь?
Чёртов доктор Ч.
– Нет, – соврала ты. – Я хотела сказать: «…но не давите сильно».
– О, ну что вы. Если вам станет некомфортно, просто скажите.
Прямо сейчас.
– Хорошо, – выдавила ты вялую улыбку.
Доктор Ч. пощёлкал клавишами ноутбука, открыл какие-то файлы.
– Я посмотрел ваши тесты, – сказал он. – Они идеальны.
Ты прищурилась.
– Это хорошо или плохо?
– Вы отлично постарались.
Он тебя раскусил.
Ты откинулась на спинку кресла и посмотрела ему в глаза. Он ответил тем же, в конце концов заставив тебя опустить взгляд, и закрыл ноутбук.
– Что ж, продолжим.
Тема тестов больше не развивалась, и это было к лучшему.
Наверное.
– Я думал над тем, что вы рассказали мне вчера.
Неужели.
– Возможно, вы ждёте очевидных вопросов о том, почему вы не пошли в полицию или почему, как вы думаете, он не убил вас.
Возможно? Это именно то, что должен был спросить доктор Ч. То, что спрашивали все. Ты всё утро придумывала подходящие ответы.
– Пропустим их.
Что?
На твоём лице было такое явное удивление, что доктор Ч. усмехнулся.
– Вы удивлены?
– Немного, – ответила ты.
– Не будем зря тратить время на то, что мы и так знаем.
– Что?
– Вы убеждены, что любите его, а он любит вас. Вот и весь ответ. Простой и в то же время невероятно сложный – для вас и для понимания.
Убеждена?
У тебя слегка закружилась голова. Он должен, должен был спросить. А ты должна была сказать, что была в шоке, а потом тебя сковал страх. На два года. Ты наконец смогла себя уговорить.
Вместо этого доктор Ч. озвучил правду, в которую, похоже, сам не верил. Ужасную, болезненную, непреодолимую.
Он знал, что я совру?
Ты открыла рот, чтобы что-то сказать, но на этот раз слова намертво застряли в глотке.
Я боялась. Боялась этой кошмарной руки в морозилке. Боялась за свою жизнь. Боялась, что пойду в полицию, и он меня за это убьёт. А почему не убил – решил завести себе игрушку, с которой развлекался два года. Полный бред, но я связала бы из всего этого вменяемый рассказ. Вместо правды.
Но в этом уже нет необходимости.
Ты заёрзала в кресле, почувствовав, что тебе ужасно неудобно сидеть, как бы ты ни расположилась. Ноги стало ломить. В горле пересохло. Доктор Ч. отнюдь не так прост, как ты думала. Ты не сможешь выиграть.
Но ты должна.
– Возьмите, – сказал доктор Ч., протягивая тебе откуда-то взявшийся стакан воды.
Ты выпила весь.
– Вы всё ещё боитесь его?
– Что?
– То есть не боитесь.
– Нет. Вы же уже спрашивали.
– Я знаю. Но почему?
– Это второй вопрос?
– Пусть будет так, – кивнул доктор Ч.
Потому что я его знаю. Потому что я его люблю. Потому что он никогда не причинит мне вреда.
Потому что я ненормальная.
– Хотя постойте, я перефразирую: не «почему», а «как давно»?
– Как давно я его не боюсь? – не поняла ты.
– Вы всё верно поняли, – сверкнул улыбкой доктор Ч. Похоже, ему нравилось тебя хвалить. Неудивительно, ведь звучало это премерзко.
Ты задумалась. Как на это ответить? Чего он ждёт?
– Даже не помню, – осторожно попробовала ты.
Доктор Ч. перелистнул несколько страниц блокнота:
– Из того, что вы рассказывали, можно сделать вывод, что какое-то время вы всё же его боялись. Что, конечно, неудивительно.
Конечно, ведь я была уверена, что он меня убьёт.
– Ну, это было недолго. Потом мы…
– Что? – доктор Ч. заинтересованно подался вперёд.
– …нашли общий язык, – вывернулась ты. Всё равно невозможно было передать словами то, что с вами происходило.
– Вы перестали чувствовать страх, – сказал доктор Ч.
– Да, – с облегчением согласилась ты.
– Вернее, внушили себе, что не чувствуете его.
Ты нахмурилась.
– Я ничего себе не внушала.
– Знаете, что такое аффирмации?
– Примерно. И это третий вопрос, так что я могу идти, – ты стала приподниматься с кресла, но доктор Ч. жестом вежливо попросил тебя не вставать.
– Я прошу вас выслушать то, что я скажу.
Ты закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди. Максимально закрытая поза, вы оба это знали. Тем не менее ты осталась сидеть, и потому доктор Ч. заговорил дальше:
– Самовнушение может способствовать подавлению негативных эмоций. Аффирмации вроде «я не боюсь», «я не чувствую страха» могут привести к потере связи со своими чувствами, с восприятием, и вместе с тем начинает накапливаться эмоциональный стресс, – доктор Ч. говорил уверенно, даже немного убедительно.
Но тебе всё равно было ужасно скучно.
– Игнорирование негативных эмоций может привести к серьёзным психологическим проблемам, – продолжил он.
– О, кажется, именно поэтому я здесь, – не удержалась ты.
Однако доктор Ч. не обратил внимания на желчь в твоём голосе.
– Игнорирование страха особенно опасно, – спокойно сказал он.
Непробиваемый. Непоколебимый. Серьёзный доктор и глупая, язвительная пациентка. Ничего, всё только начинается.
– Понятно. Теперь я могу идти?
– Почти, – снова улыбнулся доктор Ч. Ты посчитала, что улыбается он (по крайней мере, тебе) раз десять за встречу. Ничего, придёт время, когда улыбаться вам будет уже нечему. — Вы же понимаете, что считаются только вопросы по нашей теме. Правда ведь?
Конечно. Тебе просто жутко хотелось побыстрее уйти. Ты посмотрела на него, но не стала ничего говорить.
– Хорошо, – сказал доктор Ч. – Третий вопрос.
Ладно. Ты уселась поудобнее, радуясь, что сегодня всё идёт более-менее успешно и довольно быстро.
– Почему полиция его поймала? – спросил он. – Я имею в виду, какую ошибку он совершил?
Встретил меня. Твои пальцы впились в чёрную скрипучую кожу кресла.
– Ошибку?
– Полиция ведь давно за ним охотилась, но поймать его смогли только недавно.
– Это неправда. Он сдался сам.
Доктор Ч. слегка нахмурил брови.
– Но ведь везде…
– Это. Неправда, – холодно отчеканила ты. – Он сдался. Сам.
Новая информация явно заинтересовала доктора Ч. Он защёлкал ручкой, листая свой блокнот, но не находя в нём ничего, что могло бы опровергнуть твои слова, кроме заявлений самой полиции и постоянного муссирования этих заявлений в СМИ. Всего-то. Однако твоя уверенность заставила его подумать, что каким-то образом ты можешь быть права.
– Почему?
– А это, – сказала ты, с облегчением вставая с кресла и одёргивая толстовку, – уже действительно четвёртый вопрос.
– Справедливо, – улыбнулся доктор Ч., вызывая у тебя желание выбить парочку его белоснежных зубов.
– До свидания, – ты пошла к дверям кабинета. Доктор обогнал тебя и снял с вешалки твоё пальто.
– Берегите себя, – сказал он, помогая тебе одеться.
– Непременно.
14
Он два года держал тебя в заложниках. Ты неоднократно пыталась сбежать. Ты была с ним против своей воли.
Поэтому ты не в тюрьме и не в психушке.
Один раз вас чуть не поймали; именно после этого, после того как полиция видела, как ты убегаешь вместе с ним, вы решили, что ты будешь его заложницей, что всё, что ты делала, было его желанием. Полиция стреляла в него, но подстрелила тебя; ты думала, что умрёшь. Может, так было бы лучше для всех.
Вы договорились об этой истории, если что-то пойдёт не так. Ты знала, что рано или поздно пойдёт. Он тоже. Но тебе претила эта ложь. Ты не смогла выставить его ещё большим монстром, чем его и так считали, обеляя при этом себя.
Он смог.
Ваши показания различались, поэтому тебе никто не доверял. Но и доказать твою вину было почти невозможно. Всё, что ты пыталась сказать, сводили к стокгольму и внушению. Ведь он сам признался, что похитил тебя. Но что-то всё равно не складывалось.
То, что это совершенно не вписывалось в его почерк.
То, что после этого он перестал убивать. (Ну, по крайней мере, они так считают.)
То, что вас видели, и ты вовсе не казалась несчастной.
Ты отказалась от всех интервью, что тебе предлагали, хотя деньги были немаленькими. Теперь ты даёшь интервью доктору Ч., и на кону гораздо больше, чем какие-то деньги. Вот только он не спросил то, чего ты ждала.
Почему вы не пошли в полицию? Почему он не убил вас, когда вы узнали, кто он?
Боже, да ты была в глубочайшем ужасе. Ты была в шоке. Это правда.
Ты бежала прочь от его дома так быстро, что под конец чуть не рухнула прямо на асфальт. Только закрывшись на все замки, ты поняла, что прибежала домой. Туда, где, как тебе казалось, безопасно. А ведь он знал, где ты живёшь.
Не так уж далеко.
Нужно было взять телефон и набрать несколько цифр. Рассказать, что ты видела. Рассказать, кто он. Где он. Даже если он успеет сбежать, они будут знать, кого искать.
Того, кто отпустил тебя, вместо того чтобы убить. Почему?
Твоё сердце болело, но не от бега. От того, что случилось ночью. Того, что произошло вечером. Того, что происходило от Дебюсси до реквиема для вас обоих.
Тебя не интересовало, почему он убивает. Убийствам не было никакого оправдания, по крайней мере это ты понимала даже тогда. Но не понимала, как половина твоей души может быть такой тёмной. Разве это справедливо?
Ты каждую минуту смотрела в дверной глазок, но никто не появлялся. Ты сжимала в руке телефон, готовая набрать номер, если он всё-таки придёт тебя добить, но он не пришёл. Наверное, уже собрал вещи и сбежал. Наверное, ты никогда его больше не увидишь. Слава богу.
Тебе хотелось умереть.
Ты сидела на полу, прислонившись спиной к входной двери, изо всех сил вцепившись пальцами в колени. Почему, почему, почему?
Почему ты пошла на тот музыкальный вечер?
Почему ты полюбила его до потери сознания?
Почему именно он должен был оказаться преступником?
(Конечно, всё не могло быть так хорошо)
И главное…
Почему ты всё ещё медлишь?
Сколько людей убивают других каждый день? Сколько убийц полиция так никогда и не ловит? Разве что-то кардинально изменится, если ты сдашь его? Его наверняка приговорят к смертной казни. Если позвонишь – убьёшь его своими руками. Ты тоже хочешь стать убийцей?
Любой другой давно бы уже позвонил.
Конечно, изменится. Ты остановишь убийства, спасёшь чьи-то жизни. Остановишь это ужасное, абсолютное зло.
Но разве абсолютное зло в его душе позволило бы ему отпустить тебя?
Ты понимала, что не можешь рассуждать здраво. Но ещё ты понимала, что в чём-то права. Ты не можешь его убить. Он уедет, решила наконец ты, и ты больше никогда его не увидишь, никогда об этом не вспомнишь и будешь жить дальше.
Ты ошиблась.
***
Никто не пришёл. Ты свернулась калачиком у двери, прямо на полу, не в силах встать. Любое его новое убийство будет теперь на твоей совести. Ты ничем не лучше него. Лучше бы он убил тебя. Если бы тебе суждено было умереть от чьих-то рук, ты бы хотела, чтобы это был он.
Ты этого заслуживала.
Ты лежала так всю ночь. И всё утро. И весь день. К вечеру ты поняла, что больше так не можешь. Тебе нужно выразить свои чувства, иначе они сожрут тебя живьём. И было лишь одно на свете, чему ты могла сейчас довериться.
Заглушить свои мысли. Излить свою боль в клавиши. Заполнить поглощающую тебя пустоту музыкой. У тебя не было пианино. Некуда было ставить. Обычно ты практиковалась там, где оно было в свободном доступе. Сегодня как раз был вечер свободного исполнения. Каждый мог играть, что хочет.
Ты набросила куртку и вышла из дома.
Всё вокруг казалось ненастоящим. Как в кукольном домике. Автобусная остановка словно была собрана из «Лего». Автобус – игрушечная машинка. Ты явно теряла связь с реальностью. Ты вздрагивала от каждого прохожего. В каждом пассажире тебе мерещился убийца. Ты едва доехала до места, лишь усилием воли подавив внутри себя громкий крик. Сдала вещи в гардероб, прошла к залу. Подходя ближе, почувствовала, как ноги утопают в мягкой ковровой дорожке, словно в зыбучих песках. Тебя уносило прочь, но музыка, доносящаяся из-за дверей, выдернула тебя в мир. Заставила тебя замереть на месте. Не может быть. Кто-то играл самую подходящую историю, и играл так, словно хоронил весь мир.
Траурный марш Шопена.
Соната номер два, си-бемоль минор, третья часть.
Ты постояла у дверей, потом тихонько их приоткрыла. В щель было видно лишь спину играющего.
Но ты и так знала, кто это.
Ты проскользнула в зал и села на первое попавшееся свободное место. Все слушали, замерев, не смея поднять глаз на исполнителя, не смея разделить с ним его боль, не смея дышать. Началась элегическая часть, и впервые ты не могла услышать в ней хоть что-то, кроме скорби. Его. Твоей. Почему он здесь?
Он должен был сбежать, уехать прочь, но он остался. Он подпустил тебя слишком близко, и это его вина, не твоя. Он устал от постоянного притворства. Если кто и должен был сдать его полиции, если кто и должен был уйти от него живым, так только ты.
Он этого заслуживал.
Сегодня всё было другим. Рояль. Акустика. Звучание. Всё было слишком острым, слишком пронзительным, слишком болезненным.
Он играл, словно в последний раз.
На последних нотах ты тихо вышла из зала и пошла в рекреацию. Там находились неработающий пока буфет – он откроется в перерыве, несколько диванчиков, автомат с напитками и снеками. Там же была маленькая зона с искусственными растениями, большое зеркало в полстены, несколько раковин и сушилка, чтобы можно было привести себя в порядок и вымыть руки перед перекусом.
Ты разглядывала своё белое лицо с синяками под глазами, оперевшись на раковину, когда почувствовала его присутствие в рекреации. Ты застыла, не зная, что делать, и через несколько секунд он появился рядом. Твой личный дьявол. Твоё уничтоженное сердце.
Ты смотрела не на него. На его отражение. Как будто там, в зеркале, он был другим. Как будто там он не был убийцей.
Он смотрел не на тебя. На твоё отражение. Как будто там, в зеркале, ты могла бы его понять. Как будто там ты могла дистанцироваться от боли.
Вы оба.
– Почему ты не уехал? – спросила ты зеркало.
– Почему ты не сообщила в полицию? – он был непривычно серьёзен и в то же время немного растерян.
Ты сжала бортик раковины, не в силах ответить на его вопрос.
– Почему ты меня отпустил?
Он отвёл взгляд, включил воду и стал мыть руки. Ты завороженно смотрела, как он это делает. Как оттягивает каждую секунду ответа. Он тщательно вытер руки бумажным полотенцем. Так тщательно, что это заняло целую вечность. Потом посмотрел на тебя. Не в зеркало – тебе в глаза.
– Я не смог бы причинить тебе вред.
Твоё сердце сжали так сильно, что ты не могла вдохнуть.
Уже причинил, подумала ты.
– Знаю, – сказал он.
Он читал твои мысли. Ты точно не говорила этого вслух.
Теперь ты стала мыть руки. Ты не знала, что сказать. Тебе хотелось исчезнуть.
Тебе хотелось побыть с ним ещё немного.
Ты всё ещё могла рассказать о нём правду. У вас в любом случае не было будущего. Уж точно не такого, о каком ты мечтала. Будущего нормальных людей. Всё, что у тебя теперь было, – безостановочное падение в пропасть. Твоя жизнь уже никогда не будет прежней. Вы оба будете гореть в аду, в существовании которого ты уже не сомневалась.
Он коснулся твоего лица, и это стало неважным.
Всё это.
Ты не могла вернуть украденные им жизни. Никто не смог бы. Ни полиция, ни тюрьма, ни его смерть. Но в итоге ты смогла остановить его. Ты спасла тех, кого он мог бы убить. Ты сама стала полицией, тюрьмой, смертью.
Для вас обоих.
