Анатолий Никифорович Санжаровский
Жена напрокат
Знаешь ли ты, дорогой, что я выхожу за тебя замуж?
Опускаясь с небес на землю, не забудьте раскрыть парашют.
Л. Леонидов
«Женщина всегда права, особенно когда ошибается».
– Ужастик!.. Послушай же!.. Ну сколько можно звонить? Послушай, чмо худое! Ты не на ту запал… В конце концов это неприлично. Доведёшь – бомбочку под дверь суну!.. К нему как Маша ехала за тыщу вёрст положительная девушка, а он не открывает! Я ж вижу! Стоишь под дверью. Ну заяц!
Она пришатнулась лицом к самому глазку, защёлкала зубами хищней папановского волка.
«Чёрт возьми! Неужели она и в самом деле видит меня? Как хорошо, что этой блохе Бог рогов не дал, а то б дверь пробила!»
Не отрываясь от глазка, я переступил с ноги на ногу.
– Ну, чего, самолюб, сопишь? Много чего знаешь? Лучше б переложил паркет… Старый… Скрипит… Открывай! А то будет хуже!
«Хуже не будет… Ну слух, как у пограничной ищейки. Через обитую дерматином дверь дыхание слышит!»
– Открывай! Или ты уже не мужчина?
Дожала!
Я был всё-таки ещё мужчина. Во всю злость расхлебенил дверь до предельности.
– Что я говорила! – удивлённо вскрикнула она. – Что я говорила!
Она торжественно возложила кулачки на заметные и под пальто вкусные бёдра.
«Да-с… Очень трудно всё-таки быть мужчиной. Будь моя власть, я б старым холостякам платил за вредность».
– Что… ты… говорила?…
– А то, что мне очень жаль тебя. Но, к сожалению, помочь тебе ничем не могу.
– Без ребусов можешь?
– Представь, могу. Знаешь ли ты, милый, что я выхожу за тебя замуж? – прошелестела она со старательным французским прононсом, хотя преподавала немецкий в провинциальном институте благородных неваляшек.[87]
– Откуда ты взяла?
– Отсюда. – Она строго приставила к виску палец, как пистолет.
– Гм… Я всегда в тебе ценил деловую хватку. Но сегодня ты меня разочаровала. Старый холостяк, между прочим, продукт вообще-то хрупкий. Его не рекомендуется вот так сразу за скрипучие жаберки… Грубо.
– Сам виноватушко! Довёл… Пять лет думать! Лев Толстой за это время целую «Войну и мир» написал! Женись и думай! Что тебе?
– Размечталась… Вот так сразу и женись?
– Да! Вот так сразу, если не считать твоей вечной раскачки.
– Когда ты всё это решила?
– Сейчас. У тебя под дверью. Сам виноват! Открой сразу, я б, пожалуй, и не докувыркалась до такой решительности. А пока ты не открывал, я загадала: откроет – выйду сразу…
– А если б не открыл?
– Чуть погодя.
– Ну, это ещё надо доказать, что именно у меня под дверью ты всё это загадала. У тебя есть свидетели? Документы какие-то?
Из квартиры рядом выглянула на миг любопытная старуха.
– Послушай, что за дела? Может, ты всё-таки пустишь девушку в квартиру?
– Такую девушку только не пусти… – Эти, – показываю на раздутые сумки у её красивых ног, – тоже с тобою?
– Со мною… Приданое… Тарань на кухню… Не зря целый месяц отгостила в деревне у отца с матерью…
На кухне она весело тараторила, доставая из сумки телячью лодыжку:
– Ты думаешь, я шучу? Шутить я давно разучилась. Ничего не поделаешь, тебе надо смириться с мыслью, что я выхожу за тебя, дорогуша, замуж. Вот такая ария Хозе из оперы Бизе. Целая Шопениана. И попутно привыкай, титан возрождения, к своему семейству!
Она поставила на стол у вазы фотокарточку девочки лет семи:
– Это Иришка. Лялька…
– Чья?
– Разумеется, наша…
– Не приписывай мне соавторства.
– Но днём раньше, днём позже… Какая разница? Мужчинчик ты порядочный. Думаю, не откажешься удочерить такую красотулю… Всем от этого только хорошо. Сплошной шоколад! Мне не надо рожать, тебе не надо бессмысленно колебаться… Так когда ты нам с Иришкой подаришь свою фамилию? Она у тебя такая красивая… Так когда?
Я в недоумёнке вздыхаю и целомудренно ухожу в незнанку.
1999
Звонок вниз
Порядочная женщина верна и мужу, и любовнику.
Веселин Георгиев
А что бы вы, мил человек, сказали ласкового своей ненаглядной жёнушке, приди она с работы не в семь ноль-ноль, как положено по родному трудовому кодексу, а в половине второго ночи? К закрытию метро? Ну-с?… Так что же вы б сказали?
Вот-вот!
То же самое гордо сказал и я.
Только мысленно.
Потому как культурный и креплюсь из последнего.
Вам-то проще. Это не ваша жена растягивает любовь к службе до половины второго. Но растяни ваша – вы бы не сказали? Да ещё вслух? Да ещё!…
Двадцать лет отжили. Без сучка, без задрочинки!
А тут тебе отпад. Полный!
Первая страница рассказа «Звонок вниз». Черновик.
Бегала она в другие работы. Без происшествий.
В восемь туда. В семь сюда.
Туда – сюда… Туда – сюда… Туда – сюда…
Челночок!
И вот перебежала она служить к…
Назвать его грубым словом – некультурно. Назвать культурно – язык не поворачивается.
Вскакивает в пять и три часа жестоко хлещет себя по лицу. Перед трюмо. То ли ум в себя вколачивает, то ли чего из себя лишнее выколачивает, то ли ещё чего…
Раньше я и не знал, что у моей пёстрокрылки есть лицо.
Прибежала с работы. Поела. Баиньки.
Вскочила. Умылась. Убежала.
Теперь часами себя волтузит, как какая тиранозавриха. Волтузит-волтузит, волтузит-волтузит… Отдохнёт да примахнёт…
Отделочные работы в полном разгаре!
Быстренько заштукатурит избитые места и отбывает королева наша служить. Отечеству… Государю-с…
Ну, служит месяц.
Служит целых два…
Стала задерживаться.
Сначала на час.
Потом на два…
Подъехали и три…
А ретивое подёргивает у меня. Шепчет:
«Спроси у неё чё-нибудь… Патрон у неё не холостой ли? А вдруг этот бабтист уже подговаривается к ней с сексболом?… Да что подговаривается!? А ну она там нижней губкой уже шлёпает с этим слоном в маринаде!»
Не могу. Не могу подозревать жену в чём-то, не доверять… Это не по мне. Если что такое – разве она сама не скажет? Мы ж вроде культурные люди?
А между тем…
Как-то подлетела полночь. Ни Германа, ни моей паранджи…
Наконец…
Открываю ей дверь, пальтецо её пристраиваю на вешалку и вежливо так вхожу в вопрос:
– На метро успела?
– Да уж не опоздала.
И в голосе вроде досада. Рано, мол, прискакала.
И поясняет:
– Ты в свой рюкзачок, – по-хозяйски, как дятел, простучала крашеным коготочком мой висок, – ничего такого не запихивай. Работуня новая. Всё запущено, но растащено. Надо всё сгрести. По последнему слову техники. Надо не на счётах пришлёпывать, а на компьютере. Осваиваем новейшую программу. 1С! Понял?
– Допустим…
Божественным трепетом проникся я к Одному. Да ещё с С.
И закрыл зубы.
Не лезу в её сальто-мортале, кредиты с дебетами…
Решил так. До полуночи 1С! А уж дальше – всё моё!
Но вот стало её зашкаливать.
Может, уже и пушкинский Герман приплавился на ночёвку, а моей всё нет. Дело к часу ночи – нет!
Звоню:
– Ты извини… Я с напоминанием… На метро не опоздаешь? Без тебя не закроют?
– Пусть только попробуют!
И так дышит, и так дышит!
Проклятый 1С, поди, допекает…
Жалко мне стало мою.
Глухая ночь. В домах напротив редкие огонёшки.
Надо пойти встретить в метро. А то как бы кто чего…
Спустился в метро. Стал у турникетов за столб. Смотрю, кто выходит. Глазами ищу своё сокровище.
Смотрю, смотрю…
Присмотрелся нечаянно к столбу.
На нём красной пастой старательно выведено:
«Здесь была я».
И ниже зелёной уточнено:
«Поносная струя!»
А через мгновение что я вижу?
Фенькин номер!
Идёт-бежит моя паранджа весёлая-весёлая! Аж пританцовывает. Будто только что с трахтодрома спрыгнула!
И на бедре у неё лохматая рука. Владелец лохматки – предводитель всех квазимод мира! Нет-нет трахтор и пришатнёт её за бедрышко к себе. Она в безотказной радости прильнёт. Бабай не теряется. Лизнёт её то в щёчку, то в ухабик под ушком…
Какой любвезадиристый квазимодка!
Поцелуйчики – это вам не шуточки! Поцелуй – это ответственный звонок вниз! За день не назвонился. Ну!
Меня как-то разом подсекла гордость за мой безупречный выбор. Она нравится не только мне, но и… Значит, есть у меня вкус! Однако я ни с кем не собираюсь делиться своим пускай и щербатым сокровищем, и я вызывающе вышагнул из-за столба им навстречу.
Он в прошлом военный спецок. Изобрёл туман для шпионского самолёта. Вот летит самолёт. Его не видно. Видно лишь кучку тумана. А какой бдительный будет палить по туману? Поди сообрази, что в туманчик-то завёрнут целый самолётища!
Квазимодка думает, что сейчас и он, и она в его родном тумане, и никто их не видит.
Это ему так кажется.
А я-то вижу всё!
От столба я твёрдо иду к ним на таран!
Теперь настал черёд их шока.
Моя пробляндинка, увидев меня, в панике дёрнула его волосатую лапу книзу, что-то ему сказала. Он готовно рожу тяпкой,[88] отмежёвывается от неё примерно на полметра и уже без аппетита шлёпает на таковецкой пионерской дистанции от неё в мою сторону.
Я стою, торжественно жду их подхода.
В башку лезет какая-то школьная глупь с уроков географии:
"Я бродил среди скал,
Я Европу искал…"
Моя натуралка знакомит нас.
Я подаю руку, что-то даже жму и попутно навожу справку:
– Сколько раз прочитали «Отче наш»?
– Упаси, Боже! Мы атеисты. И нам не до того было.
– Разумеется. Вы что, всех подчинённых провожаете в половине второго ночи до их супружеского катафалка?
– Не всех… Только главную… Второе лицо в фирме…
Моя раскладуня удивлённо уставилась на него. Что за трахтрибидох?
– Да! – принципиально подтверждает он. – Второе лицо в фирме! С сегодня…
– Гм! – сказал я тоже принципиально. – Вы что же, до этой поры сводили кредит с дебетом?
– Представьте… И больше – ни-ни… Главные кадры надо беречь… И я проводил… Какой криминал? Вот…
– Спасибо за доставку груза «двести». Надеюсь, в полной сохранности?
– В полнейшей!
– На первый случай попробую поверить… Но чтоб это в последний раз, – пробормотал я и, не прощаясь с ним, побрёл вверх к своему дому.
Она нагнала меня. Молчит.
Я гордо сказал:
– Я бы простил тебе всё! Только не этого юного натуралиста[89] с платформой…[90] Им же только детей за большие финажки[91] пугать! Или в темноте все Аполлоны?
– Что ты, безбашенный, несёшь? Как ты мог подумать? Чтоб я с этим?… У него жена страшней кикиморы!
– И не потому ли он метнулся в твои голубые просторы?
– Ну!… Если не верить своей жене, то как тогда и жить? Ну… Человек беспокоится… Хотел, чтоб безо всяких чепе добралась до дома. Проводил чисто по служебной необходимости…
– И лизал в щёку в метро – это тоже суровая служебная необходимость? И где паслась его татаро-монгольская волосатая кочерга?
Дома при ярком свете я увидел, что губы у неё свеже покусаны.
"Наверняка у них была любовь с эполетами![92] Неужели этот вояка-экстрасекс на пенсии станет всухомятку давиться одними губами без любви? Чего этот увядающий шустрый электровеник кинется названивать вниз без маниакальной жажды слиться, может, в последнем жестоком экстазе с моей раскладушкой?"
Сердчишко у меня опять сильно упало.
– Он или людоед? – скромно уточняю я. – Как чужое – за один приляг готов всё сразу слопать! Чего натворил этот милитарист с твоими губами? Все ж порвал! Штопать чем будешь? Цыганской иголкой со смоляной ниткой?
– Ничего он не рвал. У окна сижу весь день. Продуло. Апрель… Примитивная простуда!
– Святой простудифилис?
Я подошёл к зеркалу.
Пристально стал рассматривать свою голову.
Рогов пока вроде не видно. Ни больших, ни маленьких. И тяжести их я пока не слышу. Но какому винторогому козлу свои рога в тяжесть?
Может, развестись? Не проблема. Да сын…Что будет с сыном? Надо держать семью ради сына.
Но это вовсе не значит, что я заживу по принципу «Уж лучше вкусную пищу делить с друзьями, чем давиться дерьмом в гордом одиночестве».
Я нашёл своей новую службу. Приличная контора. Приличней заработок.
Мавр сделал доброе дело. Мавр может отдыхать.
И уехал я в санаторий.
Сосновый бор. Река.
Чего ещё желать?
Я выкупил слегка уже подгоревшую путёвку и сыну.
Раз всё делалось на бегах, не всё выплясалось ловким коленцем. Несколько дней пришлось спать на одном диване.
Но это не беда.
Главное, отдых удался.
Незаметно просвистели две сыновы недели, и жена нагрянула за нашим парнем на БМВ, боевой машине вора.
Она страшно торопилась, и я никак не мог посмотреть ей в лицо-яйцо. Как дорогой мандат, она всё прятала от меня это своё яйцо.
Наконец я всё-таки изловчился и заглянул в принадлежащее ей её яйцо. Губы у неё были искусаны.
«Неужели этот экстремист опять вышел на связь?» – с опаской подумал я.
– Тебя что, собаки рвали? Что с губами?
– Стандартная простуда! Не веришь – прими за сказку… Отстань!
– Простуда? В такую жарынь?! Тридцать же пять!
– Новость! Бывает всё!
– Но почему только с тобою?
Я внимательней посмотрел на жену и чуть не взвыл.
– Тебя что, и на новой работе грызут?
Молчит.
– Но на новой работе у тебя начальник – бабец!
Молчит.
Таня-партизанка – два.
– Откуда бээмвэшка?
– Со старой работы…
– Так бы прямо и говорила! Этот парашливый минимундус… Он что, всё никак не угомонится и по старой памяти продолжает тебя грызть?
– Никто никого не грызёт… Ну сколько можно одно и то же переливать? Прос-ту-да!
– Придумай что-нибудь новенькое! От такой простуды недалеко и до французского насморка![93] В апреле у окна сидела. Продуло! Но сейчас… Июль! Тридцать пять в тени! Сорок шесть под мышкой! Откуда выкатиться простуде?
– А ты что, не слыхал, что простудиться можно и в жару?
– Двадцать лет прожили – ни разу не простужалась! Ни в минус тридцать пять! Ни в плюс тридцать пять! А тут простуда на простуде! И простудой наглюще погоняет!
И тут подпихнул словечушко наш малолеточка сын:
– А я знаю, где нашу мамку покушали… Ой, покусали… Вчера, тридцатого июля, у дяди Миронова был деньрожка!
– Опс! Конечно, на дне рождения температурка была за сорок. Что кушали-с? Чистый самопляс,[94] северное сияние[95] или коньячелли?
– А тебе какая разница!?
– То-то я гляжу, чего это тебя не догрызли… По трезвяку до такого б не докувыркались… Зациклились на губах. Даже злые собаки до губ не опускаются и вовсе не начинают разговляться с губ. На то таскают толстый амбарчик и целых два оковалка ляжек… Да-а-а-с, склеенный кадр…[96]
Моя кадрица[97] по нежданке быстро увезла сына на мироновском шизовозе.
А я и пригорюнься.
Ну, какой тут отдых, если на твою жену накинулся проголодавшийся людоед? Слопает же всю мою паранджу вместе с волосяной сеткой для лица!
Оставалась целая неделя до конца срока моего санаторного отдыха. А плюну-ка на этот конец и дуну домой спасать остатки жены? Пока всю не слопали!
Я не находил себе места.
Я носился по лесу и рассуждал. Это что же за зверина этот енот-полоскун!? Что она в нём откопала? Чего она с этим одноклеточным сдружбанилась? Воистину, «женщина – друг человека, который не является её мужем»! Неужели она у меня из тех, про кого сказано: «Женщина непобедима в умении сдаваться». Но – кому? Наверняка на деньрожке у этого сексоболиста была в гостях одна моя мадамелла. Была на первое, на второе, на третье… На сотое!… Это он её пил, ею закусывал, её ел! Одну! И никак не облопается! Но – подавится! Обязательнушки!
Боже! Что же делать?
Пока я тут санаторничаю, она там… С эполетами… Пришпандорился этот Укроп Помидорович к ней и без конца знай окучивает её, окучивает… Ну уж!… Да я в мент прихлопну эти изнурительные сельхозработки!
У меня ещё оплаченная неделя отдыха.
Плевать на отдых!
Я еле перекрутил ночь в санатории, помахал ручкой своей оплаченной неделе и подрал на попутках из санатория.
В электричке усталость прижала меня плечом к вагонной стенке, и я задремал.
Мне приснилось, кто-то во мне осторожненьким голоском позвал Русь в моём лице к топору. Пустопорожним зовом всё это не кончилось. Я разгорелся до тех степеней, что пообещал самому себе в капусту искрошить своего голодного зложелателя-людоеда. Одним ударом поклялся рубить с плеч по две головы. И – метнул в соперника топорок. Да промазал. Стучу кадыком на всю землю:
«Не гарцуй в моих владениях! Отвали от моей авоськи! Меняй половую ориентацию! Не то пришью!»
Тут пошла вторая серия сна.
И теперь я увидел свою ненаглядку.
Сколько живём – всё наглядеться не могу.
Только… Г-господи!… Некогда свеженький мой батончик иссох в мумию, воинственно держащую, как знамя, косу в руке! Из какого музея ужасов прибежала ко мне в сон эта голая скелетина в набедренной повязке бантиком и с короной на голове? Если я вру – гляньте вправо. Неужели это моя алюрка в обозримом будущем? Да стоит ли из-за такой красотулечки разбрасываться топориками?
Я срочно проснулся и тут же окончательно отверг этот горячий топорный бред.
Дико! Неинтеллигентно!
Топор!
Как чуть что – сразу за топор!
Заруби агрессора и прыгай на дерево да кричи, как макака:
– У-у! У-у! У-у!…
Неинтеллигентно всё это!
Да как я могу его топором? Он же – один такой в Одессе![98] И он же мне почти родич. Мы ж с ним однодырочники! Не-е… Нельзятушки топором… Сдать рога в каптёрку[99] и – ша! Он же в глазах жены, этой трёпаной рогожки, уравнен со мной. Она равно верна и ему и даже потом мне! Во вторую очередь. А ему в первую. Мне всегда достаются вторые роли. Чужие объедки. Такая моя планида.
И всё равно надо решать смирно эту теорему.
Итак.
Дано: порядочная жена верна и любовнику, и мужу. Требуется доказать, что порядочный муж терпелив к любовнику жены.
Бррр!
Но надо, Федюня! Надо!
Раз порядочная женщина обратила на этого коллайдера внимание, значит, он тоже порядочный. Жена порядочная, муж порядочный, любовник порядочный. Порядочный треугольник!
Все порядочные!
А порядочные люди топорами не кидаются.
И я не буду.
Первой мне встретилась милая тёщенька.
– Ну что? – говорю. – Будем кусаться или целоваться?
В присутствии близких слёз тёщенька единогласно и без митинга высказалась за поцелуи.
На этом и закончился наш вступительный словесный переброс.
Вот золотой человек!
Вот кто истинно желает зятю долгой и счастливой жизни! Она ж превосходно знает, что зацелованный человек живёт на двенадцать лет дольше.
Мы срочно в охапочку и за крепкие поцелуйчики.
По-родственному.
Нацеловались мы со сладкой тещёнькой…
Отдохнул я чуток и говорю:
– Что же вы не следите за доченькой? Пока я прохлаждаюсь с сыном по санаториям, тут вашу любимую доченьку слопают. Откинет же ещё новенькие адидасы! Вы видели её губы?
– Ну что губы!? Что губы!? Да это ж банальная простуда!
– Я двадцать лет с нею изжил и ни разу не было в 35-градусную жару у неё простуды!
– Ну и что? Человек вон тоже жил, жил, жил – и валенки на сторону. А раньше ни разу ж не помирал!
– Как она тут развлекается? – Подумал: «Под кем?» Но вслух корректно уточнил: – И с кем? Вы знаете?
– Какие ещё развлечения? Вы что, забыли, что моя доченька замужем? Не лично ли за вами?
– Лично-то лично. Да губы кто ей так безобразно погрыз? Кого мне вызывать на дуэль?
– Вызывайте на дуэль свою больную мнительность да подозрительность. А моя доченька чиста перед вами, как стёклышко!
– А я хочу знать, кто погрыз это стёклышко и не порезался?
– Не смейте ни в чём подозревать мою дочь! Она не прости-господи какая там! Моя дочь – порядочная женщина!
– В том-то и беда, что порядочная. Во сколько наша порядочная прибывает домой?
– В семь. Как часы! Точна как швейцарские часы!
Мне не хотелось, чтоб первый же день моего приезда подмочила схлёстка с женой. Позвоню. Звонком я как бы предупрежу, чтоб она по старой памяти нечаянно не стриганула после работы в мироновские палестины. Хочешь мира – греби сразу до хаты!
Она, похоже, сильно огорчилась моему звонку.
– Ты почему недоотдыхал весь свой срок?
– Это у тебя надо спрашивать.
– За сколько лет первый раз вырвал путёвку и притерпужил раньше срока!
– Ну что теперь? Ребёнок родился. Назад не впихнёшь… Ты во сколько сегодня придёшь?
– Не знаю.
– Уходишь в незнанку? Подсказываю. Матушка говорит, что ты тут в моё отсутствие в семь засвечивалась дома.
– Ну-у!… Матушка-то точно в семь будет дома.
– А ты, светлуша?
– После работы мне надо заскочить к Миронову…
– К чему этот прыжок влево? Твоя дистанция конкретная: присутствие – дом! И ни на пальчик в сторону!
– Это ты так считаешь.
– Ты уже два месяца в новой конторе! К чему эти левые забеги до полуночи и длинней?
– Хоть я и в новой, но надо навести бухмарафет в старой. Я обещала… Он там зашивается один… Принимала у него бухгалтерию – всё тёмно, запущено. Пока всё осветишь, распутаешь…
– Кто-то запутывал долгими годами, а ты распутывай? И сколько на это тебе надо лет? Ты ж уже в другом месте работаешь!
– Или ты тормознутый? Я ж обещала чисто по-человечески! Не могу я вот так бросить… Надо довязать кой-какие хвосты… Надо погрести кой-какие пустяки.
– Пустяки спокойно оставляй Миронову, и в семь я тебя жду дома.
– Жди. Я не запрещаю. А я поеду туда.
– Родина зовёт?
– Она, родимая… Ну надо ж концы подгрести!
– Кончай с концами. Кончай этот левый сексбол. В семь жду!
– Я не возражаю.
Семь ноль-ноль.
Её нет.
Звоню в мироновскую шарашку.
Отвечает рубач.
Оказывается, на весь притонелли остались лишь трое. Этот охранник, бабальник Миронов и наша орденоноска порядочная.
Прошу позвать её.
– Генсек! – докладываю ей. – Меня потрясает ваше служебное рвение. Пахать в две смены в разных заведениях – это очень, наверно, трудно? Ну зачем вы рвётесь на безоглядный износ? Слопают же ведь!
– Но не тебя же!
– А останки хорони я? Гробчик-веночек-свечулечки заказывай, могилку рой, слёзки лей, в грудку себя колоти… Мне только это и остаётся? А кому-то только радость? К чему такое грубое разделение обязанностей? Я ни с кем и ничем не желаю делиться. Всё гребу себе. Весь банк!
– Я не возражаю. Греби. Но где-то в районе полуночи. Пожалуйста! Хоть большой ложкой!
– Мадам! Кончай меня кошмарить.
Как человек весьма воспитанный, я считаю своим высоким долгом предупредить, чтоб потом вы не говорили обо мне: ах, какой он несносный коварец! Если ровно через час вы не будете блистать своим присутствием дома, я, извините, поеду вас встречать с дружком Топориком. И уж тогда у кого-то на плечах может не досчитаться дурьей курьей сообразиловки. Товарищ местоблюститель, извини, но я предупреждаю, это не чёрный юмор. Это суровая необходимость. Время пошло!
– Не пуржи! – вяло порекомендовала она.
Я смолчал и вежливо положил трубку, разыскал в кладовке свой лёгкий баклушный топорец с кривой рукояткой и стал точить его напильником.
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
Влетела ко мне в комнату мёртволицая тёща.
– Я слышала весь ваш разговор. Что вы делаете?
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Точу топор. Пойду с ним встречать нашу многознамённую порядочную в сопровождении панка Миронова.
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Но зачем точить? Убить можно и так… обухом… И просто тупым…
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Просто тупым – грубо. И очень может быть даже больно. Я хочу облегчить этому пламенному людолюбу кончину.
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– А при чём тут он? Сучка не захочет – у кобеля не вскочит!
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Выходит, наша порядочная – порядочная сучка?
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Я этого не говорила.
Вжик-вжик. Вжик-вжик…
– Я про это и не спрашивал…
Тёща схватила телефонную трубку и позвонила нашей порядочной:
– Рысь ты непутёвая!… Разнесчастушка!… На метле дом-м-м-мой из того сада небритых ежей! Не то задам порежа!… Он наточил топор! И очень остро! И поедет, стуколка, встречать тебя!
Тёщенька, милая моя матя, сделала своё доброе дело и с чувством свято исполненного долга отбыла в обморок.
По праву любящего зятя я уложил её в пуховую постельку, подал воды, с горушкой горсть таблеток, размахнул до предельности окно и вызвал дорогой скорую.
Врач скорой и наша порядочная сексопилочка причалили вместе.
Было без пяти восемь. Вечера.
Уложилась.
После этого случая моя незабудка ни разу ни на минуту нигде не задержалась после работы.
Ровно в семь – дома!
По ней я стал сверять сигналы точного времени.
Слилось три года и – ни одной даже завалящей простудинки!
Ни летом, ни зимой.
Простуды почему-то совсем забоялись связываться с моей благородной неваляшкой.
На то она и порядочная.
2002
