Анна Вик
Лучший из миров
– Просто как будто я нравлюсь людям в меньшем соотношении, чем все остальные.
Я опускаю взгляд на дорогу и указываю пальцем прямо нам под ноги:
– Ой, а что это?!
– Где? – Эл хмурится. – Я не вижу.
– Кажется, это твои тараканы бегут, моя хорошая.
Она улыбается.
– Да, Рин, как раз они, наверное, и вышли на свободу.
– Тебе нужно переключиться, – говорю я, когда мы походим к общежитию. Мне вспоминается прерванный рассказ Писателя. – Ты же слушаешь «мир»?
– Иногда, когда что-то интересненькое попадается.
– Я тут наткнулась на неплохой эпизод, называется «Андроида».
– Забавное совпадение, – откликается Эл. – Ты когда-нибудь замечала, какие слова пишет изо дня в день наш охранник? Парень такой молодой, на первом этаже сидит обычно.
Не будь у меня пакета в руке, так и хлопнула бы себя ею по лбу:
– Точно. Вот я тугодум! Даже не пришло в голову, что он мог иметь в виду тот эпизод. Получается, он уже который год это слово пишет. А вдруг он и есть главный герой, а?
– Или просто ему в душу история запала… О нем много легенд ходит. Вот только о подкасте в честь Андроида слышу впервые, это уж точно.
– Тогда дослушаем вместе? Пока будем разбирать продукты?
– Да, но как же Лева…
– Пусть с нами посидит. Или в чем-то проблема?
По ее взгляду, догадываюсь, что проблема во мне. Этот парень, очевидно, ни секунды лишней не хочет проводить в компании таких, как мы. Меня прямо-таки распирает от негодования.
Когда мы заходим в мою комнату, я бросаю сумки и не сдерживаюсь:
– Эл. Я вижу, что ты влюблена в этого парня по уши и уже который месяц пытаешься всячески ему угодить. Да-да, я видела, как ты уходишь с пар, чтобы подстроиться под его расписание. Как ты ради него пошла в зал, хотя всегда презирала подобное времяпровождение.
Эл, что стоит на пороге, округляет глаза. Я продолжаю свою тираду.
– Ты любила свое женственное, хрупкое тело. Боги, да теперь ты даже перестала есть столовскую пиццу и сосиски в тесте. Потому что «нельзя, вредно»! Допустим, поедание сдобы в одного меня немного расстроило, но когда ты перестала пить кофе… Это перешло все границы!
Тут я открываю шкафчик с гейзерной кофеваркой.
– Если ты так хочешь кому-то подчиняться, то подчиняйся сейчас мне. Сначала я сварю твой любимый кофе со сливками, потом мы наедимся шоколада и напьемся вина еще до прихода гостей под последний эпизод «Андроиды». Идет?
Эл устало сбрасывает туфли на пороге. Взгляд ее отвечает: «делай со мной что хочешь».
– Да, накипело, – насыпаю горстку молотой лаваццы в металлический контейнер.
Эл проходит до пустующей кровати справа и падает на нее.
– Не в бровь, а в глаз, – бормочет она, глядя в потолок.
В комнате со мной была прописана одна «мертвая душа», за которую я доплачивала сто рублей в месяц. Жизнь в одиночестве по цене парочки твиксов, как вам такое?
– Я всегда считала себя независимой, знаешь? – вырывается у Эл.
Ее голос едва различим в неистовом щебетании птиц за окном.
– Знаю, – ставлю кофеварку на плиту и тянусь за колонкой. – Не только ты. Мы все так о тебе думали. Именно поэтому я уже и не могла иначе. Я не хочу тебя терять, Эл.
– Это очень мило, Рина… Есть страх, что назад пути уже нет. Что я уже потеряла себя.
– Еще нет. Но именно тогда, когда это случится окончательно, – все так же рублю с плеча. – Он тебя и бросит. Потому что ты уже не будешь Эл, а его проектом. А как долго творцы любуются своими творениями? Они отправляют их в свободное плавание и переходят к новым.
Какое-то время мы молчим. Слушаем потрескивание воды в кофеварке. Эл вся в своих мыслях.
– Что же, – когда напиток сварен, протягиваю чашечку ей. – Включаем?
– Давай.
Она с благодарностью принимает кофе и делает первый глоток. Улыбается и на секунду закрывает глаза. Видно, слишком долго себя ограничивала.
– Просто великолепно. Хочу пить такой каждый день.
– Хо-хо, – прикрываю рот рукой. – Только не говори, что со мной.
– Кто знает, кто знает… – ухмыляется она в ответ. – Включай давай.
Я пересказываю Эл вкратце начало истории и ставлю «мир» на полную громкость:
«Никогда не забуду это мгновение. Ту долю секунды, что превратилась в вечность, когда я понял, что чувство, которое я воспевал все эти дни, превратилось в мое же проклятие. Я бессилен, опустошен, я не чувствую и не вижу вдохновения ни в чем. Ломались ли крылья раньше? Да, но не такими чистыми и невинными руками.
Я не скажу больше ни слова о тебе, дорогая Ирис, но я никогда не забуду твой образ.
Ты была точь-в-точь девушкой из моего сна. Только появилась не в платье, а нежно-голубых джинсах, которые тебе очень шли. Нужно ли в твои годы что-то девушке, кроме белой футболки и джинсов, чтобы быть сногсшибательной? Правда, улыбка твоя была несколько скованной, но это казалось милым.
Пока ты не открыла рот.
Из него лилась желчь и неестественное разочарование для такой юной особы; голос казался безрадостным и серым. Я пригласил тебя в кино – ты отказалась. Позвал в парк – там тоже было «не то».
– Мы вроде на кофе собирались? – спросила ты.
– Да, но что нам мешает взять его и пойти на прогулку?
– Ничего, – пробормотала ты бесстрастно. – Просто гулять скучно.
Хлоп.
Следующий кадр – я беру тебе горячий латте. Ты даже не благодаришь за него.
– Чересчур сладко, – сказала ты, сделав первый глоток.
Эти слова, наконец, пробудили во мне чувство собственного достоинства.
– Ирис, – я позволил себе коснуться твоего плеча. – Скажи честно, тебе не нравится мое общество? Если нет, то есть ли смысл нам продолжать вообще?..
Ты покраснела.
– Не хотела задеть, извини. У меня есть причина, я расскажу о ней позже… Просто мне нужно привыкнуть.
Общение пошло чуточку лучше. Я уговорил тебя сходить на выставку, на которой ты все равно ни черта не поняла. Смотрела в искреннем недоумении на Моне и твердила: «Так рисуют дети».
Тебе оказались чужды искусство и красота, которые ты выражала сама для меня. Что за жестокий парадокс природы?
Это было горько. В сердце глухой болью отзывались твоя жестокость и глупость.
Ни тепла во взгляде, ни плавности движений, что рисовало мне воображение, я не отметил. Даже в аэропорту ты казалась живее. Молодая немецкая овчарка, которая знает свое место и любит порядок.
