Алёна Моденская
Успенский мост
Сжав виски руками, Лика наматывала круги всё быстрее. Мысли теснились, забираясь друг на друга. Телепортация долговязого, фенол на кухне, утонувшая Мажорка, посёлок с монстрами-сторожами, чудовище в речке, волосы не отрастают, четыреста семьдесят два года…
Хоровод мыслей кружился, Лика споткнулась и повалилась на пол. Перевернулась на спину. Бежать неуда. Никак не выбраться из этой круговерти. Хорошо бы сейчас проснуться и понять, что всё было только сном.
Пролежав так некоторое время (какое именно, узнать невозможно), Лика встала и выдвинула наугад ещё один ящик. В первой же папке оказалась газета с фотографией Погорельского, датированная тысяча девятьсот тридцать каким-то годом (последняя цифра от старости стёрлась). В статье расплывающимися буквами повествовалось о психиатре, пытавшемся излечить у людей приступы гнева. «Врач-вредитель», как его окрестили журналисты, проводил опыты над пациентами. Поначалу больным становилось лучше, их выписывали, но через пару дней они срывались. После очередного убийства, совершённого пациентом, за Погорельским пришли.
Статья повествовала о том, что задержать Погорельского не получилось, потому что он покончил с собой. Под старой газетой лежали пожелтевшие листы с донесениями в НКВД, помеченные красным грифом «Секретно». Оказалось, после погони доктор упал в реку, и его тело так и не нашли. Зато городок Добромыслов, куда набирали воду из этой реки, буквально сошёл с ума.
Один из учёных предположил, что доктор искал лекарство для себя самого, потому что не мог справиться с собственными приступами гнева. Когда врач упал в реку, «заражённые» частицы Погорельского смешались с водой и попали в водопровод. Люди, употреблявшие воду, полностью потеряли самоконтроль и несколько дней страдали беспричинными вспышками агрессии. И перечисление убийств, драк и членовредительства со смачными подробностями. Люди в гневе нападали друг на друга по любому поводу, вымещали злобу на животных и чужом имуществе. Из-за пустяковых ссор рвали на части друг друга, а иногда и самих себя. Сколько было получено увечий, даже подсчитать не могли.
И всё это случилось в тридцатые годы прошлого века. То есть, официально Погорельский скончался почти сто лет назад. Прекрасно. Чем дальше, тем интересней. Запихнув файлы главврача обратно в ящик, Лика сделала пару шагов и вытащила ещё одну папку.
Фото из соцсетей и рекламные вырезки с подружками-косметологами. И распечатка статьи, озаглавленной «Кабинет ужасной красоты доктора Франкенштейна». Буквы начали расплываться, читать сил не было. Лика отложила статью и вытащила из папки подшивку с рукописными текстами. Целый пухлый набор обращений в прокуратуру и другие надзорные ведомства – женщины жаловались на косметологов, которые пользовались запрещёнными препаратами, из-за чего лица женщин превращались в маски ужаса. Поначалу Лика подумала, что речь шла о клинике Эльвиры, но папка явно была другая, да и фамилии тоже. Две фамилии. Две девушки с губками-уточками на фото. И один трудовой договор. Бессрочный. Франкенштейны… Это, значит, та парочка с перекроенными лицами. И одна переквалифицировалась в санитарку. С чего бы? Ответа в паке не нашлось.
Ещё папка. Мусорные кучи, какие-то незаконные свалки. В другое время Лика вцепилась бы в эту информацию изо всех сил. Ясное дело, здесь все контакты и данные владельцев этих куч. Но силы уходили. В памяти только промелькнула комната, до середины заполненная отходами. Пожалев о том, что нельзя эту папку передать кому следует, Лика вернула её в ящик и достала следующую.
Рукописные документы. Печатные-то буквы давно начали расплываться, что уж говорить о рукописных, которые вообще сливались в одно сплошное полотно. Единственное, что удалось разобрать – это жалобы на шум и музыку. Что-то знакомое. Где-то эти жалобы уже мелькали. Точно, кто-то из постояльцев жаловался на шум, которого сама Лика никогда не слышала. Это что, значит, можно угодить в «Черноречье» всего лишь за ночные вечеринки?
Но в папке нашлись и другие документы – какие-то договоры и квитанции. Не в силах больше разбираться в чужих мутных бухгалтериях, Лика просто засунула папку обратно в ящик.
Посидела в тишине, давая отдых глазам и разуму. Всё-таки достала ещё папку. Мажорка Вика. Сил на чтение не осталось, буквы сливались в кривые ленты разномастных клякс. Какие-то протоколы о правонарушениях, отказы в возбуждении дел… не достигла возраста… Фотографии. Пьяная Вика в машине ДПС, вечеринки с друзьями, бал. Лика пошире раскрыла слипающиеся веки. Действительно, несколько фото с бала, где Вика в платье Пушкинской эпохи чинно вытанцовывала менуэт с молодым человеком во фраке. А потом они же в компании всё той же «молодёжной элиты» с бала, сначала во фраках и кринолинах, потом совсем без одежды, распивают что-то прямо из бутылок, курят и жарят сосиски на Вечном огне.
Рассматривать бумаги надоело, веки слипались, перед глазами плыли разноцветные пятна. Убрав папку в ящик, Лика легла на пол и отключилась.
Глава 8.
Никто не умирает и ничто не исчезает
– Давай-ка поднимайся, ну, – сверху, сквозь туманное облако едва различался светлый силуэт. Раиса подавала ей руку.
Проморгавшись, Лика ухватилась за протянутую ладонь и, кряхтя, поднялась, но тут же пошатнулась – ногу от ступни до бедра снова пронзила острая колющая боль.
– Вот и хорошо, пойдём, пойдём. – Раиса, не обращая внимания на стоны, толкала свою подопечную под лопатки.
Погорельский снова что-то писал и даже не поднял взгляда, когда Раиса протащила Лику мимо и вывела в коридор. Этажом ниже Лика ногой, которая из-за боли плохо слушалась, зацепилась за что-то тонкое и длинное, растянутое на уровне щиколотки. И, разумеется, неуклюже растянулась на полу.
– Эй, вы совсем?! – здоровенный парень в синем комбинезоне выступил из-за угла. Судя по злобному лицу, он готовился сказать ещё что-то, но Раиса, нахмурившись, повернулась и вдруг залепила ему звонкую пощёчину.
Лика, пытавшаяся самостоятельно подняться, от неожиданности плюхнулась обратно.
– Не сметь повышать голос, – прошипела Раиса, глядя на мужика в комбинезоне. У того лицо перекосило – он явно очень хотел наговорить чего-то старшей сестре, но почему-то не смог, только шевелил губами, потирая щёку.
– Извините, больше не повторится. – Выскочивший откуда-то парень в такой же форме, часто и низко кланяясь Раисе, оттеснил своего товарища за угол.
Сестра-хозяйка помогла Лике подняться и, как конвоир, сопроводила её до подсобки.
– А кто это? – Лика кивнула за плечо. Она не хотела спрашивать, но любопытство пересилило неприязнь.
Впрочем, сестра-хозяйка вопрос всё равно проигнорировала.
– Сегодня у тебя туалеты, девонька, хватит прохлаждаться, – приговаривала Раиса, вытаскивая из заполненной всякой всячиной кладовки зелёное пластмассовое ведро, швабру с мягким ворсом, и несколько разноцветных поролоновых губок.
– А другого задания нет? – спросила Лика, балансируя на одной ноге, второй даже пошевелить не получалось из-за пронизывающей боли. – У меня нога…
– А нечего скакать по фургонам, чужим домам да по крышам, – прошипела Раиса, сбросив остатки былого дружелюбия. – Бери и иди за мной.
Перехватив швабру и ведро с губками и перчатками, Лика поплелась за хозяйкой, перескакивая мелкими шажками одной ногой и подволакивая другую.
– Вымоешь все раздевалки, душевые и туалеты, – проговорила Раиса, включая свет в раздевалке бассейна.
– И мужские тоже?
– Я же сказала – все.
– А если кто-то войдёт?
– Ой, можно подумать, ты чего-то там ещё не видела, – отмахнулась Раиса и вышла из раздевалки.
Лика некоторое время просто стояла посреди раздевалки, подбирая ругательства для начальницы. Потом мелькнула идея. А что если достаточно только сделать вид активной деятельности? Чуть наклонив голову, Лика немного присела на здоровой ноге и окинула взглядом идеально чистый пол. Видимо, терзаемые прошлым санитары и санитарки работали на совесть, а запуганные гости санатория боялись оставить лишнее пятнышко.
Чтобы создать видимость уборки, Лика налила на пол немного воды из-под крана и, крутясь на одном месте посреди раздевалки, шваброй развезла влагу. То же самое проделала в другой раздевалке и обеих кристально чистых душевых. А вот с туалетами пришлось повозиться. Если полы достаточно просто протереть, то унитазы, раковины и писсуары пришлось отмывать. Хорошо, что Раиса не забыла выдать ещё средство для чистки санузлов, респиратор и прочные резиновые перчатки.
Закончив с мужским туалетом, Лика перебралась в женский. Приноровившись, она доставала урну и, перевернув её, садилась, как на табуретку, у каждого отмываемого «объекта».
Хотелось верить, что Мажорка, благодаря которой нога теперь не шевелилась, в этот момент где-нибудь разделялась на ремни. Очень правильно, что малолетка, гонявшая без прав и сбившая насмерть нескольких человек, оказалась в этой дыре. Да ради такого соседства не жалко и туалеты помыть, лишь бы как-нибудь лично поприсутствовать на её «процедурах». Ну, или хотя бы знать, что девчонка где-то выворачивается наизнанку. Всех бы мерзких тварей сюда запирать. А ведь не такое уж отвратительное место это «Черноречье».
Дверь в туалет открылась, кто-то вошёл. Откинувшись назад, Лика увидела, как край розового худи исчез за дверцей соседней кабинки.
Значит, эту маленькую дрянь не строгают в мелкую тёрку. Ну конечно, состоятельные родители наверняка позаботились о том, чтобы их дитятко просто для вида прошло лечение. Вот Лика, которая здесь только пережидает время, драит туалеты за такими, как Мажорка. А та наверняка просто-напросто отсиживается где-нибудь в своей комнатушке. Не зря же она якобы ничего не помнит о процедурах.
Лика резко нажала на слив, выплеснув на него всю ярость по отношению к Вике. Но вместо громкого урчания раздалось хлюпанье, и в унитазе образовалось мутное озерцо. Лика, громко ругнувшись, поднялась и поковыляла к выходу из туалетов, чтобы найти Раису и попросить вантуз. В этот же момент из своей кабинки вышла Вика. Надменно глянув на Лику, она усмехнулась и, задрав повыше нос, прошла вперёд.
Косой взгляд Мажорки, а особенно её высокомерная гримаска с надутыми губками полоснули сознание лезвием. Лика на короткий миг застыла на месте. Но в следующее мгновение она в один прыжок настигла Мажорку и, ухватив её одной рукой за отвратительный высокий пук, а другой за худи тошнотворно-розового цвета, дёрнула назад. Даже не чувствуя брыканий девчонки, Лика волокла её к забитому унитазу. Визг извивающейся малолетки доносился слабо, как будто издалека. Резко перехватив орущую тварь, Лика одним махом окунула её головой в наполненный мутной жидкостью унитаз. Вроде она держала девчонку почти без усилий, как бы только придерживала. Вика билась, дрыгала ногами, скользящими по мокрому полу и беспорядочно размахивала руками. Из унитаза во все стороны летели вонючие брызги, смесь нечистот и дезинфектора. Когда Вика обмякла и сползла на пол, прогнувшись в спине и с головой в унитазе, Лику кто-то сгрёб за шею и выволок из кабинки.
Отшвырнув Лику так, что она отлетела к окну и больно ударилась плечом о подоконник, Илья перехватил поперёк Вику и вытащил её из унитаза. Положив на спину, стал прощупывать пульс, перебирая пальцами по запястью.
– Ну? – тихо спросила появившаяся откуда-то Эльвира.
Илья покачал головой.
– Попробуем искусственное дыхание?
– Давай. – Илья кивнул Эльвире на мокрое лицо девчонки, а сам приготовился, сложив руки на её грудине.
Пока Илья на счёт давил на грудную клетку, Эльвира, зажав Вике нос, делала искусственное дыхание. Она убрала с грязно-белого лица Мажорки прилипшие мокрые пряди. По розовому худи расползлись мокрые пятна, сделав одежду лиловой, вокруг обмякшего тела разлилась лужа, глазируя светлый туалетный кафель.
– Ну и вонь, – пробормотал Илья, в очередной раз приложив ухо к груди Мажорки, чтобы услышать пульс.
Лика так и стояла, прислонившись к холодному кафелю стены и машинально пытаясь распрямить сведённые судорогой пальцы.
Нога Вики дёрнулась, она вся выгнулась и кашлянула, выплюнув несколько брызг. Илья с Эльвирой приподняли её, посадили и придерживали, пока не прекратились приступы натужного кашля. Лике казалось, что Вика вот-вот начнёт выплёвывать собственные внутренности.
Ладони наконец-то расслабились и согрелись, и Лика, прихрамывая, стараясь не опираться на больную ногу, кое-как, обогнув компанию на полу, вышла из туалета. Первый порыв вернуться к себе в комнату улетучился почти сразу, как только появился. Там же не спрятаться. Тогда Лика просто поковыляла вперёд по коридору. Ей больше не было интересно, что именно происходило за плотно закрытыми дверями без номеров и табличек.
Отчаянно пытаясь выдавить из памяти момент, когда держала Мажорку головой в унитазе, она на одной ноге допрыгала до первого этажа. Услышав громкие ругательства, остановилась у входа в холл.
У стойки администратора стоял подросток возраста Мажорки с искривлённым злобой лицом. Напрыгивая на стойку и тут же отскакивая, будто дразня собаку, он резким крикливым голосом произносил что-то вроде ругательств, перемежая их с нечленораздельными звуками, видимо, призванными устрашить Кристину.
– Ну, и чё ты мне сделаешь, а? Жиробасина! – мальчишка подпрыгивал у стойки, рваными движениями то опуская, то поднимая кулаки. Его белобрысая подружка с жирными чёрными бровями стояла чуть поодаль, оттопырив зад, обтянутый чёрными легинсами, и уперев руки в бока.
Кристина сохраняла удивительное спокойствие. Она смотрела на мальчишку равнодушно, даже отстранённо. Лишь когда в холле появилась одна из сотрудниц санатория, то ли медсестра, то ли нянечка, то ли ещё невесть кто, Кристина довольно громко произнесла:
– У нас новые постояльцы. Прими. – При этом Кристина указала глазами на подростков, а потом едва заметно кивнула, как бы что-то подтверждая.
Медсестра, белокурая худосочная женщина по имени Марта (кажется, так её назвал Илья как-то в столовой) подошла и стала внимательно всматриваться в лицо сначала девчонки, презрительно фыркнувшей, потом парнишки. Перевела вопросительный взгляд на Кристину. Та снова едва заметно кивнула.
– Чё? – набычился парень, вставая прямо перед Мартой и гримасничая. – Чё ты вылупилась, крыса?
Марта, у которой на мгновение дрогнула губа, вынула из кармана небольшой тёмный предмет и ткнула мальчишку в живот. Тот коротко вскрикнул, дёрнулся и упал навзничь. Его подружка взвизгнула, прикрыв руками рот, потом заголосила:
– Вы что делаете? Вы хоть знаете, кто мы? Да мы…
Марта ловко приложила шокер (это, видимо, был он) к шее девчонки, и та тоже повалилась на пол, разметав по плитам длинные осветлённые волосы. Потом Марта, присев, невозмутимо обвязала красной верёвкой стопы подростков. Поднялась, оправила розовую форму и потащила подростков за собой словно ребёнок игрушечную машинку.
Как только бледные вытянутые руки подростков, волочащиеся по полу, скрылись за стеклянными дверями, в холл через парадный вход влетела ярко накрашенная дамочка в короткой кожаной юбке и меховой жилетке. Цокая тонкими каблуками замшевых ботфорт, она подбежала к стойке и приказным тоном произнесла:
– Я хочу видеть своего сына.
Кристина, не обращая на неё ни малейшего внимания, сосредоточенно смотрела на монитор компьютера и щёлкала мышкой. Наверное, пасьянс раскладывала.
– Вы меня слышите вообще?! – сорвалась на крик дамочка, звякая длиннющими серьгами. – Мне сказали, мой сын здесь, и я хочу его забрать!
Но Кристина продолжала смотреть в монитор, будто ничего не происходило. Женщина в мехах, приплясывая, стала нервно огладываться, видимо в поисках предмета, которым было бы удобно запустить в Кристину, но, к её разочарованию, поверхность стойки пустовала.
– Вам кого? – Марта, убрав руки в карманы форменной розовой блузы, вновь появилась из-за стеклянных дверей.
– Мне сказали, что здесь находится мой сын, и я хочу его забрать! – Тётка даже гневно шлёпнула ладонью по стойке.
Марта, помычав, подошла ближе и посмотрела в надменное лицо.
– А зачем вы хотите его забрать?
– Какое ваше дело! Это мой сын!
– Ваш сын – преступник, – спокойно произнесла Марта.
– А вот это – не твоё дело! Ты здесь вообще никто, обслуживающий персонал, вот и… – От звонкой пощёчины, которую влепила ей Марта, тётка пошатнулась. Длинные серьги, звякая, раскачивались, почти задевая плечи. Прижав руку к покрасневшей щеке, расфуфыренная дамочка набычилась, точно как тот мальчишка (видимо, это и был её сын), и заверещала: – Я тебе этого не забуду, я тебя засужу, урою, на куски порву! Да ты в ногах у меня ползать будешь! Ты знаешь, кто я?!
– Знаю! – неожиданно выкрикнула Марта. – Ты – тварь, которая выплюнула на свет выродка!
– Что-о?! – малиновый рот тётки округлился, ярко накрашенные глаза выпучились.
– Твой выкидыш со своими дружками избил и утопил ребёнка! Инвалида!
– Это не твоё дело! – выкрикнула расфуфыренная, забыв о пощёчине, от которой у неё лицо стало наполовину пунцовым.
– Нет, моё, – прошипела Марта, глядя ей в глаза. – Это был мой ребёнок.
– Это был нежизнеспособный инвалид, – презрительно фыркнула тётка. – Туда ему и дорога, зачем ты его только родила. Он бы всё равно долго не протянул.
Марта с рёвом вцепилась в ярко накрашенное лицо, отчего её соперница взвыла, и попыталась защищаться своими накладными ногтями, но медсестра оказалась сильнее. Она заставила тётку в мехах осесть на пол, и только тогда отцепилась, ткнув на последок в разбитый нос сложенными пальцами, прямо как хищная птица.
– Что ты тут протявкала, а? Что?! – истерически вопила Марта, с окровавленными руками нависая над поверженной женщиной. – Что нельзя ломать твоему мальчику жизнь?! А то, что он отнял жизнь у моего сына! Это как?! – Марта кричала так, что слюна брызгала во все стороны. – Они его мучили и всё снимали! А потом сбросили в реку! И всё выложили!
Марта, размахнувшись, снова ударила пытавшуюся отползти по физиономиии. По плитам холла брызнул веер алых бусинок крови. Дамочка находилась к Лике спиной, но сгусток крови, когда её голова резко повернулась, пролетел совсем рядом и оставил след на косяке входной двери.
– Почему твой сын должен жить, когда мой убит?! – И Марта огрела женщину с другой стороны. От этого удара та неестественно извернулась и упала плашмя, повернув кровавое месиво, что осталось от лица, в сторону Лики.
– У нас новый постоялец, – спокойно проговорил материализовавшийся рядом Погорельский. Потом обратился к Кристине: – Оформите. – И к Лике: – А вы приберите здесь.
Главврач исчез также бесшумно, как и появился. Марта, всё ещё тяжело дыша, наклонилась, сцепила пятерню в волосах расфуфыренной тётки и поволокла её за стеклянные двери, туда, куда чуть раньше утащила её сынка.
Лика на одной ноге попрыгала к лестнице, чтобы наверху взять швабру, перчатки и налить воды.
– Эй, ты куда собралась?! – раздался за спиной голос Кристины. – А убирать кто будет?!
– Кто насвинячил! – через плечо огрызнулась Лика. Всякое желание убирать за Мартой испарилось, равно как и возникшая было симпатия к Кристине. Больше того, саму эту Кристину недурно бы оттаскать за патлы, хотя бы разок. Вредина какая. Наверное, ей тут очень нравится – можно хамить людям чуть ли не круглосуточно.
Пинком открыв дверцу, так что звякнуло стекло, Лика вышла на общий балкон, даже не заметила, какого этажа. В кои-то веки оказалось приятно вдохнуть влажный апрельский воздух.
Рядом кто-то приглушённо хныкал. Лика осмотрелась и слева от себя, метрах в десяти, увидела одну из женщин с перекроенными лицами. Ту самую, что когда-то уродовала людей, потом стала постоялицей, а после – санитаркой в «Черноречье». Теперь она, бледная и худая, а не холёная, как на старых фото, рыдала, размазывая слёзы по бугристому лицу. Заметив Лику, новенькая всхлипнула и мигом улизнула обратно в здание.
Поставив локти на перила, Лика посмотрела вниз, на бурый снег у кирпичной стены. Нет, эта расфуфыренная тётка, конечно, вела себя мерзко, как и её сынок. Но летящие во все стороны кровавые сгустки…
Перед лицом Лики появилась рука, держащая горизонтально смартфон. На экране несколько подростков, гогоча, скакали вокруг одного, скорчившегося в центре, нанося удары с разных сторон, чтобы он не мог подняться. Били по рукам, ногам, рёбрам, спине, а один, смутно знакомый, всё метил в голову.
– Проси прощенья! – орал чей-то голос, явно пьяный.
– Проси! – подхватил хор заплетающихся языков.
Вроде бы тот, что в центре, спросил за что, хотя разобрать что-то сквозь помехи и гогот было трудно.
– За своё существование! – И снова взрыв хохота. – Тебя никто не просил рождаться!
Избиваемый попытался приподняться, и в этот момент белобрысый пацан ударил его ногой по голове «с вертушки». Парень упал навзничь, сверху сразу наскочили двое, а третий, ещё раз пнув по голове, стал скакать на животе лежащего.
– Всё! Кердык! – захлёбываясь ржанием, произнёс женский голос за кадром.
После небольшой сумятицы лежавшего подхватили и поволокли. Прыгающее изображение следовало за толпой по ночной набережной, где под фальшивое пение похоронного марша, безжизненное тело перебросили через парапет. Бесформенный силуэт, удаляясь, уменьшился и исчез в кольце брызг, сверкающих в свете фонарей.
Видео закончилось, и Погорельский убрал смартфон.
Руки Лики сами собой сжались в кулаки от желания разорвать всех, кто был в кадре, на кусочки. В висках стучало, даже перед глазами поплыли тёмные круги.
– Вот и славно, – произнёс приятный голос Погорельского. – Прокатимся?
– Что? – повернулась к нему Лика. Восковое неподвижное лицо главврача расплывалось в волнах всё накатывающего гнева, а его вопрос вообще пролетел мимо.
– Пойдёмте. – Погорельский галантно открыл для Лики балконную дверь и пропустил её вперёд. Потом, поддерживая под локоть, чтобы ей не так больно было хромать, провёл на первый этаж.
Проходя мимо стойки Кристины, Лика дождалась, пока администраторша обратит на них внимание, и чуть сильнее опёрлась на руку Погорельского, состроив страдальческо-благодарную гримасу. И только увидев, как скривилось лицо Кристины, довольно улыбнулась.
Когда доктор оставил её на крыльце и, попросив подождать минутку, скрылся за углом здания, Лика покачнулась и опёрлась о холодную стену. Вдруг резко стало не хватать тёплой твёрдой руки врача, поддерживающей и не дающей упасть.
Послышалось дребезжащее громыхание, и из-за угла появилась пара. Тощий мужик в изношенном спортивном костюме и женщина в старых джинсах и грязно-розовом свитере волокли что-то следом за собой. Причём их грудь пересекали не то ремни, не то верёвки. Когда они приблизились, Лика поняла, что не ошиблась, приняв эту пару за людей в упряжке. Действительно, двое тащили за собой что-то вроде тележки – старое громыхающее корыто с облупившейся краской и следами росписи по бортикам.
Запряжённые остановились у парадного входа боком к Лике. Из расписной тележки, словно из сверкающего кабриолета, грациозно выпрыгнул Погорельский, снова подхватил Лику под локоть и повёл к возу.
– Это ещё что такое?! – Лика, выдёргивая локоть, упиралась и даже ухватилась за край рассохшейся доски, с которой ошмётками слезали облупившиеся псевдо-народные узоры. – Людей в упряжку?!
Это было слишком. Шокер для пацана-садиста, пощёчины для хамки, даже фенол для гада, загрязняющего воздух. Всё это ещё можно понять. Но запрячь людей в повозку значило уравнять их с животными.
– Это самое гнусное попрание прав человека, которое я видела! – выкрикнула Лика какую-то давно заученную фразу, сейчас так удачно всплывшую в памяти.
– Да неужели, – улыбнулся Погорельский. – А не вы ли, дорогая правозащитница, со своими друзьями не так давно устроили вот этот пикет?
На экране смартфона, снова оказавшегося в руке врача, Лика увидела саму себя. Действительно, с полгода назад вся пресса Добромыслова гудела о «концлагере для лошадей». Оказалось, что вся прибыль по контрактам на катание детей лошадками уходила ушлой парочке бизнесменов, которые, как выяснилось, кормили животных помоями, не лечили, били и вообще держали в кошмарных условиях. На территории обычного частного дома они превратили простой сарай в конюшню, где тощие животные с проплешинами и поломанными костями стояли почти по колено в собственном навозе, который никто не трудился убирать. Никаких документов и справок у предпринимателей не оказалось, ветслужба, к которой обратились активисты и журналисты, только разводила руками.
Лошади быстро дохли, и их тощие обезображенные тела сбрасывали в старый песчаный карьер. И никто не мог ничего с этим поделать – частная собственность и всё такое.
Когда бизнесменов-живодёров прижали друзья Лики, они демонстративно продали оставшихся истощённых лошадок своему знакомому, который и дальше позволял им использовать животных для катания детей в парке и по городу.
Никакие проверки ничего не дали, и тогда Лика и её товарищи сделали себе костюмы – купили по дешёвке несколько пижам из тонких светлых тканей, разорвали так, чтобы лоскуты свисали и измазали их красной краской. И в таком виде явились на один из городских праздников.
Собственно, главврач теперь показывал Лике видео, где она вместе с Крапивой, увешанная алыми лохмотьями, влезла на деревянную расписную тележку и в мегафон призывала «остановить лошадиный геноцид».
– Геноцид – это, конечно, не совсем точное понятие для данного случая, – спокойно произнёс Погорельский, убирая смартфон. – Но в целом, ситуация, я думаю, понятна.
Лика, кое-как подавив желание влепить пару пощёчин предпринимателям-живодёрам, так удачно угодившим в «Черноречье», даже без помощи врача забралась в тележку и устроилась на одной из низеньких лавок. На полу повозки, прямо под ногами лежал большой продолговатый свёрток, обмотанный чёрными мусорными пакетами и перетянутый скотчем.
Погорельский вскочил на место кучера, взмахнул невесть откуда взявшимся кнутом и с сухим треском огрел запряжённую парочку.
– К реке! – скомандовал врач. Двое, даже не вскрикнув, кое-как потянули тележку по асфальту двора. Повозка скрипела и двигалась очень медленно, треща, скрипя и шатаясь.
– А можно быстрее? – нарочито громко спросила Лика.
– Можно, – через плечо ответил Погорельский и громко скомандовал: – Быстрее!
Мужик в ответ обернулся и послал доктора на три известные буквы. Тогда Погорельский снова огрел его кнутом.
– Желаете вернуться на процедуры? – спокойно спросил доктор, когда удар не возымел никакого действия.
Женщина схватила своего товарища по упряжи за волосы и развернула лицом к дороге. Они пошли, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Тележка стала катиться более гладко, и уже не так скрипела. Повозка проехала по санаторским дорожкам, потом через деревья у забора и вдруг оказалось, что огороженная зона «Черноречья» осталась позади. Как именно они выехали с территории санатория, миновав высокий забор без ворот и калиток? Непостижимо.
Теперь повозка, всё набирая скорость, почти летела по дороге, рассекающей знакомую открытую местность. Откуда у этой, на вид крайне измождённой, парочки, взялись такие силы, тоже было непонятно. Тележка, громыхая, быстро катила по совершенно ровной дороге, но от старости она давно разболталась, так что Лике пришлось крепко ухватиться за бортик, чтобы ненароком не вылететь. Под пятой точкой подскакивала жёсткая скамейка (так что оставалось лишь надеяться, что из неё не повыскакивают и не воткнутся в ягодицы щепки и гвозди), по полу, шурша, съезжал то в одну, то в другую сторону большой мягкий свёрток. Пришлось поставить на него ноги, чтобы не вывалился на асфальт и не потерялся (может, Погорельский хочет, чтобы Лика почистила на снегу его любимый ковёр, только зачем для этого ехать к реке?).
Вокруг простиралось снежное поле, подсвечиваемое блеклым солнцем, спрятанным за серыми тучами. От одного вида этого пейзажа хотелось выть.
Упряжь шумно пронеслась по гладкой асфальтовой дороге, и вот впереди показалась чёрная речка и дугообразный мост. Наконец Погорельский потянул за вожжи. Вслух он не сказал ничего, но Лика будто мысленно услышала что-то вроде «Тпру-у», отчего её покоробило. Конечно, те лошадки, у которых рёбра выпирали дугами, а шерсть слезала, обнажая пятна кожи, заслуживали нормального к себе отношения, как и любые другие живые существа. Но, в конце концов, эти двое тощих заморышей – тоже живые существа, пусть и мерзкие. Это же люди, в конце концов.
Сейчас бывшие бизнесмены казались такими вымотанными – тощими, лохматыми, грязными, с обозлёнными лицами, и если бы не видеозапись прошлогодней акции протеста, Лика бы их даже не узнала. Хотя некоторое время назад они активно переписывались в социальных сетях. На своих страницах эти двое, холёные, в дорогих «прикидах», широко улыбались с красивых фотографий. В окружении радостных детей и вполне здоровых лошадок рекламировали свои услуги по участию в мероприятиях.
Лика писала им с разных одноразовых аккаунтов, призывая отдать лошадей зоозащитникам, а они отвечали ей матом и угрозами. Но это, конечно, только в личной переписке. В открытом доступе их записи сочились сладким лицемерным сиропом.
Но видеть предпринимателей-садистов в упряжке всё равно оказалось неприятно. Мысленно призывать кару на их головы, представлять, как их самих запрягли в телегу или заставили ночевать в грязном хлеву в куче мусора и собственных отходов – это одно, в реальности же всё оказалось куда более жёстким и отталкивающим. Всё время хотелось отвернуться.
Погорельский помог Лике выбраться из повозки. Как только она оказалась на земле, сразу заметила, что угол чёрного полиэтилена сполз со свёртка, лежавшего на дне тележки. Проследив её взгляд, главврач рывком сдёрнул всю «обёртку» разом.
Оказалось, в пакеты был завёрнут тот самый парень, которого уволокла Марта, и чья мамаша потом пришла ругаться. И который «с вертушки» ударил инвалида по голове. Только вспомнив этот ролик, Лика тут же в ярости залезла обратно в повозку, запрыгнула на лежавшего на спине и стала наносить беспорядочные удары по твёрдому телу с холодной кожей, но её сгребли за плечи и оттащили.
Пацан так и остался лежать, склонив голову к плечу и пустыми стеклянными глазами глядя в никуда.
– Это уже лишнее, – сказал Погорельский, убирая руки. Потом он приподнял лежавшего за плечи и стал потихоньку вытаскивать из тележки. – Бери за ноги!
Лика подошла ближе и подхватила парня под негнущиеся коленки. Вместе с главврачом они аккуратно переместили тело вниз, на мятый чёрный полиэтилен, уже расстеленный парочкой из упряжки.
