Андрей Мовчан
Проклятые экономики
Глава 6. Как Европа чуть не стала китайской колонией
О том, к чему приводит защита собственного рынка, антиглобализм, полное импортозамещение и отсутствие международной конкуренции
«Ресурсом» мы называем любое преимущество, благодаря которому экономика может получать доход, не пропорциональный вложениям и усилиям. Такой ресурс обычно создает дисбалансы, делающие экономику неспособной пережить сокращение или потерю источника ресурса. Однако бывают случаи, когда ресурс не вызывает дисбаланса, но страна всё равно движется к пропасти.
К середине X века Китай был разделен по меньшей мере на десять королевств, власть императоров над которыми была номинальной. Конфликты и торговая конкуренция между центральной властью и королевствами способствовали развитию экономики и технологии. К XI веку династия Сонг номинально консолидировала большую часть Китая, но централизации не произошло. Доля частного бизнеса быстро росла (состоялась даже массированная приватизация государственных производств), налоги были умеренными. Быстро развивалась торговля. Если период десяти королевств был временем активной инновации, то эра династии Сун была периодом развития инфраструктуры рынка. Даже столетняя война с монголами и переход к ним власти в конце XIII века не смогли ухудшить экономическое положение Китая.
В 1368 году китайцы свергли монгольское правление, и крестьянин Чжу Юаньчжан положил начало династии Мин. Первые императоры Мин наконец-то централизовали власть на всей ранее лишь условно подконтрольной территории и добавили к ней захваченные соседние страны. К XV веку Китай контролировал пространство от Северо-Восточной Африки до Явы. В Индокитае только Даль Вьет (нынешний Вьетнам) оставался независимым. Параллельно с правительственной инфраструктурой Мин создали иерархию евнухов, восходящую к совету при Императоре. Евнухи были надежным «балансом» для правительства и поначалу пользовались особым доверием. Чтобы повысить управляемость, была проведена широкая национализация, и государство получило монополии на целый ряд отраслей, включая внешнюю торговлю. Во всей империи установились мир и стабильность.
В это же время Великий шелковый путь, который связывал Китай с Европой через посредников – арабов, а потом монголов, перестал функционировать: сперва распад монгольской империи, а затем и поход Тимура просто уничтожили его инфраструктуру. Европейцы и китайцы одновременно нуждались в очном торговом контакте по морю: путь по морю теперь был более безопасным и быстрым (150 дней против 300), да и корабли могли везти существенно больше груза на одного сопровождающего, чем верблюды. Встал вопрос, кто будет контролировать морскую торговлю. Более того, уже тогда возник еще более важный вопрос – кто будет метрополией, а кто – колонией.
Ответ казался очевидным: Китай к XV веку обогнал Европу в развитии минимум на 200–300 лет.
Объем китайского производства железа уже в XI веке перешагивает за 100 000 тонн в год (и это только данные по обложенному налогом производству) – много больше Европы [36]. Китайцы использовали каменный уголь для выплавки металла, с VII века внедрили передельный процесс (через чугун). Европейцы перейдут с древесного угля на каменный и на передельный процесс только в XVI веке. Китайские воины в XIV веке вооружены в основном или дамасской, или (меньше) булатной сталью. Европейцы получат аналоги только к XVIII веку, а до того китайский меч будет перерубать европейский с одного удара.
Китай является родиной пороха. В Китае с XII века используются пушки, а с XIII века – пушки с разрывными снарядами. В Европе конкурентоспособные пушки появятся только в XV веке, будут они в основном осадными, то есть пригодными для нападения, а не для защиты.
Уже в XIII–XIV веках в китайской текстильной промышленности используются станки, работающие от водяного колеса. Они похожи на станки, разработанные Харгривом и Эркрайтом в Англии… в XVIII веке! Китай одевал своих подданных в разы лучше и дешевле, чем Европа. В случае «встречи» китайская добротно одетая армия, защищенная от холода и имеющая возможность замены одежды, имела бы дело с европейскими солдатами, одетыми в единственную грубую рубашку и в лучшем случае кожаные штаны. Китайские офицеры были одеты в шелк – материал, массово производившийся в Китае и бывший редкостью в Европе. Шелк отпугивает вшей – главных переносчиков тифа, окопной лихорадки и целого ряда других болезней. Европейская армия в те времена сильно страдала от подобных инфекций.
Китай с III века нашей эры использует бумагу. В Европе бумага появляется только в XI–II веках, но до конца XIV века в Европе будет только одна фабрика по ее производству, в Италии. Между тем бумага – это стратегическое преимущество в войне: это наличие карт, это легкость написания приказов и возможность рассылки множества копий, это, наконец, возможность завернуть, прикрыть, сделать легкую перегородку. Ни папирус, ни пергамент не могут производиться в таких количествах. Да и зачем? В Европе в XVII веке (и вплоть до середины XIX века) от силы 35 % населения (а по некоторым оценкам не более 10 %) могут написать свое имя [37], [38]. В Китае к XIV веку грамотны не только средний и высшие классы, но и существенное количество выходцев из низших классов. В случае вторжения Китая в Европу в XIV–XV веках, китайская армия была бы не в пример более координирована, чем европейская (даже если бы удалось создать единую европейскую армию).
Китай к XV веку стабильно производит больше продовольствия, чем может потребить. Мелиорация, развитое разделение труда, мультикультурное земледелие, два урожая в год позволяют выращивать устойчивый объем для продажи. В ежедневном потреблении китайских крестьян присутствует уголь, масло, вино, чай, у них есть время на занятие прикладным искусством, которое имеет широкий спрос. Городское население Китая сытно кормится за счет покупаемых продуктов и производит существенно больше ремесленных изделий, чем европейское[39]. Китайцы умеют дезинфицировать и консервировать продукты (чему очень помогают пряности), а основной продукт – рис – в консервации не нуждается. Китайская армия даже в Европе могла бы быть хорошо обеспечена пропитанием и защищена от желудочно-кишечных инфекций, чего не скажешь о европейской армии. Европа перешла к мультикультурному земледелию и даже заимствовала у китайцев существенно более эффективный «плавающий» плуг, но – в XVIII веке. А в XIV веке в Британии был Великий Голод (именно с большой буквы), во время которого крестьяне ели собак, кошек и, как утверждают некоторые источники, даже детей.
Китайцы имели явное преимущество в живой силе. В 1400 году только в Центральном Китае (без подконтрольного Индокитая) проживало около 85 млн человек, в то время как во всей Европе – около 60 млн [40]. (К 1600 году в Китае было более 180 млн человек, в Европе – 85–90 млн. В 1800 году – в Европе 120 млн, в Китае уже 300 млн.)[41]
Наконец, китайцы легко могли доставить свои войска в Европу. Только в период 1403–1419 годов и только по императорским заказам было произведено более 2868 боевых кораблей и кораблей сопровождения [42]. Длина корабля – от 50 до 150 метров (крупнейшие европейские корабли XVIII века были в длину чуть более 50 метров)[43]. В начале XV века китайский флот совершает успешные морские атаки на Борнео, Яву, Суматру, Шри-Ланку, Бирму. В 1431 году совершен успешный поход вдоль берегов Восточной Африки. Для сравнения, в Непобедимой Армаде у испанцев в конце XVI века было 130 кораблей максимальной длины 40 метров [44]. Самый большой известный флот в истории Испании насчитывал менее 250 кораблей [45].
По всем параметрам Китай должен был стать мировым гегемоном, в течение одного-двух веков добившись положения еще более прочного, чем США в современном мире. Европу ждала в лучшем случае роль зависимой лояльной колонии, в худшем – та же участь, что постигла цивилизации американских индейцев – инков и ацтеков.
Тем не менее пройдет совсем немного времени, и Португалия, а не Китай будет контролировать морской путь и даже выдавит китайцев из Африки и Индии. Через 100 лет европейцы будут господствовать во всех океанах, через 200 – превзойдут Китай в области технологий, а через 300 лет в Европе в разгаре будет то, что потом назовут Great Divergence (Великое расхождение). Китай же будет нищей провинцией, в которой две трети финансового оборота будет приходиться на торговлю опиумом.
Конкуренция как фактор развития
Чтобы понять, почему Китай не использовал свои возможности, надо осознать структуру китайской экономики и управления времен династии Мин. Китай к концу XV века состоит из центральной части и множества провинций (включая покоренные Тибет, Манчжурию, Синдзянь, большую часть Индокитая и пр.) – очень похоже на Римскую империю. Но в Римской империи провинции были обложены сравнительно невысокими налогами, что позволило им развиваться быстрее метрополии, а в Поднебесной провинции сознательно обкладываются таким объемом налогов, чтобы ликвидировать всякую возможность их активного развития. Им сохраняют только возможность поддержания существования на стабильном уровне – никакого развития инфраструктуры, никаких инноваций. Уровень налогов и административное регулирование так же исключают конкуренцию между провинциями. В Центральном Китае доходы от провинций создают избыточное богатство, которое не может быть инвестировано в развитие по причине слишком высоких регулятивных барьеров: господствующее конфуцианское учение предполагает стабильность во всем, в том числе в положении индивидуума в обществе. Мотивации к конкуренции внутри страны нет. Жизнь контролируется огромной армией чиновников, которая (естественно) не приветствует инициативу. Поскольку страна управляется «сверху», правила игры часто и непредсказуемо меняются: только за XV век в Китае частная торговля с иностранцами запрещается и разрешается десяток раз, а государственная торговля с иностранцами то признается важной, то вообще отменяется, то регулируется самыми разными способами.
Китайцы долго будут успешно использовать технологическое наследие прошлого. Высокая производительность и большое трудоспособное население позволяют бедным не бедствовать, а богатым – получать достаточную прибыль. Внешней угрозы нет. Конкуренции нет в экономике, а с ликвидацией в конце XV века института евнухов ее не станет и в политике. Китай консервирует политическую систему, экономику, науку и образование. Резко сокращается флот, вводится государственная монополия на морскую торговлю, вводится запрет на взаимодействие с иностранцами, особенно европейцами (которых, тогда справедливо, почитают варварами). Государственной политикой становится изоляция от внешнего мира с целью (буквально!) защиты страны от «негативного влияния Запада». Идеологией образования – «учиться у предков». Парадигмами управления – опора на свои силы и стабильность в ущерб развитию.
Следствием такого курса станет не только потерянный шанс на обретение мирового господства. В течение 100 лет в Китае умирают институты, которые могли поддерживать инновации. Экономика стагнирует, а затем начинает деградировать. К XVII веку Китай уже не использует упомянутые выше станки, их конструкция забыта. Элита не хочет инвестировать накопленный капитал никуда кроме предметов роскоши и недвижимости. Централизованная административная система не позволяет ответить на снижение производства товаров появлением альтернативных производителей, а в отсутствие внешней угрозы армия незаметно деградирует, не получая ни нового оружия, ни боевого опыта. При этом отсутствие соприкосновения с внешним миром не дает китайцам заметить свое растущее отставание. В стране год за годом крепнет убеждение, что Китай достиг пределов возможного. Позитивные изменения в Японии и Европе игнорируются, нарастает неадекватность в оценке собственных сил.
Система, однако, оказалась на редкость прочной. В ней случались кризисы – в основном из-за природных катаклизмов. Так, «маленький ледниковый период» в середине XVII века, когда север страны остался без урожаев на несколько лет, моментально привел лишенную частной инициативы и изолированную от мира страну к параличу – голод лишил казну налогов, армии стало нечем платить. Результатом стала смена династий, приход к власти манчжуров и воцарение Цин. Но голод прошел, и императоры Цин пошли по тому же пути, разве что еще более выраженному. При них появляются очевидные признаки деградации: идет широкая монополизация землевладения, преследуются «интеллектуалы», уничтожаются книги и вводится цензура. В это же время в Китае начинает расти употребление опиума.
Опиум использовался в Китае для обезболивания примерно с VII века. Но лишь в веке XVIII из Индии в Китай завезли искусство смешивать опиум с табаком и курить. С захватом Британией Бенгалии – тогда мирового центра производства опиума контроль над торговлей опиумом, достался Ост-Индской Компании (ОИК), которая накопила огромные долги и была близка к разорению. Руководство компании решило любой ценой создать в Китае рынок опиума, чтобы свести торговый баланс с Китаем. Несмотря на запрет на приобретение и употребление опиума, неоднократно выпускавшийся китайскими императорами, ОИК, благодаря сложной схеме, включавшей легальные аукционы в Калькутте, скрытую доставку опиума к берегам Китая на английских судах и распространение через местных дилеров, увеличила потребление опиума в Китае за 100 лет с 1730 года в 75 раз [46]. Власти Китая, долго колебавшиеся между жесткими мерами (количество наркоманов росло экспоненциально, в то время как торговый баланс Китая стал к 1820 году отрицательным – всё серебро уходило на опиум) и легализацией ввоза опиума для взимания налогов, выбрали жесткие меры. До этого момента можно было не замечать рецессию в экономике, многовековой застой, потерю инновационности, отставание от быстро прогрессирующего Запада. Но в 1838 году в ответ на уничтожение запасов опиума у дилеров и попытку пресечь поставки англичане ответили военными действиями, и оказалось, что китайская армия ничего не может противопоставить даже небольшому экспедиционному корпусу англичан. Первая, а затем вторая опиумные войны ставят Китай на колени. Отобран Гонконг, опиум де-факто легализован через предоставление англичанам пяти портов для неконтролируемой торговли, выплачены возмещения опиумным торговцам, англичане получают приоритетные права на торговлю и специальные цены на экспортные товары. Параллельно американцы и французы требуют тех же привилегий – и получают: Китай не в состоянии сопротивляться. Власть пошатнулась, и стабильности приходит конец. В середине XIX века восстание на юге Китая приводит к гибели 20 млн человек [47].
В результате вскрывается реальная сущность многовекового «равновесия на высоте», как называет это состояние экономист Марк Элвин. За века без развития страна пропускает далеко вперед своих стратегических противников, теряя шансы на защиту. Как только центральная власть отступает под внешними ударами, обнажается полное отсутствие каких-либо систем самоорганизации общества. Рушится вся экономика, кроме опиумной, Китай быстрыми темпами переходит с производства зерна и риса на выращивание мака. Медные деньги, которые еще недавно были универсальным внутренним средством платежа, уступают место мешочкам с опиумом – последние легче, их удобнее носить, и цена на них тверже. Еще вчера «идеальная» конфуцианская бюрократическая система оказывается насквозь гнилой: ни один чиновник не пытается бороться с опиумными посадками, как предписывает декрет императора. Устанавливается такса – размер взятки инспектору, пропорциональный размеру макового поля. Даже губернаторы провинций вводят полулегальный налог на опиум, делая таким образом бюджеты зависимыми от производства наркотика. Опиум фактически занимает место центральной власти в стране, объединяя ее торговыми путями, обеспечивая доход подданным и зарплату чиновникам.
Правительство Китая не понимает, что уже не правит страной, и даже организует активные кампании по модернизации под лозунгом «Движение за усиление страны». Эта кампания характеризуется множеством формальных действий, как сейчас сказали бы – «карго», и лишь создает иллюзию развития. В 1894 году военное столкновение с Японией приводит к сокрушительному поражению. Реальность становится явной, и «модернизация» заканчивается. Однако руководство Китая не успокаивается. К 1901 году оно начинает активную кампанию по искоренению производства опиума. Главными союзниками в этой кампании становятся… англичане: внутреннее производство опиума подорвало их бизнес по импорту опиума в Китай из Индии, и они хотят восстановить свои прибыли. После 10 лет неравной борьбы правительство Китая пало жертвой революции. Установленная нерушимым союзом опиумных фермеров, опиумных дилеров и наркоманов «Республика Китай» быстро завершит процесс превращения когда-то великой и передовой, а затем стабильной и спокойной страны в нищую отсталую провинцию – фактически место для разграбления иностранцами. Китай должен будет пережить огромные жертвы, оккупации и гражданские войны, страшные годы культурной революции, чтобы только в конце XX века выйти на путь экономического роста.
Великий Китай погубило отсутствие конкуренции – внешней и внутренней. Географическое положение вместе с консолидацией вокруг Китая всего региона явились тем ресурсом, который сперва создал условия для исчезновения конкуренции и установления стабильности, а затем сам исчез с появлением у европейцев быстрых кораблей, мощного вооружения и экономических интересов на Востоке. Китай, полностью адаптировавшийся к своему ресурсу, как всегда бывает в истории, оказался полностью не готов к его исчезновению.
А вот Европа – нищая, раздробленная, в постоянных войнах, в то же время сформировала идеальную конкурентную среду. Развитие, начинающееся за четыре столетия до Великого Расхождения, – результат бешеной гонки на выживание, в которой участвовали Испания, Англия, Португалия, Италия, Голландия, Германия, Франция и другие страны, понимавшие, что остановка равносильна самоуничтожению. Колонизация Европой Америки и Азии – лишь побочный продукт конкуренции и децентрализации внутри Европы. Колумб получил средства для своей экспедиции лишь с четвертой попытки: ни итальянцы, ни португальцы денег не дали. В Китае у Колумба была бы всего одна попытка – с очевидным результатом.
Если взглянуть на современную Россию, очевидно, что техническое наследие СССР вместе с дорогой нефтью позволяют власти верить в ложную «стабильность», бороться с конкуренцией и в политике, и в экономике, держать регионы на голодном пайке, не давая им самостоятельности, и отгораживаться от Запада в страхе «чуждых влияний». Но Россия – даже не средневековый Китай: мы никогда не были в лидерах технологического развития, никогда не могли конкурировать с Европой. К тому же сегодня процессы идут быстрее – мы уже видим деградацию во всех областях жизни страны, а нефть, которую мы экспортируем, всё больше напоминает китайский опиум как по своей экономической роли, так и по воздействию на умы граждан. Если ничего не изменить, не открыть страну для конкуренции внутри и вовне, очень скоро наше отставание от Запада станет критическим – и тогда вряд ли судьба России будет отлична от судьбы Китая XIX века.
Глава 7. Дети кукурузы
О слишком благоприятных условиях, которые способствуют не процветанию, а остановке в развитии и усилению неравенства в обществе
Наиболее ранние сведения о населявших Центральную Америку племенах относятся к X тысячелетию до нашей эры. Это были охотники и собиратели, потомки монголоидов, которые заселили Северную Америку еще в XII–XI тысячелетии до нашей эры, проникнув в нее, как полагают многие ученые, по суше в том месте, где сейчас располагается Берингов пролив. Климат и фауна Мезоамерики сильно отличались от «европейских аналогов». Примерно за тысячу лет до прихода человека, в XI тысячелетии до нашей эры, падение гигантского метеорита в Мексике уничтожило большую часть местной фауны, а ледниковый период здесь отступил на 3 тысячи лет позднее, чем в Европе, обусловив замедленное развитие цивилизации. Лишь около VII тысячелетия до нашей эры в Мезоамерике произошли значительные изменения климата. Он стал значительно суше и теплее, и возникли условия для аграрной революции. Но при этом из-за падения метеорита и этих изменений климата в Мезоамерике почти отсутствовали крупные животные: лошадей не было, быки были распространены значительно севернее. Это привело к тому, что вплоть до испанской колонизации в хозяйственной жизни народов Мезоамерики почти полностью отсутствовало скотоводство и применение тягловых животных.
Примерно в V тысячелетии до нашей эры (на 5000 лет позднее, чем в Евразии) местные племена стали предпринимать первые попытки развития земледельческого хозяйства, а в IV тысячелетии до нашей эры в Мезоамерике появляется трио важнейших сельскохозяйственных культур региона: кукуруза, фасоль и тыква. Уже через тысячу лет возникают первые земледельческие поселения, где племена индейцев жили родовыми общинами, а само земледелие начинает играть решающую роль в жизни коренного населения Мезоамерики. Наиболее древним видом земледелия у центральноамериканских племен, земли которых были богаты плодородной почвой, было мильповое («мильпа» – участок, очищенный от растительности), по сути своей соответствующее экстенсивному подсечно-огневому земледелию, при котором на выжженном участке леса или сельвы, удобренном золой, оставшейся от сгоревших растений, крайне продуктивно произрастают различные агрокультуры.
Вплоть до начала нашей эры происходит постепенное усовершенствование земледельческих практик, а в зарождающихся земледельческих центрах развиваются различные ремесла. Высокая урожайность земли позволяет земледельцам не работать круглый год. Естественным образом земледельцы начинают использовать свое свободное время, а часть населения переходит от земледелия к другим видам деятельности. В крупнейших земледельческих поселениях зародилась монументальная храмовая архитектура (знаменитые мезоамериканские пирамиды), и начала складываться прослойка профессионального жречества, знати и военных. Пространство между крупными центрами развития занимают более мелкие племена, в которых по тем или иным причинам не складываются цивилизационные процессы. Значительное число индейских племен региона оставалось на первобытной стадии развития вплоть до прихода испанцев в XVI веке, занимаясь лишь охотой, рыболовством и собирательством.
Первым народом, которому удалось сформировать собственную развитую цивилизацию на месте будущих владений ацтеков, были ольмеки (около 800 год до нашей эры). С наступлением нашей эры на территории долины Мехико и ее окрестностей сложилось изрядное количество довольно развитых по меркам доколумбовой Америки цивилизаций, ставших предшественниками и прообразами государства ацтеков – сапотеки, миштеки, тотонаки, тольтеки, тепанеки и др. На территориях южных штатов современной Мексики с древних времен (предположительно с начала второго тысячелетия до нашей эры) среди гор и джунглей параллельно существовала и развивалась цивилизация майя.
Самыми развитыми предшественниками ацтеков, от которых они впоследствии переняли большую часть технологических достижений, была цивилизация Теотиуакана и цивилизация тольтеков. Первой, названной в честь крупнейшего города этой культуры, принадлежит изобретение столь важной для дальнейшего развития городских цивилизаций Мезоамерики системы чинамп – искусственных островов, покрытых плетеными конструкциями из камышей и деревьев, на которых в илистой почве произрастали различные агрокультуры, дающие в некоторых районах до семи урожаев в год [48]. Именно эта инновация стала причиной быстрого увеличения производительности сельскохозяйственных угодий индейцев, обитавших в довольно засушливой долине Мехико, но при этом, по сути, лишила их всякой необходимости совершенствовать далее аграрные технологии. С технической точки зрения земледельческие практики оставались крайне примитивными – чинампы и снабжаемые водой при помощи ирригационных систем поля обрабатывались такими примитивными инструментами, как палка-копалка. Благодаря теплому климату такие угодья давали достаточные для обеспечения населения продовольствием урожаи.
Климат долины Мехико, обычно позволяющий ее обитателям столь легко добывать себе пропитание, порой играл с ними злую шутку: засухи и неурожаи не были редкостью. Индейцы Мезоамерики боролись с непостоянством природы необычным для европейцев способом: сокращение объемов сельскохозяйственной продукции они встречали сокращением количества ртов – приносили в жертву богам плодородия своих соплеменников и военнопленных.
Параллельно с «запаздыванием» по отношению к цивилизациям Евразии цивилизации Мезоамерики отличались существенно более низким уровнем инновационно-технологического потенциала. Самым известным примером является, конечно, отсутствие у них практического применения колеса (в то время как маленькие колесики приделывались к детским игрушкам, а водяное колесо использовалось для зачерпывания воды, большие грузы перемещались волоком). Цивилизация тольтеков, просуществовавшая с IX по XII век нашей эры, стала первой цивилизацией Мезоамерики, которая изобрела металлургию: тольтеки начали изготавливать изделия из меди, бронзы и золота. Однако металлические орудия широкого распространения в Доколумбовой Мезоамерике так и не получили – подавляющее большинство металлических изделий вплоть до самой Конкисты составляли украшения.
И цивилизация Теотиуакана, и тольтеки построили экономику своих государств на ирригационном земледелии. Благодаря значительному развитию в городских центрах ремесел и торговли они налаживали прочные торговые связи с соседними, менее развитыми племенами. Но рост населения и выделение всё большего количества граждан в непроизводительные страты, как и в Евразии, способствовали разрушению мирного сотрудничества. Центры достаточно скоро переходили к агрессивной экспансии, целью которой становился сбор дани с более слабых соседей и захват земель. Постоянные военные кампании, заменившие за счет притока дани и трофеев процессы технологического развития, параллельно делали цивилизации менее защищенными от внешнего удара. Конец у обеих цивилизаций был один: вторжение пришлых племен. Великие городские цивилизации гибли под ударами менее развитых, но лучше организованных в военном отношении и сплоченных пришельцев.
Тройственный союз
В 1325 году племя ацтеков (также известных как теночки и мешики), пришедшее с севера на земли тольтеков (уже фактически оставленные ими и заселенные такими же, как и ацтеки, вчерашними кочевниками – чичимеками) и обитавшее у берегов соленого озера Тескоко, основало на крупном острове город Теночтитлан, которому в будущем было суждено стать столицей их могущественной империи. Изначально Теночтитлан сам находился в зависимости от своих соседей – племени тепанеков, однако со временем ацтеки, основав Тройственный союз с городами-государствами Тлакопан и Тескоко, в ходе масштабной войны силовым путем разгромили тепанеков, положив начало ацтекской империи. История кочевой жизни и постоянные войны с соседями, в которых рождалась империя, с самого начала накладывали сильнейший отпечаток на общество ацтеков – война и, соответственно, военные всегда играли в его жизни крайне важную роль.
Оформившийся около 1434 года Тройственный союз не был империей в полном смысле этого слова: несмотря на господствующее положение Теночтитлана, остальные два города союза всё же сохраняли значительную долю самостоятельности во внутренних вопросах. Кроме входящих в союз городов, в долине Мехико были десятки других городов-государств, у которых было достаточно земледельческих угодий для обеспечения своего населения продовольствием. Все эти города, обладавшие примерно одинаковой военной силой, постоянно боролись за власть над остальными. Поскольку никаких развитых средств ведения войны у народов Мезоамерики не было (основу вооружения всех индейских армий составляли примитивные орудия из дерева, камня и обсидиана), залогом господства над соседями стала грубая военная сила, зависящая, в первую очередь, от воинской организации, мастерства и боевого духа воинов того или иного города-государства или племени и количества солдат. Именно поэтому с образованием мощного объединения Теночтитлана, Тескоко и Тлакопана, сделавшего ставку на развитие военной мощи, в долине Мехико появился новый гегемон, подчинивший себе огромные территории и населяющие их менее организованные индейские племена и в течение почти целого века выкачивавший ресурсы с их земель.
Кровожадные тлатоани
Тлатоани (верховным правителем или «Великим Оратором») ацтеков Теночтитлана, при котором начала складываться их могущественная империя, был Итцакоатль (годы правления: 1427–1440). Итцакоатль значительно изменил систему наследования власти в Теночтитлане: если раньше тлатоани назначали племенные старейшины, то теперь этим занималось своеобразное ацтекское «политбюро», так называемый Совет четырех, в который входили высшие должностные лица Теночтитлана. Каждым следующим тлатоани чаще всего становился более младший родственник действующего вождя, являющийся членом этого совета. После смерти каждого тлатоани в кулуарах «Совета четырех» сразу же начиналась полная интриг кровавая подковерная борьба за власть, победителем из которой, как правило, выходил тот его член, которому удавалось заручиться лояльностью военных элит.
Кроме административных реформ, Итцакоатлю принадлежат и некоторые идеологические нововведения: именно при нем стала зарождаться своеобразная «национальная идея» ацтеков об их исключительности и превосходстве над другими племенами, а также возникают первые проявления культа верховных правителей.
Итцакоатль, не останавливаясь на разгроме тепанеков, продолжил активную военную экспансию на соседние земли, силой оружия покоряя всё новые и новые племена. Эту экспансию продолжил племянник Итцакоатля – Монтесума I (годы правления: 1440–1469), который до прихода к власти являлся военачальником Теночтитлана. Он предпринимал многочисленные военные походы на соседей, и экспансия ацтеков при нем несколько замедлялась лишь стихийными бедствиями и голодом, вспыхнувшим в землях Тройственного союза. Так или иначе, но при Монтесуме I этот союз получил фактический контроль над всей территорией и всеми племенами, жившими в долине Мехико. Многие плодородные участки покоренных земель Монтесума I распределял между представителями знати (в первую очередь военной).
