Андрей Даньков
Биологическая опасность. Последний приказ
– Теперь попробуй. – скомандовал он мне.
Я взял автомат в руки и снова начал расстреливать мишени, только на этот раз я заметил, что пули стали попадать прямо в цели, без разлёта. Да и отдача словно уменьшилась, а ствол практически не уводило вверх. Как будто автомат резко стал продолжением меня.
– Отлично. – сказал Жека. – Автомат подготовили, тебя… по ходу дела готовить будем. Пистолет кстати, давай.
Я дал Жеке пистолет, и он резко расстрелял весь магазин.
– Нет, пристреливать не нужно. А вот потренироваться в скорости перезарядки на досуге я бы тебе посоветовал. Но не сегодня. Сегодня…
– Приём. Жек, слышишь меня? – раздался в наших рациях голос Коли.
– Слышим оба. – ответил я. – Что случилось?
– Снимки пришли. Сделаны час назад.
– Будем через пять минут. – сказал Жека и обратился ко мне. – Давай скорее, походу есть что-то.
Мы быстро закинули автоматы за спины и чуть ли не стремглав, понеслись в сторону самолёта.
Всего за пять минут мы добежали до трапа, где нас уже ждал Вася.
– Ребят, давайте быстрее. Там видеосвязь даже организована.
– С кем?
– С Арктикой!
Мы ещё быстрее вбежали в самолёт, где мы сразу напоролись на треногу с камерой.
– Чего тут? – спросил я.
– Тихо. Сейчас начнётся. Садитесь вон там. – шёпотом ответил нам кто-то. – Миролюбов на связи.
Мы с Жекой сели в кресла эконома, как будто собрались в кино, и через минуту на мониторе показался Миролюбов.
– Приветствую, бойцы. Не буду ходить вокруг да около, знаю про вашу авантюру, и поэтому прошу срочно поучаствовать ещё в одной. О ней я уже предупредил капитана Паслёнова, но детали сообщу только сейчас. Двадцать девятого апреля уцелевшая станция радиоперехвата получила сигнал бедствия с нашей орбитальной станции. В сообщении была информация об исчерпании запасов питания, кислорода и топлива. Через неделю, если считать от сегодняшнего дня, им не останется нечего есть, и они покинут станцию, скорее всего, уже навсегда. Ваша задача – эвакуировать парней из точки посадки.
– А куда они будут садиться? У меня всё же ограниченный запас по топливу. – спросил я и добавил. – Если лететь в Казахстан или дальше Благовещенска, то потребуется дозаправка хотя бы для возвращения в Барнаул, а МС-двадцать один по какой-то причине не оборудован системой дозаправки в воздухе. – на последней фразе позволил себе съязвить.
– Рассчётное место посадки – тридцать километров к северо-востоку от Череповца. Как я сказал, у них практически не осталось топлива, так что скорректировать орбиту для пролёта над Байконуром или Восточным, так что, единственный шанс для них – приземлиться в указанной точке. – на этих словах вместо изображения председателя ЧК появилась 3D-карта с предполагаемым местом посадки.
– Понятно. – ответил я и взялся за телефон, пытаясь проложить там прямой маршрут из Кирова в Питер.
– Что там у вас? – спросил Миролюбов
– Мозговой штурм. – лаконично ответил Жека.
– Да ладно? – удивился я. – Получается, мы отклонимся от маршрута всего на сотню километров и того меньше. Кстати, а как там полоса?
– По разведданным, единичные скопления регенератов, главное, не шумите. В городе, как нам известно, есть единичные анклавы выживших, но до них вам никогда не добраться.
– Военные есть?
– Нет. Потери личного состава сто процентов. С полицией потери девяносто восемь процентов. В основном, они же и держат анклавы. Так что, вы будете сами по себе.
– Хорошо. Нам не впервой, прорвёмся. – ответил Коля.
– Рад за вас… – Миролюбову что-то шепнули на ухо.
– Всё в порядке? – спросили мы хором.
– Да… Что вы слышали про Президента и всё остальное правительство?
– Ну… – я призадумался. – Президента и Правительство куда-то вывезли, как и Третьяковку, в новостях передавали.
– Стоп! Про Третьяковку никто не говорил. Кто сказал?
– Думаю, он уже стал регенератом. – вспомнил я того мужика на стойке информации аэропорта "Победилово". Да и просто шальная пуля могла пришить, учитывая, с какой интенсивностью разворачивались боевые действия как в городе, так и в аэропорту.
Про город ничего не могу сказать, меня успели вывезти до начала активных действий, да и если бы началось, меня заботили тогда вообще другие мысли. А вот в аэропорту, начался хаос, в пылу которого я потерял считай друга, и сам чуть не погиб. Даже хорошо, что самолёт тогда ни одна пуля не зацепила, иначе бы грохнулись где-нибудь по пути, если вообще получилось взлететь.
– Ладно, про Третьяковку знаю тоже немного, решение той ещё власти, а она, простите, тоже обратилась.
– Как? – я даже вскочил.
– Да вот так. – ответил мне Вася. – Успокойся и сядь.
– Окей.
– Короче, премьер погиб первым, в ту же ночь, охрана даже не поняла, что на них напало, смели сразу. Президента убило обломком того самолёта, многих тогда положило, хоть упал на ЦУМ. Остальное правительство успели вывезти, они же и организовали чрезвычайную комиссию, пока не придумают ничего толкового, и вызвали меня, по рекомендации. А спустя некоторое время и они склеили ласты, кто-то из охранников возомнил, что он народный освободитель и перестрелял всех к чёртовой бабушке.
– Да ну? Засланный. – воскликнул Витя таким голосом, что я решил, что мы не на совещании, а на пьянке.
– Угадал… – ФСБ проглядела, а оказалось, что он хотел привести к власти марионетку из Вашингтона, которая только и ждала приказа оттуда, чтобы встать у руля. Так что, вот такая история.
– Понятно, просветили. – ответил я. – по космонавтам – привезти людей смогу, а там они уже сами.
– Хорошо. Капитан, ваше решение?
– Приказ принят. Разрешите приступить к подготовке.
– Разрешаю. И ещё, вернитесь живыми, всё же потерять такой отряд, сами понимаете, в нынешних условиях…
– Понимаем, Иван Денисович. Постараемся выжить.
– Удачи, парни.
Связь прервалась, и мы все уселись за фотоснимки. План операции в Кирове был обдуман ещё днём, только последние штрихи оставалось внести, но это было не по моей части.
Я вернулся в кабину, где зачем-то уселся в "правую чашку", вспомнив, как начинался мой последний мирный полёт…
___________________________
[13] Пункт постоянной дислокации
[14] АКС-74У – версия автомата АК-74 со складным прикладом и укороченным стволом для солдат бронемашин и войск связи. В настоящее время применяется в полиции и инкассации.
Глава 6: Последний мирный полёт
“Дурацкие самолеты! Пошли вон из моего воздушного пространства!”
Цитата из м/с “Симпсоны”
8 апреля 2029 года. Аэропорт Шереметьево, Москва. Россия. 16:31 местного времени. Служебная парковка около терминала D. За месяц и десять дней до событий в аэропорту Барнаула.
– Ты уверен, что сдашь этот экзамен? Всё же, Оля мне страшилок понарассказывала про этого вашего Сельчука. – беспокоилась Лена про предстоящий экзамен.
– Знаю. – сказал я, заруливая на нужный ряд служебной парковки. – Уверен, всё кончится хорошо.
– Если ты уверен, то тогда и я спокойна. – как-то мягко сказала она.
– Это точно. Ничего, что я сдёрнул тебя с работы?
– Да какая работа. Он сейчас в Праге, иск по финансовому спору, работы считай почти нет. А сейчас – все сделала до обеда, и сбежала.
– А чего ты с ним не полетела?
– Пас-порт. – по слогам вдолбила мне Лена. – Загран же только завтра будет готов.
– Точно, блин. – я не смог долбануть ладонью по лбу только по той причине, что в тот момент одна моя рука включала поворотник, а вторая – держала руль, который был вывернут, чтобы машина зарулила на парковочное место.
Почему я не поехал один и не оставил машину на служебной парковке – уже не помню, а хотя нет, помню. По возвращении из Лондона у нас в штурманской должно было быть маленькое застолье по поводу становления нового капитана, ну то есть, меня. Среди приглашённых как раз были мои товарищи по Красному Куту, которые в тот момент должны были быть в Шереметьево, ну и Оля с Наташей, так как с ними мне повезло быть хорошо знакомыми, ну и в один экипаж на сегодня поставили. А так как мне предстояло в пять утра принять “сто наркомовских”, как шутят ещё со времён Великой Отечественной, то за руль мне точно нельзя садиться. Вот поэтому я и попросил Лену немного поработать личным водителем. А с застолья я бы вернулся… или на такси, или Лена забрала бы, ещё не решил тогда.
– Тебя забирать? Ну, когда ты закончишь?
– Не знаю. Закончим мы рано утром, а тебе какой смысл вскакивать в три утра? Лучше сам на такси доберусь, ну или кто-нибудь подбросит до метро, оно как раз в полшестого открывается.
– Ага, открывается, а для пьяных закрывается. Берёшь такси или я сама тебя забираю!
– Ладно, удачи пожелаешь, али как?
– Иди ты к чёрту! – заливаясь смехом, воскликнула Лена. – Заберу тебя, непутёвого.
– Хорошо, езжай по МКАДу обратно, всё равно внутри всё наглухо встало. – я включил на экране мультимедийной системы карту Москвы с пробками. Почти все транспортные артерии и хорды столицы были красными.
– Справишься?
– Справлюсь, на мотике же гоняла, а тут все четыре колеса.
– Ладно, убедила. – сказал я, выходя из машины. – СТС и страховку оставлю в бардачке. Знак сниму и с собой заберу.
Мой стаж был меньше трёх лет, и я, как честный человек, был обязан налепить на заднее стекло восклицательный знак “Начинающий водитель”. На всякий случай, когда за руль садится Лена, я его снимаю, а то вдруг что.
Я открыл пассажирскую дверь и взял с дивана свой рюкзак, где путешествует служебный планшет.
– Ну, я поскакала? – спросила Лена, вытаскивая из моих рук ключи от машины.
– Поскакала, только забыла кое о чём. – я с наглой ухмылкой подтянул Лену за талию и поцеловал её.
– Ах ты хитрец. Будь уверен, устрою тебе весёлую ночку.
Эту угрозу я помню очень хорошо. И каждую такую ночь… кхм, не будем об этом.
– Иди, давай. И я пойду. Пока.
– Пока.
Мы расстались как-то странно. Мы пошли в разные стороны, но наши руки, которые были сплетены последние секунды, долго не хотели отпускать нас, как будто мы больше не увидимся. В последний раз я видел такую сцену только в каком-то американском мультсериале, названия хоть убейте, не помню. Но точно помню, что смотрел его на всех трёх языках – немецком, английском и русском, когда этот стал углублённо учить.
Быстро пройдя в здание терминала, я пробрался, скорее даже прорвался через почти тысячную толпу пассажиров и считай чудом попал в служебный сектор терминала D.
– Что за толпа сегодня? Не мои надеюсь. – с надеждой спросил я одного из возрастных пилотов, кажется летавшего на “трёх семёрках”[15].
– Рейсы на Нью-Йорк, Шанхай и Йоханнесбург задержали. Какая-то ерунда творится, аэропорты постоянно закрывают. – ответил тот.
– Ну и на этом спасибо… А чего запретили, не сказали?
– Хрен его знает. Сказали, посадку не дадим, сложная эпидобстановка, вот и думай теперь. – пожал тот плечами.
– Подумаю.
– Ты куда кстати сегодня?
– Лондон.
– На обратке грозу жди.
Последние слова он произнёс мне в спину. Я и так уже слегка опаздывал на брифинг, так что я даже перешёл на быстрый бег и уже через пять минут стоял около кабинета медпункта.
– Заходите! – крикнула мне штатная медсестра аэропорта Галина Владимировна.
– Здравствуйте.
– Так, стандартно: принимал?
– Нет.
– Симптомы?
– Нет.
– Сядь. Давление и пульс.
Я покорно сел на кушетку и на мою руку надели тонометр, который через несколько секунд выдал результат: 118/80
– Патологически здоровый человек! – заявила она. – Свободен.
Я расписался в карте медосмотра и покинул кабинет медосмотра, направившись в зал брифинга.
Там уже было человек пятнадцать бортпроводников, и ни одного пилота.
– Всем привет. Кто на сегодня на Лондон?
– Да мы, Паш. – сказала Оля.
– Хорошо. Кого я не знаю? – я кивком поприветствовал Наташу.
– Гоша, стажёр. – представился мне молодой паренёк, который помрёт от сердечного приступа всего через несколько часов.
– Валентина Осипова.
– Никита Осипов.
– Семейные?
– Да.
– Ничего не имею против. Только… где Сельчук?
– Вышел в туалет. Скоро вернётся. – ответила Оля. – Не боишься?
– Немного. Всё же, экзаменационный рейс.
–Ну, удачи.
В этот момент в штурманскую вошёл суховатый мужчина лет пятидесяти от роду.
– Сельчук Харитон Владимирович. Капитан на рейсе двадцать четыре семнадцать. Где мой экзаменуемый?
– Это ко мне. Гоффман Павел Андреевич. Ваш салонный экипаж у меня за спиной.
– Откуда прибыл к нам, Фриц?
Меня внутри как будто скоробило, но я проглотил.
– Живу в Чертаново, сам из деревушки под Берлином. – постарался я как можно более спокойным голосом произнести. – И вообще-то, я из русских немцев, а это большая разница по сравнению с обычными немцами.
– Буду иметь в виду. Твоё дело я смотрел, но цифры – это лишь цифры. Хочу посмотреть, как ты будешь вести себя в кабине. Значится так, сегодня весь полёт до Лондона, как и все взлёты и посадки, на тебе, на мне только эшелон.
– Хорошо. – сказал я. – Пойдёмте смотреть самолёт?
– А медосмотр? – спросил меня Сельчук с тоном недовольной учительницы.
– Патологически здоровый человек.
– Ну хорошо. Идёмте к самолёту.
– Идёмте.
Мы всей толпой вышли из зала брифингов и направились к гейту, где нас дожидался абсолютно новенький МС-21-210, блестящий серебрянными бортами и синим хвостом, на котором лентой развивался российский “триколор”. Так красиво может вблизи выглядеть только только что покрашенный самолёт, или новенькая машина, на которой ты выезжаешь от дилера.
Стоило салонному экипажу заняться уборкой салона, которая, если честно, была чисто номинальной – самолёт-то новенький, и никто не мог намусорить, естественно сотрудники завода-изготовителя на Дальнем Востоке и те, кто оборудовал салон, кажется, в Оренбурге, не в счёт.
Они могли только создать условия для работы бортпроводников, но не в той мере.
– Нравится самолёт? – спросил меня Сельчук.
– Самолёт как самолёт. – пожал я плечами. – Только новый что.
– Понятно. Теперь запомни. Самолёт этот именной, как и почти все наши борта. Конкретно этот – в честь космонавта Алексея Леонова назван, и обслуживание должно быть на звёздном уровне, равно как и пилотаж.
– Спасибо, учту.
–А теперь иди проверяй самолёт.
– Понял.
Я вышел из самолёта в рукав телетрапа и через служебный выход покинул его, выйдя прямо на лётное поле.
В руках рация и фонарик и я иду осматривать тёмно-голубое "брюхо" самолёта, а затем и все остальное, что не видно обычному человеку. В отличие от нас, пилотов, ну и авиатехников. Есть конечно исключение в виде службы безопасности в Бен-Гурионе или Атароте[16], но к счастью, нашей птичке туда ходу нет – "не солидно". Так что, осмотр самолёта ограничивается десятью-пятнадцатью минутами и после этого мы начинаем запускать пассажиров, что собственно мы и сделали.
– И так, что делает капитан, когда заходят пассажиры? – спросил меня Сельчук, когда я занял место второго пилота.
– Настраивает системы самолёта вроде кондиционирования салона или программирует БК на полёт по контрольным точкам.
– ИНС применяется?
– Только как резервная на случай отказа GPS, но я не слышал, чтобы её применяли где-либо, кроме училища.
– Верно. Теперь – давайте за бортовой телефон и приветствуйте пассажиров.
– А… а не вы должны?
– Капитан сегодня вы, хоть по документом капитан я. Так что, телефон.
– Хорошо… – я снял трубку бортового телефона и нажал на кнопку интеркома. – Добрый вечер, дамы и господа. От всего экипажа мы приветствуем вас на борту самолёта МС-двадцать один-двести десять авиакомпании "Аэрофлот – российские авиалинии", следующим рейсом двадцать четыре семнадцать до Лондона. В полёте вас будет обслуживать бригада бортпроводников под началом старшего бортпроводника Неверовой Ольги. За сам полёт будут отвечать капитан воздушного судна Харитон Сельчук и второй пилот Павел Гоффман. Расчётное время в пути составит три часа сорок пять минут. Авиакомпания "Аэрофлот" и альянс "SkyTeam[17]" желают вам приятного полёта.
Повторив дежурное сообщение на английском, с которым у меня дела обстояли куда лучше, чем у Харитона Владимировича, я с чуть ли не трясущимися руками положил трубку телефона на место, а Сельчук уже смотрел на меня.
– Неплохо. Только забыл добавить, в чью честь назван самолёт, или у вас там в Люфтганзе не принято называть самолёты по именам?
– Не могу ничего знать, так как никогда там не работал.
– Понятно. Командуй пока что.
– Хорошо. Ждём, пока не набьём салон и вылетаем.
– Набьём? И сколько человек летят этим рейсом.
– По ведомости – девяносто семь человек и две тысячи сто сорок четыре килограмма багажа. Из особых – в переднем отсеке перевозят овчарку. – ровным тоном ответил я.
– Верно. А сколько на обратном рейсе будет?
– Откуда мне знать. Рейс должен состояться для начала. Да может вообще… ну вы догадываетесь.
– Догадываюсь.
– Запасной – Ливерпуль… я бы выбрал Брюссель, если честно.
Скажи пилоту или стюарду, что рейс может закончиться в другом аэропорту, и рискуешь получить по роже. Даже если ты – пилот, и речи не идёт о выборе запасного аэродрома.
– Хорошо, ждём окончания посадки и вылетаем.
Ещё несколько минут мы обсуждали погоду в полёте, пока Оля не сказала, что все пассажиры были зарегистрированы и заняли свои места. Даже багаж загружать закончили. По часам – до окончания посадки оставалось чуть более 10 минут.
– Что делаем? Взлетаем или ждём времени?
– Вы о слотах[18]? Думаю, можно немного сбросить скорость полёта, крейсерская будет восемьсот километров, но думаю, можно сбросить скорость километров на двадцать, и прибудем как раз вовремя.
– Неплохо. Что по топливу?
– Полные баки. Двадцать тонн. На полёт потребуется около десяти тонн, включая руление на земле. А учитывая, что мы будем двигаться параллельно вращению земли, то придётся накинуть ещё тонну-другую в Англии.
– Ха! Да ты готовый КВС, фриц! Всё, давай, управление справа, контроль слева.
– Хорошо.
– Шереметьево-старт. Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать. Запрашиваю руление, вылет в Хитроу.
– Шереметьево-старт. Борт два четыре один четыре, руление разрешаю. Запуск двигателей после окончания буксировки.
– Принято.
Нас ещё несколько минут помариновали, пока аэродромный тягач – крайне непропорциональное творение инженерной мысли, не вытолкнет нас туда, где можно запустить двигатели без риска для людей и самих турбин.
– Запустить двигатели. – скомандовал Сельчук.
– Запускаю двигатели. Запуск первого. – я начал выполнять стандартную процедуру
Через несколько секунд по правому борту появился гул запускаемого двигателя. Повторив ту же процедуру, появился гул и по левому борту.
– Начинаем руление. – скомандовал я.
– Шереметьево-руление. Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, запрашиваю руление на свободную полосу.
– Рулите на полосу ноль шесть центральная. Взлёт по команде. Для информации – полоса ноль шесть левая/два четыре правая недоступна для взлёта-посадки.
– Аэрофлот один четыре, прошу уточнить. – задал я вопрос.
– Борт двадцать четыре четырнадцать, сообщаю: рейс Корейских из Сеула выкатился за полосу.
– Шереметьево, спасибо за информацию.
Интересно получилось. Какой-то корейский клоун опять пообедал рисом и отрубился на самом интересном месте… Ну конечно же это неправда, просто ошибка пилотирования, что впрочем не отменяет звания “клоун” у этого пилота.
Ну и фиг с этим корейцем, мне вообще не нравится та полоса, долго катить к ней или от неё. Лучше уж заняться своим делом.
Я немного увеличил режим двигателей, и самолёт начал с небольшой скоростью двигаться в сторону полосы, указанной нам для взлёта.
Хотя этот процесс занимает минут пятнадцать, ну максимум, двадцать, нам пришлось простоять почти сорок минут в очереди, ожидая своей очереди вылететь.
– Ну спасибо, товарищи корейцы. – пробурчал я себе под нос, видя, что перед нами стоят три самолёта.
– Успокойся, Фриц. Ещё никто не умирал от того, что стоишь в очереди.
– Зато пару нервных клеток точно умрёт на следующей неделе, не сделай я сейчас объявление. – я взял трубку бортового телефона и сделал обращение. – Дамы и господа, говорит второй пилот. В связи с высокой загрузкой аэропорта мы вынуждены стоять в очереди, ожидая своего окна для вылета. Уверен, что задержка не повлияет на время нашего прибытия в Лондон. От лица экипажа приношу свои извинения за инцидент и прошу отнестись к сложившейся ситуации с пониманием. Спасибо за внимание. Ladies and Gentlemens… – я повторил то же сообщение на английском и обратился к Сельчуку. – Попрошу не называть меня “Фрицем”. Это также обидно, как если бы я назвал вас “Нигером”.
– Да ладно, не кипятись.
– И всё равно…
– Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, вылет разрешён, полоса ноль шесть центральная. – прервал нашу перепалку голос диспетчера руления. – Работайте с вылетом на один два один запятая пять семь пять.
– Принято, с вылетом на один два один запятая пять семь пять. – Сельчук перенастроил радиостанцию на частоту Шереметьево-вылет и связался с ними.
Что он там не говорил, я не особо вслушивался. По уму, так нельзя делать, пилот должен слышать всё, но порой правила начинаешь нарушать, так мне говорили в Красном Куте во время моего первого самостоятельного полёта на Цессне.
– Взлетаем. – скомандовал Сельчук. – Закрылки положение два, фары включены, все системы в норме. После взлёта – занять курс два семь пять на высоту тысячу восемьсот.
– Принято. – сказал я и перевёл двигатели во взлётный режим.
Самолёт, под завязку загруженный топливом, стал разгоняться по полосе, и уже к середине скорость стала достаточной для отрыва.
– Рубеж[19]. – скомандовал Сельчук.
Теперь только отрыв от земли, что и было осуществлено. Машина, несмотря на большой вес, с лёгкостью оторвалась от земли и устремилась ввысь, словно лишившись некоего препятствия, не дававшего вздохнуть полной грудью.
Дальше оставалось только одно – дать самолёту набрать высоту для полёта и постараться не опоздать ко времени прибытия…
И надеяться, что Сельчук не завалит меня за мою реакцию на прозвище, равно как и за вопрос диспетчеру о причине закрытия полосы. Так что, всё, что остаётся – наслаждаться полётом и надеяться на лучше… Ну и ещё купить в дьюти-фри какой-нибудь сувенир Лене.
– О чём задумался? – спросил меня Сельчук.
– О вечном, Харитон Владимирович. – отстранённо ответил я, давая понять, что не собираюсь продолжать разговор.
– Понятно.
Сельчук понял, что меня беспокоить не стоит, и отстал от меня. Сам же я принялся отслеживать положение самолёта в пространстве, совмещая это с прослушиванием радиоэфира, за который я сегодня практически не отвечал. И в равной степени не отвечал за управление самолётом, так как за пилотов теперь вечно отвечал автопилот, ну кроме взлёта-посадки или совсем уж критических случаев, а таких к счастью, очень немного.
Так что, единственное, что остаётся делать пилоту – валять дурака. Кто-то, конечно, читает что-нибудь бумажное или болтает со стюардессами. Или просто дрыхнет, если не отвечает за радиосвязь.
– Самая отмороженная категория пилотов – та, которая умудряется усыпить не только себя, но и коллегу. – будто прочитав мои мысли, ответил Сельчук.
– Это как? – удивился я. – В полёте?
– В точку.
– А как же радиообмен?
– Ночью он везде минимален, а над Северным полюсом вообще нет диспетчерских. И там вообще, можешь часа три проспать, пока тебя не запросят.
– Не знал… А вы откуда, Харитон Владимирович?
– Из Винницы я. В возрасте пятнадцати лет родители уехали в Москву, ну и я за компанию.
– Нет, не про это, где учились.
– Ставропольское высшее военное авиационное училище, выпуск две тысячи второго года.
– Честно, никогда не общался с военным лётчиком, только с гражданскими. А на чём летали?
– В училище – “Альбатрос[20]”, а вот на службе – МиГ-двадцать девять в Курске, потом Сирия. Шесть тысяч часов налёта.
– Нехило.
– Восемь лет назад меня уволили “по сокращению”, хоть и в звании полковника, получил досрочно за успешную атаку на силы под Алеппо.
– И с тех пор вы тут.
– Да, “приютил” сокурсник, в конце нулевых ушедший в гражданку, прошёл переподготовку на этот тип, а из-за военного прошлого, сразу сделали КВС. Позже – сделали инструктором и натравили на таких вот “зелёных”, как и ты.
Тогда у меня эта история не вызвала никаких ассоциаций, а вот уже на обратном пути, когда всё и началось, я вспомнил, что пыталось пробиться ко мне в голову.
– Занимательно. – сказал я. – У меня биография победнее – выпуск двадцать пятого, через полгода прошёл подготовку. А там – два с половиной года летал во вторых, полгода назад начал готовиться на КВСа. – сухо ответил я, планируя закончить этот кошмар завтра утром и больше никогда не сидеть с этим человеком в одной кабине.
– Понятно.
Самолёт довольно быстро набрал высоту, диспетчеры Москва-Круга, отвечавшего за воздушное движение практически надо всей Московской областью, закончили нас вести и передали контроль над нами во Ржев.
Только после этого можно окончательно расслабиться – когда можно перестать судорожно крутить настройки автопилота или вести самолёт в ручном режиме, что нам запрещают. Мол, так безопаснее.
– Будешь брать ужин?
– Нет. На обратном пути, скорее всего, возьму курицу. Ничего?
– Ничего, я рыбу возьму через час, так и не успел ничего кинуть в желудок. Не придётся страдать.
Пока Сельчук отвечал на запросы диспетчеров, я решил ради интереса изучить погодную сводку на всём протяжении пути, которую запросил через спутник.
Данные пришли через пять минут на планшет, вмонтированный по правую руку от меня.
И если верить этой метеосводке, то в Лондоне будет вполне себе неплохая погода. Даже на обратном пути ожидается лётная погода, разве что предполагается небольшая гроза над южной Москвой, но о ней меня уже предупредили.
Весь полёт прошёл довольно хорошо никаких турбулентностей, никаких незапланированных изменений маршрута, будто затишье перед бурей.
– Аэрофлот два четыре один четыре, Хитроу-посадка. Заходите на полосу два семь правая. Заход по ИЛС. Условия у полосы: ветер три узла, двести пятьдесят градусов, температура минус один по цельсию. – связался с нами диспетчер
– Вас понял Хитроу-посадка. Заход по ИЛС, полоса два семь правая, погодные условия получил, Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать. – сообщил я в рацию, так как Сельчук всё же решил садить самолёт самостоятельно.
– Где английский учил? – удивлённо спросил он.
– В основном в Германии. Иначе никак – там двуязычие по сути.
– А раньше было двуязычие русского и немецкого. – саркастически заметил Сельчук.
– Проходим над Вестминстером. До посадки пять минут. – заметил я, что пора не отвлекаться от посадки.
Всякий раз, когда я пролетаю над Лондоном, то вспоминаю инцидент, когда британский боинг чуть не грохнулся на пригороды из-за того, что у него забились топливопроводы.
Стоило нам пролететь над пригородом, мы получили сообщение от встревоженного диспетчера.
– Аэрофлот два четыре один четыре, уходите на второй круг! – чуть ли не прокричал диспетчер.
– Уход на второй круг! – крикнул я, опередив Сельчука почти на четверть секунды.
Что есть четверть секунды. Это дёрнуть РУДы на взлётный режим, и одновременно дёрнуть сайдстик на набор высоты. Самолёт отреагировал на действие считай что мгновенно, уйдя в резкий набор высоты.
– Аэрофлот два четыре один четыре, вызывает Хитроу-посадка. Прошу прощения за инцидент, поступил приказ с Даунинг-стрит десять освободить полосы аэропорта для государственных нужд. Всем самолётам приказано уйти в зону ожидания.
– Вас понял. Дайте полосу. – язвительно сообщил я.
– Уходите в зону ожидания, курс ноль пять ноль, Эшелон пять ноль.
– Вас понял. Ухожу в зону ожидания. – ответил я, и сказал Сельчуку. – Управление сдал.
– Управление принял. Сообщи пассажирам.
– Понял. – я взял трубку телефона и сделал объявление. – Дамы и господа, говорит второй пилот. В связи с требованием диспетчера запрещена посадка любых самолётов в аэропорту посадки. В данный момент мы ожидаем разрешения на посадку, топлива нам хватит покружить над Лондоном, даже в Москву вернуться сможем. – сказал я с усмешкой в голосе. – Опять вынужден просить у вас прощения за этот инцидент, спасибо за внимание.
Повторив сообщение на английском, я убрал трубку на базу и спросил.
– Что делать будем?
– Не знаю. По идее, мы должны стоять в Хитроу три часа и лететь обратно. Теперь придётся задержаться ещё на час.
– Если в течении часа не дадут посадки, предлагаю уходить на Ливерпуль. В Гатвике почти уверен, будет пробка.
– Поддерживаю. А вернуться в Москву?
– Сядем на одних парах. Но ведь надо же пассажиров хоть как-то успокоить.
– Вошли в зону.
– Понял.
Звонок бортового телефона озадачил меня.
– Гоффман. Слушаю.
– Паш, это Оля. У нас пассажир беспокоится, что опоздает на стыковочный рейс.
– Куда он летит?
– В Новую Зеландию. Талдычит мне стыковочные Лондон-Дарвин, Дарвин-Хобарт и Хобарт-Веллингтон. Ты в курсе, что я половины из этого списка в жизни не слышала?
– Даже не удивлён. Скажи ему, что нет повода беспокоиться – его самолёт никуда не денется.
– Попробую.
Первая проблема в целом идеального полёта. Вы в курсе, что всё так и начинается?
К счастью, проблема разрешилась всего через час, когда на очередном круге мы увидели, как с обеих полос чуть ли не в синхроне вылетают военно-транспортные самолёты Королевских ВВС, а вместе с ними и истребители. Было ощущение, что кто-то из верхов страны устроил массовую эвакуацию, словно спасается от кого-то.
– Посмотри, взлетело около десяти танкеров, в два раза больше истребителей и два десятка транспортных.
– Эвакуация? – спросил я.
– А хрен его знает. Когда сядем, сбегай в терминал и купи газеты.
– Какие?
– Какие хочешь. Взглянем на обратном пути.
– Так нам загрузят прессу для бизнес-класса.
– Всё равно купи.
– Ладно. Узнаю у стюардесс, нужно ли им куда-либо.
– На земле узнаешь.
В этот момент в наш диалог встрял диспетчер.
– Хитроу-центр сообщает всем бортам в зоне ожидания: Хитроу открыт для приёма и отправления самолётов.
– Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, запрашиваю посадку, полоса два семь правая, заход по ИЛС. – почти сразу сообщил Сельчук диспетчеру.
– Аэрофлот два четыре один четыре, посадку разрешаю, полоса два семь права по ИЛС. Погодные условия не изменились. – понурым голосом дал добро диспетчер.
– Спасибо. – Сельчук отключил рацию и сказал мне. – Спорю на что угодно, он хотел пропихнуть свой “спидбёрд”[21].
8 апреля 2029 года. Терминал 5 аэропорта Хитроу, Лондон, Великобритания. 21:40 местного времени.
Нам удалось всего за тридцать минут проделать путь от зоны ожидания до гейта A17 второго терминала, при этом, действуя настолько нагло, что стоило ожидать фоток и роликов в Инстаграме с пометкой “Наглые русские в Хитроу”… жаль, там не будет уточнения про немца-пилота.
– Дамы и господа, спасибо, что отнеслись с пониманием к возникшей ситуации, и спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию. Надеюсь, что Ваше следующее путешествие обойдётся без инцидентов. Хорошего вам вечера.
