Андрей Монастыршин
На театральных путях
Нет, ошибки быть не могло. Аромат, знакомый мне до боли. И пусть я не слышал его вблизи, одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться. С большой осторожностью взглянул я на нее. Казалось, двигалась даже не голова, а глаза, как у загнанного охотником оленя. Он понимает, что попал в ловушку и спасения нет, ничего поделать не может, и только робко смотрит, будто молит о пощаде. Она, на мое счастье, сидела вполоборота ко мне, боком. Но и этого профиля хватало, чтобы давно улегшееся незримо ожило внутри и судорожно забилось, как птица любви, загнанная в клетку неволи.
Сколько лет прошло, сколько событий и перемен. А все же, как будто никаких лет и не было. И мы расстались только вчера. Она вышла, но обещала вернуться. Она часто улетала, как поется в одной песне. И пришел день, когда забыла дорогу назад. И вот так же вновь появилась. И не было времени «до» и времени «после». И ничего не было. Только новое объятие, новая встреча, новое души и тела желание… новая тоска и новая радость, новые слезы и новый смех, разочарования и улыбки, надежды и провалы, мажор и минор. «И вот опять явилась ты» … Хотя… да и уходила ли? Кажется, я так и не отпустил тебя. И все носил образ в сердце, храня тот уголок, где твое сердце некогда билось рядом. Расстояние резко обрушилось на нас, разбросав по разные стороны замков. Еще какое-то время социальные сети держали в напряжении эту ниточку, позволяя обмениваться пульсами. С какой-то поры, потеряв надежду, я перестал заходить к тебе на страницу. Счастливая, улыбающаяся, довольная… к чему тебе мое истерзанное сердце… как удар током, был бы взгляд на тебя новую, где не было меня… как будто часть меня вдруг ожила, как в повести Гоголя, и пошла странствовать по свету. Хотя, конечно, было время, когда ты не была частью меня? Или я просто не знал об этом? Как бы там ни было, но я перестал посещать твою страницу и любоваться не моей уж красотой… ты же жила во мне; едва ли был такой день, чтобы не вспоминал о тебе, чтобы не желал… какое-то время ты еще ставила «лайки» на мои публикации … да ведь большая часть из них и была втайне посвящена тебе, что ты увидишь, что ты прочитаешь… как будто безответный монолог, последняя отдушина отверженного сердца, которое все еще болит и ищет, как сказать об этой боли… что мне могли сказать твои лайки? Хотела ль ты, чтобы и в ответ было так же? Или для чего иного, или просто так захотелось?.. Душа женщины еще большая загадка, чем душа вообще абстрактного человека… а тем более душа женщины, которую любишь… и кажется, чем больше любишь, тем больше делаешь в итоге глупостей и приносишь страданий… тебя не было… а что «лайки»… игра интернета… в действиях ты всегда была первее, и уж что хотелось, на что решалась, то и делала… смелости было не занимать на наши расхождения в жизни, на наши разные пути-дорожки, на ворох слов, что разили почище мечей… так что, могли ли что нести такие «лайки»… не знаю… вряд ли… но каждый из них, пусть зря, но питал тот уголок, что все хранил, пустуя; вносил туда лучик света, лучик той беззаботной улыбки, надежд, взаимных дополнений; пусть зря, но говорил: «смотри, еще живешь ты мной, еще ведь вздрагивает сердце, еще ведь мысль летит ко мне». Все так. И вот умчал тогда.
Умчал, чтоб ненароком вот так не пересечься. И как же надо было вот совпасть милльонам перемычек, сочетаний, мерцаний человеческих дорог, чтоб в один нечаянный приезд в родной город, в одном из затерявшихся в вечерах зале на расстоянии всего нескольких метров в плывущем театральном сумраке увидеть твой стан, твой профиль? Думал, что такое бывает только в сновидениях. Но нет же… вот твои черты, вот тот же устремленный в свое дело милый увлеченный взор, греческий нос, ниспадающие волосы поверх темно-синего платья… Нет, это не греза. А если и греза, то греза любви. Вновь живы все волнующие желания, вновь прикованы к тебе, полные смятенного восхищения, как и при первом взгляде на стан в красном платье и портрет из прошлого…
С неимоверным трудом повернул я голову к Игорю. Только два «хочу» боролись во мне: одно из них желало остаться неузнанным и скорее покинуть этот зал, другое требовало внимания и взаимности. И я не знал, которое же из них одержит верх. И, как это часто бывает, сами обстоятельства выдернули на свет божий все тайное, что доселе лежало где-то в глубинах. Что пряталось и не решилось бы показаться на свет, если бы не мощный импульс, энергия, что переводит электрон на внешнюю орбиту, подальше от уютного ядра.
– Такого скучного представления я давненько не видывал, – шептал Игорь своей жене Людмиле.
– Но ты же сам нас привел сюда…
– Может, в антракте уйдет? А то дочери совсем заснут, потом не добудишься!
И хотя их разговор шел на совсем тихих тонах, но в таком пустом зале любые звуки были слышны в тех пределах, куда могли только долететь: любой вздох, любое покашливание тут же становилось достоянием общественности. Вдобавок ко всему, словно нарочно, как раз в эти мгновения несколько страстных девиц со сцены пробегали по залу, имитируя волнение в душе одной из женских героинь. Хотя среди этих девиц оказалась и одна из основных женских персонажей, та самая, которая понуждала своего мужа быстрее собирать чемодан. Среди всеобщей кутерьмы она замерла на миг, насупилась, покраснела до кончиков алых ногтей и прикусила губу. Когда она вернулась на сцену, то постояла всего пару секунд, а потом решительно подошла к действующей паре актеров и цыкнула на них. Сцена замерла. «Девица», а скорее состоявшаяся актриса, женщина довольно миловидных, но строгих черт, резко обернулась в нашу сторону, выждала театральную паузу и высоким полувизгом высокопарно подытожила:
