Анатолий Максимов
Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
Бег за тенью
В последних числах января пятьдесят восьмого года скорым поездом «Москва – Тбилиси» я и моя юная жена (ей было всего двадцать лет) приехали в столицу солнечной Грузии.
День только начинался, и город утопал в дымке, пронизанной лучами встающего из-за гор солнца. Ярко блестела река Кура, одетая в каменные берега, на одном из которых на высокой скале возвышалась древняя крепость.
Все наши вещи мы везли с собой. Легкий чемодан вмещал наши нехитрые пожитки: единственный мой летний костюм и два комплекта морской формы, одеяло из искусственной шерсти, про которое в училище острили, что оно на «рыбьем меху». Не богаче было и у Нины: несколько летних платьев, простенькая обувь, пара подушек – приданое к свадьбе. Жена была модельером женского платья, правда самоучкой, и свой гардероб могла легко восполнить – были бы только деньги на материал. А вот с ними-то, деньгами, могли возникнуть затруднения: хотя я и был офицер, но не на службе, а на учебе. Это означало, что мое денежное обеспечение составляло два «полтинника» – 500 за звание и 500 в виде стипендии. И это в Тбилиси?!
Вот так, только начав совместную семейную жизнь, мы прибыли на учебу в контрразведывательную школу, следуя заветам древнего философа: все мое ношу с собой.
В момент приезда я был лейтенантом в форме морского офицера. От носильщика мы отказались, от такси также: денег было в обрез. После двухдневной дороги нужно было хорошо перекусить и затем искать по адресу свою школу.
Мы зашли в ресторанчик на привокзальной площади и попросили подать нам знаменитое грузинское харчо – национальный суп из баранины и риса, крепко приправленный луком и чесноком. Но нам в этом отказали, что сильно меня удивило.
– Слушай, друг, – обратился я к официанту, – ведь ты другим подаешь это блюдо? В чем дело? Или в Грузии уже нет прежнего гостеприимства?
– Зачем, дорогой, обижаешь? Где ты видишь харчо? Это – не харчо. Это – уже не харчо… – сказал с типичным восточным акцентом официант и добавил: – Потому и не предлагаю, что вижу перед собой гостя, моряка, офицера. Подожди, дорогой, и будет свежее, еще более ароматное харчо… А пока – гостю от меня Саперави, в честь приезда в наш город. Прими, дорогой…
И на столе перед нами появилась бутылка красного вина. А харчо было действительно замечательным. Позднее я всегда сравнивал любое харчо в моей жизни с тем, что отведал в первый день нашего приезда в солнечный Тбилиси.
Трамваем мы доехали до парка Вакэ, не так давно устроенного тбилисцами в новом предгорном районе города. Здесь, напротив входа в парк с двумя прильнувшими к земле каменными пантерами, стояло трехэтажное здание, облицованное по цоколю красным гранитом. Это была школа госбезопасности, готовившая военных контрразведчиков. В ней мне предстояло провести два года.
В школе военных контрразведчиков нас с женой поместили в просторном, рассчитанном человек на двадцать, помещении. Пару дней мы жили одни, а затем стали прибывать другие слушатели школы – моряки, окончившие различные военно-морские училища Ленинграда и Калининграда на Балтике, Севастополя на Черном море и Владивостока на Тихом океане. Около ста моряков представляли различные морские профессии: артиллеристов и минеров, штурманов и парасиловиков, электриков и радиоспециалистов – в общем всех, кто мог бы обслужить корабль на воде и под водой.
* * *
Моряки – народ дружный и решительный. Мы быстро разобрались в школьной учебной программе и начали требовать от руководства школы сокращения учебы на один год. Дело в том, что каждый из нас в военно-морском училище в течение четырех лет или даже пяти проходил курсы общественных дисциплин: по марксизму-ленинизму, истории компартии, философии. Ведь мы были профессиональные военные. Причем львиная доля приходилась на марксистскую философию, которой мы сыты были по горло еще в училище. Выбранные коллективом моряков представители провели переговоры, в результате которых из штаб-квартиры госбезопасности на площади Дзержинского в Москве пришло указание: «…завершить подготовку военных моряков по сокращенной программе и выпустить в качестве военных контрразведчиков в феврале 1959 года».
Такое начало нас всех окрылило, и мы с хорошо известным нам упорством принялись за изучение спецдисциплин: особенностей оперативной обстановки, вербовочной работы среди военных и гражданских лиц. Теперь из наших уст частенько можно было слышать профессиональные термины: «конспирация», «явка», «наружное наблюдение»… Курс практики вёл наш руководитель потока – бывший боевой сотрудник знаменитой и зловещей фронтовой контрразведки «Смерш» (смерть шпионам).
Фигура крепкого подполковника с мощным басом и уверенным поведением уже всем своим видом вселяла в нас правильность преподавания контрразведывательных премудростей. Он был прост в общении и почему-то особенно привязался к нашей семье; позднее и я, и жена поняли, в чем дело: он подкармливал Нину. Да-да, именно подкармливал, и в этом не было ничего удивительного: денег, которые я получал, после вычетов и оплаты квартиры хватало на десять-двенадцать дней. И если я-то хоть получал обед, то Нина жила впроголодь – Тбилиси того времени слыл весьма дорогим городом. Через полгода у Нины развилась дистрофия, и она вынуждена была уехать в Москву к моим родителям.
Однако у меня хватало сил и на самбо, и на кроссы по горам, и на стрельбу изо всех видов оружия, которое нам предоставляли во время занятий по военной подготовке. Невдалеке от школы находилось старое немецкое кладбище военнопленных. На склоне гор мы устраивали стрельбы из немецкого и японского оружия – пистолетов и автоматов, из американского и французского. Стреляли сколько хотели – патронов для нас не жалели, и наша душа ликовала от мальчишеского восторга.
* * *
В школе увлечение уголовным правом было всеобщим. Мы наизусть цитировали статьи из уголовного кодекса, спорили на правовые темы, решали задачи с казусными ситуациями. Нам внушалось, что в основе правовой подготовки лежит «правило врача» – не нанеси вреда невинным людям, а это могло произойти из-за незнания законов, в частности уголовного кодекса.
Предмет по уголовному праву вел капитан госбезопасности Джаридзе, причем так, что не оставлял никого равнодушным к этому замечательному занятию. Судьба вывела его на правоохранительный Олимп – со временем он стал весьма влиятельной фигурой в прокуратуре Грузии.
А пока он был подвижным и веселым, небольшого роста человеком, с плотной фигурой и тапкой лохматых, непокорных, вьющихся волос, конечно, как у всякого грузина, черных. Его вечно смеющиеся глаза, казалось, так и выискивали юмористическую сторону в нашей жизни и в учебном процессе. Да и в нас самих.
Однажды веселый капитан ворвался в наш класс и закричал еще с порога:
– Нам доверили настоящее дело: произошло убийство, и, по оперативным данным, тело укрыто где-то в районе парка Вакэ, за одним из горных холмов…
И он призвал помочь тбилисским оперативникам:
– Криминалистику мы почти закончили и теперь поможем осмотреть участок города, который доверили нам оперативники. Но… – Капитан сделал паузу. – Каждый должен сделать нужные записи: осмотр места происшествия, следы, опрос свидетелей…
Мы молча внимали шумному капитану и рвались к делу. Захватив все нужное для работы, мы гурьбой вышли из здания, пересекали улицу и цепочкой растянулись в парке. Ночью прошел дождь, и скоро трое из нас обнаружили на влажном грунте следы не только от ног, но и от чего-то тяжелого, которое тащили по земле. Мы пошли по следу. С высоты холма мы увидели под кустами какой-то предмет – это был портфель с бумагами погибшего со следами крови. Один из нас остался работать с портфелем.
Двигались дальше, и наш поиск увенчался успехом: мы нашли тело убитого, вернее имитацию тела, то есть куклу в натуральный рост, даже с пятнами крови на одежде и лице. Однако энтузиазм работы не пропал – наш капитан был мастером на розыгрыши, и мы не обиделись. Ибо сами страдали способностью на всевозможные затеи. Мы завершили операцию по работе в горах, назвав ее «бросок по горам». Этот термин «бросок по горам» вошел в наш обиход как символ полезной работы, но не настоящей, а учебной. Теперь, встречая капитана, мы приветствовали его возгласом: «Даешь бросок по горам!» Это была веселая подначка, ибо от практического занятия в горах у нас остался светлый след в наших сердцах и благодарность к его организатору, который столь оригинально обеспечил его проведение.
Так операция «бpocoк по горам» стала зачетом по одному из самых занимательных предметов – криминалистике.
* * *
Девятая статья нового уголовного кодекса трактовала действительные государственные преступления, а не мнимые, как это было в политической пятьдесят восьмой статье старого кодекса.
Наш капитан особенно яростно втолковывал нам, будущим контрразведчикам новой формации, что главная опасность в преступных действиях заключается в халатном отношении к работе, а не в умышленных действиях.
– Вам, контрразведчикам, тем более военным, которые будут иметь дело с военной техникой или на заводах с производственным процессом, нужно упреждать ситуации. Ситуации, когда создаются условия для аварии или утечки секретной информации, например из-за болтливости сотрудников. Инструментом анализа оперативной обстановки является предвидение событий на объекте защиты, среди его военнослужащих и гражданских лиц…
В такие минуты мы молча внимали эмоциональной речи капитана. Изучали мы новый уголовный кодекс по газетам, где он был только что опубликован. Экзамен по этому предмету был не за горами. А капитан продолжал:
– Предвидеть – это можно только тогда, если вы хорошо знаете свое «рабочее место», то есть оперативную обстановку на охраняемом объекте. Ваша задача не ловить нарушителей и шпионов, а создавать условия, когда не будет безответственного отношения к делу и не будет лазеек для шпионов. Другой ваш эффективный «инструмент» – агентура на объекте охраны.
Сколько раз я вспоминал добрым словом моего наставника по правоохранительной дисциплине. Он был моим незримым советчиком в работе на флоте и позднее, в разведке.
Тбилисская «встреча» с Борисом
Однажды, ближе к весне, я спускался по Кабулетской улице к университету и вдруг почувствовал некоторое беспокойство. Подсознательно я обратил внимание на фигуру человека, идущего чуть впереди по другой стороне улицы. Фигура кого-то мне напоминала.
Ближе к проспекту фигура ускорила шаг, а когда послышался грохот трамвая, припустила мелкой рысью к остановке.
Меня как током пронизало: Борис. Это он: его узкоплечая фигура, его походка и бег. Как бы не отстать от него? Припустился за ним, приближаясь к остановке. Был я в форме, и это в определенной степени меня маскировало. И еще я надеялся, что тогда, возле училища, он меня не узнал.
Борис прыгнул на площадку первого вагона, а я успел попасть во второй. Сквозь стекла его фигура просматривалась хорошо. Но с момента слежки за ним он так ни разу не повернулся ко мне лицом. И все же уверенность не покидала меня.
Трамвай шел в сторону центра города и должен был свернуть на мост через Куру. Где-то выйдет он? Я помнил наставления ленинградских контрразведчиков: только проследить и не более того.
Борис сошел у цирка, и на мгновение я увидел его лицо. Да, это был он. Куда он двинется теперь? Лучше, если по проспекту Руставели – там легче следить за ним, все же больше народу. Тем временем Борис шел походкой человека, знающего свою конечную цель. Не оглядывался по сторонам, не пытался проверяться. А я пока думал, что хорошо бы, если б он зашел в жилой дом – это дало бы возможность установить круг его знакомых, а может быть и место его временного проживания. Но в дом он не заходил, а двигался к центру. Хотя нет, вот он чуточку замедлил шаг и вошел в крохотный павильон «Воды» – гордость тбилисцев. Здесь грузинская семья уже не одно поколение угощала жителей города чудесными сиропами, секреты производства которых они никому не раскрывали. Боясь привлечь к себе внимание, в павильон я не вошел.
Минуты через две-три Борис вышел из павильона и двинулся в обратную сторону, то есть прямо на меня. Я в это время наблюдал за ним из-за телефонной будки и вынужден был пойти назад, чуть впереди Бориса. Шел я так всего несколько секунд, прежде чем юркнул в книжный магазин.
Сквозь стекла мне было видно, как Борис сел в подошедший троллейбус. И я его упустил. Теперь быстрее нагнать, но на чем? Разве что на такси… Где же оно? Троллейбус я нагнал, но Бориса там уже не было – через две или три остановки он сошел, чего я не видел.
И все же: что я имею? Борис в городе, и явно не случайно, конечно, по делу, вернее всего по шпионскому. Он был на Кобулетской улице, шел по правой стороне – возможно, был в одном из домов или даже живет там? На Руставели дома огромные – тут легко исчезнуть. Итак, нужно что-то предпринимать? Что?
Я еще не решил окончательно, что делать, как ноги сами понесли меня к зданию правительства Грузии, где была расположена главная контора грузинской госбезопасности.
Придя в бюро пропусков, я попросил телефон приемной председателя КГБ. Его я видел в школе, куда он однажды приезжал. Генерал произвел на нас приятное впечатление простотой и доступностью. Мне нужно было действовать решительно – время уходит.
Дежурный в приемной председателя, естественно, поинтересовался, кто я и почему ищу встречи с главой госбезопасности.
– Срочно доложите следующее: по указанию ленинградского УКГБ ищу связи с руководством грузинской госбезопасности. Речь идет о шпионаже…
Минут через десять меня провели в кабинет генерала. Я представился и кратко изложил суть дела в прошлом и о сегодняшнем дне.
– Вы уверены, что видели того самого человека?
– Уверен. Он в розыске.
– В розыске? – Генерал нажал кнопку звонка, и в кабинете появился дежурный офицер. – Срочно розыскные альбомы ко мне, все до одного, быстро!
Через несколько минут мы просматривали альбомы, в которых были сосредоточены фотографии разыскиваемых преступников государственного значения. В основном это были люди, сотрудничавшие с немцами в годы войны. Наконец, мы нашли того, кого искали. На меня смотрело лицо Бориса, еще молодого паренька. Видимо, фото было взято из военкомата, в девятом классе мы все сдавали свои документы для постановки на учет. Значит, это фото было года пятидесятого. Борис был в лыжном костюме, которые нам выдавали в юношеской спортивной школе. И тем не менее Борис был хорошо узнаваем.
– Это он? – спросил генерал и стремительно отобрал у меня альбом. – Перечислите характерные приметы.
Понимая, что генерал хочет убедиться в моей уверенности, я перечислил хорошо знакомые мне приметы Бориса.
– А теперь подробно, что произошло сегодня: где, когда, при каких обстоятельствах… И всё по порядку.
Я подробно описал события сегодняшнего дня и взял на себя смелость высказать некоторые соображения по дальнейшему розыску Бориса. Такое право я себе присвоил, чувствуя себя уже без пяти минут контрразведчиком, учеба которого подходила к концу.
– Мне представляется, что кроме Кобулетской проверить, где бывает Борис, весьма сложно, но, может быть, нужно искать его, исходя из его задания?
– Задания? Какое задание может быть у него здесь, в Тбилиси, и чтобы было известно нам?
Мой опыт работы с контрразведчиками был крохотный, но все же был, и я высказался:
– Его задание – это наша школа контрразведчиков. И наверно, он оставил следы своего интереса к ней. Нужно расспросить людей в районе школы…
– Хорошо, хорошо, лейтенант, а пока нужно нацелить на его поиск здесь, в Тбилиси. – Генерал вызвал кого-то и приказал ему размножить фотографию Бориса, а затем прийти для утверждения задания по розыску. – Только делайте это весьма срочно.
Генерал обратился ко мне:
– Я свяжусь с «твоим» адмиралом в Большом доме на Литейном, а ты посиди-ка в приемной.
Минут через пять-семь он снова позвал меня к себе и уже по-теплому, не столь официально, продолжил беседу.
– Так ты еще и по делу Краба работал. Значит, в безопасность твой приход не случаен? Молодец.
– В чем-то была не случайность, например первая встреча с Борисом. А потом? Потом, конечно, не без нажима Барабаша Василия Ивановича и адмирала.
– Я их знаю обоих. Твои «крестные отцы» – отличные чекисты, боевые и опытные. Барабаш ходил не раз в тыл к немцам. Теперь о деле. Садись-ка в пустой кабинет и напиши все, что знаешь по делу Бориса, начиная со школы.
– Со школы? Но я уже писал для Большого дома.
– Пока они пришлют справку из того дела, уйдет много времени, а информация нужна уже сегодня, для работы. Особое внимание обрати на его словесный портрет.
Когда через два часа генерал получил мою рукопись, то быстро пробежал ее и удовлетворенно кивнул, правда несколько раз поправил ошибки, сказав под конец:
– С грамотностью у тебя не все в порядке. Хуже, чем с работой. Советую тебе: учись писать правильно, чтобы не было стыдно перед теми, кто будет читать твои бумаги. Коли пришел в органы – будь образован до конца, – уже жестко закончил генерал.
Наставление генерала насчет грамотности я запомнил, и не только его. Пришлось поработать, и лет через пять мне уже не нужно было стыдиться своих рукописей.
В тбилисской истории с Борисом я свое дело сделал: сигнал подал. И до самого выпуска из школы меня никто не тревожил. На этом основании я сделал вывод, что Бориса не нашли.
* * *
Но вот последние экзамены позади. Последние встречи с коллегами и местными друзьями за столом. Двенадцать человек подали рапорта с просьбой направить на работу в Особый отдел Северного флота. Среди них был и я. Мое кредо было следующим: службу надо начинать с трудностей, а для меня Север еще и знакомое место, романтическую сторону которого я познал еще в Ухте.
Сотрудник из кадров разведки. За неделю до отъезда в школе появился человек в гражданском, что было нетипичным для этого учебного заведения, где мы, наши преподаватели и руководство ходили только в военной форме. По школе прошел слух: идет набор в какое-то специальное подразделение органов госбезопасности.
Попал на беседу с кадровиком в гражданском и я. Этот человек, которого я знал вплоть до середины семидесятых годов, резко отличался манерой общения, то есть сугубо неофициальной. В нем не было ничего от армейского служаки, обличенного властью над подчиненными. Вежливо, мягко и в совещательном тоне он расспросил меня об учебе в школе, поинтересовался моим прошлым: юношеской спортивной школой, аэроклубом, предметами изучения в военно-морском училище и профилем инженерных знаний.
Предложение последовало неожиданное:
– Что бы вы сказали, если бы мы предложили вам пойти на работу в Первое главное управление и заняться разведывательной работой?
Вопрос застал меня врасплох. Товарищи, которые побеседовали с кадровиком от разведки, о характере беседы помалкивали. Да и не всем он делал такое предложение. Смущало меня и то обстоятельство, что было как-то несолидно в третий поменять направление работы в столь короткий срок. Об этом я и сказал, добавив:
– А как же служба на севере? Ведь на руках уже направление на работу в Особый отдел флота.
– Поезжайте и служите. Если решение о направлении вас на работу в разведку состоится, то вас вызовут. Вы-то согласны?
Конечно, я согласился.
О внешней разведке органов госбезопасности в школе нам кое-что рассказывали, но в основном историко-описательного характера и немного о контактах военной контрразведки с разведкой по служебной необходимости. Курс был ознакомительный и длился он часа два. Видимо, больше и не следовало нам знать. И вот теперь – такое предложение. Но я понимал: разведка – это как в авиации, высший пилотаж. Я не ошибся в выборе основного пути. Но и здесь, в разведке, был свой «высший пилотаж» – активные мероприятия, которыми мне пришлось заниматься не один год.
У генерала госбезопасности. На выпускном торжественном вечере свидетельства об окончании вручал сам председатель госбезопасности Грузии, то есть мой знакомый генерал. В момент вручения свидетельства мне он и виду не подал, что мы встречались, однако бросил непонятную для окружающих фразу: «Жду, лейтенант…» Я намек понял и на другой день, за несколько часов до отъезда в Москву, побывал у генерала.
Мои опасения оправдались – Борис явно работал по нашей школе. Генерал заметил, что теперь нужно будет проверять вольнонаемный состав школы. На Кобулетской улице следов от пребывания там Бориса не обнаружили, но кое-кого взяли на заметку. Неожиданно генерал весело сказал:
– Нам помог павильонщик, ну, тот продавец на Руставели со знаменитым сиропом.
– В чем помог? Неужели он связник Бориса?
– Ну знаешь, дорогой, это уже слишком. Спец по сиропам – честный человек. Он вспомнил, что Борис бывал у него и не один. Но главное, он знал этих двух людей, а они уже давно у нас были на учете и по той же окраске «шпионаж». Соображаешь? Борис нас вывел на свои связи в Тбилиси. Теперь дело за нами, тебе – спасибо за бдительность.
И грузин был бы не грузином, если бы отпустил гостя без подарка. Из Тбилиси я увозил пару бутылок лучшего коньяка из грузинских подвалов.
* * *
Покидая Тбилиси, этот типичный кавказский город, я испытывал и грусть, и радость. Меня ждала новая жизнь, а одна уже страница ее была перевернута. Я снова буду на Севере, к которому испытывал добрые чувства с детских лет и со времени стажировки на крейсере Северного флота. Но мне было жалко расставаться с южным городом, богатым историческими событиями центром Кавказа, с его обилием солнца и горами, где даже зимой цветут растения и их вечнозеленый покров проглядывает сквозь редко выпадающий здесь снег.
Следующий раз я посетил Тбилиси через пятнадцать лет и то пролетом в ближневосточную страну Ирак, куда меня направили дела научно-технической разведки. Под крылом самолета я увидел город и окружающие его горы. В лучах заходящего солнца розово блестела красавица Кура. Внизу пронеслись аллеи парка, который мы, слушатели школы, закладывали вместе с молодежью города в те, теперь уже далекие, пятидесятые. Парк разросся, и были видны четкие аллеи, окаймленные взрослыми деревьями. Сердцу было тепло – здесь прошли первые месяцы нашей с Ниной жизни…
Засада на озере
После отъезда с Кавказа, дней через десять, задержавшись на пару дней в Москве, я и Нина ступили на землю Кольского полуострова, северной оконечности европейской части России. Именно сюда, в Мурманск, шла действенная военная помощь от союзников по антигитлеровской коалиции в годы войны, и именно здесь размещалась главная база Северного флота – Североморск.
Опыт проживания на Севере у меня уже был, но городок Ухта лежал почти в тысяче километрах южнее, а вот до Северного полюса было значительно ближе, чем до Москвы.
Дорога из утопавшего в темноте и снегу Мурманска проходила среди заснеженных скал. Только скалы и снег – леса не было, а тот, что был, низкорослый, более похожий на кустарник. На контрольно-пропускном пункте, где начиналась закрытая зона, у нас тщательно проверили документы. Дежурившие матросы помогли сесть в попутную автомашину, идущую в Североморск.
У Дома офицеров, главного места культурной жизни города, нас высадили, указав, в каком направлении находится здание Особого отдела – военной контрразведки флота. Нагруженные чемоданами, мы двинулись по узким проходам в снегу к зданию, видневшемуся на сопке. Над городом стояла полярная ночь, и лежащий в снежном плену город светился огнями окон, фонарями на улицах и еще искрящимся на морозе снегом.
Проходивший мимо матрос предложил свою помощь. Через несколько минут наши вещи были доставлены дежурному по отделу. Я попросил доложить обо мне руководству, но нужно было чуть обождать. Я и Нина вышли на крыльцо одноэтажного здания, по самую крышу засыпанного снегом. Лишь там, где были окна, в снегу были проделаны глубокие ниши, отчего свет из окон струился как из пещер. Желтый свет из окон домов в сочетании с синими и темно-фиолетовыми тенями города придавал окрестностям фантастический вид.
Город амфитеатром спускался к заливу, который парил вечно незамерзающей водой. Чуть вдали от берега, на рейде, редкими огнями виднелся силуэт крейсера «Александр Невский», знакомый мне по учебе в училище. В стороне, под высокими скалами, теснились друг к другу корпуса подводных лодок, похожие на спины китов.
При свете ярких звезд полярного неба окружающие заснеженные сопки обозначали уходящую в темноту границу города. Городские шумы поглощались обильными сугробами снега, в которые было погружено все, что принадлежало городу.
– Нина, на этом крейсере я ходил в Баренцевом море, еще в пятьдесят пятом году. И сегодня я бы не прочь связать свою контрразведывательную судьбу с этой крепостью на воде…
Воспоминания теснили душу, а Нина прозаично спросила, видимо вспомнив тбилисскую эпопею с квартирой:
– Где жить-то будем?
Этот романтически-бытовой разговор был прерван приходом дежурного, который позвал меня к начальнику отдела.
У главного контрразведчика флота. Большой кабинет адмирала был уютен и по-деловому обжит. Огромная карта Кольского полуострова закрывала одну из его стен целиком. Пока адмирал с кем-то разговаривал по телефону, я взглянул на карту и нашел на ней Мотовский залив с поселком Титовка. В этом заливе, в бытность моего пребывания на борту крейсера, мы стояли по атомному рассредоточению. Однажды на шлюпке мы в группе моих товарищей-курсантов подошли к берегу, прозванному в годы войны и нашими и немцами Долиной смерти – такие здесь были упорные бои между морской пехотой и немецкими егерями.
– Как добрался, лейтенант? – спросил адмирал, крепкий, коренастый мужчина лет сорока с небольшим.
Это был Михаил Андреевич Усков, военный контрразведчик с боевым опытом здесь, на Севере, и во время войны с Японией на Тихом океане. Именно он готовил дерзкие операции по захвату города-порта Лиинахамари, базы немецких военно-морских сил в Норвегии, что вблизи советских границ и Североморска. Эта операция стала классической, как десантная, с задачей взять город со стороны моря силами морской пехоты. Мы тщательно изучали эту операцию в училище.
Видя, что адмирал освободился, но не прерывает мое ознакомление с обширной территорией работы Особого отдела, я обратился к нему:
– Прибыл для прохождения дальнейшей службы после окончания тбилисской школы военных контрразведчиков…
– Знаю, знаю… Уже трое ваших приехали и отправились в особые отделы на эсминцы, подводные лодки и торпедные катера. Ты знаешь: Полярное, Гремиха, новостроящееся Гаджиево…
Я слушал спокойную речь адмирала с добрым вниманием к собеседнику. И через десять лет, и через двадцать, когда мы встретились в разведке, он был таким же: спокойным и приветливым.
– Ты ведь знаком с авиацией?
– Да. Но только не с военной… Два года в аэроклубе под Москвой. Летал на трех типах самолетов легкомоторной авиации: УТ-2, ПО-2 и ЯК-18. Прыгал с парашютом. Пилот четвертого класса, – четко доложил я.
– Ну, если на трех типах! – шутливо повторил адмирал. – А интерес к авиации остался?
– Конечно, это уже на всю жизнь.
– Вот и прекрасно, – радостно перебил меня адмирал, – тебе и все карты в руки: будешь работать в особом отделе истребительной авиадивизии, на Малом аэродроме. Это, брат, знаменитая Сафоновская дивизия…
«Вот тебе и крейсер…» – пронеслось у меня в голове, но я понимал, что говорить о другом месте, более морском, что ли, просто нетактично. Конечно, я поддержал предложение адмирала.
Адмирал удовлетворенно вздохнул и набрал номер телефона:
– У меня Бодров с женой. Обеспечь его жильем, пока у тебя в Сафоново. А дней через семь-десять найди комнату прямо на Малом аэродроме.
Я выбежал к Нине и радостно сообщил ей, что с квартирой все в порядке: будем жить в кабинете. На что она ответила, что главное есть, где жить, а остальное – мелочи. Действительно, через десять дней мы поселились в финском домике, вернее в одной из его комнат. Целый поселок таких одноэтажных домиков ровными рядами окружал штаб авиадивизии, который находился в трех километрах от основной трассы Мурманск – Североморск и в километре от взлетной полосы аэродрома.
