Андрей Монастыршин
На театральных путях
Не удивительно, что мои мысли то и дело блуждали, будто в том же туманном лесу. Свет в зале был приглушен и не полностью, и не равномерно: где-то слабые пучки его выхватывали зияющие пустотами места, а где-то напротив наводили тени. Впрочем, и так бросалось в глаза, что в большом актовом зале едва ли набиралось два десятка человек (среди которых наверняка были и родственники, и знакомые артистов). И это вдобавок вместе с нами: я с другом сидел в первом ряду, а его семья – жена и две маленькие дочери – через два ряда позади. Впрочем, рядами, наверное, было неправильно называть то, как обустроили зал. Это были парты. Старые школьные парты. Конечно, с Игорем, моим школьным товарищем, это сближало еще больше. Навевало, так сказать, приятные воспоминания, но вот с характера театрального погружения отнимало еще пару баллов у и без того жалостного зрелища.
Я занимал правое место на крайней левой парте в первом ряду. Игорь был слева от меня. Естественно, что большую часть времени я опирался на локоть правой руки, склонив голову на бок, поглядывая то на сцену, то на богатую шевелюру Игоря. В наши годы сохранить такую густую растительность уже было богатством. Зрелище это занимало меня куда сильнее, чем вид спереди или справа. На сцене и то было больше людей, чем в расплывчатой дымке справа от меня. Несколько крохотных фигур в первом ряду через пару парт от меня, несколько в третьем или четвертом ряду… да и как бы все? Хотя нет, вон вдали, совсем в густых потемках, как это часто бывает, располагались компании по двое, по трое на галерке. Видно, совсем уж случайные посетители сеанса, которые, возможно, вошли в уже затемненный зал? Проходили мимо и услышали в пятничной вечерней тишине жизнь? И по странному тяготению заглянули именно сюда? Вместо того, чтобы выйти из молчаливой и уютной городской улочки и погрузиться в места, где зажигались шумные огни танцполов и стучали барные стулья? Такие же странные искатели искусства? Редкий, исчезающий вид? Которых привела смутная надежда? Но… «оставь надежду всяк сюда входящий» … театр современного искусства вряд ли пощадит их. По крайней мере, прямо здесь и сейчас. Конечно, вдруг это исключение, и у труппы есть иные постановки, не погружающие в летаргический сон без мыслей… Конечно… Да, наверное, я не прав, и все так и есть. А может, они, так же как я (если не считать приглашения друга), повелись на скромное окончание во втором отделении? Оно в афише небрежно черкнуто малыми, едва заметными буквами, в самом низу после перечисления всех актеров, задействованных в спектакле, сценаристов, костюмеров, постановщиков света. Маленькая такая приписка: «А в конце второго отделения вас ждет скрипичная фа-мажорная соната Бетховена _Весна_», за скрипкой и фортепиано – приглашенные участники». Да, так и было написано название сонаты с нижними подчеркиваниями. Точно это было не так уж и важно, что там за название. Тональность выведена дрожащей неуверенной рукой. Как непонятный диагноз, полученный от незнакомого врача. Единственное, что выделялось хорошо в этой рукописной дописке на афише – так это словосочетание «соната Бетховена». Словом, когда Игорь показал мне снимок афиши со словами «Сходим вместе на этот спектакль?», это сочетание зазвучало во мне со всей силой притяжения красоты. Конечно, я согласился без дальнейших раздумий и колебаний. И Игорь тут же умчался «взять билеты». У него выпал редкий выходной день. До вечера оставалось несколько часов. Кто же знал, что в билетах не будет недостатка?
Я давно не был в родном городе. Многое позабылось, стерлось из памяти. Да и это старенькое здание с таким домашним актовым залом… Словно отголосок былой эпохи. Наверное, это некогда была школа с большим количеством учеников, с шумными переменами, радостными лицами детей, мчащихся после занятий домой? Наверное, так и было до тех пор, пока не ввели все эти дистанционные ограничения, пока не решили, что удаленное цифровое обучение может быть эффективнее личных контактов с живым учителем, педагогом. Человеком. Пока не решили, что «эффективность» от механизма, робота нужно перенести на живую душу. Что ж. Прошло много лет. Неудивительно, что в родном городе многое поменялось до неузнаваемости. Сколько же лет меня тут не было…
Я смотрел на лицо Игоря. Его глаза лукаво и задорно улыбались. О, этот молодецкий задор мне знаком. В школьные годы он всегда предвещал неожиданные лихие забавы, мальчишеские проделки, которые придумывал он, а выполняли мы вдвоем. Мне больше нравилось просто гулять, бродить, вдыхать осенний воздух свободы после окончания уроков. Лето еще бродило по телу и протестовало против того, чтобы его заперли в строгий распорядок и смену предметов. Лето любит приволье и долгие дни. Золотистая октябрьская листва шумно разлеталась от наших ног и от наших рюкзаков, которые мы, смеясь, порой запускали, чтобы получить пару мгновений, когда можно беззаботно поддеть друг дружке ногу и повалиться в эту осеннюю кучу, собранную со всем усердием утром, пока мы сидели за партами и слушали учительницу. Тогда жизнь представлялась долгой вереницей таких же счастливых золотистых дней.
