Андрей Мовчан
Проклятые экономики
«Марксистско/антиамериканская» школьная история учит, что рабовладельческая империя зла так развратила себя богатством и роскошью и так жестоко эксплуатировала всё большее количество рабов, что, изнеженная и морально сгнившая, она не смогла сопротивляться свободолюбивым и прогрессивным германцам, которые, сами того не зная, несли на своих щитах здоровье социальное и политическое. Эта позиция отлично объясняет, почему нынешние империи, погрязшие в роскоши и разврате, должны рухнуть и дать дорогу «истинным ценностям» и «здоровым» обществам, которые сохраняются на периферии развитого мира.
Однако ни в «классической», ни в «марксистской» версиях нет банальной экономической правды. Римская империя не была жестокой (по меркам того времени), практически не была рабовладельческой (по сравнению с другими цивилизациями древнего мира и даже США XVIII–XIX веков), умирала она долго (почти 600 лет), и умерла от хронической болезни без помощи «орд» германцев, которые не вызвали смерть, а лишь с некоторым удивлением ее констатировали (известно, что они даже пытались поначалу чеканить римские монеты, не понимая, что Рима больше нет). Диагноз – вызванный классическим «ресурсным проклятием» патологический торговый дисбаланс с присоединившимся избыточным регулированием, налогообложением (повлекшим вымывание среднего класса) и инфляцией на фоне внутреннего падения производства. Мелкие на первый взгляд, тактически выгодные, но стратегически провальные ходы, делавшиеся великими политиками республики, а потом – империи (братьями Гракхами, Марием, Августом, Тиберием, Нероном, Диоклетианом, Константином), построили ресурсозависимое общество с дистрибутивной экономикой – великое, но обреченное на саморазрушение государство, гибель которого, конечно, была трагическим событием в глазах историков, но, очевидно, облегчением для его граждан.
«Гуманное рабство»
Рабы, как уже сказано, не были значительным ресурсом в римской экономике, пока оставались рабами. Рабство в Риме кардинально отличалось от греческого и еще разительнее – от американского: оно считалось формой юридического, а не социального состояния человека; соответственно, рабы не формировали особую категорию граждан (низшую касту). Обучение рабов грамоте, ремеслу и бизнесу было тотальным явлением (в США обучение рабов грамоте еще в XIX веке каралось как преступление). Рабство носило открытый характер: рабы массово получали свободу в рамках официальных процедур типа «манумиссии»; по разным исследованиям шансы раба получить свободу до 30 лет составляли от 8 до 50 %, после 30 лет – от 50 до 89 % (цифры зависят от того, исследовался город или сельская местность, а также от видов работ). В США получали свободу лишь 0,04 % рабов в год (шанс на освобождение около 1 %, и это с учетом массовых освобождений некоторыми рабовладельцами)[21][22][23]; соглашение между рабом и хозяином об условиях освобождения (как правило, речь шла о качестве работы и сроках или о цене выкупа, которую раб имел право заработать), как и личное имущество и сбережения раба, были в порядке вещей и защищались законодательно. Вольноотпущенники были полноценными гражданами Рима, брак вольноотпущенника и свободного изначально римлянина был частым явлением.
В некотором – извращенном для нас, но, как свидетельствуют отдельные источники, понятном для современников – смысле рабство было для неграждан путем к получению римского гражданства (не менее ценного, чем сегодня – американское), а для граждан – способом вырваться из нищеты, получить образование и начальный капитал. Продажи себя в рабство как негражданами, так и гражданами Рима, происходили постоянно и носили массовый характер. Подобные «схемы», равно как и резкий рост стоимости рабов в периоды без масштабных завоеваний, не раз приводили к законодательным инициативам, направленным на ограничение возможности их освобождения; самыми яркими примерами были законы 2 года до нашей эры и 4 года нашей эры. Однако против экономики пойти сложно – объемы отпуска на волю не уменьшались, а количество рабов сокращалось. В итоге именно вольноотпущенники и их дети были экономически значимой социальной стратой, но не рабы. Интересно, что даже самый известный литературный герой, «живший» в I веке нашей эры (Тримальхион из «Сатирикона»), был вольноотпущенником.
Наемный труд, напротив, был широко распространен в Риме как минимум со времен поздней республики. Рабы никогда не составляли более 20 % населения Римской империи (при этом в самом городе Риме их было до 40 % – это дает представление о том, сколько рабов реально занималось производством, в том числе сельскохозяйственным, и сколько – сферой услуг)[24]. Во времена ранней республики их было еще значительно меньше; в середине I века до нашей эры их стало опять в разы меньше – после утверждения бесплатных раздач зерна множество рабов было формально отпущено на свободу, чтобы они могли «квалифицироваться» для получения «анноны»; их стало еще существенно меньше во времена поздней империи (не позднее чем во времена Клавдия и Домициана), когда себестоимость раба бесповоротно стала выше, чем наемного работника. Причиной этого было окончание периода завоеваний и, соответственно, отсутствие поставок новых рабов наряду с, как сказано выше, «временностью» рабства и редким рождением в неволе.
Как это ни странно звучит, Рим был менее рабовладельческим государством, чем Оттоманская империя, Европа, Русь X–XII веков и даже США до Гражданской войны. Рим (в отличие от Египта Птолемеев) также был совсем не социалистическим государством – с частной собственностью на землю, низким уровнем регулирования экономики и развитым финансовым сектором. Точнее всего было бы (со всеми соответствующими оговорками) назвать Рим «пострабовладельческим» обществом со всеми элементами первобытного капитализма, кроме, возможно, системы технологического разделения труда в промышленности. Преобразование Рима в финансовый и торговый центр мира, ставшее причиной его гибели, должно послужить уроком всем, кто думает, что инновации и технологии как-то отличаются от нефти в части экономической эффективности: дисбаланс никогда не кончается хорошо, на чем бы он ни был основан.
Глава 5. Конец рынка
О том, что случается со страной, успешно производящей на экспорт огромный объем товара с низкой добавленной стоимостью, но не задумывающейся о диверсификации
В XIV–XIII веках до нашей эры Египет превратил периодически повторяющуюся многолетнюю засуху в ресурс и источник своего господства в регионе – и на несколько сотен лет превратился в центр мирового рабовладения. Спустя 1000 лет Древний Рим превращает в ресурс свои технологии управления регионом и переживает все этапы «ресурсного проклятия». А еще через тысячелетие на месте, которое Геродот в свое время отводил диким кочевым племенам скифов и сарматов, вырастает новое государство. Оно станет главным поставщиком рабов и за триста лет пройдет классический ресурсный цикл – от взлета до гибели.
Живой биржевой товар
Россия как будто силами провидения обречена демонстрировать миру последствия «ресурсных благословений и проклятий» – будь то конец XI, XIX или XX века, зерно, нефть или что-то другое. Но всё же первое столкновение с «ресурсным проклятием» на территории, много позже ставшей Россией, произошло в IX веке нашей эры.
К VIII веку племена славян, проживавшие на территории, унаследованной от антов и скифов, были классическими земледельцами с натуральным хозяйством – как и большинство народностей Европы. Но в VIII–X веках в жизни предков современных русских происходит драматический экономический переворот. На четыре века появляется государство, напоминающее своей экономической моделью современную Россию. Жизненный цикл его заканчивается трагедией – северная часть теряет самостоятельность, южная – перестает существовать.
«Проклятие», сперва возвысившее, а затем убившее новое государство, оказалось плодом географического положения. Чуди, вятичам, кривичам и их соседям «повезло» поселиться вокруг оживленного торгового пути, протекающего (в буквальном смысле) от Балтийского моря до Каспийского – на восток и Черного – на юг. Если верить летописям, в IX веке междоусобицы и стремление мелких племен получить больший контроль над торговым путем приводят к приглашению «вежливых вооруженных людей» с Балтии – для восстановления мира и порядка. «Вооруженные люди», звавшиеся «Русь», устанавливают порядок на севере территории и переходят к вертикальной интеграции торговли вдоль этого пути, то есть к захвату и подчинению племен, живущих в окрестностях.
Полулегендарный Рюрик утверждает свою единоличную власть в Новгороде в 863 году. К 882 году сплоченная группа варягов из северной столицы получает уже полный контроль над торговым потоком в результате захвата Киева. Главной целью теперь становится контроль над местным производством. В те времена славяне Приднепровья торговали в основном мехами и понемногу продуктами питания и земледелия, типа пеньки. Забегая вперед, после XIII века меха опять станут на некоторое время основным предметом внешней торговли на Руси. Захватчики не могут принести с собой ни новых технологий, ни предпринимательских правил – у них самих традиции грабителей и стихийных торговцев. Единственный их вклад в «бизнес» – это драккар – прототип мирной русской ладьи, но тогда – боевой корабль, ставший торговым (такая «конверсия вооружений»).
«Естественные ограничения пропускной способности» торгового пути (сезон навигации) и высокая себестоимость транзита (возят товар на ладьях, они требуют парусов, обслуживания, ремонта, леса на постройку, против течения их гнать вообще невозможно), в сочетании с примитивным и низкомаржинальным (если не считать торговли мехом) собственным производством, заставляют искать новые возможности. Приход варягов и появление сильной «вертикали власти», с центрами, которые получили возможность силой воздействовать «на регионы» – периферийные славянские племена, – создает возможность для экспорта нового товара – рабов. Легко воспроизводимый в то время ресурс, добываемый на бескрайних просторах Руси, был в огромном дефиците на южных рынках – Прикаспии и в Византии. Рабов можно добывать в набегах, что «варяги» делали всё время, можно забирать, присоединяя новые общины, что тоже делали всё время, можно брать в виде дани со своих же граждан «неваряжского» происхождения, наконец, можно перекупать у викингов, жителей Карпат и других государств, у которых нет таких удобных путей доставки.
Рабы – уникальный товар двойного назначения. Русь является активным транзитным центром: с севера идут меха, шкуры, пенька, полотно. Киев добавляет к товарам зерно. По Днепру приходит лес, сплавом или уже переработанный… в ладьи – славянские племена строят много кораблей, больше, чем нужно для торговли. Купцы повезут на них товар в Византию, в Колхиду. Кораблям нужны гребцы и грузчики – очень много гребцов и грузчиков. На время рабы, предназначенные на продажу, становятся ими. Корабли уходят в Черное море, доходят до Византии. Товары продадут, но корабли обратно не пойдут – против течения по Днепру плыть неудобно, да и греки корабли скупают «на доску» по цене, во много раз превышающей стоимость кораблей в Киеве. Купцы «с импортом» вернутся по суше, а рабов продадут на месте. В следующий сезон нужно будет не меньше новых рабов посадить на новые корабли, чтобы доставить товар.
Горизонт экономического мышления у продавцов короток, они не склонны возиться с рабами и поставляют «сырье»: кроме молодых мужчин – гребцов, продаются в основном подростки и девушки. В Средней Азии и Византии детей-рабов учат и продают по ценам, не сопоставимым с «закупочными» – как воинов-наемников, мастеров, в гаремы. Самый быстрый «процесс переработки» – производство евнухов. Этим занимаются даже в Крыму и на Балканах, цена при этом повышается в четыре раза. Киевская Русь в то же время закупает рабов-специалистов, даже евнухов сама не производит.
Сложно переоценить значение нового рынка для Европы, Византии и Персии. Словарь рабовладельческого мира становится «славянским». С тех времен, с X века, одновременно с походами Оттона, пошли английский slave и немецкий sklaven – от общего названия племен «славяне». Какие рабы в основном поставлялись на рынок, косвенно говорит тот факт, что слова child, чадо и челядь (в Киевской Руси – рабы, а также налог, взимаемый «живым товаром») – однокоренные (скорее всего, child происходит от готтского kiltham, общего арийского корня kil для слова «ребенок»; соответственно, «чадо» происходит от него же, а «челядь» – производное). Раб и ребенок – слова родственные. «Отрок» («от рокъ», от ректи (говорить), не имеющий голоса) – это тот же «ятрак», раб-воин, воспитанный в войске с детства (отрок, проданный в рабство).
В IX–X веках Киевская Русь расцветает. Сохранились источники, описывающие масштабы экспорта: в Киеве девушка-рабыня стоит пять гривен-кун; в Константинополе – 300 гривен-кун; в Багдаде – 750 (в пересчете с дирхемов)[25], [26]. Подтвержден вывоз как минимум десятков тысяч рабов в год, а возможно, цифры были и больше[27]. Хотя торговля мехами еще имеет большое значение, в тех ценах «рынок рабов» – это эквивалент продаж многих миллионов шкурок куницы. Для сравнения – в СССР в конце XX века в год добывалось и производилось всего около 90 тыс. шкурок куницы, а объем всех поставок по Волго-Днепровскому пути в X веке оценивается некоторыми историками максимум в 500 000 шкурок в год [28],[29],[30]. Соответственно, большая часть потребляемых Русью товаров – импорт. В раскопках того времени можно найти товары иностранного производства практически всех типов. Образуется «избыточная ликвидность». В IX веке появляется «потребительское кредитование» – ростовщики начинают ссужать деньги уже не только боярам и купцам (те, в связи с эффективностью экспорта, в деньгах нуждаются всё меньше), но и смердам. Потребкредиты активно рекламируются, а между тем за просрочку должник нередко попадает в рабство. Процентные ставки растут, князья периодически вынуждены их ограничивать, летописи неоднократно упоминают о проблемах рынка, а производство падает – есть отрывочные сведения о том, что к концу X века Киевская Русь ввозит некоторые продукты питания.
Вдоль всего Днепра стоят деревни, в которых «смерды» заняты обеспечением торговли – рубят лес, строят корабли, шьют паруса, пакуют провиант. Десятки тысяч земледельцев в период пашни становятся матросами – надо поставлять товар и корабли вниз по Днепру (и Волге) – до точек, где их места займут рабы. Захват рабов требует военных операций, и множество земледельцев пополняет боевые отряды. Аграрный бизнес и развитие ремесел, соответственно, тормозятся – слишком многие заняты торговлей, да и кто станет вкладывать в сельское хозяйство, металлообработку или «товары народного потребления», когда можно вложить в экспорт. К тому же от вывоза рабов коренное население сокращается. Святослав не идет на половцев, не собрав и 8 тысяч войска, «бо обезлюдело». Обезлюдело не только в силу «челядного налога» и бесконечных походов. Коренное население перебирается на северо-восток – на Оку и Волгу. Там, конечно, не черноземная зона, зато подальше от перспективы стать рабом самому или потерять детей. В X–XI веках князья даже вводят специальный налог/сбор – на выкуп взятых в рабство. Некоторые историки считают, что он использовался для выкупа пленных у кочевников. Другие – что это был выкуп за членов своей семьи, чтобы их не могли забрать в рабство и продать.
Князья борются за перекрытие других путей поставки рабов (и других товаров) из Северной Европы в Византию – как сегодня идет борьба за маршруты газопроводов. Князь Святослав в 968 году, воспользовавшись смутой у братского болгарского народа (говорят, еще и получив за это оплату от Византии), занимает почти без сопротивления кусок болгарской территории вдоль Дуная (ничего не напоминает?) и рассуждает о переезде в город Переславец на Дунае, где удобнее контролировать «рабы, приходящие от Русь». Операция длится три года и заканчивается в соответствии с византийскими планами – Русь отступает, Болгария присоединяется к Византии, дунайский коридор для провоза товаров – под контролем Константинополя. В том числе рабов «из Венеды» можно вести в обход Руси. Это самое начало заката работорговли и самой Киевской Руси.
XI век приносит изменения в мировые рынки. В середине X века отношения между Хазарским Каганатом и Русью накаляются до того, что торговый путь через Волгу и в Персию для Руси закрывается. В течение 50 лет на этой территории будет идти сплошная война, крупнейшие города, служившие базами для торговли, превратятся в развалины. Половцы займут освободившиеся территории, но торговать они будут только теми рабами, которых захватили сами. Борьба с конкурентом становится главным делом князей. В основе патриотической риторики лежит экономический интерес – кто доминирует на рынке торговли с Персией. Половцы медленно выигрывают: у половцев преимущество в оружии, Русь продолжает воевать оружием викингов моделей VIII века; у половцев преимущество в живой силе; у половцев преимущество в «боевом духе» – для них война это часть жизни, а противостоит им получающая несоразмерные жалования дружина, активно занятая торговлей. Русь теряет восточный торговый путь навсегда. Уже это больно бьет по экономике Руси. Князья пытаются ввести сбор дани не рабами и товарами, а серебром (пусть народ сам выкручивается). Несмотря на сохраняющийся западный путь, торговые центры испытывают кризис – в Киеве в 1092 году наступает голод. Нехватка населения особенно остра в свете защиты границ: тюрки имеют преимущество в «живой силе» и прорываются к Днепру, мешая торговле.
На рубеже X и XI веков происходит событие, сильнейшим образом ударившее по торговле рабами через Византию. Начинается крещение Руси. Постепенно, условно к концу XI века большая часть населения Руси и близлежащих вассальных территорий была крещена. Но «стремление в Европу» оказалось накладным: византийцы стали «официально» отказываться покупать рабов-христиан! Дело, конечно, не в высоких моральных принципах. В 1096 году начинается Первый крестовый поход. «Принуждение к миру» мусульман в Палестине наносит существенный удар по экономике региона и по Византии как центру торговли. Спрос на рабов, и вообще на товары из Руси, падает, тем более что Крестовые походы временно принесут на этот рынок живой товар с юга. Этот «тренд» больше не развернется: через 108 лет Византия будет разграблена крестоносцами, «рынок» закроется и закончится история торгового пути через Русь.
В 1113 году в Киеве наступает кризис – лопается пузырь потребительского кредитования. Владимир Мономах приходит к власти и вводит государственное регулирование процента, но спасти экономику это не может. В этот момент, по данным восточных историков, суммарный объем налогов, собираемых на Руси, примерно в 100 раз ниже, чем в Ираке, при одинаковом населении и схожем уровне цен [31],[32]. Это не «режим льготного налогообложения», просто производительность труда намного ниже. Об этом говорит и документированное в летописях падение в несколько раз за XI век «средней заработной платы» на Руси – из чего платить, если экспорт упал, а производительность труда низка?
В первой половине XII века экспорт «природного ресурса», в том числе рабов, перестал связывать территории Руси в единое целое. В 1132 году, со смертью Мстислава Великого, Русь центральную власть теряет – регионы «проявляют невиданное стремление к суверенитету». Князья даже ограничивают миграцию населения. Обращение в рабство и захваты рабов продолжаются, но в рамках «перепроизводства» их пытаются применять на внутреннем рынке – создают рабочие и земледельческие поселки из рабов. Производительность труда таких рабов крайне низка, а учить и растить невольников в голову не приходит: русские князья даже рабов-воинов себе в дружины покупают у половцев.
Еще сто лет «регионы» проживут в нищете и междоусобицах. На юго-востоке разовьется новая сила – быстро растущая нация, объединенная железными законами и стратегическим планом мирового господства. Невысокие узкоглазые люди будут лучше вооружены, организованы, их кочевая экономика будет более эффективна, чем «экспортная» экономика местных жителей. Они захватят, но главное – заселят большую часть Руси, принесут свои порядки, свой тип торговли, свой фенотип, свою налоговую систему. В русском языке – языке новой, великой страны – от них останется несравнимо больше слов, чем от «варягов», создавших бесславно почившее государство, основанное на «экспорте природного ресурса». И хотя в странах Средней Азии их приход означал разорение и упадок, Русь после нашествия монголо-татар начнет экономически развиваться – это ли не показатель уровня, на котором она находилась к моменту захвата? В итоге монголо-татары сгинут, а новая страна на месте Руси останется и будет расти и крепнуть. Хотя работорговля и в XIV, и в XV веках еще будет существовать, она уже никогда не будет играть в России экономической роли.
Маленькое послесловие
Мало что вызывает в России такие острые чувства, как попытка здраво и объективно описывать ее историю (в сущности, даже если описывается и не ЕЕ история, а история древнего варяжского государства на финно-угорских и славянских землях, это вызывает жаркие баталии). Впервые материал этой главы был опубликован в «Снобе» много лет назад. Статья, рассказывающая, в общем, простую историю о том, как временный экономический ресурс сперва развращает, а потом губит государство, вызвала множество вопросов и сомнений.
Среди общих и важных комментариев наиболее часто звучала просьба дать источники. В основу статьи легли не законспирированные изыскания и не западные инсинуации. О Киевской Руси и социально-экономических условиях того времени написаны тысячи статей и сотни книг, большинство – российскими авторами. Как это ни странно, подавляющее большинство серьезных работ либо прямо подтверждает, либо косвенно упоминает два факта: (1) Киевская Русь жила торговлей, собственное производство было недостаточно ни для внутреннего потребления, ни для экспорта; (2) при наличии достаточно большого ассортимента товаров именно рабы были «товаром номер один» по обороту и стратегической важности. Чтобы в этом убедиться, достаточно следующих работ, приведенных в списке литературы [33].
Очень много вопросов по поводу соотношения рынков рабов и рынка пушнины. В традиции «придворной» российской истории принято считать, что Киевская Русь в основном торговала мехами – видимо, когда-то кто-то решил, что это «благородный товар», приличествующий прародине нынешней великой России, в отличие от рабов. Тем не менее достаточно легко оценить соотношение этих рынков, исходя из доступных нам цифр. А. Мец, в том числе в книге «Мусульманский ренессанс», Й. Херрман достаточно подробно оценивают стоимость рабов в те времена на рынках: на рынке Средней Европы цена молодой рабыни составляла 250–300 гривен кун (в пересчете), в Византии – 300–350, в Багдаде – до 750 гривен кун. По свидетельствам ряда авторов, в частности И. М. Кулишера, в истории русского народного хозяйства экспорт рабов в X веке составлял десятки тысяч человек в год (возможно, сотни тысяч) – по ценам на рынках сбыта это эквивалент нескольким миллионам шкурок куницы, экологически невозможная величина даже по порядку: во всей России сегодня заготавливается только 90 тыс. шкурок куницы в год [34]; если бы в X веке шкурок заготавливалось столько же, это был в ценах сбыта эквивалент всего лишь 300 женщин-рабынь. Около 1600 года, в начальный период освоения, Сибирь давала до 200 тыс. собольих шкурок в год (это целая Сибирь, это на 700 лет позже, когда население было на порядок больше, это в период начального разграбления – в 1630–1640 годах уже 130 тыс. шкурок, то есть поголовье быстро пошло на убыль и добыча резко упала). Чтобы совсем быть точными – в СССР времен чудовищного разбазаривания природных богатств добывалось всего 200 тыс. шкурок соболя в год (популяция которого на Европейской части России была несравнимо беднее, чем в Сибири сейчас). Правда, по данным тех же авторов, на Волжском пути сбывалось до 500 000 шкурок различных пушных зверей в год. Это невероятно много, но и это эквивалент 1600–2500 рабынь в зависимости от конечной точки сбыта (то есть порядка 3–4 % объема работорговли). У Киевской Руси с в 50 раз меньшей территорией и в 40 раз меньшим населением, чем у СССР, с отсутствием технологий добычи и заготовки и, главное, отсутствием множества типов пушного зверя – в частности песца и ондатры, – чтобы как-то сравниваться с оборотом от работорговли, добыча пушнины должна была быть хотя бы на уровне 15–20 млн шкурок (в 30 раз больше самых оптимистических оценок). Даже если бы кто-то смог наладить такой промысел, зверя не осталось бы в помине в течение 30–50 лет (вспомним резкое падение добычи соболя в XVII веке), три века (да еще при постоянном расширении земледелия) торговля мехами не продержалась бы. И через 300 лет не восстановилась бы в еще большем объеме – не из чего было бы. Торговля мехами была, конечно, важной частью экономики, составляла она, похоже, 3–4 % ВВП, и пришла в относительный упадок (но совсем не закончилась) просто потому, что внешняя торговля, державшаяся на работорговле, вся пришла в упадок – логистика разрушилась [35].
Удивляет читателей соотношение налоговых сборов. Впрочем, удивляет оно и тех авторов, которые о нем пишут. Но соотношение цен легко устанавливается на основании данных «Русской Правды» (см. Карамзина, он подробно описывает цены на основные товары в конце XII века и, например, списки новгородского текста «Русской Правды», отнесенной к началу XI века, – кстати, можно проследить инфляцию) и данных историков о экономике Халифата (например Большаков О. Г. История халифата, М., 1993). О местных ценах и уровнях налогов писали многие арабские историки Средневековья, в частности, ат-Табари (К. Л. Егоров в своей «Киевской Руси» приводит десятки ссылок на такие первоисточники). Большое количество ссылок приводится в работах Б. Н. Заходера. Конечно, можно обратиться и к современности: объем бюджетных доходов в России сегодня – примерно 300 млрд долларов в год, или чуть более 2000 долларов на человека. Объем бюджетных доходов в Израиле – примерно 70 млрд долларов, или около 10 000 долларов на человека. Расхождение в 5 раз, при том что в России есть нефть и газ, а Израиль еще пока не начал масштабную добычу своего газа. Так что разница в 10 раз между бюджетом страны с эффективной экономикой и страны с ресурсной экономикой в стадии упадка не является удивительной.
