Анна Вейл
Мрак сердец наших
Глава 3. Незапланированные траты
Солнце било в глаза. Я закрыла лицо рукой и постаралась отдышаться. Из кабинета Надзора к выходу я бежала. Ничего страшного как будто и не произошло, но отчего-то мне было очень неприятно. Захотелось, как Курт, ругаться и сердиться из-за обязательной Отметки. Но нельзя. Ведь это необходимо – Отметка помогала найти мраков, если кто-то использовал свой порок во зло: грабил с его помощью или убивал. Да, среди мраков есть и такие. Не все, конечно. Мы вот – нормальные, и Курт все время возмущался, почему его заставляют отмечаться из-за других.
Я выдохнула. С несправедливостью я ничего поделать не могу, зато могу опоздать на работу. Спускаясь по лестнице, сунула руки в карманы юбки, чтобы никто не заметил клейма. Поздно.
– Мрак, эй, мрак! Мама, это мрак! – мелкий пухлощекий пацан, от уха до уха измазанный шоколадом, показывал на меня пальцем и верещал на всю улицу. – Мама, погляди на нее!
Детский визг разлетался по площади и эхом отдавался от стен главных зданий Лагаша. Чиновники, священники и няньки, что вели отпрысков благородных семей в школу, повернули головы. Провалиться! Я поспешила прочь с площади. К пацану подбежала мать, схватила за руку и потащила к карете, что стояла у здания мэрии.
– Милый, не надо так кричать, – она повернулась ко мне, на секунду поджала губы и тут же разжала их. – Извините.
Я кивнула, а про себя хмыкнула. У меня чистое лицо, я не тычу в людей пальцем, и все равно на меня косятся. Уже свернув в проулок, я оглянулась. Статуя Бога-Покровителя – та, что одной рукой лила святую воду из кувшина, – второй грозным перстом указывала на меня. Я втянула голову в плечи и поспешила на работу.
***
Трактир «Олень и тетерев», по твердому убеждению его владельца, был лучшим заведением в городе. Месье Гийом в целом хорошо ко мне относился. Он не отводил глаз, видя меня, мог даже кивнуть, когда я приходила, а пару раз в день – обратиться по имени, но главное – дал мне работу.
При первой встрече в ответ на просьбу о месте месье Гийом отмахнулся. У него уже был один обязательный работник-мрак, который убирал трактир по ночам. И больше он нанимать не собирался. Но я заставила его выслушать меня и заявила: если он действительно претендует на звание приличного трактирщика, а с ним и на кошельки богатых путешественников, обслуживание должно быть на уровне. После этого я рассказала, для чего используют каждый из пятнадцати столовых приборов легендарного королевского набора, показала семь способов складывать салфетку на тарелке и отчеканила составы всех блюд из его меню. Я была не просто воспитанницей захолустного детского дома и не грязным мраком из подворотни, что не мог отличить вилку от ложки. Так уж сложилось, что у меня лучшие манеры во всем Лагаше, и другого такого официанта в городе месье Гийому было не найти. Трактирщик долго мялся, кусал губу, тяжело вздыхал и все время возвращался взглядом к метке на моей руке. Я понимала – не все гости хотели бы, чтобы их обслуживал мрак.
Как удачно и совершенно случайно в тот момент я вспомнила, что в лучших заведениях столицы официанты ходят в белых перчатках. Глаза Гийома загорелись. Местные к нему редко заходили – слишком дорого, а приезжие не успеют прознать, что среди официантов есть мрак, ведь руки у всех скрыты.
Так я начала работать в «Олене и тетереве», гостям я нравилась, и они оставляли неплохие чаевые. Я же не знала, что их нужно отдавать в общую кассу. Но быстро усвоила, когда меня в первый раз побили другие официанты. Они меня не очень любили.
– Убери столы у дальней стены и отнеси завтрак в третью комнату, – с порога бросил месье Гийом. – Потом на кухне помоги.
Высокий, дородный, с черной бородой и потным лицом, он больше походил на сапожника или обрюзгшего кузнеца, но двигался удивительно грациозно. Особенно когда нужно было успеть перекинуться парой слов с дюжиной постояльцев. Пока я собирала посуду, его грузное тело, закованное в шелковый камзол, металось от одного стола к другому. Трактирщик с одинаковой легкостью мог поддержать разговор и о росте цен на древесину, и о разбойничьих шайках на подходах к столице.
– Мраки страх потеряли! У брата – ювелира – лавку вынесли подчистую! Он утром пришел – дверь закрытая, а золота нет. Они, паразиты, через окна залезли. А в окнах этих, представляете – стекол нету. Нет, брат, их не разбили. Если б разбили, там бы жандармы услышали, сразу бы поймали. Но эти по-тихому, они стекло в окнах расплавили. Как вода по стенке, видать, потекло, потом лужа на полу была. Только стеклянная и твердая. Тьфу, – один из приезжих ударил кулаком о стол. Его чай выплеснулся из кружки. – И Директория хочет, чтобы они с нашими детьми в школах вместе учились! Да их сажать всех надо!
Я хмыкнула, да уж, новый закон о совместных школах много шуму наделал. На деле вряд ли люди это допустят. Но все равно приятно, что Директория считает, что мы можем учиться. Я вот могу.
– Конечно-конечно! Так и надо! Разве их не держат на контроле? – трактирщик бросил на меня быстрый взгляд, посмотрел на перчатки, проверяя, не сползли ли.
– А толку-то? В книжечки записали, – ненавистник мраков сделал вид, что водит карандашом по руке, – а они пошли людей грабить и творить все свое безобразие. Я вот что скажу. Только вычислили, что парень с гнильцой, сразу за решетку его. Таких не исправить…
– Или девчонка, – влез в разговор официант Тибальд и поставил перед гостем тарелку с яичницей и беконом. – Ваш завтрак.
– Чего?
– Завтрак, говорю, месье. А еще – с гнильцой может быть не только парень, но и девчонка, – Тибальд тоже скосился на меня и подмигнул.
Он меня на дух не переносит. Особенно после того, как месье Гийом попросил меня обучить остальных официантов столовому этикету. Тогда меня тоже побили. Тибальд в первую очередь. Конечно, можно было обратиться в Надзор с жалобой, и ему бы выписали штраф, но тогда мне бы досталось в двойном объеме. Еще я могла в отместку расцарапать Тибальду лицо, но побоялась, что трактирщик выгонит меня за драку. От идеи поделиться знаниями пришлось отказаться.
Несколько часов я бездумно разносила тарелки, собирала тарелки, мыла тарелки и снова наполняла их. Работы я не боялась, да и не такой уж и сложной она была. С какой стороны класть вилку, а с какой нож, какое вино посоветовать к рыбе, а какое – к мясу, перед кем присесть в реверансе, а перед кем молча поставить обед и удалиться – все это я выучила очень хорошо. Обычно я работала как шарманка у уличного музыканта – одного завода хватало до вечера. Только и нужно было, что уворачиваться от гостей, которые норовили ущипнуть за зад, и Тибальда, который пытался невзначай опрокинуть на меня тарелку с остатками супа.
В обед, который у официантов наступает гораздо позже обычного обеда, я взяла на кухне положенный мне сэндвич, вышла на улицу и сбежала к набережной.
Там я спряталась в любимый закуток между овощной и рыбной лавками. Весной и летом я всегда ела снаружи – презрительные взгляды за общим столом портят аппетит. А на улице тепло и свежий воздух. Насколько он может быть свежим в подворотне, где стояла густая смесь из запахов рыбьей требухи и сгнивших овощей. Еще и бродячие кошки метили каждый угол. Да и тепло сегодня уже не было – небо заволокли тучи. Обещанный Куртом из будущего дождь должен был вот-вот начаться.
Я села на перевернутый плетеный ящик, закинула ноги на второй, поменьше. Из кармана на свет появился сэндвич. Я откусила и закрыла глаза от удовольствия.
– Хэй, красавица, чего скучаешь в одиночестве? – протянул кто-то.
Я открыла глаза, исключительно чтобы закатить их. О, Покровитель, что за избитые фразы. Да и неужели кто-то реально заводит знакомства в подворотне среди одичавших от голода кошек и разжиревших крыс? Нет, определенный тип людей – наверняка. Я повернула голову. Да, вроде такого типа.
В дальнем конце прохода между зданиями, опершись плечом на покрытую мхом и плесенью стену, стоял молодой парень. Он вряд ли был старше меня. Но вот его сюртук и цилиндр – видели еще моих предков. Даже издали я могла рассмотреть обтрепанные рукава и лоснящиеся пятна на темной одежде. Зато лицо у парня было светлое – над глазами поднимались дуги белесых бровей, а ресницы или отсутствовали напрочь, или были абсолютно прозрачными. И только на удивление яркие розовые губы выделялись на белом лице.
Я проигнорировала вопрос и впилась зубами в бутерброд. Парень подошел ближе, потом еще ближе и до неприличного близко. Сел на ящик, куда я положила ноги, и заглянул мне в лицо.
– Хэй, красавица, а еще одного не найдется? – он ткнул пальцем в мой сэндвич.
– Заработай, – я опустила ноги и отвернулась.
Парень был настырный. Он поднялся и обошел меня, чтобы снова заглянуть в глаза.
– Не всем с работой везет, – он вздохнул, как будто и вправду сожалел. – Другие вертятся как могут.
Я промолчала, только глянула на сэндвич – много ли еще осталось, – а потом на небо – скоро ли польет.
– Слушай, – не унимался белобровый. – Есть хочется до жути, но у меня деньги кончились. Нет-нет, не прошу. Зато у меня есть… хм, всякое. Хочешь, продам тебе что-нибудь. Заработаю, как честный человек, и куплю себе поесть.
– У меня все есть, – хмыкнула я, – только денег нет.
– Да ты не переживай, я сестре скидку сделаю.
Он коснулся тыльной стороны правой ладони. На руке красовалась перчатка без пальцев. Я поняла, что он намекает на клеймо под ней. Такое же, как у меня – я-то сэндвич держала голыми руками и метку выставила на обозрение всей подворотне. Я снова хмыкнула. Мрак, торгующий ширпотребом, наверняка еще и ворованным, – ходячий стереотип.
– Спорим, у меня найдется что-нибудь для тебя. У меня талант – понимать, что человек хочет.
Он уставился на меня, прищурился и, не отрывая глаз, стал лазить по карманам.
– Не то, не то, – приговаривал он, не вынимая содержимое. – Такой красавице нужна красивая вещь. Вот!
Он выставил сжатый кулак, пошевелил пальцами. Из его ладони выпал желтый жук и запрыгал на веревочке. Через несколько секунд я поняла, что это золотой кулон на тончайшей цепочке. Нежные золотые лепестки, которые я сначала приняла за лапы жука, обрамляли камень размером с ноготь. Кулон чуть повернулся, и на камень упал заблудившийся луч солнца.
– Под цвет твоих глаз, – расплылся в наглой улыбке парень.
Я глянула на себя в треснувшее пыльное стекло в окне рыбной лавки. В целом моя внешность была довольно тривиальной: русые волосы (скучный оттенок, что в хмурый день становится особенно блеклым), бледная кожа, прямые брови, маленький нос. Лишь одно выделяло меня из толпы, и выделяло очень сильно. Глаза.
Глаза были моей гордостью. И они были какие угодно, но только не грязно-зеленые. То есть в первую очередь, конечно, зеленые. Светло-зеленые, ярко-зеленые, нежно-зеленые с каплей желтого. Как зеленая дымка, что появляется на деревьях ранней весной, когда листья едва-едва показываются из почек.
И именно такого цвета камень сверкнул в руках незнакомого мрака в темной, грязной и вонючей подворотне.
Я застонала. Парень был прав – у него талант. Может, в этом его порок, а может, просто чутье торгаша. Я хотела этот кулон. Хотела больше всего на свете. Ведь у меня никогда не было такой красивой вещи. Я тихо застонала.
– У меня нет денег.
– Совсем нет?
Я опустила глаза к недоеденному бутерброду.
– Слушай, мы, конечно, оба понимаем, что вещь дорогая, – белобровый зажал украшение в кулаке. – Но мы также понимаем, что в лавку я его не понесу. Тебе готов отдать за полцены.
– Сколько? – я так и не подняла глаз.
– Пусть будет… так и быть… пятьсот мин.
Я горько рассмеялась. В кармане у меня были две последние монеты: десять и пять мин. Хотя сегодня месье Гийом должен был выплатить недельное жалованье – еще девяносто. И все равно – даже начни я торговаться с парнем, кулон никогда не будет мне по карману.
Я вздохнула и посмотрела на улицу, которая виднелась в проеме между двумя домами. Там шли покупатели с бумажными свертками, из которых торчали то рыбьи хвосты, то свекольная ботва. Там останавливались кареты и почтовые дилижансы, из которых выходили солидные путешественники и их жены в вышитых бисером и кружевом платьях. А мне хотелось всего лишь один маленький кулон.
Рука сама собой поползла в карман. Там лежал свернутый вчетверо лист бумаги. Лист особого размера, точно измеренный и аккуратно вырезанный. Лежал он там на самый крайний случай, как я не раз повторяла Курту.
– Так как? Будешь брать? – белобрысый протянул руку и раскрыл ладонь. На ней снова зашевелились золотые лепестки, а в зелени драгоценного камня заиграли блики.
Я долго смотрела на кулон и надеялась, что на лице отражаются муки выбора, а не подозрительное напряжение. Мои пальцы тем временем разворачивали лист. Они двинулись от угла к центру, и я чувствовала, как оставляю на бумаге цветные пятна. Красные завитки, герб Ниневии, цифра пятьсот в самом центре и портрет Хьюго Деманца, члена Директории. Много деталей, нужно быть очень внимательной. Я чувствовала, что на лбу выступила испарина, но отступать было поздно.
– На! – я вскинула руку и протянула сложенную банкноту.
Пожалуйста, не разворачивай. Пожалуйста, спрячь ее поскорей, пока цвет не сошел.
Парень не услышал моих молитв. Он уставился на деньги, слегка приоткрыв рот, взял их и развернул. Посмотрел на банкноту с одной стороны. Перевернул. Усмехнулся.
– А говорила, что денег нет.
– Я… мне… заплатили, – промямлила я.
– Меньше знаю, – торгаш вскинул руку, – меньше осуждаю.
Он протянул кулон на раскрытой ладони. Я схватила украшение, выронив остатки сэндвича, и поднесла к глазам.
– Ну-с, с вами приятно иметь дело, – белобровый приподнял цилиндр и, не прощаясь, зашагал вглубь подворотни подальше от многолюдной улицы.
Я же прижала свое сокровище к груди, вскочила и побежала к трактиру. Там, в темноте коридора, меня внезапно захлестнул страх. Я только что нарушила закон!
Я заставила себя дышать медленно и глубоко, чтобы успокоиться. Да, нарушила. Но разве обмануть обманщика – так уж плохо?
Глава 4. Официальный визит
Остаток дня я при любой возможности уходила из главного зала, пряталась на кухне или в коридоре и проверяла кулон. Я доставала его, любовалась золотыми лепестками и зеленым камнем и закусывала губу в блаженстве. Смешно, мне ведь даже некуда было его надеть, но тогда это не имело значения.
И только к концу дня меня огорошила мысль – что если парень выследит меня? Когда он увидит, что купюра потеряла цвет и вновь стала клочком бумаги, он найдет меня и потребует кулон назад. Это в лучшем случае.
Мне вспомнился утренний офицер Надзора и его вопрос, как надолго я могу придавать вещам цвет. Я действительно не знала. Часы, иногда дни – всегда было по-разному. Возможно, как-то зависело от моего настроения или погоды, но я никогда не могла этого понять. Курт требовал, чтобы я практиковалась. Тогда, согласно его гениальному плану, можно было бы сделать много денег, поехать в столицу, закупить всякого добра, переночевать в лучшем трактире и спокойно уехать, пока торговцы не заметили подвоха.
Ходили байки, что мрак может усилить свой порок, если часто его использует. Еще я слышала, что ландаум и другие вещества, названия которых я не знала, тоже могут на это влиять. Но я их не пробовала, не хотела и не собиралась – не хватало еще в притоны за этим ходить! Да и зачем? Стать еще более мраком, чем есть? Вот если бы можно было перестать им быть…
Зато Курт мечтал развить свой порок. Он мог задерживаться в прошлом лишь на три минуты, а хотел оставаться сколько вздумается.
– Я бы на сто лет назад прыгнул, когда у нас был король-мрак, вот тогда была красота, вот я бы там зажил, – мечтал он.
– На четыреста лет, – всегда поправляла его я. Курт совсем не знал истории. – Или лучше на четыреста пятьдесят. Четыреста лет назад его как раз свергли и убили. Его, всю его семью и всех мраков при дворе.
Но сколько Курт ни прыгал, изменить ничего не мог.
Мысль о брате напомнила, что дома не осталось еды, а значит, неплохо бы получить жалованье. Я столкнулась с трактирщиком, когда он метался между столиком богатого купца из пригорода и столиком еще более богатого торговца из столицы.
– Что такое? Девочка, ты чего? – месье Гийом удивился, когда я преградила ему путь.
– Месье Гийом, жалованье.
– Что? А это, – толстяк явно торопился завязать разговор с новым постояльцем. – Давай завтра. На кухне еды возьми.
Такой вариант меня тоже устраивал. Я забежала на кухню, по пути еще раз проверив кулон в кармане, и уложила в холщовую сумку два горшочка с жарким.
– Горшки верни! – погрозила пальцем кухарка. – А то скажу, и из твоих денег вычтут.
Я оставила угрозу без ответа – и без нее всегда возвращала посуду, – и выбежала на улицу. Стоило спуститься с крыльца, как темное вечернее небо раскололось от яркой молнии. Дождь, который весь день собирался, обрушился ледяной волной. Я задохнулась от неожиданности, три раза попыталась схватить ртом воздух и полностью промокла, прежде чем сообразила вернуться под навес.
– Зараза!
Идти назад в трактир к Тибальду и ворчливой кухарке не хотелось. Я выждала пару минут в глупой надежде и все же вновь выбежала под струи воды. Грела меня только мечта о теплом пледе, интересной книге и кружке горячего чая.
По дороге домой я замерзла, вымокла как ныряльщик за жемчугом с Ларнийских островов, а ботинки наглотались воды из луж. Вдобавок меня на полном ходу обогнала карета и облила коричневой грязью. Я громко ругнулась вслед, но меня не только не увидели, но и не услышали. Остаток пути я хлюпала носом и проклинала дождь, нахальных ездоков, Курта. Курт был тут ни при чем, это я по привычке.
Дождь стих, лишь когда мне остался последний поворот к дому. Я едва переставляла хлюпающие ботинки, как на меня из темноты выпрыгнула долговязая фигура. Выпрыгнула просто из воздуха. Я тихо вскрикнула, подалась назад и тут же споткнулась о камень. Мокрое платье предательски потянуло к земле, отчего я замахала руками.
– Тихо ты, – темная фигура схватила меня за запястье, не дав упасть, и поставила на ноги.
– Курт, провалиться! Ты чего?
– Так, ничего. Я просто прыгнул.
Луна несмело выглянула между опустевших дождевых туч, и в ее свете я оглядела брата. Мокрый, как я, и с грязными по колено брюками – такой, каким я видела его утром. Видимо, туда он переместился именно из этого момента.
– Ты где был?
– Да так, – он пожал плечами и понуро опустил глаза, – гулял. Работу искал.
Я решила не спрашивать о результатах этих поисков. Еще с утра знала, к тому же, кажется, неудача расстроила брата.
– Я жаркого с работы принесла, – я повернулась боком, показывая сумку. – А ты впереди меня, что ли, шел?
– Нет, сзади. Ну, конечно, впереди, раз ты меня догнала, когда я вернулся.
– А прыгнул-то чего?
– Карета, говорил же. Из темноты вылетела, проехала, меня обрызгала, – он указала на свои ноги, а с ним перевел взгляд на мою юбку. – О, и тебя тоже! А ты не верила.
Я поморщилась от упоминания моего грязного платья, захотелось поскорей домой и привести себя в порядок.
– Да верила я. Про карету. Я не верила…
Я замерла. За поворотом дороги открылся вид на наш дом. Перед крыльцом стояла карета. Та самая. Я хмыкнула. Еще одни любители ярких впечатлений. Не очень умные – кто же приезжает к Падающим домам ночью. Здесь нет газовых фонарей, даже упади здание, они ничего не увидят. Зато у меня появился шанс их обругать.
Шумно дыша, я сделала шаг к дому, как вдруг Курт схватил меня за плечо. Я обернулась – брат же кивнул в сторону нашего дома. Только тут я увидела то, чего не должно было быть.
В окне трепыхался огонек лампы, в котором можно было разглядеть темную фигуру. Кто-то проник в дом! Сердце забилось в испуге. Грабят? Но у нас и брать-то нечего. Тем более тем, у кого есть деньги на карету и лошадей. Может, это Надзор? Пришли проверить нашу прописку или…
– Давай спрячемся, – тихо проговорил Курт мне на ухо.
Я кивнула.
– Вас ждут, – пророкотал голос из-за спины.
Я обернулась. Сзади стояли двое в темных плащах, под которыми виднелись кожаные стеганые жилеты. Меня подтолкнули в спину. Я дернулась, подумав было убежать в лес, но заметила на груди у одного из мужчин красный знак. Красная звезда, вписанная в пятиугольник. Знак Директории.
Директория – пять человек, которые управляют Ниневией. Неужели Курт действительно видел одного из них? Но зачем ему приезжать сюда, к нам? Я сделала вдох и поперхнулась воздухом. Они знают, что я подделала деньги? Уже? Как? Откуда? Или прознали, что мы самовольно заняли дом. А я-то думала, что смогу притвориться обычной.
Подчиняясь тычкам в спину, я двинулась к дому. Шла покорно – все равно не вырваться из рук охранников. Зато Курт дергался и норовил вывернуть плечо из железных пальцев мужчины в черном. Провалиться! Не хватало еще, чтобы он начал дерзить члену Директории. Провалиться! А если они уже знали, как он о них отзывался?
Мужчина, что держал Курта, по-свойски распахнул дверь нашего дома, впихнул туда моего брата и посторонился. Второй затолкал меня.
В гостиной, у полки с книгами, стоял мужчина. Его лицо, в отличие от лиц остальных членов Директории, еще не печатали на деньгах. Бодуэн Вормский вошел в «высшую пятерку» два месяца назад. И это было невероятно. В Сенат его избрали лишь три года назад. Сенат избирал из своих членов новых правителей страны, когда кто-то из Директории умирал. Обычно правителями становились люди преклонного возраста, которые заседали в Сенате десятилетиями. А тут – такой стремительный взлет! К тому же сорокалетний Вормский стал самым молодым членом Директории в истории. Сколько шума тогда было!
Вообще-то мраки не имели права голосовать, но от разговоров о политике в трактире никуда не деться.
Новоизбранный член Директории – высокий, статный, с блестящими черными волосами и густыми темными бровями – листал потрепанный фолиант. Книги были здесь, когда мы поселились. Для меня это был еще один сильный аргумент в пользу именно этого Падающего дома. Тут Бодуэн Вормский поднял глаза и захлопнул книгу, выпустив небольшое облако пыли.
– А, вот и вы, – протянул он с улыбкой и вернул книгу на полку. – Прошу прощения за то, что я самовольно проник в ваше жилище. Будет нескромно считать, что вы знаете меня, поэтому позвольте представиться. Меня зовут Бодуэн Вормский. Я – член Директории. И я ждал вас, Кёртис Гирсу.
Я опешила. Потому что уже была готова извиняться, придумывать оправдания и наконец нести ответственность за все, что мы натворили. Однако оказалось, что высокопоставленный гость искал моего… брата?
Краем глаза я заметила, как Курт дернулся, но не поняла – от неожиданности или от возмущения. Он тоже терпеть не мог нашу «сиротскую» фамилию. Даже попытался поменять ее на Отметке. Сделать это ему, естественно, не разрешили. Только бы Курт не начал сейчас жаловаться на это.
– Ну что же вы стоите, пожалуйста, присаживайтесь. Ведь это ваш дом, – мужчина, все так же улыбаясь, повел рукой в сторону кресел. Сделал это он так естественно, словно хозяином здесь был все же он.
Мы одновременно двинулись вперед. Курт оказался к креслу ближе и сел в него, не глянув на меня. Я же замерла перед братом, понимая, как глупо сейчас выгляжу. Занять второе кресло я не могла – тогда бы члену Директории было некуда сесть. А ведь он все же гость. Гость! Нужно проявить гостеприимство и показать хорошие манеры! Может, тогда нас не так сильно накажут.
– Чаю? – пискнула я.
– О, как вы любезны. Да, пожалуйста, – новая улыбка из угла с книжной полкой.
Я двинулась на кухню, судорожно пытаясь придумать, что смогу предложить к чаю. Предложить было решительно нечего. На кухне трясущимися руками я грохнула чайник на печь, забросила в топку последние дрова и разожгла огонь. Пока вода закипала, я перебирала чашки в надежде найти приличную пару. Такой в доме тоже не было – все потрескавшиеся и со сколами. Я даже в раковине поискала – Курт так и не помыл посуду. Застонав, вытащила поднос с выцветшим цветочным узором, поставила на него две разномастные кружки и плеснула в них сначала заварку, потом кипяток. Долго думала, поставить ли сахарницу – треснутую плошку без крышки. Решила поставить, чтобы поднос не выглядел таким пустым. Только вернувшись в комнату, поняла свою оплошность – зачем две пары? Обе Вормскому? Или ему и нам? Тогда нужно было ставить три.
Бодуэн и Курт вежливо молчали, дожидаясь меня. Точнее, член Директории делал это из вежливости, а Курт – из страха. Я поставила поднос на столик между креслами и отошла. Бодуэн быстро подошел и взял одну из кружек, Курт ко второй не притронулся.
– Благодарю. Как я уже сказал… – мужчина положил три ложки сахара, быстро размешал, ни разу не задев при этом края кружки, сделал глоток и замер, уставившись на чашку в своих руках. – Боже-Покровитель, что за дивный чай! Это какой-то травяной сбор? Вы сами это сделали?
Бодуэн посмотрел мне в глаза. Я с силой сцепила руки. Дыхание сбивалось каждый раз, как он обращался ко мне.
– Д-да.
– Что вы сюда добавили? Такой дивный аромат. Какая-то ягода… Подождите-подождите, не говорите, я сам угадаю. Ежевика?
– Да, – снова выдавила я, хоть и помнила, что в сбор клала листья малины.
– Что ж, прекрасно, – Бодуэн поставил кружку на стол. – Вы должны будете дать мне этот чудо-чай с собой. Лучший, что я пил в этом году. Но, прошу вас не обижаться, сюда я приехал не за этим. Как я уже сказал, я искал вас.
Вормский перевел взгляд на Курта. Я заметила, как у того дернулась щека.
– Я искал вас в приюте. Ведь вы еще не достигли совершеннолетия…
– Я… ну… я… в гости к сестре приехал, – он махнул рукой в мою сторону. – А… там… до восемнадцати оставалось две недели. Решил не возвращаться…
– Да, и это-то и сбило меня со следа, если можно так сказать. Я понял, что вы решили уйти из приюта раньше. Не осуждаю, посетил его, малоприятное место. Стал искать по отчетам с Отметки в соседних городах. Не нашел. По документам из приюта у вас не было известных родственников, к которым вы могли бы поехать. Ведь она вам не сестра, – Бодуэн кивнул на меня и тут же примиряюще поднял ладони. – Но, прошу, меня не волнуют такие условности.
Я почувствовала, как горят щеки. Похоже, член Директории думает, что мы с Куртом… тут… О, какой стыд! Но не объяснять же ему, что мы дружим почти десять лет: с тех пор, как я оказалась в приюте, где Курт жил с младенчества. Что нас клеймили в один приезд Надзора, что после этого у нас обоих жизнь превратилась в кошмар. Что остальные дети дразнили и били нас – сначала по отдельности, а однажды загнали в угол обоих. Что тогда мы впервые взялись за руки, и Курт прыгнул во времени и спас нас. Что с тех пор мы всегда старались держаться вместе. И наконец, что каждому из нас так отчаянно хотелось иметь семью, что еще в самом начале нашей дружбы мы придумали сказку, будто мы родственники, и сами в нее поверили. Вряд ли все это интересует Директорию.
– А искал я вас потому, – улыбка исчезла с лица Бодуэна, – что хочу попросить о помощи.
